Дети вечного марта. Книга 2

Вера Огнева, 2012

Рок, судьба, фатум, случай? Каждый Санькин шаг сопровождают потери. Кажется, только что он нашел своих друзей и все должно быть хорошо, но жизнь устраивает новое испытание. Опять все звезды встали парадом над головой несчастного кота, который и не кот вовсе.Содержит нецензурную брань.

Глава 5

— Молочницу, молочницу Герту убили!!!

Крик ворвался в скучный гул провинциального утра, перекрывая кудахтанье, блеянье, звон, стук, шуршание и бормотанье. На миг стало тихо и тошно. Следом поднялся гомон. А за ним, пока дошло и накрыло, женский вой пополам с визгом и хрипом.

— Мать Герты, с рассвета всех дёргала, где дочка, — ворчал себе под нос трактирщик, вытирая соседний стол.

Игорь и Сун доедали завтрак. Пора было наведаться в замок Мец, но особо они туда не рвались, успеется, ели и беседовали о постороннем, растягивая бездельное утро.

— А-то сама не знает! — громче возмутился трактирщик. — В казармах ищи. Но туда Латина не пойдёт. Кнехты народ грубый, самое малое — пошлют. Могут вообще накостылять. А ещё… могут! Ой, могут! Объясняй потом, что не по доброй воле на сеновале оказалась. Курт не поверит. А и поверит, всё равно изобьёт. Он её часто бьёт. И Герте доставалось.

Трактирщик стряхнул крошки на пол, потянулся за веником, но плюнул, сел на лавку и уже напрямую начал просвещать дальноезжих гостей о местных нравах:

— Герта сначала жаловалась матери, что отчим бьёт, потом перестала. Там эта… там другое началось. Курт… а что Курт? И не прятался даже. Кто ему Герта? — падчерица, чужая девка. А как понял, что мать догадалась, стал в открытую с девочкой спать. Когда и Латину из дому на ночь выгонял. Потом и Герта ему прискучила. Опять началось битьё. Мать с дочерью как-то помирились и дальше стали жить. Ходили за коровами, молоко продавали. Жениха бы Герте хорошего, да кто ж её возьмёт! Курт за ней ничего не давал. Та и пошла в казармы, жизнь-то всё равно кончилась. А теперь и вовсе кончилась.

В распахнутое окошко было видно, как толпа устремилась в ворота. Истошный вой отдалился и пропал. Площадь опустела. Куры ходили, радуясь, что никто не гоняет. Петух невозбранно взлетел на воз пшеницы и наклёвывал, свысока поглядывая на пеструшек. Прорезалось блеяние и мычание на заднем дворе.

— Девушку… кнехты? — мотнул головой в сторону городских ворот Игорь.

Трактирщик глянул на него исподлобья, пожевал губами и молчком снялся с лавки за веником. Но повозив мусор по полу, не выдержал:

— Зачем им-то? Тут другое…

— Синьоры?

— Нет.

— А кто?

— Чистюки. Что б им пусто стало! Нелюдей ловить понаехали.

— А разве аллари в ваших краях ещё остались? Мы сколько прошли от столицы, ни одной слободы не встретили.

— Живёте там? — подозрительно сощурился трактирщик.

Игорь сообразил, что столичные жители у того не в чести. Новостью это не было. Чем дальше от герцогского замка, тем настроения в народе становились радикальнее. Специально выяснять отношение к короне герцог Игоря не просил, само в глаза лезло. В каждым новом поселении центральная власть пользовалась всё меньшим и меньшим уважением.

В первые дни Игорь отмахивался, стараясь не замечать рассеянные тут и там гарнизоны, усиленную охрану городских ворот. От кого, скажите на милость, обороняться-то!? На месте поселений аллари зияли чёрные пустоши. Сун пару раз подбрасывал неудобные вопросы, замаскированные под простецкую глупость. Игорь уходил от ответа, копя внутреннее раздражение: зачем только взял с собой этого идиота!? Столько лет прожить в герцогском замке, в самом центре страны, и не понять самых простых вещей. Например: если есть законы — их необходимо выполнять. Иначе страна рухнет в хаос и безобразие. Но бывший раб продолжал недоумевать, отчего такие гонения на нелюдей.

— Тебе понравится, если шайки аллари станут по ночам врываться в дома и убивать людей? — как-то огрызнулся Игорь?

— Зачем? — искренне удивился Сун.

— Ну, чтобы отнять деньги, имущество… — Игорь перебирал в памяти, чем ещё могли бы поживиться нелюди в человеческом жилище, но уже и сам допёр, что, мягко говоря, проврался. На фига аллари людские манатки? Больше всего остального они дорожили тем, что перешло к ним по наследству. Чем старше вещь, тем она ценнее. Аллари считали, что в старых вещах заключена частичка души Предков. Какая-нибудь ржавая подков для рода лошади была дороже золотой миски, из коей по праздникам ели отдельные, хорошо обеспеченные люди.

— А раньше почему они людей не зорили? — продолжал расспрашивать Сун с невинным видом.

— Не знаю. Меня раньше тут не было.

Игорь оставил за собой последнее слово, и тут же почувствовал себя базарной торговкой, которой не истина важна, а перекричать товарку: «Я сверху — моя правда!».

