Надюша

Вера Дмитриевна Таюрская, 2023

Ум и наблюдательность советской девочки, а в юности расчётливость и небольшие сделки с совестью, позволяют ей стать успешной женщиной. С крушением Советского Союза, рушатся карьера и сама жизнь Надюши. Но Судьба даёт ей второй шанс, и она же жестоко наказывает женщину за безудержное стремление исполнить свои мечты.

1984 год

— Надюша, я с тобой вот о чем поговорить хочу, — сказала Татьяна Сергеевна, когда дочь заскочила ненадолго к родителям, чтобы завезти продуктовый заказ.

Такие заказы при дефиците продуктов тогда широко внедрились в повседневность всей страны. Правда, продуктовые заказы партийные деятели получали в «спецстолах», каком-нибудь скрытом от посторонних глаз отделе магазина, где можно было выбрать, что душа желает: от копченой колбасы до растворимого кофе. Продуктовые заказы для рабочих и служащих доставляли прямо к месту работы, и здесь уже было не до выбора: вместе с дефицитными колбасой и сыром в наборе могли оказаться и какие-нибудь консервы с истекшим сроком годности, и печенье, которое нужно было размочить, прежде чем съесть. Возможно, поэтому одним из популярных рецептов десерта в те годы было пирожное «картошка», которое делалось из такого вот печенья.

— Что еще, мама? — Надюша нехотя присела за стол на кухне. — Говори, только быстро, я сегодня очень устала, хочется поскорее домой, отдохнуть.

Татьяна Сергеевна, вытерев полотенцем последнюю тарелку, поставила ее в буфет и придвинула табурет поближе к дочери.

— Моя соседка, Клавдия, все просит поговорить с тобой, я позову ее? Уж больно она просила с тобой встретиться.

— Мама, у меня есть приемные дни, пусть запишется, там и поговорим.

— Нет, на прием она не пойдет, стесняется, а поговорить очень хочет. Уважь ее, доча, ведь двое деток у нее.

— Дело касается детей?

— Их родимых, их… Так я позову ее? Она напротив живет…

— Зови.

Надюша устало поднялась и пошла в зал, разговаривать на кухне она считала совсем неприемлемым, а Татьяна Сергеевна метнулась за соседкой.

Вскоре в комнату в сопровождении матери вошла молодая женщина.

— Присаживайтесь, — произнесла Надюша тоном, каким обычно встречает посетителей в райкоме, и жестом указала на стул.

Соседка неуверенно присела на край стула, теребя пальцами полу кофты, стараясь справиться с волнением.

— Не волнуйтесь, — Надюша сменила начальственный тон на доброжелательный. — Что у вас за вопрос?

— Не знаю, с чего начать, — женщине наконец удалось унять дрожь в руках.

— Начните с главного. Как вас зовут?

— Клава я, Клавдия Ивановна Наумова. У меня двое детей, старшему Ване десять, а доченьке Леночке вот только шесть годочков исполнилось. Она у меня поздно пошла, болела. Но как пошла — так не остановишь, я только радуюсь этому, везде ее с собой беру.

— Ну и замечательно, а вопрос-то в чем? — нетерпеливо перебила Надюша, она уже пожалела, что согласилась на встречу.

Весь этот разговор, казалось, не сулил ничего серьезного.

— Я и говорю, что Настеньку кругом с собой беру, а в магазин часто забегать приходится, вдруг что выбросят. Так вот, в нашем магазине отовариваются многодетные мамы.

— И что в этом плохого, так положено, что женщины, имеющие троих и более детей, получают дополнительный продуктовый паек.

