На войне как на войне

Вера Капьянидзе, 2013

Война… Это целая эпоха в истории нашей страны, которая с каждым годом уходит все дальше. Но люди и в то страшное время оставались людьми. Жили, любили, страдали. К сожалению, об этом мы можем узнать только из рассказов очевидцев, которых остается все меньше. Этим и ценны их подлинные рассказы о том времени.

ЛЮДСКАЯ ПАМЯТЬ

Старость — она как зима, подкрадывается незаметно. И начинается она совсем не с артритов, остеохондрозов и других возрастных болячек, а намного прозаичнее — с зубов. И тут самое главное — попасть в руки к хорошему ортопеду. Мне в этом повезло. Я попала не просто к хорошему врачу, а к настоящему волшебнику — Дорохину Николаю Ивановичу.

И вот на одном довольно мучительном приеме, он чтобы как-то психологически отвлечь меня от болезненной процедуры, стал рассказывать о своей маме — тоже враче, но в другой ипостаси — гинекологе. По всему было видно, что он искренне гордится ей.

Жизнь Марии Николаевны, как и всего ее поколения, сложилась непросто. В июне 1941 года, когда началась война, ей было всего 12 лет. И волею судьбы она вдвоем с глухонемым отцом оказались далеко от дома и от семьи — в Сталинграде, ныне — Волгограде. Ехали из Орджоникидзе, сейчас — Владикавказ, где были в гостях у братьев отца. Добраться до дома в город Энгельс, откуда они были родом, было нереально. На фронт уже нескончаемым потоком шли военные эшелоны, а в обратную сторону — в основном литерные составы с эвакуированными заводами. При таком графике пробиться на гражданский состав не было никакой возможности. Одним словом, застряли в Сталинграде.

И получалось, что там они оказались в очень сложной ситуации, то есть пребывали на данной территории на незаконных основаниях. В Энгельсе эвакуировали поволжских немцев, как неблагонадежных, в Среднюю Азию. Получалось, что они с дочкой сбежали от нее. И попади в руки НКВД при первой же проверке, неизвестно чем это закончится. Таились, как могли. Но беда, как известно, одна не приходит — заболела Маша, кашляла не переставая. И Николай — отец, повел ее в ближайший госпиталь. «Если меня и сдадут, то, может, хоть дочку при госпитале оставят, а там, глядишь, в какой-нибудь детдом пристроят, все с голоду не помрет», — рассудил он.

На его счастье главврач не стал сдавать их в НКВД. А ведь по законам военного времени и самому врачу могли запросто пришить статью за пособничество врагам народа. Самого Николая оформили истопником, и комнатку при котельной выделили для жилья. И Маша при нем вроде как ребенок, так что без работы и, главное, голодными теперь не сидели.

Дети в войну взрослели рано. Маше бы самое время в прятки да классики играть, или через скакалку прыгать, а она наравне со взрослыми стирала бинты, мыла полы, выносила судна, ворочала лежачих, выводила на прогулку неходячих. Случалось, и на операциях помогала. Где врачу что подать, где медсестрам помочь держать раненых. Наркоза в те времена не хватало, оперировали в основном на живую. Да и раненые с Машей вели себя тише. Стыдно было при ребенке свою слабость показывать — крепились, как могли. А раненые поступали в госпиталь нескончаемым потоком. Иногда казалось, что их везли не только со Сталинграда, а со всех концов Земли.

С приближением фронта к Сталинграду эвакогоспиталь постепенно дислоцировался в сторону Кавказа. И тяжелее всего пришлось уже в Адыгее, где зимой 1942-43 года оказался госпиталь. Немецкое командование вместо того, чтобы направить свежие силы на поддержку Гудериана в Сталинград, решило, что в этой ситуации важнее перебросить их на Кавказ. Это было своеобразной шахматной комбинацией. Отдав в жертву одну существенную фигуру, решили выиграть в большем.

Почему-то историки мало говорят о битве за Кавказ, хотя она была не менее ожесточенной и значимой в переломе войны, чем Сталинградская или Курская битвы. В совокупности со Сталинградом Кавказ являлся одним из стратегически важных объектов. Немцы рвались к нефти, которая нужна была им как воздух. Ее катастрофически не хватало для содержания танковых и воздушных сил. Европейской нефти для разраставшейся армии уже не хватало.

