Вираж

Вера Огнева, 2018

Молодая женщина-врач неожиданно для себя получает наследство, из-за которого ей приходится переехать в другой регион, сменить работу, погрузиться в совершенно новую жизнь. Но трудности, которые она встретила на своем пути – ничто по сравнению с тем, что ее ожидает. Она так закалилась в борьбе с жизненными обстоятельствами, что, кажется, ко всему готова. Кроме любви.Содержит нецензурную брань.

Глава 2

В сознание Артем пришел внезапно, рывком. Только что вовне и внутри существовала исключительно слоистая темнота. И сразу — боль, холод, давление, вонь и страх, вернее, ужас от четкого понимания, что его заживо похоронили. Открыть удалось только один глаз. Второй залепила клейкая жижа. С некоторым удивлением Артем отметил наличие света. Воздуха в общем тоже пока хватало.

Но следом за радостью, что пока жив, накатила жуткая истерика. Он заорал, срывая связки, начал дергаться, обдирая кожу о камни.

К тому времени, когда истерика сама собой выдохлась, стало ясно, что самостоятельно ему не выбраться. Кроме камней, которые лежали тонким слоем, пропуская свет и воздух, на Артема давило мертвое тело Махмуда. Сдвинуть его или выползти из-под двойной тяжести, не получалось.

Накатила тошнота. Артем сообразил, что надо успокоиться. Еще чуть-чуть и он начнет терять сознание. Не хватало, захлебнуться собственной рвотой.

На какой-то момент он все же отключился. Новое возвращение на этот свет принесло понимание того, что спасти его может только случайность. Места вокруг простирались малонаселенные. Другое дело, что летом, в сезон по прибрежной зоне шныряло огромное количество диких отдыхающих, туристов, да просто парочек в поиске шалашного рая. Местные жители должны ходить в лес за грибами и ягодами. Или еще не сезон? В любом случае, единственным выходом осталось, слушать. Если вблизи проклюнуться посторонние звуки, он позовет на помощь. Хорошо бы еще знать кто там. Возвращение убийц оказалось бы совершенно некстати.

Чтобы не сбрендить Артем начал поочередно напрягать мышцы на руках и ногах: левая нижняя, правая нижняя, правая верхняя, левая верхняя, шея, спина, грудь, и — по-новой. Кровь побежала быстрее. Засаднили раны и отдавленные места.

* * *

Что грядут неприятности, стало понятно уже давно. Или не так давно. Смотря с чем сравнивать. Полгода для цивилизации — мгновение, а для деловой жизни строительной компании — целая эпоха. Артем, собственно занимался не только строительством. Свой интерес у него был и в заправочном бизнесе и в производстве цемента. Его даже, кто в шутку, а кто и серьезно, называл олигархом. Но в стране, где еще недавно жигуленок считался роскошью, олигархами вдруг стали именовать тех, состояние которых выходило за рамки трехкомнатной квартиры, дачи и мерсюка. Хотя и бедным его назвать было нельзя. Работал, крутился, неоднократно вступал в пререкания с законом, неоднократно же тот закон надирал и попирал. Но по мелочам. Игнорировать государство по-крупному Артем не столько опасался, сколько искренне не желал. Полагая себя честным в общем-то человеком.

— Куда мы поедем отдыхать?

— Ты поедешь одна.

— Почему?

— У меня дела.

— Что-то случилось?

Инна стояла у окна. Ее почти насквозь прошивали солнечные лучи. В прищур она казалась дымкой цветных пятен, в центре которой затаилась тень.

— Ничего.

Артем продолжал рассматривать жену сквозь ресницы. Цветные пятна немного сместились. Тень внутри стала гуще.

— Звонила Маринка Сургучева. Из ее намеков я толком ничего не поняла. Что-то про неприятности у тебя на работе…

— Твоя Маринка сплетница и интриганка. Она постоянно ищет точку приложения своей нерастраченной энергии, иначе ухнет в депрессию. Еще она ищет жертву. Кто-то в ее окружении обязательно должен быть несчастным, разоряться, болеть, умирать. Маринке легче, когда другим плохо. В такой извращенной форме она пестует свой эгоцентризм. Я, кажется, предупреждал, чтобы ты с ней поменьше общалась.

— Она пригласила меня на спектакль. Они идут с Костиком.

— Значит я прав. Зачем иначе тащить тебя в детский театр.

— Может быть ей одиноко? Ты ведь не знаешь. Ты вообще занимаешься только собой и своими делами. Откуда тебе знать моих подруг?

— И давно Маринка стала твоей подругой?

— Мы регулярно встречаемся.

— Ты мне не говорила.

— А тебя это интересует?

На данный момент Артема интересовал вопрос с цементным заводом. Кто-то целенаправленно давил на их бизнес со стороны. Как ни старались Артем и его аналитик выяснить истоки давления, так ничего и не нащупали. А прессинг становился с каждой неделей все сильнее. Надежный банк вдруг отказал в ссуде. Не то чтобы Артему было негде взять денег, но лишний раз напрягаться, не хотелось. Дело наконец-то обрело некоторую стабильность. И завод и строительная фирма работали без сбоев. С АЗС капало помаленьку. Чтобы не менять направление денежных ручейков, Артему и нужна была эта ссуда.

Цементному заводу требовалась небольшая реконструкция. С этим можно было бы не торопиться, но в дело внезапно вмешались городские власти. Какие-то непонятки возникли с землей. Артем уже давно все узаконил. Документы в порядке. Скорее всего, дяди в муниципалитете решили немного попастись на его счет. Чем гонять по арбитражным судам, проще было откупиться. Артем через своих людей начал искать пути подхода к главному фигуранту. И попал в вакуум. С ним не стали разговаривать, а это значит, предстоял утомительный бег по большому кругу. Картину дополнил только вчера случившийся рейд пожарников, водоканальцев и сэсовцев. Они явились все вместе, прошерстили территорию завода с примыкающими закоулками и вынесли несовместимый с жизнью вердикт. Артему предписывалось, закрыть производство. Иначе, следующими визитерами могли стать омоновцы.

Это уже не походило на рядовой административный наезд. Скорее — на спланированную акцию конкурентов. Но откуда дул ветер так и оставалось непонятным. Ехать в такой ситуации на отдых было бы опрометчиво. А вот отправить жену — самое время. Нечего ей путаться под ногами.

Инна появилась в его жизни десять лет назад. Тогда как раз все женились на моделях. Он и повелся. В то время еще хотелось соответствовать. Малиновый пиджак и слегка помятый не новый мерс являлись не средствами, а атрибутами.