В качестве утешения Игорь напомнил себе об воинственном Аллоре. Вольные кланы только тем и занимались, что убивали и грабили. И не чужие ржавые подковы, между прочим, промышляли, а полновесное золото, вот! Игорь уже хотел привести свой аргумент дворцовому птичнику, когда вспомнил: Аллор вёл бесконечную гражданскую войну. О внешней экспансии вольные кланы никогда не помышляли. Она была попросту невозможна при их-то раздробленности.

Как-то хмурым похмельным утром герцог завёл с Игорем разговор о гипотетической угрозе с востока. Начальник дворцовой стражи битый час переминался с ноги на ногу, выслушивая аргументы синьора, постепенно приходя к выводу, что тот не приводит их, сообразуясь с имеющимся фактическим положением дел, а выдумывает. Сидит, головой мается, и сочиняет страшилку для подданных. Каково же было удивление Игоря, когда по прошествии года примерно он столкнулся именно с этой аргументацией в тайном послании Ария войскам.

Но сам Игорь к тому времени уже «уснул».

Сколько лет он так прожил: Пятнадцать? Или тридцать? Или сто? Без его ведома ушел в небытиё век аллари. Пришёл — людей: нищих деревень, пьяных гарнизонов, серых хуторов, окружённых скудными полями; сквознячных замков, перешедших из заботливых рук прежних, одушевлявших их синьоров, в человеческие, не знающие своего рода, родства не помнящих…

Он почти полностью забыл свою прежнюю жизнь, от которой осталось нереализованное желание вернуться. Порой он думал, что сие желание и сохранилось-то исключительно по причине своей трудной реализации. Обещание, некогда обронённое герцогом, походило на долгоиграющую кость. Сохранило вкус, цвет и консистенцию сомнительного деликатеса, но голода не утолило и никогда не утолит.

И вдруг проснуться! Да не враз, рывком — постепенно.

Началось в герцогском замке, когда читал голубиную почту, продолжалось всю дорогу из столицы в Мец, чтобы осозналось в мрачной пустой харчевне.

— Мы торговцы, — Сун вежливо улыбнулся трактирщику.

— Столичные!? — спрошено так, что, давши положительный ответ, рискуешь огрести по роже тряпкой.

— Не-е-т! — отказались в два голоса гости. Игорь вынырнул из пучины сомнений и начал строить свой предполагаемый образ:

— Мы в столице проездом были. Прожили три дня, и… дальше.

— Бежите от кого? — подозрений у трактирщика прибавилось, он на всякий случай отодвинулся к стойке.

— Мы птицами торгуем. Товар распродали и в столицу завернули, погулять.

— А какими птицами? — не унимался хозяин постоялого двора.

— Разными, — исчерпывающе пояснил Игорь, подождал пока недоумение и подозрительность собеседника дойдут до высшей точки, и добавил, — моё дело за лошадью смотреть, обед готовить. По птицам у нас господин Сун.

— Мы голубей продаём, — лучезарно улыбнулся тот харчевнику. Прибавить сощуренные в непроглядные щёлки глаза и круглую, лоснящуюся физиономию — портрет афериста мелкого пошиба.

— Что-то я у вас ни клеток, ни сетей не видел, — в свою очередь сощурился трактирщик.

— Мой компаньон уже сказал, мы всё распродали и заехали в столицу, передохнуть.

— И какой голубь нынче в цене? — как бы безразлично въелся собеседник.

На что Сун, не моргнув глазом, пустился в такие сложные и подробные объяснения, что вскоре не оставил у трактирщика ни тени сомнения в своей причастности к уважаемому птицеловческому бизнесу.

Трактирщик отлепился от стойки, подошёл к ним и уселся на соседней лавке, точно как в начале разговора.

— Дутыш в цене? О! А мохнатый камышник? А! Говорил я Приставке. На прошлой неделе заезжали купцы из Ларха. Не поверишь, по три марки за пару камышников гнули. А Приставка, дурак-то, кричит: бери, озолотимся. Я говорю, за такие деньги пять пар серышей взять можно. Он упёрся и денежки выложил. А не подскажешь мне, — трактирщик оказался на редкость осведомлён в птичьих делах, — отчего мода на камышников прошла?

— Плохо дрессируются. Красивые они, спору нет. Только как почтовиков их использовать нельзя, улетают.

— Да. Вот! Говорил я ему. Камышник — птица вольная. Стой…

— Да мы, вроде, никуда не уходим, — засмеялся Игорь.

На что трактирщик даже бровью не повёл. Моложавый рябоватый кучер уважаемого птицелова интересовал его не больше солонки на столе.

— Ты ещё что-то хочешь узнать о птицах? — вежливо склонил голову Сун, не спуская с лица торговой улыбки.

— Так вы может… это… привезли чего? Если пернатого зверя или смычковую змейку, я куплю. У нас без обману. А к другим лучше не ходи. Здесь в Меце нынче всякого сброда понаехало, только и смотри, чтобы не ограбили.

— Сожалею, любезный. Мы сами хотим купить.

— Заказ у нас, — влез отставленный от разговора Игорь, на что Сун гневно зыркнул в его сторону.

Начальник дворцовой стражи с некоторой даже оторопью отметил, как прикидывавшийся всю дорогу недотёпой бывший раб быстро включился в игру. Трактирщик же, услышав про заказ, весь подобрался. В глазках зажглось коммерческое ожидание.

— Что же вы такое ищите, что аж в наши края заехали? Халцедонника? Угревана?

— Мы ищем особенную птицу. А лучше пару. Но если не найдём пары и одну возьмём, — в голосе Суна появились интригующие нотки.