Именно тогда Маша и поняла, что значит «земля горит под ногами». Эвакогоспиталь, в котором работала Маша, находился в непосредственной близости от линии фронта. Бои шли такие ожесточенные, что поезд и машины не успевали развозить раненых по госпиталям. Работали, как говорится, прямо с колес, то есть подбирали раненых иногда прямо с поля боя. Санитарок не хватало, и Маше, которой к тому времени было всего 13 лет, приходилось вместе с санитарками не только грузить раненых в санитарный поезд, но и выносить их прямо с поля боя. Каждая такая поездка превращалась в кромешный ад, где в один непрерывный гул сливались стоны и крики раненых, надрывный рев самолетов, взрывы бомб, треск пулеметов, автоматные очереди, вой сирен. Больше всего на свете хотелось заткнуть уши руками, и ничего не слышать. Ну, хотя бы на одну минутку, только чтобы не оглохнуть. Но времени даже для этой минутки не хватало. Освобождение Кавказа Маше запомнилось на всю жизнь.

Сразу после освобождения Кавказа в феврале 1943 года, Николай перебрался в Орджоникидзе к братьям. А Мария…

Мария, взрослея среди страданий, боли, крови и смертей, уже и не представляла другой жизни вне госпиталя. Сердцем и душой прикипела к нему, и так и осталась при нем до самого конца войны.

Но когда-то всему в этой жизни приходит конец. Так и война, которой, казалось, не было ни конца, ни края, победоносно закончилась. Постепенно на смену эйфории торжества и радости пришла растерянность: «Как жить дальше?». Воинские части расформировывались, а с ними за ненадобностью сокращались и госпитали.

У многих фронтовиков росло непонимание и обида. Им казалось, что они — прошедшие сквозь горнило огня и страданий теперь до конца жизни будут ходить в героях и купаться в лучах славы. Оказалось, что не все так просто. Надо было перестраиваться, начинать новую, непривычную жизнь, в которой многие фронтовики не находили места, чувствовали себя незаслуженно обделенными. Так и Мария не понимала, почему после всех чествований и красивых речей в честь победителей, ей так и придется на всю жизнь оставаться санитаркой? Помог главврач госпиталя.

— Давай-ка, милая, поступай в мединститут, — посоветовал он. — Ты уже в медицине не меньше меня понимаешь.

— Да я и школу не закончила, сами же знаете. — Засомневалась Мария.

— Я тебе такую рекомендацию напишу, что тебя и без всякого образования возьмут. Да и от Правительства вышло постановление, чтобы фронтовиков, желающих учиться, брали без экзаменов, по собеседованию.

— А учиться-то как? — растерялась Мария. — Ведь я что знала, и то все позабыла.

— Ничего страшного, в мединституте ни математики, ни физики не надо знать. Читать и писать, я думаю, ты еще не разучилась, — хитро улыбнулся он, — ну, а остальному научат. Не легко, конечно, тебе придется. Но ты у нас девушка сильная, я думаю, справишься. Фронтовая выучка поможет. Воспользуйся шансом, такого потом может и не быть. Тем более что наш госпиталь скоро расформируют. Поезжай-ка ты к отцу в Орджоникидзе, я думаю, здесь тебе делать больше нечего.

И когда летом 1946 года 17-летняя Мария в выцветшей гимнастерке и кирзовых сапогах с письмом от главврача предстала перед ректором мединститута в Орджоникидзе, ее без всяких проволочек зачислили в студентки.

Сказать, что учиться было трудно, это не сказать ничего. Было невыносимо трудно. Сказывалась нехватка общих знаний. Многие предметы давались Марии только с зубрежкой. Иногда, особенно на первых курсах, казалось, что в госпитале на фронте, и даже в Адыгее было несравнимо легче. Были моменты, когда Марии хотелось все бросить и заняться своим привычным с детства занятием — пойти в санитарки при какой-нибудь больнице. Но мечты, как она будет идти по улице с гордо поднятой головой, а за спиной у нее будут перешептываться «Это наш врач!» останавливали и словно толкали ее: «Ты должна, должна, ты сможешь»…

После окончания института Марию направили работать в далекую и незнакомую Калужскую область. И снова новая жизнь, новые люди, новые обязанности. Но уже не было страха перед неопределенным будущим. Уже появилась уверенность в себе, в своих силах, в своей востребованности стране, людям. И греющая душу гордость за себя, что она, совсем недавно полуграмотная девочка смогла сама всего добиться в этой нелегкой жизни. Ведь врач, учитель и инженер в те времена были чуть ли не самые главные люди в стране, ну, если не считать правительства.