— Так если бы дополнительный, а то им дают то, что мои дети не видят, — Клавдия Ивановна вдруг выпрямилась на стуле, словно приготовилась сообщить что-то очень важное и доказать свою правоту. — Сколько раз случалось, что передо мной многодетная мамочка отоваривалась. Но, пока ей на прилавок гречку, там, или тушенку ставят, Настенька моя молчит, а как сгущенное молоко или сосиски, а еще хуже — апельсины с яблоками, так дочка ко мне с просьбой приступает: купи да купи. Не могу, отвечаю ей, купить тебе этого. А она мне — почему, посмотри, ведь у тебя такие же денежки, как и у тетеньки. Ну как я могу объяснить шестилетнему ребенку, что у тетеньки детей трое — им положено это есть, а у меня их двое — моим не положено.

— Рожайте третьего, и проблема решится сама собой, — назидательно произнесла Надюша.

— Но не могу я третьего. Мне врачи и этих-то двоих запрещали рожать, а что Настя выживет — и не надеялась…

Женщина как-то сникла вдруг, опустила голову.

— Простите, я не знала. Но чем я вам могу помочь в данной ситуации?

— Можете, еще как можете, вы же власть, — соседка встрепенулась, снова выпрямилась на стуле, украдкой смахнув непрошенную слезу. — Я вот что предлагаю. Пусть те, у кого трое, на троих продукты и получают, а если у меня двое, так и дайте мне на двоих, или на одного, у кого один ребенок. Ведь нашим детям тоже хочется и апельсинчика, и молока сгущенного… А? Как вы думаете?

Надюша ответила не сразу. В комнате повисла напряженная пауза.

— Хорошо, я посмотрю, что можно предпринять, — Надюша резко поднялась, давая понять, что разговор окончен.

По дороге домой Надюша то и дело мысленно возвращалась к разговору с Клавдией. «Да, это несправедливо, что ее дети не получают гречку и сгущенное молоко, хотя сгущенка скорее лакомство, чем необходимость, но все равно», — вздыхала про себя Надюша и тут же пыталась успокоить свою совесть: случай этой женщины исключение, прискорбное, но исключение. А в основном современные женщины стали грамотными, теперь они сначала для себя пожить хотят, не торопятся обзаводиться детьми…

«А сама-то сколько родила? Для самой-то что главное в этой жизни?» Этот голос прозвучал в ней так ясно, что Надюша даже обернулась, ей на мгновенье показалось, что спрашивает кто-то сидящий рядом. «Господи, в машине же никого, кроме меня и шофера, а Семен Иванович никогда во время езды не отвлекается на посторонние разговоры, — ей стало неловко за свой испуг. — А с распределением продуктов для детей надо что-то решать…» Надюша снова мысленно вернулась к разговору с Клавдией, но спустя минуту все ушло на второй план, и Надюша вдруг явственно осознала, что ей уже тридцать три года и у нее нет детей. Но даже не это открытие привело ее в замешательство, а то, что за последние пять лет ее семейной жизни она ни разу не забеременела. «А что ты хотела, девонька, после двух абортов? — съехидничал в ней тот же незнакомый дотоле голос. — За что, как говорится, боролась…»

— Надежда Николаевна, — от навязчивых мыслей ее отвлек Семен Иванович, — вы еще на работу или можно уже домой?

— Что за вопрос, конечно на работу! — резко ответила Надюша, не успевшая прийти в себя от неожиданно неприятного открытия.

— Извините, — в голосе водителя послышалась обида, — я просто заметил, как вы в лице переменились, побледнели даже, словно вам нехорошо стало.

— Это ты меня извини, Иваныч, — Надюша подавила некстати прорвавшиеся эмоции, — сама не понимаю, что со мной. Давай лучше домой, мне и вправду что-то нехорошо.

Надюша стояла у окна и, не отрываясь, смотрела сквозь стекло, как во дворе шумно играли дети. Девочки, оккупировав садовую скамейку, примеряли наряды куклам, очевидно, споря, у кого они красивее, в песочнице малыши строили замки, двое карапузов никак не могли поделить места в фанерном самолетике, каждый непременно хотел занять то, где был установлен выкрашенный красной краской железный руль. Дело почти дошло до потасовки, но тут драчунов разняли подоспевшие мамочки. Мальчишкам было лет по пять, не больше. «А ведь моему второму ребенку тоже было бы лет пять, а первому?» — эта мысль острым шипом воткнулась в сердце.