Жалеть в общем особенно не пришлось. На пятнадцать лет моложе. Детей заводит не собиралась, в его дела не лезла и была по большому счету не обременительна. Шубы и украшения в расчет не принимались. В понимании Артема женщина без мелких запросов просто не имела права на существование. С Инной было удобно являться на официозные мероприятия. Она не отличалась большим умом, зато прекрасно вписывалась в общество других жен. Артем даже иногда ловил себя на мысли, что скучает, когда ее долго нет рядом. Пару раз случалась необходимость удалить всех близких из страны. Артем сравнительно легко пережил оба наката. Инна тогда даже, кажется, не догадалась, почему месяц отдыха в Испании растянулся на полгода. Родителей он перевез в Чехию. Они сначала брюзжали и жалились на отсутствие общения, потом сошлись с тамошними русскими и жили теперь в полном удовольствии. Их жизнь Артем автономизировал и обеспечил. Что бы ни случилось, за родителей волноваться не приходилось.

В постели с ней было тоже неплохо. Во всяком случае — не хуже чем с другими. Эти другие периодически появлялись и исчезали, как только начинали заявлять претензии на его личность и наличность.

— Выбирай, куда поедешь. Я все оплачу.

— Но я хочу, чтобы мы поехали вместе, — цветное пятно надвинулось. Пришлось открывать глаза.

Из волны розового с голубым шелка выступали идеальные плечи и высокая гладкая шея. Маленькая головка откинулась под тяжестью заколотых на затылке волос. Инна без сомнения была красива. И она его необъяснимо раздражала.

— С чего вдруг такое желание?

Артем старался говорить спокойно, но негатив все же прорвался.

— Мне надоело быть только красивой куклой, — вскрикнула жена. — Это ты можешь понять? Я не живу, я только существую. Мне даже не позволено знать, что такого важного происходит в твоей жизни. Ты меня в нее не пускаешь.

— А в чьей жизни, скажи, пожалуйста, ты присутствуешь? Иван Иваныча с третьего этажа?

— Какого Иван Иваныча?

— Это я — так, к примеру. Послушай, мне твои песни кажутся до ужаса странными. Инна, что происходит?

— Мне одиноко. Я кажусь себе лишней. Тебе нет до меня никакого дела.

— Я буду занят в ближайшее время. Но тебя это не касается и касаться не может. Поезжай отдыхать. Тебе никто не говорил, что депрессия это болезнь богатых баб? Вот и подлечись.

— Я не поеду!

Инна развернулась и пошла, почти побежала к двери. Каскад розово-голубого шелка заколыхался ровными волнами в такт шагам. Это оказалось так красиво, что Артем позвал:

— Стой! Иди сюда.

Инна постояла немного и покорно вернулась к его креслу.

— Теперь иди.

— Что?!

— Все! Иди.

— Ублюдок!

* * *

В дверь стучали. Даша уже поняла это. Проснулась и сразу поняла. Но остатки сна еще витали. Она подняла руку. Только что приснилось, что ей в палец вцепилась золотая рыбка. Вернее не рыбка или не совсем рыбка. Это была собачка. Но с плавниками. Даша во сне попыталась ее стряхнуть, однако, у кистеперой собачки оказалась крепкая хватка.

Стук повторился. Домогаться ее в такую рань мог только вчерашний погорелец. Сделала доброе дело на свою голову! Если он спросит, как пройти в библиотеку, Даша его убьет. Лезть из-под оделяла не хотелось до слез. Она поставила ноги на пол, потом опять втянула их в тепло. Сегодня воскресенье, это она отлично помнила. Будить ее в такой день ни свет ни заря было равносильно надругательству.

— Кто-то пришел, — донеслось из-за двери. — Ломится в ворота.

Спальня выходила окнами на море. Двор отсюда не просматривался и не прослушивался. Знакомые перед визитом обычно звонили. Значит, пришел кто-то посторонний. Не хватало, чтобы в ее доме застали чужого, хуже того — подозрительного человека.

Вставать таки пришлось. Дарья натянула теплый халат, сунула ноги с тапочки и пошаркала открывать. Дверь в спальню на ночь она заперла на задвижку. Металл противно заскрипел. За дверью стоял вчерашний гость. Половина лица распухла. Другая половина полыхала. У «погорельца», как и следовало ожидать, подскочила температура.

В цоколе надрывался звонок. Ранний визитер давил на кнопку без перерывов. Даша чуть не взвыла. Обидно стало, что выдернули из такого забавного сна. Действительность с утра и так редко радовала, а тут уж совсем намечался трындец.

Даша побрела к двери в цокольный этаж, спустилась, путаясь в полах теплого халата, быстро просеменила по дорожке к воротам и раздраженно потребовала:

— Кто там?

— Участковый.

— Что надо?

Дарья не собиралась изображать вежливость. Денис Петрович Волчков был исключительным ворюгой и подлецом. С самого ее поселения он многократно по мелочам ей гадил и успокоился совсем недавно. Положение Дарьи на новом месте только-только начало выправляться. Соседи за свою ее не держали, но хотя бы стали здороваться. А между прочим она почти всех уже успела полечить, и не отказывала, если среди ночи они являлись с просьбой о помощи.

— Откройте, — потребовал участковый.

— Ну, открыла.

Дарья не собиралась пускать его во двор. Калитку распахнула и встала в проеме.

— Посторонние в доме есть? — выхлоп у Дениски отдавал вчерашним пойлом, физиономия отсвечивала синюшным румянцем.

— Какие посторонние?

— Отвечайте, — участковый сделал еще более зверское лицо, но ломиться в открытые ворота пока не стал.

Дарья еще не до конца проснулась. Была бы в полном сознании, не исключено засмущалась бы, потеряла преимущество и испортила все дело.

— Ордер на обыск! — рявкнула она в рожу Денису Петровичу. — Нет ордера? До свидания. Я завтра приду к вам в участок и напишу заявление, что вы вломились в мой дом без всяких на то причин.

— Никто к вам не вламывался. Я спрашиваю, посторонние в доме есть? — участковый резко сбавил тон, но слезливые глазки продолжал пучить.

— Нет!

Даша захлопнула перед стражем порядка калитку, обошла машину, решая, стоит ее отгонять в сарай или фиг с ним, вспомнила про постояльца, ругнулась про себя с привлечением недавно усвоенных терминов и пошла в дом. Холод уже заполз под стеганый халат. Лопатки сами собой сошлись ознобной судорогой, подогнулись пальцы на ногах.

Она тщательно заперла за собой дверь, но когда вошла в холл, «погорельца» не обнаружила. Диван пустовал. Вместе с человеком исчезли постельные принадлежности. В доме вообще никаких следов пребывания постороннего не просматривалось. Даша побежала в свою спальню. Тут все оставалось на месте.

Гость испарился. Появилось желание заглянуть в сумку. Даша себя одернула. Человек с высокой температурой, и без одежды, между прочим, вряд ли сбежит из дома, откуда его по большому счету не гонят.

Нашелся он в цоколе. Забрался в кладовую и сидел, завернувшись в одеяло. В душевой, куда Даша заглянула мимоходом, на сушилке для полотенец висела его одежда. Товарищ, оказывается, вчера постирался. У, молодец, какой!