Из отдела здравоохранения по Калужской области Марию направили в райцентр Ульяново под Козельском, где ей, как специалисту, сразу предоставили помимо работы еще и жилье. Недолгое время Мария жила в комнатке при райбольнице, а чуть позже ей дали дом. Это был обычный деревенский дом с печкой и со всеми удобствами на улице. Но сколько же было счастья и гордости! Свой дом! Первый в ее жизни! Заработанный своим трудом! А к дому еще и земля, где можно разбить огородик. И даже курочек завести можно. Но самое главное — работа! Такая жизнь Марие и во сне не снилась! А что еще нужно было советскому человеку для счастья?

И Мария работала. И не просто работала — горела на работе. Она вся, без остатка отдалась ей. Работала так, как привыкла на фронте — не за страх, а за совесть. Как была приучена с детства, что если за что-то берешься, то надо сделать это не просто хорошо, а так, чтобы, как говорится, «комар носа не подточил». И хотя по специальности она была врачом гинекологом, но в экстренных случаях, когда любое промедление могло стоить жизни, одна, без хирурга проводила операции. Не боялась ответственности, ни на йоту не сомневалась в своих силах и способностях, когда вопрос касался жизни и смерти человека. Врачей не хватало, и нередко Мария заменяла и терапевта, и хирурга, и всех остальных специалистов. Одним словом, работала так, что уже в 1956 году ее назначили главным врачом Ульяновской райбольницы.

Тогда же Мария вступила и в ряды КПСС. И новый пост обязывал к этому, и, видно время подоспело. До этого она и сама хотела, но все не решалась, считала, что в партию принимают только самых достойных, особенных людей, героев. А что она? Она, как и все в то тяжелое время, считала, что делает то, что было необходимо стране. И не больше. Просто работала, как могла. А могла чаще всего до изнеможения. И совсем не понимала, как это ее медсестры могли устраивать посиделки с чаем в рабочее время, или просто сидеть и болтать, за что им нередко доставалось от Марии Николаевны по полной.

Медсестры откровенно побаивались ее за этот контроль и, если честно сказать, недолюбливали. А со старшей медсестрой, которой Мария Николаевна не раз выговаривала за ее «разболтавшихся» подчиненных, сложились не самые дружеские отношения. Старшая медсестра считала, что Мария Николаевна «перегибает палку», и как могла, защищала своих медсестер, и что нельзя так жестко относиться к людям. Ведь сейчас уже не война, а мирное время, и со своими обязанностями медсестры вполне справляются. Но Мария Николаевна никак не могла перейти на мирные рельсы. Правда, со временем, они со старшей медсестрой все же смогли найти общий язык.

Со вступлением в партию, к работе и домашнему хозяйству прибавились еще и общественные нагрузки: бесконечные партийные заседания, районные и даже областные партийные конференции. Мария ничего не могла делать спустя рукава. И к партийным делам отнеслась с таким же рвением, как и к основной работе. Ритм жизни ускорился настолько, что подчас не хватало сил. Казалось, что вот-вот и она больше не выдержит. Но приходило утро, и Мария, как стойкий оловянный солдатик, вставала и шла на работу. Откуда брались силы на все, она не задумывалась. Просто самым главным словом в ее жизни стало слово «надо».

К этим обязанностям прибавилось еще и то, что теперь она, как главврач, стала наставницей для интернов, направляемых в Ульяново после окончания институтов. Мария старалась заменить каждому молодому врачу если уж не мать, то хотя бы старшую сестру. Старалась, чтобы каждый врач в ее больнице нашел свой родной дом, как она когда-то. Опекала их, заботилась о каждом, чтобы были обеспечены жильем, дровами, углем, чтобы не ходили голодные. Знала о каждом практически все, старалась помочь и советом, и материально. Как в работу вкладывала все силы, так в молодых врачей вкладывала всю свою душу.

Медицина не всегда благодарное дело. Случались в больнице у Марии и такие случаи, когда кому-нибудь из молодых врачей грозило судебное разбирательство. От ошибок никто застрахован, тем более в медицине. И если такое случалось с ее интернами, Мария безоглядно бросалась на их защиту, бегая по райздраву, облздраву, партийным организациям всех калибров, чтобы выручить, не дать в обиду, не сломать начинавшуюся жизнь. Одним словом, носилась со своими молодыми кадрами как клушка с цыплятами, подчас забывая о своей семье. Приезжали интернами, разлетались опытными квалифицированными врачами. И в этом была заслуга Марии Николаевны.

