Город мудрых дев. Мозаика монастырской жизни

Вера Руднянская, 2022

Вы держите в руках дебютную книгу начинающего молодого автора Веры Руднянской. Она живет в одном из монастырей России и пишет заметки обо всем, что трогает её ум и сердце. Каждый человек ежедневно видит, чувствует, размышляет о многих вещах. Подчас их сложно разделить в сознании. Радости и печали, монахини и миряне: туристы, паломники и прихожане большой обители предстанут на страницах этой книги. Структура книги соответствует авторскому подзаголовку – мозаика монастырской жизни: деление на главы в книге весьма условно в содержательном и хронологическом плане. Авторский замысел состоит в том, чтобы Вы сумели прожить вместе с Верой некоторые отрезки времени, смогли почувствовать, как события и настроения перетекают одно в другое. Надеемся, что описанные здесь истории помогут Вам избавиться от стереотипов, касающихся церкви, монашествующих и монастырей, и просто скрасят Ваш досуг, подарят улыбку и тепло. Книга написана лёгким, живым языком и читается с большим удовольствием.

Глава 3. Сны о детстве

«Когда я снова стану облаком,

Когда я снова стану зябликом,

Когда я снова стану маленьким.

И мир чудес открою заново.»

А. Галич

1990

Октябрь. Меня только что привезли из роддома. Мимо проносятся зеленые электрички, трава ещё не пожухла — бабье лето. Всю дорогу из центра до Володарки папка сидел на заднем сидении опеля, уткнувшись носом в кулёк и сиял от счастья. С утра он уже успел заскочить в загс и оформить свидетельство о рождении Веры Викторовны. Это был смелый поступок, ведь жена, тёща и бабушка всё никак не могли решить, как назвать девочку, и, если бы не папа, быть бы мне пришлось скорее всего Евдокией, в честь пра — пра-бабушки.

1991

Долго лежу в большой комнате в мокрых пелёнках.

Обсмотрела уже весь потолок. Когда же появятся эти руки? Где же они? Они появится и станет сухо. Хочу руки… А вот мои первые шаги — от печки до папы и от мамы

до двери. В печке дрова. Мурлыкает кошка Никушка. Баба разгадывает кроссворд. Меня купают в тазике под яблоней — представляю себя островом.

Мчатся электрички и самолёты опускают шасси перед посадкой в Пулково. Так будет всегда.

1992

Мамочка заочно оканчивает полиграфический техникум. На на один из зачётов, вместе с портфелем, взяли и меня. Чтобы никому не мешать и не отвлекать сокурсников от выполнения заданий, мама села на заднюю парту сред — него ряда, на «камчатку». Я только начинала ползать и, пока мамульчик мой была занята подготовкой к ответу, решила совершить исследовательское путешествие. И вот я ползу! Ноги — парты! Ноги-Парты! Снова ноги, снова парты…

Руки! Ко мне тянутся чьи-то взрослые руки, поднимают в воздух и над головой раздается вопрос: «Чей ребёнок?» Мамуля спохватилась, да поздно, я уже у преподавательницы в руках. Мама и не заметила, что дитё уползло. Через 14 лет я сидела в том же самом кабинете и сдавала вступи — тельные экзамены в тот же самый техникум. (Поступила, но учиться передумала).

***

Прабабушка смотрит сериал «Санта-Барбара». Я забралась с голыми пятками на стульчик и рисую каляки-маляки под звуки скандала. 1184 серия, Келли и Мейсон опять не разберутся: кто чей сын, и кто кому отец, и в нашу большую комнату набиваются соседки с нашего переулка, любительницы повздыхать и поохать над чужой вымышленной жизнью.

1993

Мне довелось ходить в три детских садика. Первый — ясли на Васильевском острове. Это был первый драматический опыт моей двухгодовалой жизни. Мама довозила меня на санках до дверей, раздевала и отдавала сонную девочку воспитательнице, а сама бежала на Большой проспект, чтобы запрыгнуть в трамвай, увозивший её на занятия в техникум.

Так и вспоминаю: стою на лестнице в колготках и реву, не хочу отпускать худеньких мамулю с папой. Папе двадцать четыре, он стоит серьезный в меховой армейской шапке, а мамуля заставляет себя улыбаться, и машет варежкой. На ней тонкая курточка и аккуратная шерстяная шапочка. Добрые близорукие мамины глаза в квадратной оправе очков смотрят на меня с грустью. Расставаться не хочется ни на минуту, но надо.

Группа небольшая, в памяти запечатлелся пятиэтажный серый дом с холлом и лестницей из семи-десяти ступенек наверх. От посещения этого учреждения у меня остались три — четыре воспоминания.