Она ничего не могла поделать с раздражением. С одной стороны этот человек был ей интересен. Ну, как мог быть интересен, например, марсианин, — окоротила себя Дарья. Но с детства впитанная аксиома: « есть они, а есть мы » требовала, избавиться от него, как можно скорее.

— Там не меня случаем спрашивали? — прохрипел гость, подняв к ней сильно пострашневшее за ночь лицо. Даша не ошиблась, мужчину трепал сильнейший жар.

— Идите наверх. И не вставайте без особой надобности. Если вы навернетесь на лестнице, там и будете лежать. Мне вас не дотащить.

— Йес, мэм. Только штаны натяну.

То, что он назвал штанами, больше походило на обрывки долго используемой половой тряпки. К тому же, Даша не была уверенна, что одежка после стирки избавилась от вони.

— Я вам найду что-нибудь. Идите и ложитесь.

В нижнем ящике комода валялся старый спортивный костюм. Рядом в нарядном пакете лежал новый. Дарья натянула его, прихватила старый и вышла к гостю.

— Наденьте пока это.

— Мы идем на пробежку?

Гад! Он еще и шутит.

— Вы остаетесь. А я иду в магазин. Дверь никому…

— Водки купите.

Лежа на диване с закрытыми глазами и распухшим синеватым лицом, он напоминал труп. Но Дашу доканал тон.

— Харя треснет!

Ее буквально вынесло на улицу. И всю дорогу до магазина она клялась себе, что накормит постояльца, уколет жаропонижающее и выкинет за дверь.

В магазине за прилавком сутулой горой громоздился сам хозяин.

— Здравствуйте, — Даша старалась поддерживать ровные отношения со всеми соседями.

— Здравствуй, — гулким эхом донеслось от прилавка.

— Хлеб есть?

— Тебе повезло. Со вчерашнего одна булка осталась.

— А молоко?

— И молоко есть.

Действительно повезло. Обычно в микроскопическом магазинчике не было ничего кроме чипсов, одинаково невкусных конфет «Каркунов» в разномастных коробках и пива. Более или менее съедобные продукты уходили влет.

В холодильнике наскреблось еще кое-что. Даша загрузила покупки в сумку и начала отсчитывать деньги.

— Слышала? — дядя Петя поднял монументально отечное не лишенное, однако, былой приятности лицо.

— Что?

— Трупы нашли в лесу.

— А, это. Слышала.

— Участковый с утра по поселку бегает, свидетелей ищет.

— И как успехи? — главное, чтобы тон оставался нейтральным. Вроде про картошку рассуждаем.

— Да какие успехи! Кто говорит, их вчера постреляли, а кто — будто они там уже год лежат. Зато Денис сейчас во все дыры нос засунет под видом расследования. У тебя был?

— Был. Спрашивал про посторонних.

— О! и у нас был. Только в холодильник не залез.

— А что это вы сегодня сами за прилавком? — перевела Даша разговор на безопасную тему.

— В Татьяновке дорога обледенела. Ленка выехать не может.

— А у нас, вроде тепло.

— И у нас завтра похолодает.

Татьяновка находилась выше в горах. Не очень верилось, что завтра и тут дороги станут непроезжими, но дядя Петя, являясь урожденным старожилом, в прогнозах обычно не ошибался и что самое поразительное — никогда не врал. Правда, пил по-черному.

Одолев подъем, запыхавшись и даже слегка устав, Даша успокоилась. Участковый приходил не именно к ней, он вообще приходил, а значит, в неблагонадежные ее пока не записали.

Вот так вот живешь можно сказать исключительно правильной жизнью, и буквально на ровном месте тебя подводит под монастырь собственная доброта. Доброта! И только! Еще врачебный долг. Клятву Гиппократа, как никак, давала.

Интересно, что бы делала другая женщина, не медик, случись ей спасать такого неудобного утопающего? Наверное, поила бы чаем и ставила припарки. Еще — но-шпа. У местного обывателя она шла в ход при практических всех состояниях от поноса до клинической смерти. И что самое интересное: они в конце концов выздоравливали.

Свезло товарищу, так свезло, что попал в нормальные медицинские руки.

А товарищ между тем лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Покорно вытянул руку из-под одеяла и заработал кулаком, пока Даша искала вену. Пакет с раствором она пристроила на рогатую вешалку, которую притащила из цоколя.

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — проскрипел потерпевший, когда глюкоза потекла по трубочке в пораженный организм.

— Я врач.

— Угу.

И больше ни слова. Замер. Даже дыхание стало не таким шумным.

Следующие три часа Дарья меняла растворы, делала уколы и поила больного разболтанным в воде порошком. К концу лечения вид у него стал чуть получше. Глаза уже не проваливались в серые веки. Лицо вообще разгладилось. Он перестал непрерывно облизывать потрескавшиеся губы. Он просто заснул.

А Даша пошла к себе и занялась естественным воскресным делом — приведением в порядок собственной внешности: подпилить, подстричь, подбрить и выщипать, намазать, отпарить, отскоблить… никаких поблажек она себе не позволяла. Не занимайся собой, вообще превратишься в неухоженную особь не только без пола, но и без возраста.

Краситься она не стала, подсушила волосы и переоделась в домашнее платье. За утренними хлопотами как-то позабылось о завтраке. Ничего страшного. Лишние килограммы уже не взывали, вопили, выпирая и нависая. Одежду на следующий размер она пока не сменила, хоть старая уже плотно облегала фигуру, обрисовывая складки и целлюлитные выпуклости.

Больной сидел на диване. Спортивные штаны он успел натянуть и закатать. Рубашку держал на коленях и вяло перебирал, решая, надевать или нет. Даша сообразила, что одежда ему элементарно мала. Оставив затею, гость поднялся и, пошатываясь, двинулся в сторону двери в цоколь.

— Вы далеко собрались? — мирно спросила Даша.

— Руки помыть.

— Не стоит спускаться вниз. Тут тоже есть туалет.

— Вы уверенны?

Он легко переходил от тыканья к церемонному вы. Но Даша решила держаться с ним холодно, как и прежде. Хотя уже был преодолен некий невидимый рубеж, отделяющий доктора Горчевскую от случайно попавшего в ее жизнь бомжа.

Быстрый обед состоял из поджаренной колбасы и макарон. Разводить готовку Даша не собиралась. Воскресенье дано человеку, чтобы отдышаться, отлежаться, отоспаться и почиститься, а совсем не за тем, чтобы тратить драгоценные часы на кухонную возню.

Мужчина не стал надевать рубашку, просто накинул ее на плечи и завязал спереди рукава. Двигался гость уже не так вяло. Его перестало шатать. Даша только сейчас рассмотрела, что его от природы пепельные волосы прошиты частой сединой, от чего сдавали в благородную платину. Слева под мышкой мелькнул длинный безобразный рубец.

