Летающая трудно

Вероника Долина, 2023

Читая музыкальную поэзию Вероники Долиной, попадаешь в другое измерение, параллельную реальность, где музыка звучит очень отчетливо, совершая свою тончайшую работу – нежную и созидательную. Уже много лет ее творчество знает и любит не одно поколение. Эти стихи поют и слушают на разных континентах верные поклонники, истинные ценители поэзии. Новая книга – долгожданное избранное Вероники Долиной.

Невинград

* * *

Ты то мерещишься, то чудишься.

Хотя я чуда не ищу.

Когда-то ты совсем забудешься.

Тогда-то я тебя прощу.

Тебя, такого звонко-медного,

Над теплой ямкой у плеча…

И лихорадящего, бледного,

Растаявшего как свеча.

Нет, все не так теперь рисуется,

Не надо ближнего стращать!

Что выпадет, что подтасуется —

И станет некого прощать.

Но ты мерещишься, ты чудишься,

Полуразмытый, видный чуть…

Когда-нибудь и ты забудешься!

Когда-нибудь, когда-нибудь.

* * *

Вместо крикнуть: «Останься,

Останься, прошу!» —

Безнадежные стансы

Тебе напишу… И подумаю просто:

Что же тут выбирать?

Я на теплый твой остров

Не приду умирать.

Но в углы непокорного рта

Твоего

Дай тебя поцелую —

Всего ничего…

Я сама ничего тут не значу.

Запою — и сейчас же заплачу.

* * *

Хоть маленький сон, хоть малюсенький…

Взгляну на тебя, ничего?

Вот видишь, молюсь и молюсь тебе,

Беспечное ты божество.

За дымной завесой, за пыльною,

И губы ладонью закрыл.

Боишься, я крикну: «Забыл меня?»

А ты — ничего не забыл.

* * *

На мое «когда?» говоришь «всегда!».

Это трогательно, но неправда.

Нет-нет, — повторяю себе, — да-да…

Это обморок, но не травма.

В этом облаке-обмороке плыву,

Едва шевеля руками.

И зову тебя, и зову, и звоню

С бесконечными пустяками.

* * *

И ленивенько процедив:

«Как дела, дружок, как дела?» —

Я, мой миленький, поняла,

Что закончился рецидив.

Не хочу с тобой говорить

Ни о деле, ни о душе.

А прочувствовать, воспарить —

Не хватает меня уже.

И, со вскинутой головой,

Я, чужая в миру жена,

Вот стою тут перед тобой —

Абсолютно разоружена.

Абсолютно, абсолютно,

Абсолютно разоружена.

* * *

Да я сама такой же тонкости в кости.

Возьми и скомкай, и сломай меня в горсти.

Но я не хлипкая, взгляни в мои глаза!

Скорей я гибкая стальная полоса.

…Не слушай, миленький, все это болтовня.

Уж как обнимешь, так отпразднуешь меня.

Не бойся алого дразнящего огня,

А бойся маленькой, заплаканной меня.

* * *

А вот теперь другая женщина

Пускай слова мои споет.

А я писала между жестами,

Навзрыд, навылет, напролет.

Слова обуглятся, оплавятся

И — канут в дымчатый песок.

Но, может быть, тебе понравится

Чужой высокий голосок?..

* * *

Хочу увидеть тебя в костюме.

В волшебно-серо-стальном костюме…

Конечно, прежде иного хотелось,

Но это было вотще, вотще…

А я уже и не рвусь на части!

Чего ж я буду рваться на части?

Ведь ты теперь — большое начальство.

Да и вообще, и вообще, и вообще, и вообще,

И вообще!

* * *

«Ну, как вообще?» — говоришь ты уверенно,

Дрожащие губы мои пригубя.

«Да видишь, жива!» — отвечаю растерянно.

Жива без тебя.

Без тебя.

Без тебя.

Без тебя.

* * *

Мы другие, но все же мы те же.

Все давно в тайниках, в дневниках.

Мы встречаемся реже и реже.

Реже некуда, реже никак!

Я твой день, уже позавчерашний,

Но — целую твой ветреный лоб,

И — мурашки, мурашки, мурашки, мурашки,

Мурашки — и полный озноб.

* * *

Чем мельче, чем меньше подробность,

Тем паче, тем чутче огонь.

Но вздрогнуть, но тихо потрогать

Такую чужую ладонь —

И вот он, морозец по коже,

И ртуть подползает к нулю.

Едва ли тебя перемножу,

Скорее — опять разделю.