И каждый, кто уезжал, клятвенно обещал никогда не забывать о том, что она для них сделала, не терять с ней связи, писать.

А Марии Николаевне опять приходилось идти в райздравотдел, просить, чтобы к ней в больницу прислали врачей, жаловаться, что не хватает специалистов…

— А зачем же Вы их отпускаете? — негодовали чиновники. — Обучаете, и отпускаете, обучаете и отпускаете. Да на Вас никаких врачей не напасешься!

— Ну как же иначе? — не понимала их Мария Николаевна. — Все рвутся домой, к своим мамам, к родне. Это же так понятно. А потом, не все ли равно, где эти врачи принесут пользу? У нас пока еще одна страна, и квалифицированные врачи нужны везде.

— Но вот вы-то сами никуда же не собираетесь уезжать?

— Нет, не собираюсь. Просто по одной причине — мне некуда ехать. Вся моя семья здесь — в Ульяново.

А вот с семьей у Марии не все задалось, как хотелось бы. В райкоме партии, где Марие часто приходилось бывать по служебным делам, она и встретила, как ей тогда казалось, свою судьбу. Полный энергии и партийного задора, молодой парень сразу понравился Марии. Главное, что она увидела в нем не только любимого, друга, но и соратника. Иван, окончивший Высшую партийную школу, обворожил ее своей серьезностью, основательностью. А еще — совершенным знанием истории партии, рассуждениями о партийной жизни. Она смотрела на него с восхищением. Еще бы такой красивый, умный, обходительный. И, главное, надежный, как ей тогда казалось. Они с неподдельным интересом обсуждали партийные заседания, конференции. Он, как и Мария, душой горел на своей работе. Именно таким Мария и представляла себе своего будущего мужа. В общем, как говорится, они не столько смотрели друг на друга, сколько вместе смотрели в одном направлении, и их путеводной звездой была коммунистическая партия Советского Союза. Как говорили в те времена: «Нам денег не надо — работу давай, нам солнца не надо — нам партия светит!»

Дело молодое, и очень быстро все разрешилось свадьбой. В 1957 году Мария родила девочку, а в 1963 еще и мальчика. Тогда же, в 1963 году умер отец. И словно порвалась какая-то ниточка, связывающая Марию с войной. Словно что-то отпустило ее, стало забываться, уходить в прошлое все, что было связано с ней. Даже сны о госпитале перестали сниться. Очень тяжело пережила Мария эту потерю. Ведь это, по сути, был самый родной для нее человек. И когда в том же году родился сын, она назвала его в честь отца — Николаем.

Казалось бы, что все идет как надо, своим чередом. Но в жизни все оказалось далеко от того идеала, который представлялся Марие. Иван все чаще и чаще после бесконечных проверок партийных руководителей колхозов и совхозов и обязательных застолий после них стал возвращаться домой затемно и в изрядном подпитии. Постепенно эта система вошла в норму. А потом эти бесконечные возлияния уже вошли в систему и без проверок, и даже безо всякой на то причины.

И в конце концов терпению Марии пришел конец. Конечно, это решение пришло не сразу и далось нелегко. Но Мария, к тому времени перепробовавшая все: и мольбы, и уговоры, и предупреждения, все же решилась на развод, хотя в те годы развод считался делом не то чтобы просто редким, но и постыдным. Тем более для пары такого масштаба в районе. Оба люди видные — он — партийный работник, она главврач районной больницы! Сколько пересудов и оговоров пришлось пережить Марие, сколько слез пролить, знали только бессонные ночи, да самая близкая подружка — подушка. А показывать свою слабость, или, хуже того — жаловаться, Мария не была приучена с детства. Так и жила теперь одна с двумя детьми на руках, забываясь только в своей работе.