Вот мы, шестеро мальчиков и девочек, лежим в маленьких кроватках во время тихого часа. Кроватки стоят под арочным пролётом, через который устроен проход из группы в музыкальную комнату. Нянечка подходит к каждому из нас по очереди, и, поднимая одеяла, проверяет наши попки, повторяя, что под кроватками стоят горшочки и мы уже большие детки.

Ясельный обед. Передо мной тарелка манной каши с комочками, её запихивает в меня насильно воспитательница. (Каши, особенно молочные, не переношу с тех пор).

Нет! Сбежать, единственный выход, — сбежать! И после музыкального урока, натянув колготки повыше, устраиваю великий спасительный побег — сердце разрывается от горя, как же к маме с папой хочется! Тёмный коридор, где-то там улица и родители! Плачу! В таком виде меня ловит пожилая нянечка, берёт на руки, утешает и говорит на ушко что-то ласковое. Успокоилась.

Каждое утро я вцепляюсь в маму и прошу её не водить меня в ясли. И после одного случая мама соглашается. Однажды страшная «воспиталка» криками и понуканиями до — водит вновь и себя и меня до белого каления и выставляет меня в майке, колготках и чешках на холодную лестницу дожидаться маму.

До сего дня с того памятного стояния хронический гайморит. Даже уже не реву от холода и ужаса, а тихо превращаюсь в сопливую сосульку. Наконец открывается уличная дверь и там моя Мамочка! В тот же день из Яслей она меня забрала. И впоследствии сказала, что воспитательницу нужно было немедленно уволить за непедагогические методы.

Бог ей судья. Понимаю теперь, что, скорее всего, у нее были проблемы в личной жизни, неустроенность и человек занимался совершенно не своим делом.

***

Тревожно поглядывая в черно-белый телевизор, прабабушка Нина штопает кофту. Танки, люди, выкрики. А я сижу на горшке, издавая «невкусный запах». Ну что поделаешь, в животе тоже революция! Кто как запомнил обстрел Белого Дома, а я именно так.

1994

Тёплый летний день. Я сижу на плечах у папы и кручу головой во все стороны. Мы о чём-то весело болтаем. Васильевский остров, улица Шевченко, рядом с нашей Детской. Память запечатлела перекрёстки, запахи, дома, машины, пешеходов. Из окна дома гремит песня Тани Овсиенко

«Школьная пора», и мы подпеваем. Слова знаем наизусть, ведь каждый раз папка, садясь в запорожец, включает протертую в нескольких местах до неразличимости звука кассету с песнями певицы.

— Знаешь, пап, а когда я вырасту, я обязательно подружусь с Таней, — мечтательно произношу я.

— Ну конечно, доча! И меня познакомишь, — подмигивает мне отец. А в голове только и мысли о том, как мы будем с Таней прыгать по очереди через лужи, есть мороженое и петь песни, держась за ручки.

… Однажды, двадцать лет спустя, Господь исполнил по — желание маленькой девочки. Я так понимаю, что у Творца великое чувство юмора и Ему ничего не стоит воплотить наши мечты и молитвы, но с одним условием: всему свое время.

В 2012 году, побывав на схождении Благодатного Огня, возвращались мы с инокиней М. в монастырь. А аэропорту Бен-Гурион, регистрируясь на рейс «Тель-Авив — Москва», я обратила внимание на стоящую впереди меня женщину, и подумала: «Не может быть!» Держа в руках раскрытый паспорт, Татьяна была занята своими мыслями, а я не верила своим глазам. Это была она, героиня моих детских грёз. Таня Овсеенко повернулась к молоденьким монашкам и проговорила с нами до самой посадки на рейс. А затем — приехала в гости в монастырь.

***

Звенит звоночек, и в прихожей появляется снежная морозная Мамочка, как долго мы её не видели! За время её отсутствия папа подстриг меня под горшок, а бабушка научила готовить яичницу. Бросаюсь обниматься. «Мамочка, ну как же там наш кулечек? Ты не забыла братика в роддоме? Дай мне его, пожалуйста! Игрушки, проснитесь! Знакомьтесь, это маленький Данилка!» — несу с бабушкой драгоценный сверток в комнатку. «Данилка, посмотри! Это медведь Бибу, а это Щеня, а это куклы!» Но девятидневный малыш, сам похожий на пупсика, блаженно спит и мило шевелит губками.

***

А вот бабушка Аня забирает из садика, сейчас поедем на трамвае по Большому проспекту к ней на работу. Длинный коридор со множеством дверей. Пахнет сигаретами и путешествиями.