— Скажи, какие нужны? Если у меня нет, я тебе протекцию составлю. У моего свояка голубятня на весь Мец…

— Это который мохнача за три марки взял? — презрительно выпятил губу Игорь.

Рожа трактирщика налилась кровью. А Сун взял ложку и пристукнул ею по столешнице. На языке торговой гильдии это означало высшую степень недовольства купца своим подчинённым. Игорь замолк и даже скукожился на своём краю лавки, на противоположной ёрзал от нетерпения хозяин трактира.

— Видишь ли, любезный, — понизил голос Сун, — мы получили приватный заказ от очень богатой дамы. Оч-ч-чнь богатой… да… так вот, дама особо предупредила нас избегать огласки. Ты понимаешь?

— О! — рожа трактирщика расплылась вдвое.

Тут пахло не просто деньгами, а большими деньгами. Но стоило Суну произнести слово «горностай», из трактирщика будто выпустили воздух. Он вдруг заметил невидимые крошки на лавке, замёл их ладошкой, схватился за тряпку, бормоча себе под нос: «Ага, ага, как же, знаю, слышал…».

— Я тебе говорил, ни хрена мы тут не найдём! — выкрикнул Игорь, вскинув пальцы в неприличном жесте.

В отместку за пренебрежение он теперь делал вид, что трактирщика в упор не видит. Тот насупился, перестал собирать соринки и тоже крикнул:

— Иди, купи своих горностаев! Вот прям от меня к медведю и топай!

— Не свисти! Лучше скажи, у кого «горностаи «могут остаться, — не унимался рябой возница. — Мне верный человек говорил, что Мец своим голубям шеи свернул, и пирог из них испёк.

— Ага, взял трёх старых облезлых летунов и принародно казнил, а молодь спрятал! — запальчиво прокричал трактирщик и только рот себе не зажал, сообразив, что непозволительно разболтался.

— Не подскажете ли, любезный, где? — вкрадчиво пропел Сун.

— Не знаю. Ничего я не знаю! Ничего не видел! Если донесёте на меня… я сам на вас донесу. Сузи! Ягнек! Алиска! Су-узи!

Но никто не прибежал и даже не откликнулся. Работники вместе с остальными горожанами пребывали за городскими воротами. Заполнивший своим тучным телом дверной проём трактирщик покричал ещё немного, качнулся бежать, но тут Сун вытащил из-за пазухи увесистый кошель и громко его встряхнул. Звон сначала оборвал крики, а потом и вовсе вернул скандалиста на лавку.

— Ты на нас донесёшь, мы на тебя донесём, а в выигрыше окажется… некто третий, — дипломатично намекнул Сун. — Не лучше ли договориться?

— О чём?

— Ты нам говоришь, где искать горностаев, а мы тебе платим полмарки.

— Пять.

— Ты с ума сошёл? — нахраписто возмутился Игорь.

— И заметьте, я вам не место укажу, а только человека, который то место может знать, — уверенно отговорился трактирщик от наглого гостя, который рыпнулся было спорить дальше, но был остановлен птицеловом:

— Мы согласны.

«Эх, мало запросил!» — сия мысль тотчас высветилась в маленьких глазках хозяина харчевни, но было уже поздно. Заартачься, пожалуй, всё потеряешь.

— Пошли у других спросим, нечего ему столько денег отдавать. Подумаешь, знает он! — тихо бурчал себе под нос Игорь, пока Сун по одной выкладывал на стол монеты. Трактирщик собрал их в кулак, довольно покивал головой, а дураку вознице доходчиво объяснил:

— Иди, спрашивай. Часа не пройдёт, как в Клире окажешься.

— Не обращай на него внимания, — посоветовал хозяину харчевни степенный Сун.

Эту комнату иногда убирали. В углу притулился полу обглоданный веник. Широкая корзина у порога с верхом была навалена мусором — вынести забыли. Да и веник облысел, похоже, не от работы, а от скуки. Под столом валялись корки хлеба и кости. Из углов несло удушливой вонью старой мочи.

Хозяин комнаты сидел за столом. В одной руке кружка воды, в другой — кусок серого хлеба. Откусывал, припивал, откусывал, припивал. Рыхлые крошки облепили блескучий подбородок. Шевелились толстые губы. На гостей он не глядел — подождут.

Карик-трактирщик долго водил птицеловов по улицам, сворачивая, где только было возможно в пустые тёмные щели. Провёл по краю площади, махнув рукой в сторону лобного места. Тут когда-то снимали кожу с двоюродного брата князя Ольрика. На другом конце площади, загороженное высоким забором, стояло здание Клира. Судя по добротной кирпичной кладке, борцы с колдунами не бедствовали.

В главные замковые ворота компания, понятное дело, соваться не стала. Обошли и пролезли в ветхую, болтающуюся на одной петле калитку.

— Обнищали медведи, — констатировал себе под нос нагловатый возница, на что Карик так же тихо отбрил:

— Заткнись, много ты понимаешь!

— Вижу, — не унимался Игорь, — жаль тебе нелюдей.

Ещё слово, и сами искать своих горностаев пойдёте! — объявил Карик.

На что Сун опять посоветовал ему не обращать внимания. Но тот уже заподозрил подвох, остановился и решительно полез за пазуху.

