Как разлагался пластик

Вера Саровская, 2023

Мария просыпается холодным декабрьским утром и понимает, что ее грудной сын мертв. На похоронах она замечает странного человека и пытается разузнать о незнакомце побольше. Но не каждый деревенский житель находит в себе смелость говорить о нем. Они зовут его Идолом. Он просыпается и выходит из озера всякий раз, как на деревню обрушивается наводнение. Местные знают, что затяжные ливни предзнаменуют страшные времена. Мария чувствует, что смерть сына связана с Идолом. Так она обретает главную цель жизни – разгадать тайну загадочного существа.В то же время художник Михаил работает над картиной, которая должна шокировать мир. Но его вдохновляет лишь одно – человеческие крики. Он шаг за шагом идет к мечте, однако вскоре понимает, что за вдохновение рано или поздно придется заплатить.Мария и Михаил не должны были встретиться, но судьба решает иначе. Более того, их связь обретает чудовищные масштабы, ведь отныне один из них не сможет жить, пока живет другой.

Дневник

26.12.1991

У чертовой маски нет глаз, но я знаю, она всегда наблюдала за мной. Ночь. Илюша лежал в кроватке. Он хватался за длинные нити причудливой игрушки, что висела над ним. Улыбался без устали — детям много не нужно. Я убрала остатки еды и принялась складывать вещи. Замочила грязное белье, думала позднее устроить стирку. Знала ведь, что усну, и белье до утра стухнет. Взяла сыночка, он вцепился в увесистую грудь и кушал. Вокруг соска нарисовалась яркая синева. Он сжимал грудь изо всех сил, отчего я морщилась и порой даже плакала. То были слезы радости и боли в одном флаконе. Плакала всегда с улыбкой. Закрыла шторами окна, не хотелось тревожиться от рассвета. Заправила постель, поцеловала задремавшего сына в лоб и мигом забылась сном. От усталости ни поерзать в постели, ни помечтать. Да и не о чем было больше.

Малыш заревел от голода. Протерла глаза, поднялась. Заглянула в кроватку. Он бойко ворочался. Взяла на руки теплое тельце: «Тише-тише, я рядом». Спиной прислонилась к холодной стене. Аккуратно покачивала его в разные стороны, одновременно обнажая грудь. Мой мальчик охотно присосался и не хотел отрываться.

Я прижала родное существо с силой и трепетом. У малыша мои карие глаза. Но поразительную схожесть создавал вовсе не цвет, а восточный разрез. Пусть он совсем еще младенец, но уже запросто узнавались мои черты. Столь тонкая химия не всегда объяснима. Все-таки удивительно обожание детей или себя в них? Где проходит черта самолюбования и когда переступаешь ее? Любим их за потенциал или жизнь? Это самопожертвование или желание воздаяния?

Уложила рядом. Обоим оттого спокойнее. Прикрыла легким пледом. Илюша, будучи сытым и любимым, вскоре заснул. Легонько касаясь, поглаживала его пальцами. От ног до головы — мозолистыми подушечками, обратно — ногтями. Малыш изредка почмокивал и чуть слышно похрипывал. Иногда корчил гримасы от чудных снов. Последнее, что увидела перед тем, как заснуть, — улыбка. Ясная и счастливая.

Усталость вконец одолела, приглушив всю чуткость, я провалилась в глубокий сон, о котором давно позабыла. Проснулась. Холод был не только воздухе и бязевой постели. Некий холодок водой после мятной конфеты обволакивал горло. Не останавливался, пошел дальше и замер в груди. Не столь порой тревожит крик, сколько тишина. Она наполнила собой все. Вокруг мертвое безмолвие. Мысль не успевает за телом: я потянулась к Илье в поисках тепла, но там был лишь холод.

Я осмотрелась. Все было обыденно, но в то же тревога не оставляла меня. Взяла сына на руки. Так холодно… И впрямь иней покрыл стекла узорами, но улица — солнце, в сравнении с его тельцем. «Илюш, пора проспаться». Маленькие глазки сомкнуты. Грудь не набухает и не сдувается. В мгновенье охватила паника. Голос звучал все громче и громче. «Илья, Илья, открывай глаза!». Плотно сомкнуты. Я трясла его с неистовой, мало контролируемой силой. Сердце Илюши не билось.

Маска смотрела за мной. Я прижала к себе давно остывшее, чуть окаменелое тельце. Застонала. Потекли слезы. Капли стекали до самого подбородка, после чего падали на небольшое личико. Я целовала его отчаянно, пытаясь растопить любимое существо, вдохнуть в него жизнь, но сказка лишь начиналась.

Осмотрела стену, судорожно старалась уловить незаурядную деталь, отличие, способное обличить жуткий кошмар и вырвать меня из его оков. Фотографии весели на местах. Я улеглась на пол, а дальше — темнота.

Мамочка сказала, что я сидела у батареи вместе с Ильей. Она увидела обезумевший взгляд и сразу подбежала ко мне. Я приложила палец к губам: «Тшш». А после запела, покачивая сынишку в руках:

«На лужайке спит трава,

На деревьях спит листва,

Спит осока у реки,

Спят сомы и окуньки».