Темные воды минувшего

Вера Анатольевна Прокопчук, 2021

Безмятежная жизнь респектабельных обитателей английской деревни середины 19 века нарушена скандалом: убита молодая женщина. Подозрение падает на самого завидного жениха тех мест, его вина кажется слишком очевидной. Но с этим не может смириться его юная невеста Агнес. Сумеет ли наивная девушка викторианской эпохи распутать сеть интриг и найти настоящего преступника?

ЧАСТЬ 1

Ледяной туман окутал опоры Тауэрского моста. Крупные хлопья снега кувыркаются во мгле, то летя прямо в лицо, то исчезая в сером киселе тумана. Огромная башня с конической крышей на фоне мрачного неба кажется зловещей, но именно к ней Беатрис Эванс идет сквозь туман…

Мост тает в тумане; на фоне мутного света фонарей выделяется парапет моста — моста, с которого Беатрис сейчас спрыгнет. Она обнимает себя руками, пытаясь согреться; напрасно… У нее нет даже шали; Лайонел, бросив ее одну в гостинице, исчез, прихватив не только все деньги, но и все ее вещи…

Лайонел… Его теплые руки… Неужели все это было? Его глаза, которым она так верила! Его обещания счастья! И все это обрывается реальностью: она брошена одна, без единого цента, в незнакомом городе…

Согреться не получится. Идет снег. А она в одном платьице. Да и зачем пытаться согреться — сейчас, после нескольких секунд полета в ледяную бездну, она ударится об воду, как о камень, и эта толща грязной воды переломает ей кости. А потом ее легкие наполнятся ледяной, мутной водой скорбной Темзы, которая уже устала принимать в свое лоно всех измученных, обессиленных и преданных… Всех, кто верил в любовь — и кого оглушила горькая правда, когда пелена детских иллюзий была отведена от их глаз беспощадной рукой реальности…

Последняя преграда: ажурные перила моста. Будет очень больно, маленькая моя, но недолго. А потом — наступит сон, который заберет все страдания. Вечный сон, в который можно уйти каждому, у кого кончились силы…

Она взбирается на перила. Боже, как высоко! Она всегда боялась высоты… но это к лучшему… если у нее не хватит сил заставить себя прыгнуть — головокружение сделает все само; вот уже слабеют колени; вот уже непонятно, где небо и где перила, на которых она стоит… Сейчас…

Но чья-то тень ложится сзади! Черная фигура выныривает из тумана; грубые мужские руки вцепляются в Беатрис, и все это сопровождается хриплым возгласом:

— Ага, попалась!

***

Три года спустя после вышеописанных событий, а именно 15 июня 1848 года, мистера Джонсона, скромного жителя деревни Грин Медоуз, оторвал от его мирских занятий бешеный стук медного дверного молотка…

— Мистер Джонсон, откройте! Умоляю, скорее!

Респектабельная дверь английского коттеджа — с резными филенками, обрамленная камнем, с фонариками по бокам от двери — давно не знавала такого натиска.

Хозяин коттеджа, мистер Джонсон — уютный, пухленький человечек — показался на пороге, всем видом своим выражая недоумение.

— Что случилось, мистер Бэзуорт?

— Там, — задыхаясь от волнения, отвечал Лайонел Бэзуорт, — из нашего дома доносятся крики, и я узнал голос моей сестры…

Мистер Джонсон пожал плечами и потрусил следом за молодым человеком.

Коттедж, в котором проживали брат и сестра Бэзуорты, помещался по соседству с коттеджем м-ра Джонсона. Через минуты полторы мужчины добежали до двери — но в этот момент м-р Бэзуорт попятился и боязливо оглянулся на толстячка соседа. Джонсон, пожав плечами, пробормотал: «Все тихо… может, вам померещилось?», затем толкнул дверь, вошел в коттедж, пересек небольшой холл, и…

И тут им открылось ужасное зрелище, и сразу стало очевидно, что ничего не мерещилось, а все было по-настоящему. Посреди комнаты, на ковре, лежало окровавленное тело Глэдис Бэзуорт. Над ним склонился мужчина, который тут же повернулся к вошедшим.

— Какое счастье, что вы пришли, — пробормотал он, — надо позвать полицию…

Мужчине этому на вид было около двадцати шести лет, и он был весьма недурен собой. Со вкусом одетый, в дорогом сюртуке, накрахмаленном галстуке, он был бы воплощением респектабельности, если бы не руки, испачканные кровью. Из соседней комнаты доносился плач маленького ребенка.