У бабушки на работе свой большой стол и черная гигантская лампа, и циркуль, и несколько луп, отточенные карандаши. Бабушка у меня красивая, молодая (ей всего — то сорок один), с ней рядом интересные тёти и дяди, рулоны с картами, яркая лампа и вкусный крепкий чай в большой кружке. У неё в столе стоят солёные грибы и вкуснятные шпроты. Она геолог-картограф.

Один усатый дядька отвлекает бабушку взрослыми разговорами, а меня приглашает сфотографироваться на портрет. «Сделаем тебе модную карточку!», — ухмыляется он. Распускаю косичку и, надув щеки, изображаю из себя важную четырехлетнюю даму, у которой уже есть младший брат.

Знакомьтесь, игрушки — мой маленький брат,

Он спит и с роддома, и он смешноват!

— Кружится — искрится трёхлетка-сестрёнка,

Устало мамуля полощет пелёнку.

Чихнёт порошком из скрипучего шкапа

— Расстроенный быт. Ох, мечтательный папа!

Глушитель опять починить занемог.

Соседки на лавках сидят без сапог…

Профессор — сосед коммунальный расстроен,

Он физику счастья понять не достоин.

Васильевский, кажется, дышит финалом,

Двадцатый, прощаясь, пахнёт перегаром

Котельных, заводов, дворов и пивных.

Кирпичное эхо — неконченый стих.

1995

Преодолеваем два двора от дома, и мама открывает дверь заветного детского сада — «для совсем взрослых детей». Нас встречает воспитательница — молодая приятная женщина, которая сразу называет нас с мамой по имени. Она уволилась из тех самых яслей и перешла сюда — вот здорово!

— Видишь, дверка с грибочком? Это теперь твой шкафчик.

Здесь, в саду, всё по-взрослому. У нас большая группа, и, как в любом человеческом коллективе, свои интриги. Свои дружбы-вражды.

Однажды у нас прошел Конкурс (честнее — соревнование замученных родителей) на лучшую поделку, и вот дети выставляют принесенные изделия.

Игорь вместе с папой построил танк из картонной коробки. Мальчишки не сводят глаз. Катя Шевченко при — несла из дома яичного Петрушку — раскрашенную и облепленную пластилином пустую яичную скорлупу. Эта поделка меня и других детсадовцев очень впечатлила. Петрушка улыбался как настоящий.

А моя Бабушка Аня, моя дорогая мастерица, придумала макет зимнего леса в пустой коробке. Мы набрали мха в Володарском лесопарке, желудей. Бабушка показала мне, как вырезать елочки из зелёного картона и наклеивать на них снег из ваты. Мы провели увлекательный вечер на даче, конструируя чудо, и… победили! На мой день рождения бабушка сколотила мне — деревянный самолёт!

***

Декабрьский вечер. Прибегают Машка с Катькой.

— Вера! Там за рельсами дом горит! Побежали смотреть! Натянув валенки и пришпандорив шапки, мчимся по переулку на бульвар. Издалека зарево. Соседи и соседки стоят и с одной, и с другой стороны шпал. Подойти к горя — щей хате никто и не пытается, бесполезно. Хорошо хоть хозяйка успела выскочить.

Ночь почти. Красный факел делает её похожей на ворота в иное пространство. Люди быстро сползают с насыпи и отходят подальше. Пожар пожаром, а вечерние электрички по расписанию. Поезд замедляет ход, как будто ради того, чтобы дать не уснувшим ещё пассажирам созерцать пламя и разрушение.

Я впервые вижу пожар. Вот и машина пожарная подъехала. От огня веет древностью, первобытностью. Он завораживает, и его не боишься. Но тут и я задумалась: «Куда же пойдёт бабушка? Ведь и одеяло сгорело, и кровать, и кухня? Куда идут люди, когда у них всё сгорает?»

1996

Однажды в моём сердце поселилась первая любовь. Её объектом стал белокурый мальчик Игорь в смешной кепке, пошитой на манер будёновки. Этот молодой человек был основательным строителем куличиков из песка и знатным лепщиком снеговиков. В порыве чувств, желая немедленно «выйти замуж», на прогулке подошла к нему и напрямую заявила: «Игорь, я тебя люблю!». Не знаю, чего я ожидала в ответ, но он совершенно спокойно и невозмутимо изрёк:

«Ты чего?» — и важно пошел к качелям. Потом мы с ним ещё три года проучились вместе в начальной школе в одном классе, но чувства куда-то подевались, и было немного стыдно.… Игоря скоро затмил Вова Яшкин, он подарил мне банку с рыбками, а после я подружилась с Яном, но это уже другая история.