* * *

Ты меня попрекаешь везучестью?

Иногда мне ужасно везет!

Вот и сделался чуть ли не участью

Небольшой путевой эпизод…

То рассеянно смотришь, то пристально.

И сидим, к голове голова…

Наклонись ко мне — вот и истина.

Остальное — чужие слова.

Мои дни не похожи на праздники.

Мои ночи свирепо скупы.

И пускай уж чужая напраслина

Не найдет между нами тропы.

Эти встречи от случая к случаю,

Разлитые по телу лучи…

Ради Бога, скажи, что я лучшая.

Ради Бога, скажи, не молчи.

Таковы церемонии чайные,

Не в Японии, так на Руси.

Положение чрезвычайное.

Если можешь — то просто спаси.

Вот гитара на гвоздик повешена.

Не туда, а сюда посмотри.

Поцелуй меня — буду утешена

Года на два. А то и на три.

* * *

Все дело в Польше, все дело все-таки в Польше.

Теперь-то ясно, из этого жаркого лета.

А все, что после, что было позже и после, —

Всего лишь поиск того пропавшего следа.

Ну, от субботы до субботы,

Быть может, я и доживу.

Дожить бы, милый, до свободы,

Да до свободы наяву.

Быть может, воздух? Рукой дотянусь, все в шаге.

Да, это воздух, — вон как меня прищемило…

А может, возраст? В прохладной сырой Варшаве,

Допустим, возраст, но было смешно и мило.

Ну, от субботы до субботы,

Быть может, я и доживу.

Дожить бы, милый, до свободы,

Да до свободы наяву.

Но как же Польша, где мы заблудились,

Польша? И этот поезд — на выручку и навырост?

А все что после — то тоньше, гораздо тоньше…

Душа не врет, и история нас не выдаст.

Ну, от субботы до субботы,

Быть может, я и доживу.

Дожить бы, милый, до свободы,

Да до свободы наяву.

* * *

Ежели забрезжило — слушай, голубок! —

Чего хочет женщина — того хочет Бог.

Впроголодь да впроголодь — что за благодать?

Дай ты ей попробовать! Отчего не дать?

Много ль ей обещано? Иглы да клубок.

Чего хочет женщина — того хочет Бог.

Если замаячило, хочет — пусть берет.

За нее заплачено много наперед.

Видишь, как безжизненно тих ее зрачок?

Кто ты есть без женщины — помни, дурачок.

Брось ты эти строгости, страшные слова.

Дай ты ей попробовать. Дай, пока жива!

Дай ей все попробовать. Дай, пока жива…

* * *

Тебя, как сломанную руку,

Едва прижав к груди, несу,

Дневную дрожь, ночную муку

Поддерживая на весу.

Могла бы стать обыкновенной

Сегодня же, в теченье дня.

Но и тогда в твоей вселенной

Не будет места для меня.

Тебя, как сломанную руку,

Качать, укачивать хочу,

Дневную дрожь, ночную муку

Удерживая как свечу.

Безвременный, всенепременный,

Всего лишь гипс — твоя броня.

И все равно в твоей вселенной

Не будет места для меня.

Тебя, как сломанную руку,

Должно быть, вылечу, сращу.

Дневную дрожь, ночную муку

Кому-то перепоручу.

«Все бесполезно, мой бесценный», —

Скажу, легонько отстраняя.

И никогда в твоей Вселенной

Не будет места для меня.

* * *

Я звоню тебе из Невинграда

Сообщить, что я еще жива.

В Невинграде — все, что сердцу надо:

И невиноватость, и Нева,

И моя премьерная простуда,

И моей гримерной суета.

Мне никто не позвонит — оттуда,

Если я не позвоню — туда.

Я себя сегодня постращаю,

Теплый диск покруче раскручу.

В Невинграде я тебя прощаю,

А в Москве, должно быть, не прощу.

Я звоню тебе сюжета ради…

Я жива, и тема не нова.

В Невинграде все, как в Ленинграде —

И невиноватость, и Нева.

* * *

И снова упаду на дно конверта,

Да так, как я не падала давно.

Омерта, говорю себе, омерта!

Омерта, итальянское кино.

А немота поет нежней свирели —

Мотивчик прихотливый, не любой.

Утихли мои песни, присмирели.

Да ты меня не слышишь, Бог с тобой.

Не слышишь и опять проходишь мимо,

Не слышишь, отворя чужую дверь.

Омерта, вот и все, аморе мио.