— Надюша, что с тобой? — Константин Аркадьевич был не на шутку встревожен состоянием жены.

Вот уже второй день она была задумчива, на вопросы отвечала невпопад, словно тяжелые размышления одолевали ее, и она никак не могла от них избавиться.

— Ты меня слышишь, Надюша? Я отварил макароны с сосисками, давай ужинать.

— Ужинать? Сейчас что-нибудь приготовлю.

— Нет, ты определенно не в себе. Садись, — муж взял ее за плечи и почти силой увел от окна, усадив рядом с собой на диван. — Рассказывай, неприятности на работе? Какие?

Надюша посмотрела на мужа, словно увидела его впервые. Перед ней сидел мужчина, уверенный в себе и в своих делах, и эта самоуверенность прежде не отталкивала ее, она принимала ее как осознание собственной значимости. Теперь его невозмутимость впервые вызвала раздражение, показалась высокомерной. Он никогда не говорил с ней о детях, о том, что хотел бы завести ребенка, почему?

— Ты любишь детей? — спросила Надюша и не узнала своего, ставшего вдруг визгливым голоса.

— Детей? Каких детей? — вопрос для Константина Аркадьевича был настолько неожиданным, что он сразу не понял, о чем речь.

— Детей, мальчика или девочку, какие бывают в семье, сына или дочку.

— Ах, вот ты о чем, — облегченно вздохнул Константин Аркадьевич, ему вдруг стала понятна причина странного поведения жены. — Конечно, я люблю детей, но ты не считаешь, что нам уже поздно думать об этом?

— Ты никогда не говорил со мной о ребёнке.

— Дорогая, но ты ведь тоже избегала этой темы, я полагал, что ты смирилась, и не касался этого вопроса.

— Костя, я говорю с тобой о детях, а ты отвечаешь так, словно обсуждаешь повестку дня очередного совещания.

— Наденька, я не понимаю твоей претензии. И к чему этот разговор? Тысячи семей живут без детей, и это обстоятельство ничуть не мешает им жить в довольствии. К тому же я уже не молод, да и ты, извини, не хочу тебя обидеть, но не в том возрасте, когда обзаводятся первенцем. У нас устоявшийся быт, устоявшиеся привычки, и вдруг все придется менять, — Слуцкий посмотрел на жену и осекся. — Но если ты хочешь родить… Просто после… — Константин Аркадьевич замолчал, стараясь подобрать правильные слова, чтобы еще больше не расстроить жену, — той беременности…

— Не напоминай мне об этом! — почти прокричала Надюша, поднялась и снова подошла к окну.

Детей во дворе почти не осталось, только девочки укладывали своих кукол, очевидно, собирались домой.

— Надюша, я не узнаю тебя, — Константин Аркадьевич не знал, как ему быть: рассердиться в ответ на упреки жены или попытаться оправдаться перед ней. — Мы действительно никогда не поднимали эту тему, но это не значит, что я против детей. Пожалуйста, роди, у нас для этого созданы все условия.

— У нас — это где? У нас с тобой в семье или в стране? — вернувшись на диван, съязвила Надюша.

Ей вдруг захотелось задеть этого невозмутимого человека, что сидел напротив, смутить, заставить мучиться от мысли, что жизнь проходит, все в ней гладко и устроено, но нет ответа на один маленький вопросик, который не дает ей покоя после разговора с Клавдией: ради кого все это? Родители Надюши тянулись изо всех сил, строили, покупали, приумножали — все ради дочери. А ради кого она обустраивает эту роскошную квартиру? Ради кого эти ковры, немецкая мебель, чешский хрусталь, книги, картины и прочие атрибуты успеха и достатка?