***

Много солнца у бабушки на даче. Ветерок щекочет шею и колышет высокую траву. Детские ладошки цепляются за папоротник. Тельце в желтой кенгурушке съезжает с проселочной дороги в сухую канаву, отделяющую посёлок от бывшего колхозного поля. Ножки в красных сандалиях и голубых колготках осторожно переступают ромашку и не спеша вышагивают по заросшему высокой травой полю. Безвременье. Защищенность.

Снимаешь с травинки божью коровку, ложишься в траву. Привет вам, жучки с муравьишками! Облачные всадники превращаются в клоунов, улитки, расплывшись, оказываются балеринами. Привычный шум пролетающего самолёта приковывает взгляд к увеличивающейся железной птичке. Бабушка всё время поправляет меня, когда я рассказываю подружке Машке, что самолёт летит не в Булково, а в Пулково. Какое смешное название, а Булково всё же лучше, вкуснее.

Над Володарочкой моей самолёты выпускают шасси, и мама Оля каждый раз немного волнуется, а иногда даже крестится. Она боится, что когда-нибудь самолет упадет нам на голову. Странная. А я, конечно, машу людям, они — то нас с «олименатора» видят и машут в ответ! А китайцы ещё и фотографируют!

***

Частенько заходит к нам в домик соседка Лена с моей ровесницей Машей и годовалой Катюшей. И у моей мамочки полуторагодовалый Данилка. Пока наши мамы беседуют о том, о сем, мы с Машенькой занимаемся важными девичьими делами — варим кашу из листьев клёна, чирикаем фломастерами на обоях и переодеваем кукол.

Мамы наши зазевались, выпустили дочек из вида. А две закадычные хулиганки, набрав полные ладошки сушек, решили спрятаться и «исчезнуть», устроить сюрприз. Мы юркнули в щель за кровать, притаились. Мамы очнулись и стали нас искать, но безрезультатно. Посмеиваясь и перемигиваясь, мы тихонько стали грызть припасенные запасы сушек. Мамы убежали на наши поиски, усадив мелких в коляски. Ой, как весело!

Спустя час нам с Машкой стало скучно и неудобно си — деть в паутине и тесноте, и мы решили наконец вылезти и объявиться. Но ни мам, ни братиков, ни сестричек во дворе не было. Только через двадцать минут появились заплаканные и испуганные мамки. Они обежали всю округу и уже собирались звонить в милицию.… Мягкому месту попало.

***

Мама в прихожей заматывает ноги в носках газетой. А поверху закручивает полиэтиленовые пакеты вместо сапог. Мы спускаемся по лестнице и оказываемся во дворе.

Наш двор на Васильевском острове широкий и приветливый. И живем мы на улице Детская. В соседнем подъезде магазин игрушек, и от этого факта настроение у меня всегда отличное! Можно в любой денёк и любоваться на машинки, конструктор и мишек с обезьянками. А иногда и получить что-нибудь в подарок от хозяев.

Возле нашего дома начинается старинное краснокирпичное здание — начальная школа №36, в которую совсем скоро предстоит пойти, осталось только стать взрослой. Большие дети играют во дворе на качелях, на горке. Учительницы в беретах ищут какого-то мальчика.

Маме нужно братика отвезти на массаж в детскую поликлинику. Можно доехать на трамвае, но лучше быстрым шагом пройти от Детской до Наличной с коляской. Так не надо платить денежку. У нас же никогда нет денежек. Раз в неделю бабушка Аня закупает у знакомой на углу Большого проспекта куриные кости и мама варит бульон. Одно, случайно попавшее к нам яблоко, делим на всех. В коляске сестричка и братик тесно прижались друг к другу, с интересом вылупились на большой мир. В гардеробе детской поликлиники мы с Данилкой сидим на видавшей виды коричневой кушетке и ждём, пока мама сдаст наши вещи и коляску. Мой взгляд упирается в репродукцию, висящую прямо над бабушкой-вахтёршей. Там на бумаге какая-то красивая-красивая девушка любуется своим малышом! Так и наша мама смотрит на братика и на меня, когда нас спать укладывает. Нежный трепет охватывает меня. Мама объясняет, что это Мадонна, мама Младенца Христа, нашего Боженьки (репродукция эрмитажной картины Леонардо да Винчи «Мадонна Литта»). Смотрю на нее. Я уже знаю Мадонну. У Бабушки в Володарке над большой кроватью в углу приклеена Сикстинская Мадонна, стоящая на облаках с Мальчиком. А внизу ангелочки. Мечтая, люблю её рассматривать. А недавно бабушка Аня повесила рядом с Мадонной моего кота Федора, нарисованного в Васкелово в лесном домике.