— Вы так смотрите. Страшно, да? — гость усмехнулся одной половиной лица.

— Вы похожи на матроса с Летучего Голландца.

— Угу. Списанного на берег. Бич, между прочим, и означает береговой моряк. Может, познакомимся?

— Дарья.

–… Иван.

— Иванович Иванов?

— Вы потрясающе догадливы. Ну, тогда — Сергей.

— Пусть будет Сергей. А документы у вас какие-нибудь есть?

— Откуда?

— И как вы собирались уехать? На поезд без паспорта не содют. Без денег — тоже.

Даша говорила, а сама наблюдала, как Сергей привычно взял вилку в левую руку, а нож в правую.

Не простой бич, а хороших кровей. И врать о себе будет убедительно и красиво. Проще вообще не расспрашивать.

— Мне соратники по рабскому труду подсказали пару приемов. Можно, оказывается, путешествовать через всю страну без гроша в кармане. Разумеется, лучше с билетом и бизнес классом. Но за неимением, таковых вполне подойдет — зайцем.

— А полиция?

— Тоже есть варианты.

Он ел понемногу. Проглатывал очередной кусочек и прислушивался. Даша отчетливо уловила момент, когда что-то пошло не так.

— Тошнит?

— К сожалению. Я пожалуй прилягу.

Когда он вставал и неуклюже разворачивался, опять мелькнул рубец под мышкой. Еще на спине — три ровные темные полосы. Как будто его не так давно приложили дубинкой.

В ход пошло все то же безотказное народное средство — чай с лимоном, который Дарья дополнила церрукалом.

— Ты правда врач?

— Терапевт. Но могу и зашить и разрезать если надо. По мелочам, разумеется. А вы?

— Что я?

— Послушайте, не стоит закатывать глазки на каждый неудобный вопрос. Вам уже не так плохо. Не притворяйтесь. Не верю! Помните?

— Кто ж не помнит старика Станиславского. Но мы не в театре. Очень не хочется вам врать. За три месяца бомжевания вы первая, кто отнесся ко мне по-людски. Даже более чем. Я уже не ожидал, что встречу нормального человека. В южных широтах они вроде перевелись.

— Мне тоже так кажется. Я тут живу два года и никак не могу привыкнуть.

— Вы откуда?

— С Урала.

— А сюда, каким ветром?

— Бабушка наследство оставила.

— Этот дом?

— Тогда был только цоколь. Я два года…

Внизу затренькал звонок, сообщая, что еще кто-то решил навестить одинокую врачиху. Давно надо было провести домофон и не бегать на каждый чох, но все упиралось в финансы.

— Куда спасаться в случае осады? — приподнялся с дивана Сергей.

— Некуда. Если это ко мне, я просто не пущу. Если за вами, все бесполезно. Начнут обыскивать дом. А у меня не предусмотрен бункер для беглых каторжников.

Даша не успела, как следует выйти, только приоткрыла дверь и тут же, получив сильный толчок, отлетела к стене. Мимо нее промчалась нелепая, расхристанная, воняющая перегаром фигура. Дверь ударилась в стену. Но ее грохот перекрыл рев:

— Где она?! Где Надька, сука!? Где Надька?!

В цоколе было темновато. К тому же на улице сильно запасмурнело. Небо заволокли темные, низкие тучи. Человек развернулся и пошел на Дашу. По контуру его фигуры развевались, похожие на клочья шерсти лохмотья, середина колыхалась как студень. Прекрасно понимая, кто перед ней, Даша, тем не менее, так испугалась, что на миг отнялись и ноги и язык.

Сосед Сашка по прозвищу Рваная Ноздря навис, надвинулся, заслонил без того ничтожный свет, и уже в полной темноте Даша почувствовала, как в нее вцепляются руки, ее отрывают от пола и куда-то несут…

Она завизжала так, что у самой заложило уши. Но жуть разом прекратилась. Сашка от неожиданности или под напором децебелл уронил свою жертву. Даша кинулась вверх по лестнице.

Рваная Ноздря, к сожалению, очень быстро пришел в себя. Уже на верхней ступеньке Даша почувствовала, как чужие руки хватают воздух за спиной — возможности проскочить и запереть за собой дверь не осталось.

Она влетела в холл, кинулась к камину и схватила кочергу. Оружие оказалось декоративным. Помешать мелкие угольки ей бы удалось, обороняться от похмельного Сашки — отнюдь. А тот пер как бык на красное. Оттягивая неизбежное, Даша побежала в конец холла, развернулась и встала с кочергой на перевес.

Наверное, физические нагрузки, как то: перелезание через забор, бег по двору, борьба в цоколе и быстрый подъем по лестнице несколько прояснил сознание Ноздри. У камина он остановился, поглазел в черную топку и только после тщательного изучения ее содержимого пошел в сторону Даши.

— Надька где?

Да кто же это мог знать!? В периоды загулов супружница покидала Ноздрев дом и возвращалась только после естественного или медикаментозного восстановления суженого в уму. С чего Сашка решил, что его жена прячется у Даши, оставалось только гадать. А с другой стороны, странно, что он искал только Надьку, а не Наполеона с Ворошиловым, чтобы распить на троих.

— Где?… А!!! У-у-у!!! О!!!

Сашка вдруг нелепо замотал руками. Расстегнутые рукава рубахи и рваные полы стеганой жилетки пошли дикой волной. Он крутанулся на месте и кинулся через холл к лестнице. Снизу донесся скрежет насилуемой двери и последний, окончательный, сотрясший весь дом грохот. Сашка как налетел, так и испарился, словно злой дух.

Даша обернулась и опять чуть не завизжала. Прямо перед ее лицом замерла жуткая черная харя.

— Тихо, тихо. Я не хотел тебя пугать.

Сергей дергал за шнурок, пытаясь снять личину.

Черная африканская маска вообще-то мирно висела на стене уже с полгода. Даша ее купила из-за жуткой безобразности, в которой, однако, присутствовал некий гротеск, а из-под него уже проступала трогательная комичность. Местные, кому приходилось видеть маску, как правило, плевались, возмущенные таким выбором, а Дарье нравилось.

Маска наконец свалилась. Сергей завязал тесемки и повесил ее на место.

— Часто у тебя такое?

— Нет, — отозвалась Даша, постукивая зубами.

Для одного дня все-таки показалось многовато. А если считать со вчерашнего, количество потрясений превысило уже полугодовую норму.

— Как думаешь, он не вернется? — спросил Сергей.

— Может. Надо ворота…

На трясущихся ногах она кое-как дошла до ворот и уже собралась запереться на массивный засов, установленный еще светлой памяти Серафимой, как железная калитка распахнулась, чуть не приложив ее по носу. В воротах образовался участковый полицмейстер Волчков.

— Рваная Ноздря, то есть гражданин Сигарук только что выбежал отсюда и сообщил, что в вашем доме прячется негр.