— Я не намерен разговаривать с тобой в таком тоне, — Константин Аркадьевич решил наконец, что пришло время обидеться на выходку жены, — успокоишься, тогда поговорим.

Он поднялся и ушел на кухню. Через минуту послышались звуки посуды, муж накрывал стол к ужину.

«А вправду, чего я взъерепенилась на него, — подумала Надюша, — а главное — из-за чего, он ведь и вправду не запрещал мне рожать».

Она пошла на кухню вслед за Константином Аркадьевичем. Это была ее первая размолвка с мужем, и, не зная, как поступить дальше, она решила сделать вид, что ничего не произошло. Константин Аркадьевич хоть и был человеком неконфликтным, но поступок жены сильно задел его чувства, он считал ее упреки несправедливыми. Накрывая стол на двоих, Слуцкий делал это скорее, чтобы успокоить себя, нежели для примирения с Надюшей, но, увидев внешне спокойную жену, которая вошла на кухню и села ужинать, словно ни в чем не бывало, подумал, что конфликт был каким-то недоразумением.

— Знаешь, о чем я подумала? — произнесла Надюша, отодвигая пустую тарелку.

— Что я приготовил отличный ужин? — Константин Аркадьевич внутренне напрягся, опасаясь продолжения ссоры и заранее стараясь перевести разговор в полушутливый тон.

— Ужин действительно вкусный, спасибо, но я про другое.

Мирный голос жены немного успокоил Слуцкого, однако его не покидала какая-то смутная тревога:

— Про что, другое?

— Мы с тобой столько лет вместе, но настоящей семьи у нас нет.

— А что ты считаешь настоящей семьей?

— Ну я не знаю… — Надюша замолчала, не зная, что сказать.

Она много раз слышала о таком понятии — «настоящая семья», но вот прямой вопрос об этом поставил ее в тупик.

— Вот видишь, ты даже не знаешь, что хочешь обсудить, — Константин Аркадьевич сделал попытку прекратить не нравившийся ему разговор.

Он опасался, что вечер закончится не просто размолвкой, а ссорой.

— А знаешь, ты прав, — неожиданно согласилась Надюша, — я действительно не знаю, что такое настоящая семья. Похоже, у меня ее просто не было.

— Ты не права, Наденька, я считаю нашу семью не просто настоящей, а образцовой. Твои родители — прекрасные люди, у них тоже хорошая семья, и воспитали они прекрасную дочь, — Слуцкий снова попытался перевести разговор в другое русло.

— Ты прав, по всем канонам мои родители — замечательные люди, но я никогда не слышала, чтобы они говорили, что счастливы друг с другом. А образцовая семья и настоящая — по-моему, это разные вещи.

— Ну, Наденька, счастье — это такая эфемерная субстанция… Как там говорил наш великий классик: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»…

— Но у этого классика было четверо детей.

— А что нам мешает родить хотя бы одного? Семейные отношения у нас сложились… С работой тоже все в порядке, государство рождаемость поощряет… Так что не вижу никаких причин отказывать себе в удовольствии завести ребенка.

— И все-таки странно получается… моя мама родила меня, потому что была замужем, забеременела и не задумывалась о том, в каких условиях я буду расти, как это повлияет на ее дальнейшую работу. Просто в семье должны быть дети, и это правило было непреложным. А мы с тобой сейчас обсуждаем рождение детей… — Надюша замолчала, не зная, с чем сравнить их обсуждение, — словно строительство очередного объекта. Взвешиваем все за и против… Мы, образованные, состоявшиеся…

— Надюша, не стоит усложнять простые вещи и искать глубину в плоской тарелке. На то и образование человеку, чтобы ко всему подходить разумно, рационально, — Константин Аркадьевич попытался скрыть раздражение.

Конец ознакомительного фрагмента.