Омерта, и особенно теперь…

Заплаканную, вид неавантажный,

Озябшую, как ни отогревай,

Увиденную в раме эрмитажной —

Запомни, никому не отдавай.

И поплывет конверт во время оно,

В размякшую, расслабленную даль,

Где пьется амаретто ди сароно,

Не горестный, а сладостный миндаль…

И знаешь, эта музыка не смертна,

Пока ты светишь у меня внутри.

Омерта, говорю себе, омерта!

Омерта, дорогой мой, — повтори.

* * *

Туда меня фантомы привели,

Где нет, не ищет женщина мужчину…

Привиделись озябшие Фили,

Где я ловлю попутную машину,

Чтоб через четверть, может быть, часа,

Московское припомнив сумасбродство,

Внутри себя услышать голоса

Филевского ночного пароходства.

Туда ведут нечеткие следы,

Где люди спят и к сказочкам не чутки.

Где я у самой глины, у воды,

Приткнувшись лбом к стеклу какой-то будки,

Звонила, под собой не чуя ног,

Но знала — выход будет нелетальный.

Подумаешь, всего один звонок

От женщины какой-то нелегальной…

Так что ж, до самой смерти неправа?

Весь город, как ладонь, уже изучен.

…Но выхватит судьба из рукава

Гостиницу в сети речных излучин,

Мужчину, прилетевшего с Земли,

И женщину, поверившую чуду…

Привиделись застывшие Фили —

В которых не была, не есть, не буду.

* * *

Клекотала, курлыкала, гулила.

Становилось ясней и ясней:

Я три года тебя караулила —

Как-никак, это тысяча дней.

Раскрутилась во мне эта тысяча,

Натянулась, морозно звеня.

И пускай еще кто-то отыщется —

Караульщица вроде меня.

Обмерев от ключиц и до щиколоток,

С незабудкой в усталой руке,

Я как раз эту тыщу досчитывала,

Когда ключ повернулся в замке.

Опускаю все птичьи подробности

Этой тысяча первой ночи.

Сумасшедшая птица под ребрами,

Успокойся, не плачь, не стучи.

На три года еще запечатываю.

Закрываю тебя, как вино.

За своей сиротливой перчаткою

Ты ведь явишься, все равно?

И когда еще кто-то научится

Добыванию треньем огня…

Вот и будет тебе караульщица,

Караульщица лучше меня.

* * *

Разве ради прогулки по лестнице

Ты приехал бы в город К.?

Для тебя это бесполезица,

Бесполезица и тоска,

Ты найдешь городок поформеннее,

Улетишь на исходе дня.

Но — попомнишь меня, покорную,

Переплавленную меня.

Ну так ради моей покорности,

Ради музыки поутру —

Разбери апельсин по корочкам,

А я долечки разберу.

Я не знаю жара и холода.

Я не знаю зла и добра.

Говорю тебе: вся я из золота,

Только горло из серебра.

Расстегни мне цепочку нашейную,

Я снимаю с себя табу.

Может, этих цепей ношение

Сотворило твою рабу?

…Разве ради прогулки по лестнице

Ты приехал бы в город К.?

Для тебя это безболезненно,

Разве будет саднить слегка.

* * *

Я живу как живу.

Я пою как поется.

Может быть, и могла б жить еще как-нибудь…

У меня твоего

Ничего не остается —

Ни на руку надеть, ни повесить на грудь.

Ты живешь как живешь.

Ты поешь как поется.

Может быть, ты бы мог жить еще как-нибудь…

У тебя моего

Ничего не остается —

Ни на руку кольца, ни цепочки на грудь.

А пора бы понять,

Время, время научиться:

Из всего выйдет толк, от всего будет прок.

Что теперь как песок

Между пальцев просочится,

То еще — погоди! — соберется между строк.

* * *

От этих мальчиков с их окаянной смуглостью

Мне не спастись со всей моей премудростью.

У них прохладный лоб, во лбу горение:

Ну сочини со мной стихотворение!

От этих мальчиков с загадочною внешностью

Такою веет непотраченною нежностью,

Когда они от слез, от полудетской робости

Вдруг переходят к каменной суровости.

Ах, этих мальчиков в цепях непогрешимости

Мне не спасти при всей моей решимости.

В глазах зеленый лед, в губах смирение:

Ну сочини со мной стихотворение!

Все, худо-бедно, все идет как полагается.

К моей любви всегда блокнотик прилагается.

Но с тем, кто музыке моей не подчиняется, —

Конец ознакомительного фрагмента.