Игорь догадался, что трактирщик, невзирая на собственную жадность, сейчас вытянет из тёплого места монеты и кинет им под ноги. Но тут прямо на них из-за угла вывалила небольшая шумная компания пёстро одетых подвыпивших мужчин. В центре размахивал бутылкой долговязый парень в яркой куртке, старых полосатых штанах и разбитых опорках, куртка будто с чужого плеча. Он что-то рассказывал, заливаясь дурковатым смехом.

Оказавшийся в центре событий Карик замер, рука за пазухой, но сообразил поцарапать грудь, и вынул пятерню пустой.

— Что встал на дороге! — развязно заголосил долговязый. Его дружок толкнул трактирщика, ещё кто-то добавил. Пьянь развлекалась.

Какое собственно дело было Игорю до скопидомного Карика? Да никакого! Ну, отпинали бы его. Однако в душе ворохнулось давно забытое чувство неприятия. Творящееся перед ним скотство поставило вдруг его на место человека. И до этого он присутствовал на месте. Да ещё на каком! Личный шпион герцога при исполнении — сволочь, которая, убивай при нём невинного, не поморщится. Совсем другое дело оказаться в шкуре человека. Просто человека, который терпеть скотства не способен.

Ближнему бузотёру Игорь больно отдавил ногу, поймал в охапку Карика, а локтем между делом заехал в бок ещё одному. Никто не понял, как толстый коротышка оказался за спиной рябого.

— Не понял! — подтвердил общее недоумение долговязый. — Вы кто такие? Ну-ка, братва, держи их.

— Что тут происходит?

На дерущихся из-за угла шла третья сила — невысокий подтянутый мужчина, в котором Игорь заподозрил коллегу — начальника стражи или вообще капитана замкового отряда.

— Копыто! — изумился военный, опознав долговязого. — Ты почему шляешься по замку, тебе где велено быть?

— Подумаешь! Велено… мало ли где.

Вот тут-то Игорь насторожился по-настоящему. Вид у Карика стал такой, что доведись переиграть, он не то что помогать сомнительным купцам, на порог бы их не пустил. Он стоял навытяжку и чем дальше, тем бумажнее делался. И это несмотря на то, что пьяная компания уже скрылась за поворотом, а нагрянувшее строгое начальство не торопилось стращать. Стало быть, оно и молча могло нагнать страху. Игорь глянул на штаны трактирщика: ещё не мокрые, но уже вот-вот.

Военный постоял ещё немного, попытал Какрика взглядом, но, не добившись ничего, кроме общего трепетания, спросил на словах:

— С кем это ты, а, по замку разгуливаешь?

Лицо трактирщика быстро начало меняться от страха к отчаянию. Потом Карик весь мгновенно расслабился и явил уже совсем другого человека. Похоронил он их. Как есть, заживо похоронил, понял Игорь. Трактирщик зыркнул напоследок — извиняйте, мол, — и доложился по всем правилам

— Пришлые. Отрекомендовались торговцами. А я думаю: подозрительно. Вот хочу их общественному коменданту представить. Вдруг да не те, за кого себя выдают.

Золото, должно быть, за пазухой нагрелось. С чего иначе Карик пританцовывать взялся. Но высокое начальство истолковало его поведение по — своему:

— Не ёрзайся. Коли воров поймал, получишь награду. Веди купцов к коменданту. Абаган нынче при деньгах.

В тоне военного сквозила неприязнь к означенному деятелю. Посмотрим, как карта ляжет, решил Игорь. Авось ещё сыграем на этой неприязни свою игру.

Пока беседовали, из-за угла вывернулся замковый караул, все в доспехах и вооружены, будь здоров, не чета пьяной гопоте. А трактирщик что ж? Поклонился и бочком, бочком на полусогнутых двинулся вперёд. Воины окружили подозрительных гостей, чтобы, значит, не отстал кто да не заблудился. Только когда потный Карик и торговцы вошли в трапезную, вояки отправились по своим делам, Карик подпёр один косяк, Игорь и Сун другой.

«Забыл, что есть из себя простая человеческая подлость, — думал Игорь. Не та, которая от внутренней природы, а которая от поганых обстоятельств. И рад бы трактирщик не попадать в такой наворот, а пришлось. Мается, поди. А с другой стороны, денежки запазуху греют. Вывернется, уйдёт живой и невредимый, посожалеет на досуге о невинно загубленных чужаках и тут же забудет, хуже, заставит себя не вспоминать, чтобы и дальше легко дышалось».

Толстый неопрятный мужик доел хлеб, выпил воду и брякнул кружку о стол. Руки у него тряслись. Сами по себе вздрагивали отёчные мешки под глазами и дряблые щеки в синих и красных прожилках.

Внутри у Игоря как-то всё вдруг всколыхнулось, отстоявшиеся слои начали волноваться и смешиваться, накладывая одни воспоминания на другие. Только утром всё было ясно и понятно: они исполняют тайное поручение первого лица государства…

Миссия сильно поднимала Игоря в собственных глазах. Смешно, но она уравнивала его с теми, кто жил нормальной адекватной жизнью. Пусть даже адекватность эта состояла в ежедневном стоянии в переходах и при дверях или уборке битой герцогом посуды. Адекватность! Когда вместо сосущей пустоты внутри повинность или рвение, или покорность, или неприятие. Хоть что-то, а не одно застоялое ожидание чуда.

Ждать, похоже, некого и нечего! Никто его никуда не отправит. Почему? Да потому, что он игрушка. Что для высокого герцога, что для похмельного борова коменданта.