1997

Папа решил стать предпринимателем. Он купил на всю зарплату стиральный порошок «Капель» и, вместо сдачи и права выбора, получил зубную пасту «Дракоша». Мы целый вечер и ночь расставляли пахучие коробки в нашей тринадцатиметровой комнате в коммуналке. Сосед по квартире, Анатолий Иванович, отозвал в кухню маму Олю, где они о чём-то тихо побеседовали. Мама вернулась почему-то покрасневшая.

Анатолий Иванович у нас человек большой. Он и бородатый, и уважаемый профессор физики СПБГУ. В его комнате много книг и, что удивительно для разведенного холостяка, идеальный порядок. Иногда к нему приезжают на консультацию студенты и аспиранты или наведаются коллеги-профессора. Один из них даже обещает зачислить меня студенткой на факультет журналистики, когда вырасту.

Анатолий Иванович, человек невероятно деликатный и терпеливый, свои возражения против Витиного произвола высказал маме интеллигентно. Теперь и мне, за отсутствием места, кататься на велосипеде в нашей комнате не удастся, надо перебраться с ним в коридор и не шуметь.

Кстати, в коммуналке на Детской, где происходят описываемые события, у нас общая ванна, в которой я мечтаю выращивать крокодила. Но не сейчас, а когда подрасту. А в конце коридора кухня, я недавно ради интереса подо — жгла здесь вату и чуть не сгорела сама, вовремя догадавшись намочить удивительно вспыхнувшие колготки.

Между нашими комнатами телефон. Когда не было на днях дома взрослых, позвонил мужчина и спросил, когда можно записаться на стрижку и как работает наша парикмахерская. В ответ на моё шестилетнее лепетание про то, что он, кажется, ошибся номером и у нас нет никакой парикмахерской, он отчитал меня за то, что я не знаю, что происходит в моём доме. И другой случай с этим же телефоном — мама болтала о чём-то с Леной Ивановой, а когда у них возник спор, они обе вдруг услышали в трубке посторонний мужской голос: «Дэвушки, вы обе неправы!»

Однажды папа, когда он уже раздал порошок всем жильцам нашего дома бесплатно, по причине его не продаваемости, решил с соседом по лестничной клетке гонщиком Юрой Кравцовым шить на продажу ёжиков из лука. Они привезли много лука, сшили вручную мешочки. Папа клал луковки в мешочки и зашивал, а сосед дядя Юра пришивал пуговки-глазки и рисовал веселые или грустные рожицы товарищам. Потом они этот лук продавали на Сенной площади или на Василеостровском рынке. Когда хозяйка по — купала лукового Егорку и начинала дома ухаживать за ним, то у него при благоприятных условиях проклёвывалась шевелюра.

А потом папа привел в нашу коммунальную комнату овчарку. Хотел, очень хотел стать охотником, прямо с детства, и передумал быть предпринимателем. Мама одела нас с братом, вывела во двор, села на ближайшую скамью и горько заплакала. Но гуляли мы недолго. Через полчаса задумчивый папа с перебинтованной рукой вышел из парадной. Он вывел Тузика и отвез его в неизвестном направлении. Больше овчарку мы не видели.

Но долго папа не расстраивался, потому что удачно устроился возить главного прокурора Петербурга. Гордый Витя стал возвращаться домой на черной тонированной Волге с мигалкой. Он ставил её на ночь во дворе и первое время с папкой происходило то, что точно подметил Григорий Остер в своём гениальном «Задачнике» (см. 194 задачу), к счастью, без трагического финала: «Оставив свою новую машину во дворе под окошком, папа пришел домой в 8 часов вечера и первым делом, с ужасом на лице, подбежал к окошку поглядеть, цела ли ещё она. До 12 часов ночи он подбегал к окошку каждые пять минут. После 12 часов он бросался к окошку каждые три минуты. Сколько раз выглянул в окошко папа, если известно, что машину угнали в 5 часов утра?»

Как-то раз мама попросила папу подвести меня и братика до бабушки, тем более, что прокурор находился в это время где-то в Стрельне, и на обратной дороге папа должен был отвезти его в центр. Папуля посадил меня и белобрысого Даниила на заднее сиденье авто, в ближайшем киоске купил нам двоим мороженое, включил любимый шансон и с ветерком покатил на юго-запад.