— Вы убили мою сестру! — вскричал Бэзуорт. — Сначала вы ее обесчестили, а теперь убили, вы сущий дьявол… Невилл Парсон, вы… убийца!

Лайонел Бэзуорт в гневе был великолепен. Горящие глаза, обличительный гнев, которым горела каждая черточка его красивого лица — все это произвело бы большое впечатление на публику, если бы она тут была…

Означенный Невилл Парсон встал и, стиснув зубы, отвечал по мере сил спокойно:

— Ну, по поводу того, что я ее обесчестил, позвольте заметить, тут кто-то потрудился до меня… и что касается убийства, то же самое…

— Коронер разберется в этом, сэр, — холодно заметил пухленький мистер Джонсон. — И не пытайтесь на нас напасть — мы, двое сильных мужчин, вполне способны постоять за себя…

Парсон кинул им взгляд, полный презрения, и ответил:

— Лучше посмотрите, не бежит ли кто по улице — может, это убегает реальный преступник. Здесь ведь свернуть некуда…

Джонсон и Бэзуорт переглянулись, затем Джонсон быстро вышел.

***

В тот же час того же дня Агнес Мэйси, миловидная девица лет двадцати двух, совершая свою ежедневную прогулку по тихим улочкам деревни Грин Медоуз, обнаружила некое дополнение к пейзажу, которого раньше в ее краях не было — а уж она-то их изучила вдоль и поперек.

Этим дополнением оказалась дама в зеленой накидке, которая сидела за этюдником, и с увлеченным видом рисовала пейзаж: ряд увитых плющом коттеджей. Агнес подошла поближе, стараясь не шуметь — но, видимо, стук каблучков ее-таки выдал, и незнакомка обернулась.

— Прошу меня извинить, — пробормотала Агнес, — мое любопытство порой сильнее меня…

Ответ незнакомки стал неожиданностью, ибо она, прищурившись сначала, вдруг резко подняла брови и воскликнула:

— Агнес? Агнес Мейси?

— Простите, я не припомню…

— Ну как же. Пансион миссис Эддингтон…

— Беатрис?! Бет Эванс? Как ты меня узнала, ведь нам было тогда лет по двенадцать…

— Но, как видишь, я тебя помню… Я помню, как я чуть не попалась тогда с тем сыром, когда решила устроить набег на кладовку… А ты меня не выдала! Таких подруг не забывают!

Они стояли друг напротив друга со смущенным видом, потом протянули друг другу руки и, наконец, обнялись со смехом.

— И давно ты здесь, Агнес?

— Да я тут всю жизнь жила и живу! А ты?

— Приехала из-за болезни мужа. У него тут небольшой домик — он жил в Лимстоке, и там же держал контору; что делать — профессия адвоката заставляет держаться более людных мест. Но теперь, когда он уже не может работать, я продала его контору и перебралась сюда…

— А чем он болен?

— Больное сердце, говорят врачи… И он уже немолод… Ну а ты? Замужем? Есть планы?

Вопрос, самый важный для любой юной девицы, заставил Агнес потупиться, а ее щечки вспыхнули румянцем.

— Да. Его зовут Невил — Невил Парсон. Правда, он еще не сделал мне предложения, но мне кажется…

— У него есть виды на тебя. Ну, это всегда заметно.

— Кстати, как насчет того, чтобы заглянуть к нам сегодня на чай? Я живу в Айви-коттедже. В пять часов. Заодно познакомлю тебя…

— С мистером Невилом Парсоном? Я бы и так пришла, но теперь уж точно!

***

— Итак, мистер как-вас-там, — устало произнес коронер, обращаясь к Невилу Персону, — вы утверждаете, что ни у входа в калитку, ни у входа в дом вы не столкнулись ни с кем подозрительным?

— Вообще ни с кем, — ответил Парсон.

Осмотр места происшествия был уже закончен. Убитая, сестра хозяина по имени Глэдис, 22 лет отроду, лежала недалеко от камина. Роскошные медные волосы ее слиплись от крови. Орудие преступления, а именно кочерга, которой означенную даму били по голове, находилось тут же, на полу.

Коронеру, разумеется, было совершенно все ясно. Согласно показаниям брата убитой, женщина была еще жива, когда он подошел к двери — ведь он слышал крики. Когда же он вернулся, она была уже мертва, а в комнате находился этот Парсон с руками в крови. Добежать до дверей соседнего коттеджа — от силы две минуты, ну три. И обратно столько же. Итого пять-шесть минут.