Игорь поймал себя на том, что в единое мгновение дистанцировался от всех и от вся. Только Шак почему-то остался на прежнем своём месте. Хозяина? Друга? Дикого коня, не ведающего правил человеческого общения? Игорь отринул всех, кроме него, да, пожалуй, ещё Суна.

— Я давно за тобой смотрю, Карик, — прорезался комендант. — Всё подглядываешь, подслушиваешь… попался!

— Я, Ваша милость, с чистым сердцем. Вот подозрительных привёл. Голубями интересуются.

— Голубями, говоришь… а ты тут при чём?

— Так они у меня про голубей спрашивали, а я дай, думаю, отведу торговцев к господину коменданту, ему виднее.

Похмельный мужик пожевал губами, будто хотел и их съесть, обсосал нижнюю и вприщур уставился на виновников:

— Кто такие?

Сун приветливо улыбнулся Его Неряшливой Милости, сложил ладони под подбородком, поклонился, сощурил без того узкие глаза и пропел:

— Мы честные торговцы, ездим, ловим или покупаем птиц, продаём. Ваша милость не должен опасаться. У нас есть все документы.

— Покажи, — потянулась грязная широкая как лопата ручища. Сун вытащил из маленького тубуса свиток. Комендант развернул скрученную бумагу, прочёл, — грамотный! — и издевательски хрюкнул:

— Торговцы? Да вы такие же птицеловы, как Копыто звездочёт. Подсылы! Шпионы! Вот велю вас пытать, так ли запоёте?

— За что пытать, Ваша милость! — взмолился Сун.

— За вредительство. Кто сено в запрошлом годе пожог? Вы! Кто на стене ратуши похабное слово написал? А? Что молчите? Тот-то! Вы! Кто молочницу убил? Горбашка! Горбан!!!

В грязный покой вбежал действительно горбатый неопределённого возраста мужик с длинными, чуть не до полу руками.

— Горбашка, отведи вредителей в подвал. Пусть с ними Макуша потолкует. Думаю, они девушку молочницу сегодня ночью снасильничали и убили. Вещички их вели обыскать… нет, лучше, пусть сюда принесут. Я сам обыщу. О! И Карика обыщи. Что-то он у притолоки жмётся. Заначил уже денежки, вижу — заначил!

Комендант обладал зверской прозорливостью. Кроме того, прослеживалось что-то общее между встретившимися по дороге маргиналами и данным чиновником. Командир гарнизона отличался военной выправкой и некоторым даже благородством, комендант представлял из себя окончательное и полное быдло.

Кошель с марками, уплаченными за так и не полученную информацию, не замедлил себя явить. Комендант, довольно хрюкнув, выплюнул через губу:

— Десять плетей.

Горбашка сгрёб трактирщика за шиворот и потащил, как куль. Карик при этом не издал ни звука.

— Дожидаться будем, пока он вернётся или сами всё расскажите, — прошамкал комендант, ковыряя грязным ногтем в зубу.

— Мы честные торговцы. У нас документы… — попытался продолжить игру Сун.

— Значит, подождём.

Лицо коменданта сделалось жёстким. Дряблые щеки затвердели. Глаза буравили недотёпистых преступников.

Игорь быстро прикинул, что так оно всё и будет. Пугать их комендант больше не намерен. Дождётся страшного Горбашку и сплавит упрямых шпионов в подвал. Герцог, чистоплюй хренов, завёл себе игрушечную камеру пыток и потихоньку туда бегает утолять нездоровое влечение. Здешние же хозяева творят всё в открытую. И потрошить подозрительных гостей будут на всю катушку, чтобы крики за городскими воротами услыхали. То-то в Меце тихо да безлюдно. Попрятался обыватель от господ, среди которых первый — грязный похмельный скот.

— Мы путешествуем по особому поручению, — процедил Игорь сквозь зубы, выступая вперёд, Суна он аккуратно задвинул себе за спину.

— О, заговорил! Ты прописан в бумаге кучером. Кучер, значит… и какое поручение тебе дал Его Светлость?

— С чего, Вы, уважаемый, взяли, что мы от герцога? — постарался сохранить надменный тон Игорь.

— Не вынашивайся, сука! И руками не маши. Поручение он исполняет. Да я уже третьего дни знал, что приедут один рябой, другой жёлтый. Обмануть меня решили? Тайно свои дела провернуть и смыться? Тут вам не столица, тут чужака за версту видать.

Игорю ничего не оставалось, как пойти на сговор с комендантом. Герцог запретил ему открывать истинную цель поездки местному синьору и только. Если он не попробует сейчас склонить коменданта к сотрудничеству, окажется в подвале, а оттуда может прямиком угодить на лобное место. Молочницу-то убили. А тут очень кстати случились приезжие. Усеки им головы, никто протестовать не чухнется, зато электорат по достоинству оценит усердие местной администрации.

— Ты прав, уважаемый, нас послали из дворца по весьма важному делу. Скажу больше, у меня очень большие полномочия. Не хотелось бы вступать в контакт с синьорами медведями, но если ты меня вынудишь — придётся. Не обессудь, я ведь могу представить наш разговор как недоразумение, а могу и иначе. Не пожалеешь после?