Выезжая из района Автово, мы встали в пробку. Папа не стал нервничать, хотя до встречи с начальником оставалось не так много времени. Он повернулся к нам, подмигнул, поставил мигалку на крыше, включил сирену и объявил строгим голосом по рации: «Внимание! Везу лица важной государственной значимости! Важной государственной значимости! Товарищам водителям просьба освободить полосу для проезда». А два очень важных лица стали махать ладошками вставшим отчего-то насовсем машинкам.

1998

Недавно, 9 мая, бабуля Аня водила меня и моих друзей далеко-предалеко, в настоящий поход. Мы шли по той же полевой дороге, по которой я катаюсь на «мишке» сейчас и шли мы как рыцари, не зная усталости, очень долго, час или побольше. Тут, у шоссе, напротив леса, есть покосившийся забор, а в нём таблички с именами, братская могила место называется. Кто-то положил на могилки гвоздики, и ещё старушка, пасущая рядом козу, рассказала, что рано приходили взрослые школьники и пели военные песни, а потом какой-то мужчина с крестом и бородой пел другую песню про вечную память и дымом махал. Да, он так пел, что даже запах остался «как в рае». Это бабуля так говорит. А коза её ест сигареты и нас, малышей, не стесняется. Фу, как не стыдно.

А мы сидим на одной из могилок: бабушка, я, Машка с Андрюшкой, пёс Волчок, шуршим фольгой от шоколадки, сухомятничаем булкой с колбасой, яичками варёными перестукиваемся. Кружка у нас одна, баба Аня наливает смородиновый морс. «Бабаня» рассказала нам про Ленинград, про фашистов и наших героев, и мы шли назад по лужам молча, под впечатлением. Вернувшись с «войны», уселись смотреть исто — рии про паровозик Томас из телевизора. Интересно, почему папа зовет бабушку не бабушка, а Анюта? А она его не папа, а Витёк? Странные взрослые.

***

Идём вдвоем с бабушкой по Российскому бульвару. Это моя самая любимая улица в Петербурге, да и, наверное, на свете. Это край света. Здесь живут мои друзья и мы гоняем в футбол, ходим на ходулях и бегаем наперегонки. Здесь моя собственная гора опилок, на которую я забираюсь, словно на Эверест и машу людям из электричек. А недавно и машинист в ответ помахал, поезд издал свисток.

Баба Валя стоит у забора, своих козочек караулит. Она похожа на сову, и я её немного побаиваюсь. Моя бабушка говорит, что баба Валя когда-то была девочкой («А так бывает?» — думаю я) и её увели пешком в Германию, в лагерь вместе с братом. Она вернулась потом назад из плена, а он там погиб. И ещё слышала я от бабы Вали, что злые немцы ездили как раз по моей Володарке на грузовиках и танках и стреляли отсюда по Ростральным колоннам и Зимнему дворцу. Не может этого быть, но взрослые врать не будут.

А тётя Таня, соседка, говорила, что мой дом раньше был землянкой и построен тоже в войну солдатами. Поэтому в нем сыро и он маленький совсем. Через много лет узнаю ещё и то, что в домике моем долгие годы после войны располагался молитвенный дом секты беспоповцев и в нем жила семья, состоявшая из родителей и одиннадцати детей, а в комнате, где мы живем с мамой и папой, когда-то держали корову и свинью.

Люблю ездить с бабушкой на электричке. Всё интересно и сколько вокруг красоты! Выучила наизусть станции. Мои любимые — это Сосновая поляна, Лигово, Ульянка.

Ульянка! Представляю себе девочку в веснушках и с рыжими косичками — мы могли бы подружиться и поехать вместе в зоопарк. Дальше начинается большой завод с трубами, город, интересные круглые дома и любимый Балтийский вокзал. По поезду ходят весёлые и грустные люди. Больше всего мне нравятся студенты из Петергофа, у них бывают с собой гитары, и они всегда рассказывают интересные истории и целуются иногда. Когда вырасту, буду с гитарой ходить по поезду и петь бардовские песни. Это меня бабушка научила — у неё друзья-барды, мы к ним ездили слушать песни в геологический посёлок.

А вот другая бабушка, Надя, сестра моей Ани, работает на Адмиралтейских верфях. Она и дедушка, их двоюродный брат, там строят корабли. Дед Валера их чертит, а когда-то и плавал на подводных лодках, а Надя красит. У неё руки всегда пахнут. И у неё нет детей, она часто пьет водку и плачет, зато у неё поселился лохматый пудель Тотон. Живёт она в Коломягах рядом с детской железной дорогой и я, приезжая к ней, мечтаю стать машинистом поезда.