Теперь думаем, господа: если Парсон невиновен, и пришел уже после убийства… мог ли преступник успеть за эти пять минут и убить, и убежать, да еще и не столкнуться у калитки — или на улице — с этим Парсоном? Вам в это верится? Нет? Вот то-то.

— Мы думали, может преступник затаился, а потом, когда мы вошли в дом, убежал по улице, — вмешался Джонсон, — но я посмотрел, никого не было.

— А зачем вы, мистер как-вас-там, пришли в коттедж мистера Бэзуорта? — обращается коронер к Парсону.

Невил Парсон старался выглядеть спокойным.

— Я пришел проведать ребенка, — отвечал он.

— Какого ребенка?

— Вы могли заметить, сэр, ребёнка в соседней комнате, девочку. Кстати, она плачет, и неплохо бы ее успокоить. Ее зовут Мэри Бэзуорт. Она моя дочь — внебрачная дочь. Я пришел отдать деньги за ее ежемесячное содержание.

— Вы хотите сказать, что убитая вами леди, мисс Глэдис Бэзуорт, была матерью вашего ребенка?

Невил Парсон воздел очи к небесам, но увидел только потолочные балки коттеджа, покрытые черным лаком.

— Я не убивал Глэдис Бэзуорт. Когда я пришел, она была уже мертва.

— Как же вы вошли в дом, если она была мертва? Кто вам открыл?

— Дверь не была заперта. Когда я вошел, я обнаружил тело…

— Это, конечно же, очень похоже на правду, — желчно заметил мистер Безуорт, — если учесть, что когда я подошел к дому, оттуда раздавались ее предсмертные крики!

Коронер величественно подошел в мистеру Парсону, и торжественно произнес:

— Сэр, вы арестованы! Назовите полностью ваше имя!

— Невил Кристофер Реджинальд Парсон.

Величие с коронера как ветром сдуло.

— Вы что же, — неуверенно пробормотал он, — родственник… того самого?!

— Да, — холодно отвечал мистер Парсон, — как вы изволили выразиться, я родственник «того самого».

***

В пять часов на лужайке перед Айви-коттеджем было накрыто все для файф-о-клока. На кружевной скатерти расставлены прелестные фарфоровые чашечки, нарезан ломтиками фунтовый кекс, изящные вазочки с лимонными пирожными радовали глаз. Надо ли говорить, что сама лужайка, тщательно подстриженная, находилась в обрамлении рододендронов, пионов и люпинов. В довершении картины, ножки столика, а также садовых креслиц были одеты в бархатные юбочки; вы спросите, зачем? Как — зачем?! Это же ножки!!! А ножки надобно скрывать, дабы не взыграло в ком-нибудь осознание эротического подтекста такой нескромности, как ножка! И да, если кто не в курсе, то просьба за столом «передайте, плиз, куриную ножку» — звучит в викторианской Англии крайне неприлично; так что, садясь за стол в благовоспитанном обществе, имейте в виду. Впрочем, сегодня за столом пьют только чай с кексом…

Агнес очень мило выглядит в своем вышитом муслиновом платье, жемчужных сережках и с новой, тщательной, очень тщательной прической. Она водит пальчиком по прохладному льняному полотну скатерти — и нервно оглядывается по сторонам. Вот и Беатрис; для нее у Агнес припасены самые милые приветствия, но она ждет кое-кого еще…

Тетушка Софи (миниатюрная старая дева), тетушка Агата (ее сестра, весьма крупная дама), кузина Оливия (дочь тети Агаты, рослая девица в золотом пенсне) и ее поклонник — пухленький мистер Феннел — любезно приняли старинную подругу «нашей дорогой Агнес», но когда все расселись, Агнес обвела стол недоуменным взором.

— А почему же нет еще одной чашки, тетя Софи? Разве мы не ждем в гости мистера Парсона?

Ответом ей было дружное шиканье, как будто она задела крайне неприличную тему. Обведя изумленным взглядом тетушек и кузину, Агнес возмутилась:

— Да скажите же мне, наконец, что произошло!

— Вы извините, — пробормотала тетушка Агата, причем лицо ее пошло пятнами, — наша племянница просто не в курсе…

И она посмотрела на Беатрис виноватым взглядом.

— Но если человек чего-то не знает, в чем его винить? Я тоже не знаю, кто такой мистер Парсон и почему его не будет к чаю, но не считаю себя в этом виноватой, — заметила Беатрис.

Обе тетушки склонились вперед и выдохнули зловещим шепотом:

— Он арестован сегодня! По обвинению в убийстве!