Реакция коменданта оказалась, по меньшей мере, странной. Он согнулся пополам и затрясся. Игорь не сразу разобрал, что тот смеётся. Отхохотал, поднял налитую кровью морду со слезящимися глазами и выдал, как гвоздь вбил:

— В подвал! Таких дураков только железом править. Нет, это точно вы девушку Герту ночью порешили. Сейчас Горбашка вернётся, и пойдёте на дыбу. Что вылупился? Больше-то вы ни на что не годны. Медведями он меня пугать вздумал. Знаешь, где твои медведи сидят? — у меня в заднице! И заметь, нос высовывают исключительно по моему личному соизволению. Представит он! Начитался в столице герцогских указов, думаешь и тут всё по-вашему? А того твой герцог не ведает, что есть другой закон. Мы, люди, его написали, а герцогским подтёрлись.

Комендант мог вульгарно блефовать, однако что-то подсказывало Игорю: не врёт. А значит что? Значит — дыба, а потом плаха. Игорь мельком глянул на Суна. Лицо у того стало похоже на кусок серого воска. Глаза обречённо уставились в пол.

Сун-то тут причём! Он просто спутник. Его Игорь втянул! Но комендант разбираться не станет. Невинный? Всё одно — в подвал. За что? Да за компанию!

Оставалась последняя карта. Она же козырная. Она же, вполне может статься, подкинутая герцогом пустышка. Перед самым отъездом Арий вызвал Игоря и между делом обронил, что Клир де блюдёт и бдит за всеми и вся. И за ними будет бдить. Таким образом позволять себе лишнего, Его Светлая Светлость Игорю не советовал.

— Именем герцога Ария, — жёстко заговорил рябой возница, — требую немедленно вызвать сюда легата Клира.

— А помер он, — развел руками комендант. — Что, не знал? Намедни с колдуном каким-то не совладал и окочурился в страшных муках. Нашли в лесу всего изломанного. Людям, думаю, такое не под силу. Ни одной целой косточки не было у любимого легата нашего по имени Широкопляс. Доплясался, стало быть. А колдун улетел, должно. Не нашли его. А уж искали! Весь гарнизон в лес выгнали. Чистюки мои и те в дело пошли. Капитан замкового отряда по сей момент особое положение не снял. Да вы, соколики, и сами видели: вся крепость воякам полна. А в Клире-то как убиваются, не могут бедные решить, кому в столицу с донесением ехать. Плохому вестнику-то и под топор недолго попасть, а могут и в легаты произвести, да вернуть, чтобы дальше верой и правдой служил Его Светлости. Сам понимаешь, никому неохота между двух жерновов попасть. Заперлись наши клирники, и выбирают гонца. Боюсь, если пошлём к ним нарочного, не отопрут.

Тон у коменданта был такой, что картинка местных событий открывалась с точностью до наоборот.

Игорь сдался. Шагнул и присел на край лавки. Врёт — не врёт, правда — не правда, он будет потом разбираться. На данный момент надо было как минимум остаться живым.

— Умыл ты меня.

— Ха-ха! Я тебя ещё не так умою, коли не расскажешь мне как на духу, зачем пожаловал.

— За голубями.

— Э нет, так дело не пойдёт. Горбашка!

Да погоди ты, нас действительно послали найти и привезти голубей. Горностаи герцогу занадобились. Я начальник дворцовой стражи Игор. Сун — главный птичник. А дальше можешь пытать нас, можешь на плаху отправить, толку не добьёшься. Ничего иного мы не знаем.

Горбашка сунулся в дверь:

— Звали, господин Абаган?

— Погодь маленько, коридор попаси. Я позову.

Горбашка нехорошо усмехнулся и юркнул за косяк. Комендант Абаган насупил брови, глянул по очереди на обоих гостей, пожевал толстыми губами и изрёк:

— До завтра посидите в подвале. Темно там и голодно, а ещё одиноко. Только, думаю, вы тому одиночеству рады будете, как маме. Всё лучше на пару лишаться, нежели в компании с Горбашкой. Обижу я первого своего товарища. Они с Макушей вас уже, наверное, поделили кому кого. Ради дела обижу. Веришь? Отвечай!

— Верю, — покорно согласился Игорь.

— Люблю умных, хоть ты и дурак. Ладно, посиди до завтра, а там видно будет.

С виду не скажешь, что Горбашка был чем-то так уж удручён. Скорее, наоборот. Игорю показалось, что он торопится. Почти бегом загнал их в тесный подземный казематик, велел сидеть и не рыпаться, захлопнул дверь и, побренчав с той стороны ключами, забухал сапогами по коридору.

Местечко им отвели препоганое. Пять шагов от стены до стены что так, что так. Сверху из неровных щелей сочился тусклый свет. Стены поблёскивали подвальной испариной. На нарах кучей лежало старое тряпьё вперемежку с соломой. Игорь потрогал волглую стену — мокро и скользко, — отёр руку о штаны и обернулся к товарищу:

— Как будем выбираться?

Но тот вместо ответа прижал ладонь к губам. Игорь только рукой махнул. Битый жизнью, склонный к преувеличениям, бывший раб напуган. Игорь вот не очень. Зачем-то их в подвал засадили, значит, не собираются убивать. Подождём до завтра. Прав Абаган, там видно будет. Но поговорить хотелось до зубовного скрежета.

Против всякой логики Игоря не плющило. Тревога, да, присутствовала. Скребло внутри. Они, получается, попали, как слепые кутята, в полынью. Нёс хозяин к матке покормиться, а по дороге скинул с рук докуку. У хозяина было муторно и сонно, Н\на воле стало холодно и страшно. А завтра может стать больно и даже очень больно.