— У него белая горячка, — кое-как промямлила Даша. Она вдруг вся обмякла. Спина сгорбилась, свесились руки.

— Я обязан проверить! — Дениска, отодвинув хозяйку с дороги, ринулся к дому.

Ну и пусть, — решила Даша. Все, хватит! Она больше не может. Пусть найдут. Пусть все уже как-то кончится!

И потащилась следом.

Не озаботившись осмотром первого этажа, представитель закона сразу проследовал на второй.

С утра Денис Петрович успел поправить здоровье. От него сдавало уже не только вчерашним, но и свежаком на старые дрожжи. Чем дольше он находился в теплом помещении, тем сильнее его развозило.

— Печку, значит, вчера топили, — продемонстрировал он чрезвычайную наблюдательность, так низко склонившись к топке, что голова чуть не перевесила.

— Топила.

— Может быть, сами покажете, где у вас скрывается лицо негритянской национальности?

— Вон там. Если плохо видно, могу включить свет.

Слабенькая подсветка делала маску еще рельефнее.

Даша оторопела: губы у Дениса Петровича сложились в совершенно идентичную гримасу.

— Это что? — выговорил он шепотом.

— Сувенир. Пьяный гражданин Сигарук увидел и испугался.

— Да тут не только пьяный, тут трезвый… вы это мне бросьте. Вы это уберите. Людей, понимаешь, пугать!

Но стоял как приклеенный, пялясь в слепые глаза африканского идола. Наконец оторвался, затравленно зыркнул по сторонам и чуть не бегом направился к выходу.

Ворота Даша заперла со всем возможным тщанием. Хотя какой от них прок? Ноздря вон перемахнул и не споткнулся. Но он шел на автопилоте, в состоянии аффекта, можно сказать.

Она по ходу прихватила вонючую бичевскую куртку, которая так и валялась у порога — на нее участковый как раз внимания не обратил — дотащилась до сарайки и закинула внутрь.

Путь в тепло занял целую вечность. Дарья успела продрогнуть. Глаза слезились то ли от ветра, то ли от накипающих слез.

Пусть бы они все провалились! Но, представив, что осталась на земле совершенно одна, Даша чуть не расплакалась по-настоящему. Месячные что ли скоро? Вроде нет. Просто все плохо. И страшно. И тошно. Тусклый день, тусклые, пьяные всю бездельную зиму соседи, надвигающийся сезон, в который не увидишь ни моря, ни солнца. Будешь пахать, не поднимая головы, потому что количество пациентов на три летних месяца увеличивается в десять раз. И надо успеть заработать на всю зиму. Дома в цивилизованной уральской «глуши» она даже представить себе не могла, что можно уставать до обмороков.

— Садись. — Сергей пододвинул к камину кресло. Пламя в топке уже скакало по щепочкам, из-за экрана накатывали волны тепла. — Я чайник поставил. Тебе пора устраивать реанимацию.

Она не собиралась плакать. Само полилось. Но не скрючилась, не затряслась в спазмах, так и сидела с прямой спиной. Слезы не катились по щекам — бежали широкими дорожками. Потом в руках оказалась ее любимая утренняя чашка из тонкого до прозрачности фарфора.

Даша ее купила лет десять назад в антикварном магазине. Витюша, помнится, тогда долгое время пребывал вне себя от ее транжирства. За паршивую чайную пару жена заплатила столько же, сколько стоил сервиз из темного небьющегося стекла. У соседей по подъезду уже имелся такой. А у них — вот! — чашка с блюдцем.

Зато, какое было наслаждение каждое утро брать в руки изысканно легкий, почти прозрачный, белый с неуловимым розоватым бликом фарфор, в котором даже банальный чай из соседней лавки имел более тонкий аромат.

Даша обхватила пальцами теплые края с едва заметным рельефным узором.

— Спасибо.

Сергей стащил с дивана плед и прикрыл им Дашины ноги.

— Согрелась?

— Спасибо.

— Я рад.

— Чему?

Слезы уже перестали бежать, но ресницы слиплись. Изображение морщилось и расплывалось.

— Ну хотя бы тому, что мы наконец-то перешли на ты.

— Временно.

— Пусть. Даже если на полчаса — все равно приятно. Можно, я тут на коврике прикорну?

— Ты как кот все время жмешься к теплу.

— Не поверишь, я за последние месяцы намерзся на десять лет вперед. Не знал, что на черноморском побережье можно от холода вульгарно дать дуба, как например в Амдырме.

— Там быстрее. Раз, и ты сосулька. Почти безболезненно.

— О, чувство юмора проклюнулось. Тебе чаю добавить?

— Я еще этот не выпила.

Даша нашарила в кармане платок и промокнула глаза. Ну, чего, спрашивается, разревелась? Вспомнила физиономию участкового и прыснула.

— По какому поводу веселье?

— Рожа у гражданина начальника точь-в-точь, — она кивнула в сторону маски, — будто в зеркало посмотрелся.

— Жаль, не пришлось, увидеть.

— Послушай… я так не могу. Расскажи, как ты тут оказался.

— Легко. Иду я вчера по дороге, смотрю, девушка под дождем загорает с домкратом наперевес. Пришлось оставить все свои дела и поспешать на помощь.

— А откуда ты шел?

— От… верблюда.

Плеснуть бы ему в рожу остатки чая! Но глянула в глаза и раздумала.

— Прости, — решился он после некоторого раздумья. — От того места, где мы вчера встретились, вниз будет такая уютненькая бухточка. Мини рай. С дороги не видно. Кругом лес и скалы. Пройти без дороги практически невозможно, разве, со специальным снаряжением. А тропочка одна. И она, заметь, охраняется. Там строится дом. Целый дворец. Еще есть пара бараков и кое-какая техника. В одном бараке проживает господин капо. Ты его вчера видела. Некто Борис Иванович Клочко. А в другом бараке — двенадцать очень разных человек. Документы у всех отобрали. Работа с восьми утра до восьми вечера. Кормежка два раза в день. От истощения не помрешь, но и не растолстеешь. По субботам — ящик водки. Но в воскресенье — опять на работу. За любую провинность били. За попытку побега били очень больно. Иногда закрывали на сутки в подвале на стройке. Но не дольше — на фига нужен раб, который просто сидит? Несколько человек имели право выхода за территорию. Дрова в лесу собирали. Они вчера и натолкнулись на трупы. И нет чтобы господину капо доложить, я так понимаю, им кто-то из местных по дороге попался, они и разболтали.

— Может, специально, чтобы шум поднять?

— Не исключено. А Борис наш Иваныч вместо того, чтобы контингент в подвал согнать и запереть, охрану с дороги снял и отправил разведать что там и как. Вторая пара вертухаев еще с утра в город укатила. Народ и побежал. Не весь конечно, но пятеро рванули.

— А остальные?

— Документов нет, места тут не шибко гостеприимные, работы зимой нет. Опытный бомж в такой ситуации предпочтет отсидеться, а неопытные, вроде меня… я видел, как двоих поймали. Борис Иваныч лично возглавлял погоню.

