Заблудшая душа

Вера и Марина Воробей

Катя Андреева, по прозвищу Каркуша, случайно познакомилась в метро с бездомной девушкой Вероникой и привела ее к себе домой. Та рассказала Кате душещипательную историю о том, что ее маме – знаменитому врачу – совсем нет дела до родной дочери, и поэтому Вероника ушла из дома. А потом оказалось, что Вероника – вовсе не Вероника, а Клава и что вся ее история – просто «легенда»…

2

От кофе с печеньем Вероника отказалась наотрез. За все время ужина — хотя для нее это наверняка было все вместе: и обед, и завтрак, и ужин — девушка едва ли обмолвилась парой фраз. Преимущественно то были однозначные, скупые ответы на Каркушины вопросы. Да и вопросы Кати касались в основном все той же еды. Например, она то и дело с беспокойной услужливостью в голосе интересовалась у Вероники, не хочет ли та еще мяса, подрезать ли хлеба, достаточно ли на ее вкус соли, перца, и все в таком же духе. Вероника отвечала сдержанно, изо всех сил пытаясь изобразить на лице благодарность, но, похоже, девушка предпочла бы, чтобы ее не дергали каждую минуту и просто дали спокойно поесть. А когда Каркуша поняла это, было уже слишком поздно — еды на столе почти не осталось.

Внезапно откуда-то из глубины квартиры послышалось тихое, жалобное завывание. Вероника резко вскинула голову:

— Кто там?

— Да это Мотя, — улыбнувшись, беззаботно махнула рукой Каркуша. — Обычно она выбегает, стоит только входной двери хлопнуть, а сегодня чего-то не выбежала. Тоскует, наверное, — предположила девушка и вышла из кухни. — Предки-то мои уехали.

Через мгновение она снова вернулась, но уже не одна. Впереди нее, радостно повиливая хвостом, трусила небольшая черная собачонка.

— Мотя, Мотя! — оживилась Вероника и принялась хлопать себя по ноге, подзывая собаку. — Ой, какая она у тебя толстая! Старенькая, наверное, уже?

— Семь лет, — ответила Катя, с удивлением наблюдая за переменой, которую произвело на ее новую знакомую появление собаки. Лаская ее, Вероника улыбалась, глаза ее светились неподдельной радостью, а от былой настороженности, казалось, не осталось и следа. Вся она словно преобразилась и показалась теперь Каркуше настоящей красавицей.

— А моему Снежку десять, — сказала Вероника, продолжая гладить Мотю по жесткой, лоснящейся шерстке. — А что это за порода?

— Полутакса-полупинчер, в смысле карликовый, — привычно ответила Катя.

Ей частенько приходилось отвечать на этот вопрос.

— Ну ты ее и раскормила! — заметила Вероника с легким укором в голосе. — Мой Снежок поджарый, шустрый, с виду ему никогда десять лет не дашь, носится как ненормальный…

Снежок, о котором Вероника упомянула уже дважды, чрезвычайно заинтересовал Каркушу, и она, решив, что собака — отличный повод для установления более тесных отношений, желая разговорить Веронику, осторожно поинтересовалась:

— А твой Снежок какой породы?

— Да никакой, — тряхнула «хвостиком» Вероника, не отрываясь от Моти. Казалось, собачонка полностью поглотила ее внимание. — Двортерьер. Мы с Пашей его на помойке подобрали. Только тогда он был примерно, как твоя Мотя, а потом так вымахал, чуть ли не до пояса мне сейчас достает! — Теперь голос Вероники был наполнен нежностью, и Катя поняла, что находится на верном пути.

— А он беленький и пушистый, да? — заискивающе-умильным голоском поинтересовалась она.

Наконец-таки Вероника оставила Мотю в покое, но та тут же водрузила ей на колени свои передние лапы и, заглядывая в глаза, начала скулить и подпрыгивать.

— На руки просится, — прокомментировала Катя и повторила вопрос: — Снежок твой беленький?

— Не-а, — покрутила головой Вероника, помогая Моте забраться на колени. — Ух, тяжелая какая!

— А какой же? — не отставала Каркуша.

— Черный, как смола, — последовал неожиданный ответ. И, немного помолчав, девушка добавила: — Даже пятнышка ни одного нет.

— А почему же ты его тогда так назвала? — удивленно округлила глаза Катя.

— Да это Паша, — будто бы нехотя отмахнулась Вероника. — Прикол такой…

— Понятно… — протянула Каркуша, лихорадочно соображая, сейчас ли ей начать расспрашивать Веронику об этом Паше, имя которого тоже прозвучало уже во второй раз, или лучше с этим не спешить.

«Наверное, брат, — мысленно предположила Катя. — А может, и парень?» И, поколебавшись мгновение, решила пойти не прямым путем, а окольным:

— А с кем сейчас Снежок остался, с Пашей? — В ответ Вероника лишь скупо кивнула. — Вообще-то теперь редко это имя можно встретить, — как бы размышляла вслух Каркуша. — Хотя у меня тоже есть один знакомый Паша… Вернее, даже не знакомый, а друг. Он с моим братом в одном институте учится. А твой Паша, он кто тебе? Брат? — задала наконец интересующий ее вопрос Каркуша и тут же ужасно смутилась, услышав, как неловко, почти грубо он прозвучал.

Она ожидала какой угодно реакции, но только не той, что последовала. Как-то странно покосившись на Катю, Вероника вдруг звонко и, как показалось Каркуше, совершенно искренне рассмеялась. Смех у нее был настолько заливистым и заразительным, что невольно Каркуша улыбнулась. Вероника же вытерла выступившие на глазах слезы и, все еще продолжая тихонько смеяться, сказала:

— Паша — это девушка, вернее женщина.

И снова Каркуша не могла не поразиться перемене, произошедшей в лице Вероники после этих слов. Будто вспомнив о чем-то, она вся снова скукожилась, прижала к себе притихшую Мотю, и прежняя отчужденность повисла в воздухе.

Какое-то время в комнате стояла напряженная тишина. Катя понимала, что про Пашу, неожиданно оказавшуюся женщиной, воспоминания о которой Веронике явно неприятны, спрашивать больше нельзя, и лихорадочно пыталась найти новую тему для разговора. А Вероника окончательно замкнулась, полностью погрузившись в свои, неведомые Каркуше мысли. Впрочем, фраза, прозвучавшая в следующую секунду, окончательно сбила Каркушу с толку.

— Вообще-то я тебе наврала. Меня Клавой зовут, в смысле, Клавдией, — тусклым, безжизненным голосом сообщила Вероника.