Сун ссутулился на нарах. Игорь разгрёб мусор, кинул на гнилые доски какую-то тряпку и тоже уселся. Хорошо, успели позавтракать. До утра им есть не дадут. Попить бы. Но Горбашка не озаботился принести воды, а, может, приказ получил, не поить шпионов. Пусть-ка помаются.

Сидеть на краешке было и неудобно, и нелепо. Игорь, махнул рукой на грязь и, как пить дать, обитающих тут насекомых, глубже забрался на нары и прикорнул. От полусвета и тишины веки смежились сами. Последним сполохом явилось удивление: Сун настороженно припал ухом к стенке. Бросил бы до времени страдать. Игорь уже приготовился высказаться, да не успел, накрыло сном.

А когда проснулся, тишины и в помине не осталось. Товарищ стоял на нарах, вытянувшись к окошку. Оттуда несло скандалом.

Пошли! — гремел чей-то пьяный бас. — Отмудохаем клирников. Наливай.

Для храбрости, должно быть, решил Игорь. Что значит выспался — хандру как рукой сняло. Её место заняла весёлая нервозность. Спал себе, спал без малого двадцать лет под боком Его Бледной Светлости. Совсем уже было потерял интерес к жизни, даже домой перестал проситься, а тут случилось. Завтра, впрочем, может случиться ещё почище — потянут на лобное место, так ли вспомнишь покой герцогского замка? Во дворце, конечно, тоже имелись некоторые аспекты: башня, например, или комнатуха в подвале с немыми охранниками. Но ты-то ходил оприч, вне, и краем не задевая нехорошие закоулки. Не оттого ли, что душа обленилась? Ну, бегает герцог, получать свыше инструкции. Тебя непосредственно это не касается. Твоё дело караулы разводить. Ну, свели в каземат пару тройку нарушителей герцогской воли, это про которых ты знал, а неизвестных сколько, — но ведь не тебя. И бабу твою, которая на сегодняшний день постель греет, и пока не надоела, никто не трогает. А надоела: прости, прощай, красотка. До свидания, давай дальше сама.

У скользкой казематной стены мыслительный процесс вдруг пошёл в два слоя. Воспоминания о замке бежали фоном. На первый план вышла пьяная беседа чистюков, которые устроились на один подвальный этаж выше. И получалось: тут на краю возможной гибели — жизнь, а там, в покое замка — малая смерть.

— Пошли к клирникам! — опять взревел дурной бас. На что ему резонно, однако, сильно пьяно заметили, что за Клир может вступиться гарнизон.

— Никогда! — категорично отбрил бас. — Они со страху обгадились. Такой силы чистюков сроду вместе не собиралось. Мы их — одним…

— Баган не велел до времени высовываться, — перебил кто-то третий.

— До какого времени? Кто мне то время укажет? Пошли к Багану…

— Мы только от него, — сказал более трезвый голос. — Лютует господин комендант.

— Господи-и-и-н! — передразнил бас. — Он такой же господин как я князь Мец. Господин… сука! Загрёб всю власть. Давно бы медведей перерезали. Нет — ховаемся по подвалам, указаний ждём. Сколько их ещё ждать? Я тебя спрашиваю!?

— Ты сильно-то не ори. К Абагану капитан замкового отряда пришёл с кнехтами. Толковище наверху. Те думают, что это мы девчонку ночью подловили…

— Ну и подловили, так что? — опять взревел бас. — Пусть докажут.

— Они доказывать ничего не станут. Услышат тебя, спустятся в подвал и приколят всех к стенам, как бабочек.

— Да я им…

— Положи топор! Слышь, своих покрошишь. Налейте ему, чтобы уже вырубился.

Дальше пошли крики, бульканье, какие-то ещё уговоры и, наконец, громкое падение тела с лавки. Хоть потолок и каменный, а всё равно было слышно, как вырубился упоённый дурной бас. Потом его волокли. Игорь и Сун приникли к стенке. Оконце под самым потолком давало очень мало света, зато много звука, будто за бумажной переборкой сидишь. Игорь с уважением покосился на товарища. Не зря тот помалкивал.

Беседа наверху возобновилась. Когда угомонился рехнутый бас, разговоры пошли более степенные — о том, о сём. Вспоминали дом, кто помнил, конечно, потасовки, пару раз — нелюдей. Тут в собеседниках присутствовало полное единогласие: под топор!

Всё правильно, извинил чистюков Игорь: люди — сами по себе, нелюди — отдельно, как мухи от котлет.

А я кто, в том смысле — в которой тарелке пребываю? В той, где чисто, тихо и сытно, или в той, где роятся чёрные навозные жители, выдирая мохнатыми лапами друг у друга крошки?

Что за бредь! Себя-то я с какой стати начал по тарелкам раскладывать?

Наверху в полголоса обсуждали ночное происшествие. Оказалось, это бас с Копытом девушку подкараулили.

— Хотели как люди, — оправдывал товарищей один из собутыльников, — а она упираться. А Копыто, знаешь? Ага, вот… он же бешеный делается, если, что не по нём. Он, помнишь, в Мордунах, ну, когда нелюди в слободе заперлись, а из загородки колючки полезли? Копыто ребятишек в деревне наловил, поставил перед воротами слободы и давай резать. Открывайте, кричит, кровь на вас ляжет! Я из-за вас человеческих детей убиваю. И, представь, открыли. Тут уж он погулял. Всё искал дриаду, которая колючки напустила. Только она как в воду канула.