— Интересно, — вслух подумала Даша, — Волчков по поселку бегает в связи с трупами или с вашим побегом?

— Одно другому не помеха. Хозяин должен быть или из местных, или тесно связан. А средства уже вложенные в стройку по самым скромным прикидкам выходят за миллион баксов.

— Не понятно. С такими бабками проще было нанять квалифицированных рабочих хоть из той же Турции.

— И привлечь к себе внимание.

— Ну а туда-то ты как попал?

— Понимаешь, сами мы не местные, кошелек у нас украли, ночевать негде… э, э! меня бить нельзя. Я безвредный.

— Хочешь послушать мою версию?

Даша почувствовала, как у нее начали раздуваться ноздри. Имелась такая особенность: в гневе некоторые лицевые мышцы начинали двигаться сами по себе.

— Давай, — согласился Сергей, но чуть отодвинулся.

— У тебя некоторое время назад тут случились разборки. Ты пострелял своих конкурентов, или наоборот компаньонов, но был застигнут на месте преступления тем самым Борис Иванычем. Дядя заявлять на тебя не стал, наоборот, укрыл, работу дал, кормил…. а когда дело получило огласку, ты смылся, бросив благодетеля самостоятельно разбираться с полицией.

— Согласен, со стороны все может выглядеть именно так. И доказательств никаких. Ты можешь с чистой совестью сдать меня своему участковому. Либо пустят по официальной версии, либо отправят обратно вкалывать на свежем воздухе. Второе — скорее. Привязать меня к тем трупам невозможно. Я в ваших краях объявился четыре месяца назад, есть свидетели и даже официальный документ. А трупы почти что ископаемые. Они там гораздо раньше образовались.

— Какие свидетели? Какой документ?

— Меня на вокзале в Туапсе задержали, когда я только приехал. Тогда еще документы были при мне. Отпустили. Но в каких-то протоколах я фигурирую. В них по билету время приезда отмечали.

— Получается, тебя похитили, заставляли работать, били, а ты, вырвавшись на свободу, даже не сделал попытки позвонить ну… домой, друзьям, жене. Тебя же должны искать.

— В том-то и беда, что искать меня не будут. Даша, давай, прервемся.

— Ну, хоть откуда ты?

— Есть такой известный каждому интеллигентному человеку в нашей стране город — Урюпинск. Слышала?

— А есть еще Мухосранск. А в Урюпинске я была. Там раньше стояла танковая дивизия. Мой двоюродный дядька генерал ей командовал. Могу сказать только одно: исключая моего дядьку и его жену, держать вилку в левой руке, а нож в правой умеют там от силы человека три. Да и на казака ты не похож.

— А там живут казаки? Не знал. Как ты сказала: Мухосранск? От него на северо-запад, как раз будет город, из которого я приехал. А причина… причина банальна: меня подставили.

Он как-то так это сказал… в тональности мелькнуло нечто, некий скорбный флер. Будто бойкое вранье превратилось в проникновенную легенду, как только автор поведал о себе страшную для себя самого правду.

— А у тебя дядька точно генерал?

— Он давно на пенсии. Меня к ним мама один раз на лето отвозила. Я еще маленькая была.

— И как там, в Урюпинске?

— Пыльно.

Даша выбралась из кресла, отнесла, сполоснула и поставила в шкаф антикварную чашку, зашла в ванную и открыла кран. Все время пока набиралась вода, она просидела на бортике ванны. Разговор с Сергеем отравил что-то внутри. Расхотелось продолжать.

А что, — спросила она себя, — было бы лучше, окажись он замешанным в криминал? И вообще, ты непростительно распустилась. Разнюнилась. Два года жизни на периферии нормальных человеческих отношений, кажется, должны были закалить, нарастить шкуру, что бы никакие сантименты не пробивали. Есть жизнь, а есть книжки, в которых про нее все врут. Вот и живи себе: утром работа, вечером — бабский романчик в мягкой обложке. Все остальное — лишнее.

А по утру Даша проснулась, лязгая зубами. Пока лежала, закутавшись в пуховое одеяло, все казалось нормальным. Но стоило выбраться, моментально замерзли плечи и нос. С вечера она не стала добавлять отопление. За ночь в природе произошел отрицательный сдвиг. Сплошная серость за окном — что сверху, что снизу — сменилась тусклой белизной. И нешуточной стужей.

Сунув ноги в теплые тапочки и закутавшись в халат, она побежала в бойлерную. Гость спал, с головой накрывшись одеялом. В довольно просторном холле было еще холоднее чем в спальне. И сыро. Стены не успели как следует просохнуть. От них несло стылостью.

Термометр на панели котла отопления показывал двадцать пять градусов. Вчера этого было вполне достаточно для комфорта, сегодня — только чтобы не замерзнуть. Не дрогнувшей рукой Даша перевела стрелку на цифру пятьдесят. Со счетом за газ в конце месяца она рисковала вылететь в трубу, но мерзнуть, кутаться в три кофты и греть руки о чашку с чаем, как в прошлом году — больше не собиралась.

Весь предыдущий год прошел под очень большим и очень вопросительным знаком надежды. Достроит, не достроит, успеет сделать крышу, не успеет, проведет отопление, не проведет? Успела, достроила, провела. А свист в карманах — дело привычное. Она перетерпит трудные времена, как уже бывало, и заработает.

— Мне мерещится, или стало теплее? — спросил Сергей из одеяльного кокона.

— Угу. Вылезайте.

— Что за бортом?

— Зима.

Двор занесло. На газоне лежал пухлый сугроб. Дорожка напоминала блестящий поток замерзшего молока. К этому бы светопреставлению, да солнышка! Но в небе оставалось тускло, а над землей завывал ледяной ветер. Соседский банан, который еще вчера выстреливал из-за забора фонтан листьев, исчез — замерз, сложил крылья в неравном бою с морозом.

— И чем это нам грозит? — поинтересовался гость, высовывая из одеяла нос.

— Вам — ни чем. А мне пора на работу.

Даша нашла трубу и позвонила в регистратуру. Два вызова оказались рядом, на соседней улице, еще два — ближе к центру. Добраться туда по обледенелым горкам без посторонней помощи было невозможно. Хорошо, что у нее давно и прочно сложились отношения с МЧС. Шеф спасателей выслушал ее причитания, поговорил с ребятами и велел выходить. По вызовам она поедет на вездеходе.

За рулем сидела Ванек. Даша вскарабкалась на высокую обледенелую ступеньку, и почти ползком забралась в кабину. Ванька и не подумал помочь, дождался, пока Даша заберется, поржал над ее неловкостью и двинул машину на разворот.

— Злой ты, Ваня, — констатировала Дарья.

— Неа. Я справедливый. Ты бы видела, как я на твою горку пер. Все, думал, прындец, снесет к епоной матери. Еп — тыть! Держись!

