Табия из двух сердец и снега

Вергилия Коулл, 2023

Старинный особняк в заснеженном лесу – что может быть лучше для встречи двух заочно влюбленных? Особенно, если долгожданная встреча эта состоялась после долгой романтической переписки, и кажется, что друг от друга уже не осталось тайн. Да и повод имеется веский: грядущий, новый во всех смыслах год.Итак, дебют разыгран, партия началась!

Элли чуть ранее

В общем вагоне экономкласса было душно и людно. Где-то кричал младенец, тихонько перешептывались попутчицы-кумушки, о чем-то горланили бородатые дикие лесорубы, путешествующие целой гурьбой. Деревянные скамьи стояли по обе стороны от прохода, на каждой в ряд помещалось до пяти-шести человек, но Элли выбрала себе место поудобнее и потише: в самом начале, у двери в тамбур, на укороченном сиденье уселись бы лишь трое.

Крайний сосед, толстый сонливый торговец (то, что торговец, Элли поняла по одежде и большой характерной суме, крепко стиснутой между пухлыми коленями) едва взглянул на сгорбленную благообразную старушку, примостившуюся рядом. Путешествовать в одиночестве Элли действительно не боялась. Кто ж позарится на дряхлую нищенку?

Дежурный по вагону прошел из конца в конец один раз, другой, убедился, что пассажиры нынче едут не буйные (лесорубы вели себя громко, но в пределах дозволенного), и, махнув рукой, отправился пить чай. На повороте качнуло, Элли очень правдоподобно всхрапнула и привалилась к дородному соседскому плечу. Тот пробовал отодвинуться, косился на ее драное пальтишко и седые космы (убегая, пришлось прихватить у папаши Йозефа сценический костюм — лохмотья старой цыганки Азы из пьесы «Бродяги»), но потом махнул рукой и тоже свесил голову на грудь, засопел. Железная дорога зимой она такая — мигом укачивает, как младенца в люльке.

Очень осторожно Элли потянулась пальцами к оттопырившемуся под весом набитого деньгами кошеля соседскому карману. Ювеналы ей позарез нужны, и это еще мягко сказано. Бежать пришлось прямо после антрепризы, даже не переодеваясь, не собирая нужных вещей. Только и удалось, что стянуть костюм с вешалки. Под драным пальто и серым балахоном на Элли до сих пор красовалось обтягивающее розовое платье кокотки Марселлы из «Уцелевших в буре», а на лице оставался грим — но тут она особо не переживала: растушевала темные тени, превратив в круги под глазами, а мимикой давно уже владела так, что могла превратиться в «печеное яблоко» без дополнительных ухищрений.

А все почему? В смысле, почему так резко пришлось в бега податься?

А все потому, что папаша Йозеф, старый козел, совсем на жадности своей помешался. Театр, видите ли, приносит ему копейки, а зритель платит неохотно, потому что все актрисы — бездарности! Да Элли лично видела, как рыдали в первом ряду, когда ее Марселла покончила с собой от несчастной любви! Зритель не остался равнодушным!

Но папаше Йозефу было это не доказать. Он обустроил за кулисами отдельный кабинет и стал зачем-то приглашать туда после спектаклей то одну из актрис, то другую. Девушки выходили в слезах, на все вопросы предпочитали отмалчиваться. Дошел черед и до Элли. Оказалось, что папаша Йозеф сговорился с городским судьей, человеком жестким и даже жестоким. Когда Элли, еще в гриме, в розовом платье Марселлы с обнаженными плечами и коленками предстала перед краснолицым стариканом, а тот потребовал от нее опуститься на пол и начать с облизывания его туфель, плавно поднимаясь выше до вялого сморщенного члена — тут нашла, как говорится, коса на камень.

Бутылка виски, согревавшая желудок гадкого судьи, оказалась вдруг разбита о его лысоватую голову, повсюду были осколки и кровь (очень эпично!), а Элли поняла, что придется бежать, и чем дальше, тем лучше. Потому что судья был не из тех людей, кто забывает нанесенные ему оскорбления.

То, что под своим именем уже нигде не появишься — и козе ясно. Профессиональная карьера, похоже, тоже оборвалась на взлете. Стоит лицу Элли мелькнуть на какой-нибудь афише пусть хоть в захудалом провинциальном городке, и по ее следу придут люди судьи. Заступников, равных по силе и статусу такому противнику, в запасе не имелось. А еще очень не хватало денег: на последнее, что наскребла по карманам, Элли купила билет на самый далеко идущий поезд.

И вот, в образе цыганки Азы, в теплом, душном, людном вагоне экономкласса, она потихоньку тащила у попутчика кошель.

Добыча почти поддалась, Элли уже готовилась сунуть ее под лохмотья, как вредный торговец вдруг передумал спать. Его круглые глаза широко распахнулись, а огромная лапища внезапно сжалась вокруг запястья Элли (очень больно). Та заскрипела старушечьим голосом, попыталась вырваться — не тут-то было. Гад зачем-то рванул на ней балахон — а там ведь, батюшки-святы, розовое, марселово, да еще и острые девичьи коленки в придачу.

Пришлось бежать.

Снова.

Ревущий, как медведь после спячки, торгаш гнался следом, бешено вращая глазами.

Из вагона — в тамбур. Из тамбура — в вагон-ресторан. Между столиков и удивленного полового — в следующий тамбур. За ним открылся купейный вагон, не чета «экономному»: хромовые ручки, двери красного дерева, зеркала. Элли почувствовала, что оторвалась, но ведь ненадолго! Она шмыгнула в первое же купе, захлопнула за собой дверь, упала на мягкое сиденье, чтобы отдышаться.

Одинокая девушка удивленно подняла глаза от Библии, которую читала, беззвучно шевеля губами. Элли уже вполне ее разглядела: мышь обыкновенная, серая, волосы гладко зализаны в пучок, ужасная черная длинная юбка в пол, от белой блузки лицо кажется тоже белым, как мел.

— Вы ушиблись, бабушка? — с сочувствием поинтересовалась владелица купе.

— Ой, милая, ой, ушиблась, — закряхтела Элли профессионально поставленным голосом Азы, для достоверности потерла поясницу (незаметно прикрыла прореху, откуда проглядывало марселовое розовое). — Пристал ко мне в тамбуре разбойник какой-то. Сумку отобрал. Резать, говорит, тебя, бабка, буду!

— Так надо дежурного позвать! — испугалась бледная мышь.

— А не надо, — миролюбиво предложила Элли, — ты, я вижу, душа праведная, смотри, он таких любит. Еще и тебя зарежет. И дежурного. Лучше спрячь меня. Сейчас будет стучать — не открывай.

— А тут замочек есть, — сказала девушка и действительно повернула на двери в купе какую-то защелку. — Все. Располагайтесь, не стесняйтесь. До станции доедем, а там пожалуемся. Там полиция будет. Вы кушали? У меня немного с собой есть.

Она полезла в большой уродливый черный чемодан, зашуршала там чем-то, выложила сверток на столик.

«Ишь, какая доверчивая, — подумала Элли, мысленно усмехнувшись (в это время, натянув скорбную, но благодарную мину, кивала головой), — такие долго не живут».