— Поймаешь её, как же! Они, падлы, глаза умеют отводить. Только что была, моргнул — на этом месте лес стоит.

— А у нас в деревне была одна, — вступил в разговор доселе молчавший собеседник. — Такая… а уж бабы за ней гонялись — страх. Всех мужиков в деревне расповадила: бегают к ней и бегают. Жены, конечно, в рёв, в крик, за ухваты. А она — раз, и нет её. Но и поля родили, такого ни до, ни после никто не помнил. И красивая…

— Сам, поди, к ней бегал? — вкрадчиво спросил давешний рассказчик.

— Я тогда ещё мальчишкой был, маленький совсем. А думаю, дриад трогать нельзя. От них никакого вреда — одна польза. Смотри, погнали их из герцогского домена, куда урожай пропал? Люди с голоду пухнут. Нет, я не против, чтобы аллари на нашей земле не было. Земля — для людей. Но дриадок надо оставить. Как без них?

— Тогда и коней трогать нельзя. Поселится конь рядом, и у тебя скотина в рост пойдёт. Или быки. Возьми быков… Когда у нас в соседской слободе коровья семья сидела, вся округа молоком заливалась. А сыры какие были. Помнишь, малой, какой сыр моя матушка варила? Пальчики оближешь.

— Вас послушать, раньше всё лучше было, — снасмешничал молодой голос. Чего тогда вы эту кашу заварили? На фига погнали нелюдей с места? Жили бы себе, да жили.

— Что, на фига?! Что, на фига?! Я тебе покажу на фига! Свобода! Понял? Ты под нелюдями не жил, сопляк. Тебе не понять, каково оно, скотине кланяться.

— А я слыхал, они справедливые были. И герцог тогдашний…

— Слово ещё скажи, и я тебя как есть Абагану, господину нашему и наставнику, в мешке снесу. Пусть разбирается. А может, ты тайный подсыл нелюдей? А? Признавайся.

— Уймись, Горбашка, тебе бы только шпионов ловить. Нормальный он парень, я его в деле видел. Тока молодой, старых времён не помнит. Слышь, Горбан, плесни ему, а и всем плесни. Помянем братьев наших, которые на западе погинули. Свист, Картуша и Багнюк… хорошие были чистюки. Ни один нелюдь от них не ушёл.

— Видать не такие хорошие, коли их косточки по западным лесам разметало.

— Это которые арлекинов ловили?

— Ага. Не повезло им. Нарвались, так нарвались. Нелюдь, он же что, он крови не любит. Те, которые на востоке живут, одичали, а местные домашние были.

— И на западе они встречаются? — спросил молодой.

— Мало. Редко где семья живёт. Там люди в основном.

— А нелюди, которые товарищей наших подлой смертью убили, получается из восточных кланов? Тогда как они на запад попали? — настырно тянул молодой.

— Думаю, а и господин наш Абаган так же думает, что те нелюди, которые по западу разъезжали, да всем докладывали, что они на фест собираются, никакие не арлекины. Шпионы аллорские! На востоке узнали, что у нас тут заваруха, вот и хотят с западным сателлитом договориться, чтобы сообща напасть. Герцог наш нынешний, хоть и мозгляк, а тоже сообразил, откуда ветер дует — отправил на границу Камишера армию.

— Брехня, — категорично заявил против всяких ожиданий проснувшийся бас. Спать же должен, как колода, но, видать, силён мужик. И часа не прошло, как свалился, а уже на ногах и даже спорит.

— Сам подумай, зачем посылать войско на запад, если оно на востоке нужно? А? То-то! Продал нас герцог.

— Кому?

— Аллору и продал. В тамошних кланах, знаешь сколько золота? О-го-го! А воюют они как? В страшном сне не приснится, что они с собственными детьми делают, когда воинской науке обучают. Если они на нас повалят, никакая армия не устоит.

— Да, ладно тебе пугать-то.

— Я вот помню, — заговорил тот, который просвещал товарищей про повадки нелюдей, — коня одного из вольных. Точно, в арлекинах он ходил. С ним двое или трое людей бродяжили. Их не помню, давно было. А его… как перед глазами стоит. Прикинь, поднял валун пудов семи и пронёс через всю площадь.

— Врёшь!

— Когда я врал!?

— И зачем он тот валун тягал, потеха что ли у них такая?

— Нет, там Божий суд судили. Тогда Клир только-только утверждался, и законные колдуны ещё люто дело справляли. Кто-то возьми и укажи на людей-арлекинов, дескать — колдуны. Конь говорит, Божьим судом докажу, что они чистые. Тогда другой конь, местный, вышел, давай, говорит, доказывай. Пошли к мировому камню. Местный конь камень поднял и три шага пронёс. А каменюка, я вам скажу, на неё смотреть страшно, не то что с места своротить. Тогда конь-арлекин выходит, поднял камень и через всю площадь унёс. Чтобы, говорит, каждый раз, как на человека поклёп в колдовстве возводить начнёте, Божий суд вспоминали.

— Что-то я смотрю, среди вас заступник на заступнике собрались. Один молочные реки поминает, другой, что конь людей от Клира спас. А третий по молодости слушает, да на ус мотает. Говорите, говорите: и добрые-то они, и сладкие. А меня медведь на конюшне велел до смерти запороть. Не убеги я, давно бы в земле сгнил.

Конец ознакомительного фрагмента.