Махина военного газона не поехала, а заскользила по крутой наклонной плоскости, помаленьку набирая скорость. Даша зажмурилась. Они точно разобьются. Высокий каменный забор впереди станет ее последним пристанищем.

Она до онемевших пальцев вцепилась в скобу на передней панели, и, когда катастрофы не последовало, даже немного удивилась. Машина вырулила из узенького переулка на обледенелое, но уже присыпанное песочком шоссе.

— Боисся? — ехидно поинтересовался Ванек.

— Боюсь, — честно призналась Даша.

— Так отказалась бы. Ваши ни один сегодня на работу не вышел. Все по домам сидят. Ты одна у нас, мать, героиня.

— Мне никто не сказал… а теперь уже все равно.

— За что я тебя люблю, так это — за покладистость.

Даша постоянно и неизменно отказывала Ваньку во взаимности. Тот по началу удивлялся, а потом устроил из своих притязаний что-то вроде куриных гонок — не догоню, так согреюсь.

— Я тебя тоже люблю, — торопливо согласилась Даша. — Останови за поворотом. Подождешь?

— Если Палыч по авралу не погонит, дождусь. А, может, поедем ко мне? Банька, там… то, се…

— Тогда можешь не дожидаться. Дальше я как-нибудь сама.

— Ну шо ты сразу в бутылку лезешь? Я ж так — по-дружески.

Даша неловко совершила обратный маневр и свалилась на оледенелую дорожку.

— Не убилась? — донеслось из кабины счастливое ржание Ваньки.

— Да тебе-то что! — она кое-как встала на ноги, стиснула зубы и посеменила на вызов. Побаливал ушибленный локоть. Ноги разъезжались.

Все коллеги, оказывается, дружно засели по домам. Она одна такая правильная. А на планерках, что ни понедельник заведующий отделением обязательно либо делал замечание, либо вообще выговор. Даша по началу отбрехивалась, потом сообразила, что это стиль руководства: найти козла — в данном случае козу — отпущения и демонстрировать свою власть. При том, что сам начальник являл пример туповатого, жадного, молодого карьериста. Будучи лет на семь моложе Дарьи, он не упускал случая указать ей кто в отделении хозяин, хотя толком ни кардиограммы ни рентгенограммы прочитать не мог.

Больной оказалась бабушка слегка за восемьдесят. Первым делом она сообщила Дарье, что вызывает милицию.

— А что у вас случилось?

— Это у вас случилось! — заорала глухая старушка. — Я когда врача вызвала? А вы когда пришли?

— На улице гололед, — попробовала успокоить ее Даша. — Добираться трудно.

— Я вам устрою! — Не сдавалась бывшая фронтовичка. — Я вам на работу напишу, чтобы вас пропесочили, как следует.

— Что у вас болит?! — тоже заорала Дарья.

— А ты на меня не кричи! Моду взяли, кричать. У меня все болит. Голова болит, ноги болят, спина болит…

Было бы странно, если бы у тебя ничего не болело, — про себя огрызнулась Дарья, присела за стол и достала из сумки фонендоскоп, тонометр и книжечку рецептов. Даша выслушала еще вполне крепкое старушечье сердце и померила давление. Пациентка результатом оказалась недовольна и опять понесла медицину по кочкам. На крики из кухни вышел внук Валентины Макаровны. Он был ровно в два раза моложе бабки, и трезвым его Даша пока не видела.

— Че орешь? — спросил он бушующую родственницу, почесав грудь под синей линялой майкой. — Слышь, докторша, она таблетки от давления потеряла. Выпиши рецептик. И мне чего-нибудь.

— Ей — вот. — Дарья протянул заполненный бланк. — А вам в любом магазине без рецепта дадут.

— А-ха! — оценил шутку внучок.

Пока Валентина Макаровна рассматривала рецепт, Даша быстро оделась и пошла к выходу. На улице оказалось хорошо и звонко. После вонючей влажной духоты захотелось вдохнуть поглубже, чтобы выплюнуть потом грязный воздух.

— Ну, — спросил Ванек, — куда дальше?

— Улица Коммунальная. Залезем?

— Начало или конец?

— Дом номер три.

— В легкую.

По указанному адресу проживала вполне себе дама. Но врач понадобился не ей, а мужчине.

— Это мой брат. В гости приехал, а полис дома забыл, — пояснила Раиса Карповна, потряхивая пережженной рыжей химией, — Вот мой полис. Лечите по нему.

— Так нельзя, — отказалась Даша. — Если нет медицинского полиса, давайте номер паспорта. Я потом по базе данных пробью.

— Нет, вы только на них посмотрите! — начала ни с того ни с сего возмущаться хозяйка, — моего полиса им мало. Так и скажите, что денег надо. Только и умеете, что бабки тянуть из людей.

— Рая, — позвал мужчина, присаживаясь в кровати, — она права.

Квадратные плечи, темная майка, коротко стриженая голова, крутой лоб и черные буравчатые глаза. Чисто выбритые щеки больного полыхали. На висках блестели капельки пота. Даша разглядела темные разводы на майке.

— Кашляете? — спросила она, проходя к пациенту, этому по крайней мере действительно нужна была помощь. — Снимите майку, я вас послушаю.

Все время пока Даша производила необходимые медицинские действия, Карповна буквально дышала ей в затылок.

— Доктор, — предупредил пациент, — я не переношу… — и назвал весьма экзотический препарат.

— Хорошо, я не стану вам его назначать. Тем более, в наших аптеках его скорее всего нет. Вот. Будете принимать по две таблетки четыре раза в день. А с завтрашнего дня еще и это. Теплое питье, малина, мед. Дня три, думаю, и вы поправитесь.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Больной тяжело завозился, устраиваясь в постели, а Даша под гробовое молчание хозяйки дома оделась и вышла вон.

Ей стало противно. Весьма состоятельной Карповне, оказалось невмоготу заплатить врачу. Выпроводив доктора, дамочка, поди, в пляс пошла от радости, что так ловко вывернулась: и брата полечила, и деньги целы.

Плюнь, приказала себе Дарья, ты обязана помогать. Это — главное. Самое смешное, что такая мысль не была рисовкой. Доктор Горчевская действительно так считала. Когда прессовало начальство, когда хамили пациенты, когда ежемесячно снимала в банкомате зарплату, которая больше походила на оскорбление.

Она сегодня помогла по-настоящему больному человеку — уже хорошо.

— Закругляемся, — сообщил Ванек, как только Даша распахнула дверь кабины. — Палыч вызывает. В ауле кому-то рожать приспичило. Скорая не пройдет. А-то поехали с нами?

— Ню, ню, ню! У меня еще два вызова. Но рядом с домом. Обратно, откуда взял, увезешь?

— Забирайся быстрее, кабину выстудишь.

Неповоротливый газон задом выпятился из улицы Коммунальной, гулко развернулся и покатил в сторону дашиной горки.

