Время прощает нам всё…

Вероника Жданова

Моим мальчишкам. Небольшой сборник эссе, посвященный близким и не очень людям, так или иначе оставившим след в моей памяти.

Время прощает нам все…

Потому что мы у него в плену и долгу, потому что, заглядывая в наши еще юные и бесстрашные глаза с равнодушием вечности, время прощает нам все. Заранее. Но оно не так великодушно, чтобы еще и сохранить в памяти все до последней ноты, и слова, и запаха, и звука.

Мы бредем с отцом весенней ночью по парковой аллее и смеемся, о чем-то говорим. Это наш первый и последний ночной разговор. Я — в предвкушении новой жизни, он в расцвете своей зрелости. Фонари освещают толстые почки на ветках. В смешении света и тьмы, в искорках предутреннего тумана огромные почки с треском лопаются и терпко пахнут. Их запах смешивается с запахом отцовского одеколона, чувствуется сквозь рукав тепло крепкого плеча, гулко разносится шум наших шагов. Время сожрало все остальное — детали, слова, подробности… Но не смогло забрать редкое ощущение родства и единства. « Мы с тобой одной крови, ты и я…«Потом уже таких чувств не возникало. Мы были слишком разными людьми. Жизнь сталкивала нас все реже и реже, и вскоре разлучила навсегда. Странность заключается в том, что некоторые, совсем не интересные и не нужные нам люди присутствуют в нашей жизни дольше тех, кто ближе и дороже. « А какой он был, твой отец?» — спросил вдруг мой сын вчера. — « Ты его сильно любила?» И я растерялась, потому что никогда не думала о том, любила ли я его. Я редко вспоминаю его. Любил ли он меня? Скорее он не любил меня так, как хотелось бы мне, не баловал, и не часто вообще обращал на меня внимание. Он весь, казалось, принадлежал младшей сестре. Мне доставались лишь шахматные бои, рыбалка на заре, вечерние пробежки и холодные обтирания. «Эх как бы дожить бы, до свадьбы-женитьбы…» — напевал он, колдуя над приготовлением особого чая, пропуская мимо ушей мои новости. Он не встречал меня в аэропорту. Он не подавал мне пальто. Он требовал всегда пользоваться вилкой и ножом. Он расставался со мной, кивая головой поверх газеты, не допуская лишних слов напутствий и сантиментов. И в самые тяжелые моменты жизни пресекал поток моих жалоб и слез одной фразой: « Если права — бояться нечего, ты непобедима». Быть может, все мои высоты в жизни взяты лишь одной этой фразой, вся моя неуязвимость и непотопляемость — отражение его невозмутимости и уверенности во мне. Время простило мне молодой задор и эгоизм, равнодушие зрелости и нажитую с годами черствость. Время простило мне все злые слова и обиды… Время простило мне все, потому что уже некому сказать запоздалое «спасибо» и «люблю»…

ВЫБОР

За обеденным столом мы со смешанным чувством отвращения и восхищения ждали одного только момента. Когда тарелки для первого пустели, Баба ставила перед Дедом блюдечко с огромной вареной луковицей. Нас передергивало от невозможности действа, но мы, не отводя глаз, следили за ходом « смертельного номера». Никто из нас, внуков, не смог бы съесть даже самого маленького кусочка вареного лука в супе. Дед хитро подмигивал нам и с аппетитом съедал отвратительно склизкую луковицу. В общем стойкая и непримиримая позиция по отношению к вареному луку была сформирована по всем правилам.

Со временем, конечно, острые грани непримиримости поистерлись. Без спазмов в горле проглатывался лук в столовских обедах, студенческих жарёвках, не всегда получалось складывать горкой выбранный лук на краешек ресторанной тарелки. Но выбор, есть или не есть, всегда оставался.

«Главное, что всегда есть выбор…должен быть выбор….в профессии, в личной жизни, в разных ситуациях…» — вещала нам заведующая кафедрой, усевшись на краешек стола, проявляя тем самым высший уровень демократичности по отношению к нам. Мы таращились на нее, поражаясь тому, какой может быть у нее выбор в ее преклонных годах. Ей было аж 37, но недостатка в кавалерах она не испытывала.

В общем, выбор в жизни у меня определенно был, хотя бы относительно вареного лука.

У друзей в Манчестере мне гостилось хорошо. Но на третий день пребывания моя «супная» душа впала в уныние. Мне дико хотелось супа.

«Ты ничего не ешь!» — сказала Дженнифер.

«Ты плохо себя чувствуешь?» — осведомился Фрэнк.

«Вам хочется чего-то особенного?» — спросил Филипп.

«Она на диете!» — подвел итог Джек.

Все посмотрели на меня. « Я просто хочу супа!» — ответила я. Беспокойство на лицах сменилось изумлением.

«Да….но я могу готовить только один суп», — неуверенно проговорила Дженнифер.

«Не беспокойся, я могу приготовить сама!» — поторопилась сгладить неловкость я.

«Но ты же наша гостья! Вечером будет суп!» — заверил всех Фрэнк.

«Мы попробуем к вам присоединиться!» — ухмыльнулись парни и исчезли на весь день.

Вечером Дженнифер внесла в столовую фарфоровую супницу в незабудках. Дотошный Фрэнк рассказал в деталях и лицах, как и от кого, этот сервиз достался им в качестве свадебного подарка. А так же, упомянул все случаи, когда вообще пользовались этой супницей. Случаев было два. Один раз из нее разливали крюшон на майской вечеринке, второй раз будут разливать из нее суп в мою честь. А запах от супа шел превосходный. Мой желудок, напичканный стейками, отбивными и картофельным салатом за три дня под завязку, сжался в восторженном спазме.

Первую порцию подали мне. Окруженный каймой из незабудок по краям тарелки, передо мной парил и золотился….луковый суп. Я окаменела. Все взгляды устремились на меня. ВЫБОРА не было. « Возможно, это не так вкусно, как выглядит», — смущенно сказала Дженнифер. А Фрэнк тут же рассказал обо всех случаях, когда готовился этот суп. Три раза — болезнь соседки, визит священника и моя прихоть. Держа фонетический оскал (да здравствуют, заведующая кафедрой и наработанный годами профессионализм) я быстро проглотила несколько ложек, стараясь не касаться языком содержимого. «Как же ты проголодалась!» — сочувственно сказала подруга. « Давай, мам, добавь-ка ей еще немного!» — сказал Джек. « Все нормально, мы перекусили по дороге домой!» Моя тарелка наполнилась до краев. Делать нечего — пришлось есть. И чудо — отвратительный на вид лук оказался довольно вкусным, сыр придавал супу пикантность, а зелень уверенность мне. Желудок благодарно заурчал, и беседа за столом перешла в другое русло.

Помогая убирать со стола, я обнаружила кучки лука у тарелок ребят. « Ненавижу лук!» — понизив голос сказал Фрэнк, — « но Джен так старалась! Это ее единственный суп».

«Ну, парни,» — сказала я своим сыновьям, разливая суп по тарелкам, — « Это новый суп, пробуйте!» И только после того, как съели несколько ложек, добавила: « Французский, луковый…»