Однажды Надя так много работала, что, когда ехала к нам на дачу, уснула на вокзале на скамейке. А на следующий день её вызвали к директору завода, и он сделал ей замечание, что спать на вокзале нельзя при всех, некрасиво. Она покраснела и извинилась, а он улыбнулся в ответ и показал ей газету «Смена», где на обложке скамейка и, вот чудо, спит наша Надя.

В электричке всё интересно, особенно когда пассажиры начинают играть в догонялки. Вбегает кто-нибудь из тамбура с криком: «Контролёры!», — и мы все играем в зайчиков. Иногда даже приходится спрыгивать на какой-нибудь станции и ждать следующий поезд. В Лигово всегда торгуют на улице разными старыми часами и магнитофонами, книжками. Мы возили туда котят, а соседка тётя Таня — астры.

Очень интересно проезжать мимо станции со старыми вагонами — Депо. Почему у них выбиты стёкла, и никто их не ремонтирует? Вот как вырасту, залезу в такой вагон и поеду в Индию. Взрослым всё можно.

Ещё люблю чебуреки и горячие пирожки. Покупаем их на Балтийском вокзале, кладем в сумку и спешим в метро! Какое же оно красивое!

— Наша ветка красная, Верочка, запомни, — говорит бабушка. Это дворцы под землёй, а мы все гости, едем по подземному городу гномов. Да, я читала книги, всё знаю. И даже про то, что там в войну прятались от бомб ленинградцы. Наш город — единственный город на Земле, так мне кажется. Где-то на его окраинах начинается Москва, Ричмонд — там наш дед Олег, — и где-то в пригородах живут французы, африканцы и певица Алла Пугачёва. Вот бы с ней познакомиться! И с Пушкниым!

А иногда мне кажется, что весь мир мне снится. И это я его придумала. Бывает, что мы с бабушкой не садимся в метро, а едем на красном трамвае. Проезжаем Никольский собор, очень красиво там, Театральную площадь, мост Лейтенанта Шмидта. Ледокол «Красин» стоит на причале, а из другого окна Ростральные колонны и Кунсткамера. Туда, пожалуй, больше не пойду, жуть как страшно. Да, есть на свете только один город — Ленинград.

1999

Я люблю надевать бабушкину куртку, когда иду на колонку за водой и когда пилю дрова. Моя рука каждый раз нащупывает бабушкины сигареты в кармане. Спички тут же. В подсознание закрадывается мысль: а почему бы и не покурить? Вот было бы здорово стать крутой девчонкой. Многие взрослые курят: они независимы и выглядят эффектно, как в кино про бандитов.

Мои друзья-приятели вокруг почти все уже пробовали. Достала из пачки сигарету. Помяла в руках, понюхала с разных сторон. Покрутила в руках спички. Но какой-то благой внутренний голос ласково стал говорить мне. «Это же зло. Начнёшь — не отвяжешься. Будешь врать и краснеть, и снова врать. Будешь искать деньги на сигареты. А что подумает мама? А мама и папа ведь не курят. Они заплачут». Уверена, эти размышления влагал в мое сердце Ангел-хранитель. Пробовать я не стала.

***

Любимое занятие: расхаживаю в штанах и тулупе по папкиной стройке, представляю себя строителем-крановщиком. И водителем, конечно. Вдыхаю сводящий с ума аромат, отворачивая крышку бензиновой канистры. Если подойти к выхлопной трубе автомобиля — тот же эффект. Я-папин хвостик, и по-деловому, вместе с ним, проникаю в гараж соседа дяди Костика.

Вот уж у кого гараж так гараж — целая автомастерская. У него и лейки специальные, и стеклоочистители, и токарный станок, и множество непонятных мне шурупчиков, и молоточков. Когда взрослые, а к Косте приходят потрепаться за жизнь и выпросить гаечку все соседние мужички, произносят слово «карбюратор» или «карданный вал», «сцепление», я с важным видом киваю и мотаю на ус непонятные слова, авось, пригодится.

Костя часто ходит с загадочным видом, надевая настоящую сварочную маску, начинает производить яркие искры. Тогда мама с бабушкой с трудом загоняют нас, ребятню, во двор. Костя ещё и самогонщик, как в фильме про Труса, Балбеса и Бывалого. Самогонный аппарат — чудо техники. Выросту — разберусь, что к чему. Когда папка или Костя лежат под машиной и видны только их ноги, я с некоторой завистью поглядываю на них: почему помогать не приглашают? Я откручу всё, что надо и не надо, вот увидите!

2000

Однажды летом, когда мне было десять лет, папины друзья Андрей и Татьяна привезли невидаль — стручок острого красного перца. Слюнки текли попробовать и я, не сдержавшись, отхватила кусочек. Моментально глаза вылезли на лоб, обожгло язык и полились крокодильи слёзы. Но отчего-то, не смотря на боль, стало очень смешно!