— Шо, Райка заболела? — поинтересовался Ванек.

— Брат. У такой… дамы и такой приличный родственник оказался.

— Да какой родственник! Бич! Она его осенью наняла на работу, и, гляди, прижился!

— А ты откуда знаешь?

— У меня сеструха рядом живет. Она все про всех знает. Никакой это не брат. Она его кормит, а он ей отрабатывает. Ха-ха! Смотри, врача вызвала. Об саму-то только поросят колотить.

Ванек был веселый, светловолосый, простецкий, хитроватый и, в общем-то, добрый. Он не пил, за что высоко ценился начальством, хозяйственно прибирал к рукам все, что плохо и даже не особенно плохо лежало, имел мастеровые ухватки… то есть являлся мечтой любой местной девицы от пятнадцати до пятидесяти. Гулял, конечно. Но, как говорят: не мыло — не сотрется.

— А может, я к тебе вечерком заскочу? — поймал он Дашу за руку на прощание.

— Я тебя умоляю! Сказано же, отвянь! Давай любить друг друга на расстоянии? Все. Пока. Мне работать надо.

— Подумай! — не обидевшись, прокричал ей в след водитель, сорвался с места и газанул на выезд.

Последние два вызова прошли под слаженное бухтение стариков на погоду, цены, и плохих врачей. Ничего нового. Даша привычно выписывала рецепты и давала советы, которым никто не собирался следовать. Ну, в самом-то деле! Разве заставишь соседа Ивана Христофоровича, принимать два раза в день контрастный душ, или заниматься дыхательной гимнастикой? У дедка по имени Дядь Вань вообще было особое хобби: в летную погоду он с утра выкатывал со двора тачку и шел по местным помойкам. В, поселке не то что в больших городах, они не были распределены между бомжами. Дядь Вань в трех ближних кварталах был их единственным распорядителем и владетелем. Добычу он вываливал возле дома, а когда куча вырастала вровень с забором, несколько недель заботливо сортировал и раскладывал все, что накопилось по отдельным кучкам. От Даши он неизменно требовал таблетку от артрита. Нет таблетки? Да пошла ваша медицина! Только деньги брать умеете. При всем при том, что Даша ни гроша с него не брала и даже намеков никогда не делала. Что значит агитация и пропаганда! Насмотревшись телевизора, дед готов был обвинить ее во всех грехах вплоть до изъятия органов.

Даша быстро разобралась с обоими и побежала в магазин. Там она полюбовалась на пышные седые кудри дяди Пети, который, по-прежнему в одиночестве скучал за прилавком, подобрала остатки съестного с полок и уже за дверью поймала себя на мысли, что торопится домой. Перед глазами тут же встало красноватое широкое лицо Раисы Карповны — хваткой бабы, собственницы и скупердяйки — и крутолобая голова ее примака с внимательными воспаленными черными, похожими на провалы в другую вселенную, глазами.

Подобрала, пригрела. Она его кормит, а он ее… ха-ха!

Даша постояла, сообразила, что готова разреветься, одернула себя и тяжело потащилась в горку, стараясь попадать ногами на чистые плешки асфальта, с которых выдуло снег. На самом верху уже начало подтаивать.

В прежней жизни бывали длительные морозные периоды. Однажды дней десять стояло ниже сорока. Но там мороз воспринимался как нечто естественное, неотъемлемое и обязательное. Здесь плевая по сути температура вгоняла в стресс, оказывается, не только разнеженных местных, но и ее. Вон и таять уже начало…

Нога подвернулась на ледяной корке, и Даша, махнув сумками как крыльями, рухнула носом вниз.

За калиткой ближнего забора раздалось скрипучее карканье с присвистом. Соседка высунула нос в щель и продолжала хихикать, пока Даша поднималась с четверенек и собирала, разлетевшиеся продукты.

— Морду разбила? — тявкнула бабка напоследок и хлопнула дверью.

Всю оставшуюся до дома дорогу, все тридцать шагов, Даша, стискивала зубы до ломоты в скулах.

Ну, упала. Подумаешь. Подумаешь!!!

— У тебя кровь!

Сергей стоял за дверью. Наверное, спустился, как только увидел ее в окно.

— Уйди! — сквозь зубы выдавила Даша. Звуки получились до странности похожими на скрежет железа по железу. Или они так отдавались в голове? — Уйди куда-нибудь с глаз. А лучше вообще!

— Хорошо, — холодно согласился Сергей. — Как только растает, я исчезну.

И, не оборачиваясь, удалился по лестнице. Дарья сначала прислонилась, а потом и вовсе сползла по стене. Ее колотило.

За что ее обижают? За что на нее сегодня наорали, оболгали и обвинили? Почему с таким удовольствием смеялась гадкая бабка?

Как хорошо было, пока в доме не появился посторонний человек. Можно было забиться в угол и плакать, да хоть выть в голос, пока не пройдет, и постепенно все забыть. Одной легче. Перед посторонними следует выглядеть. А ей не хочется! У нее просто нет на это сил.

— Ну-ка поднимайся.

Даша уже не тряслась. Просто сидела на полу с закрытыми глазами, смотрела во внутреннюю тьму.

— Вставай. Давай курточку снимем. Ты где поцарапалась? И коленку разбила. Скользко, да?

У нее не осталось резерва, чтобы его еще раз прогнать, заткнуть, выключить, чтобы не подходил, чтобы дал пережить внутренний раздрай.

— Пошли, пошли. Забирайся в ванну. Пока ты оттаешь, я поесть приготовлю.

Холл и распахнутая дверь ванной комнаты косо поехали в стороны. Слез не было. Случилось короткое, судорожное искажение пространства. Потом дверь приблизилась. Даша не сразу поняла, что она уже на пороге. Дверь закрылась. За спиной клацнула защелка. В ванне парила вода.

Одежда поползла на пол. Брюки на коленке прорвались. Край дыры испачкался кровью. Даша перешагнула через бортик и, не чувствуя боли, опустилась в воду.

И неподвижно лежала. Вода остывала, Дарья открывала кран, поджимала ноги и добавляла кипяток, пока не стало ясно, что беда миновала, кризис преодолен, сделался смешным недоразумением.

— О, живая. А я уже прикидывал, как буду объяснять полиции твое самоутопление в ванне.

— Не дождутся, — сварливо заявила, укутанная в халат и полотенце Дарья. — Еда где?

— На кухне. Ничего, что без крахмальных салфеток? Устриц тоже нет.

— Безобразие!

— Любишь гадов? В смысле морских?

— Терпеть не могу.

— А что ты любишь?

— Жареное мясо на косточке, сыр, виноград и красное вино.

В прошлой жизни Витюша гастрономические предпочтения жены считал чистым плебейством. Питаться следовало исключительно вегетарианской пищей, дополняя стол изысками японской кухни виде суши и сашими.

Конец ознакомительного фрагмента.