Тем временем мирная жизнь понемногу налаживалась, население Ульяново с каждым годом увеличивалось. Районный центр стал приобретать облик города. И в районной больнице, которую когда-то приняла Мария, стало тесно. А в 70-е годы уже остро встал вопрос о полной реконструкции больницы. И эта задача тоже легла на плечи Марии, с которой она, надо сказать достойно справилась. Впрочем, как и со всем, за что бы она ни бралась. Правда, чего это ей стоило, тоже мало кто догадывался. Надо было и по кабинетам начальства бегать — выбивать материалы, и рабочих контролировать, чтобы делали все на совесть, и сторожей проверять, чтобы не разворовали стройматериалы. В общем, забот, кроме медицинской практики, от которой ее никто не освобождал, хватало. Иногда приходила с работы, и сил хватало только на то, чтобы спросить детей голодные они или нет. А если даже и были голодные, то единственное, что она могла предложить им:

— Ну, поешьте что-нибудь сами.

И просто-напросто отключалась.

Так и жила, всю жизнь, как на фронте. А потом дети как-то незаметно и неожиданно выросли. Сын уехал в Москву, поступил в военное училище, но потом все же понял, что это не его. И решил идти по стопам мамы — поступил в медицинский, о чем ни разу за свою жизнь не пожалел. И теперь он врач-стоматолог высшей категории. Дочь тоже уехала в Подмосковье, вышла замуж, стала жить своей жизнью.

А Мария Николаевна до 1984 года проработала главврачом районной больницы в Ульяново. А потом еще четыре года не могла расстаться со своим вторым домом — работала врачом-гинекологом. И только в 1988 году, когда силы были на исходе — ушла на заслуженный отдых.

Распад Советского Союза Мария Николаевна приняла, как личную ни с чем не сравнимую утрату. Было нестерпимо больно от сознания, что, пройдя все круги ада, в одночасье она потеряла все, чем дорожила, чем многие годы жила, чем искренне гордилась и во что безоглядно верила. И от партийного билета не отказалась, не сдала его, как это сделали многие в те времена. Так и умерла убежденной коммунисткой.

Умерла Мария Николаевна в своей родной больнице в 2018 году. В стационаре по уходу за пожилыми, всего в шести метрах от отделения, где она провела ни одну сотню операций. Можно сказать, что на своем рабочем месте. Проститься с Марией Николаевной пришло много народу. Пришли и бывшие пациентки, и медсестры, которые когда-то считали, что она незаслуженно строга с ними. А старшая медсестра даже написала душевную заметку о ней в районную газету. И только врачи, о благополучии которых Мария Николаевна когда-то пеклась больше, чем о своих детях ни один не приехал. Многие из них давно поразъехались из районной больницы. Кое-кто из них даже стали столичными светилами и, надо признать, не без помощи Марии Николаевны. Ведь это она когда-то дала им путевку в жизнь. Но почему-то никто из них не нашел времени приехать проститься со своей первой наставницей. Что это? Короткая память, людская неблагодарность, или показатель нового времени, когда каждый только сам за себя, и когда напрочь позабыты постулаты прежней жизни: «Человек человеку — друг, товарищ и брат»? И что же такое должно случиться с нами, чтобы мы все очнулись от нашей новой жизни и вспомнили, что мы в первую очередь люди и должны оставаться ими несмотря ни на какие времена? Помнить добро, быть благодарными, не забывать, что такие понятия как совесть, порядочность, любовь, преданность — останутся вечными на все времена.

Мария Николаевна прожила жизнь как на фронте, «не щадя живота своего», отдавая всю себя любимому делу. Может быть, она из-за своей приверженности делу, и не додала детям любви, ласки и нежности, но так ее учила суровая школа войны и последующей жизни, когда все силы были брошены на восстановление страны. Лишенная детства и материнской заботы, она впитала все качества той эпохи — преданность и служение делу коммунизма. Другой жизни она себе просто не представляла. И, наверное, если бы Мария Николаевна жила по-другому, она не смогла бы вырастить достойных детей. Потому что самый лучший воспитатель — это не достаток, не излишняя жалость и сюсюкания, не строгость и наказания, а только личный пример. И даже если ее дети, когда уже давным-давно сами стали мамами и папами, думают, что их мама мало уделяла им внимания, пусть не обижаются на нее. Она научила их главному в этой жизни — безоглядному трудолюбию, и главное — никогда и ни на кого не надеяться, кроме, как на самих себя.

Обидно, что, только по-настоящему осиротев, мы начинаем понимать, как часто мама оказывалась права, как мало мы прислушивались к ней, и как порой нам не хватает ее понимания и поддержки. А главное — как много добрых слов мы бы ей сейчас сказали, если бы только могли.

07.01.2022