— И подумать только — мы принимали его в нашем доме, и даже не могли представить, — провозгласила Оливия, чопорно поджав губки.

— И даже, — тетушка София оглянулась на сестру и племянниц с видом почти виноватым, — мне казалось, что у него есть виды насчет Агнес…

— Какой ужас! — замогильным голосом простонала Оливия.

— Да что за нелепость, — только и могла прошептать Агнес.

— А кого он убил? — полюбопытствовала Беатрис, которую вся эта история, ее не касавшаяся, скорее заинтриговала.

И на нее обрушились душераздирающие подробности. Этот Парсон, каков притворщик! Изображал из себя такого душку, а сам имел… тсссс, это вам на ушко… любовницу и внебрачного ребенка, и теперь он эту любовницу убил, какой кошмар.

Шепот «на ушко» был слышен, по крайней мере, всем присутствующим за столом, а возможно, и обитателям соседних коттеджей.

— Зачем же ему понадобилось ее убивать? — невинно поинтересовалась Беатрис.

Вопрос повис в воздухе. Агнес обвела глазами общество: скорбно-великопостные лица тетушек и кузины, удивленное личико Беатрис и ошеломленная физиономия мистера Феннела, который так и замер с приоткрытым ртом.

— Ну, вы же знаете этих светских мужчин, милочка, — глубокомысленно, наконец, высказала свое мнение тетушка София, — от них всего жди… Агнес, дорогая, а почему ты не пьешь чай? Ты даже не попробовала. Вот, возьми кусочек вишневого пирога, сегодня он восхитителен…

Агнес откусила кусок пирога, долго жевала его, не чувствуя вкуса и запаха. Затем глотнула чаю. Глаза ее рассматривали одну и ту же вязаную розетку на скатерти.

— А откуда вам все это известно, тетушка Софи? — наконец произнесла она, когда ей удалось проглотить кусок пирога, который до этого упорно застревал у нее в горле.

— Ну так как же… все говорят…

— Он что — в тюрьме?

— Да что ты так интересуешься этим гадким человеком, — возмутилась кузина Оливия, — мы вообще должны забыть его имя…

— Так где он? — глаза Агнес потемнели.

— Под домашним арестом. Принимая во внимание его положение в обществе, коронер распорядился именно так…

***

Скромная девичья кровать под балдахином из нежной кисеи; вышитые филейным орнаментом подушки. Лунный свет рисует на полу скромной комнатки узор из теней переплетенных ветвей и листьев. Но сон нейдет к Агнес; ворочаясь на постели, она сминает ее всю; затем садится на кровати, зажигает свечу и смотрит в окно, где над миром плывет равнодушная золотистая луна.

— Нет, это было бы жуткой глупостью, — бормочет Агнес, — не дура же я совсем… А — черт возьми! Все-таки дура. И терять мне уже нечего…

Терять ей, действительно, было нечего, и она это осознавала в полной мере. Не часто в Англии конца 19 века выпадает девице такое счастье, как иметь поклонника. Причем поклонника богатого, молодого, недурного собой! Такой шанс упускать нельзя! Ведь надеяться, что завтра, откуда ни возьмись, вынырнет из ниоткуда еще один перспективный поклонник — верх легкомыслия. Поклонник вполне может оказаться в жизни девушки первым и последним, и упускать шанс всей своей жизни?! Агнес не настолько беспечна! Добавьте еще и такую мелочь, что Агнес и вправду влюблена. Что не отменяет практических соображений.

— В охоте на мужа нет никаких правил, — бормочет она, надевая самое темное платье из всех, что может найти в шкафу. — Все средства хороши, лишь бы трофей был добыт живьем.

Она приподнимает подъемное окно, выбирается через него в сад, нащупывает свой путь сквозь темноту, сквозь мокрые листья, полные росы. И тут, положив руки на влажный холодный металл кованой садовой калитки, она останавливается. Холод металлических прутьев словно пробирается внутрь нее, аж до сердца…

— Надо вернуться. Что он обо мне подумает? Только не это… Только не он… Пусть весь мир меня осудит, но только не он!

Она приказывает себе собраться с мыслями. Альтернатива такова: либо Парсон будет осужден, и, отправляясь в тюремную камеру, будет считать ее, Агнес, безупречной леди — либо она спасет его, а он… а он будет считать ее невоспитанной дурой… Но если он настолько глуп, что не оценит ее благородного порыва спасти его, то будет недостоин того, чтобы она переживала о его мнении! И Агнес решительно отодвигает тяжелый, звонкий засов калитки…