Выпросив у бабушки небольшую часть эдакой отравы с целью «детишек удивить», зашагала на переулок к скучающим Андрюшке, Юле, Машке и Катюхе. Выдержав паузу, торжественно произнесла: «Володарская Олимпиада 2000 года по легкой атлетике объявляется открытой!» Ребятки не поняли. Уговорив их встать в одну линейку, объявила, что нашла самый быстрый способ на свете стать чемпионами мира по бегу. Выдав каждому по маленькой частичке красного «ускорителя», предупредила: «Как скажу на старт, внимание! — кладите его в рот! Как скажу «марш» — бегите прямо до нашей колонки!»

Так, вне «Олимпиады», до общей водопроводной колонки, если шагу было минут семь. Но, не успела я произнести «На старт, внима….» как засвистели улепётывающие пятки моих приятелей под их же вопли и крики.… Каждый из них не стал ждать сигнала, засунув в рот волшебный «ускоритель». Итак, был установлен мировой рекорд по скорости перелёта среднеупитанных школьников по воздуху, с целью спасения от красного перца. Что и не требовалось доказать. Точка.

***

Забравшись на второй ярус, срисовываю бабочек и носорогов, мышек и медведей из детского альбома. Бабушки мои притихли, смотрят кино какое-то про древность. Я тоже вслушиваюсь в звуки с экрана, незаметно откладываю альбом и погружаюсь в события, происходящие на экране. Христа поцеловал Иуда, а потом Его почему-то по — вели на суд. Да и что это был за суд — самый нечестный!

До этого происходящее воспринималось как сказка и не касалось глубины детского сердца. Но когда совершилось самое ужасное и Христа ни за что, ни про что распяли на кресте — я, возмутившись, вдруг почувствовала, что это не просто фильм. Так и было однажды, не только в кино. Новое ощущение, чувство, присутствие, не могу даже выразить что — обратилось с экрана ко мне и к моим бабушкам, вышло за пределы «ящика», наполнило комнату, все мысли и чувства. И вот я плачу, мне очень жалко Бога, больно за людей! Почему Он так страдает? Есть ли предел Его страданиям? Почему Его никто не защитил, не спас? За что Его предали ученики?

Вот если бы я была там, мы с ребятами, как разведчики, подползли бы и помогли бы Ему укрыться, рассказали бы всем правду. Никогда я до этих минут так остро не ощущала Личность Христа. В один момент почувствовала, что Он сейчас здесь, с нами, в комнате, в домике, над участком, над Володаркой, на Небе. Он меня видит, Он задаёт мне вопрос, буду ли я с Ним? Что-то зажглось в душе, и так я ощутила призывающую благодать.

***

Около бывшего поселкового клуба праздник Масленицы. Приглашаются все желающие! С радостью бежим на площадь с Андрюшкой и Ванькой. Прыгаем в мешках, дерёмся подушками, стреляем дротиками, играем в жмурки! Получаем блины и подарки! Объявляется новый конкурс, и толпа деревенских ребятишек устремляется штурмовать снежную крепость.

В этот момент, из-за поворота на вороном коне, появляется настоящий витязь из прошлого: на его голове шлем, развеваются полы рясы, на груди сияет крест, воин улыбается и посылает всем ребятам благословение. Снежок попал мне в голову, но я этого не замечаю. Я не могу оторваться от зрения этой красоты. Священники — так вот они какие?! Как здесь, у Церкви, хорошо. Да знаю ли я вообще что-нибудь о Боге? С тех пор меня стали посещать новые мысли и вопросы об устройстве всего. Тем священником был мой будущий духовный отец.

***

Пасхальная ночь. Мы уже готовились ко сну, как вдруг в маленькую комнатку бодро влетела бабушка Аня, попросив нас срочно одеться и выйти на улицу. Что-то в ее интонации выдало необычность и срочность исполнения просьбы. Ничего не понимая, накинув куртёхи и валенки, вывалились мы на двор. На небе, прямо над домиком, во всю ширь светился Крест! Это было так торжественно и величественно, что вся семья наша почувствовала необычность явления и Чудо Пасхи Господней! Как овечки, прижались друг к другу папа с мамой, бабушка Нина и её детки Аня и Леонид, я и брат Данилка. Мы не могли отвести глаз от креста, от звездного неба. Как будто небеса звонили в колокола, как будто пели ангелы. Рай был так близко, и

Господь в очередной раз благословил всех нас, Своих детей. Я окончательно проснулась.