Персональный миф. Психология в действии

Вера Авалиани, 2017

Всё ещё красивая женщина средних лет пытается в романе психологически протестировать события своей личной жизни, любви и сексуальных контактов и для вычитки нанимает студента литературного института. Ей хочется сосредоточенно поработать в своём домике у моря, но тут события начинают развиваться так бурно, будто все психодрамы и даже убийство случаются вновь и вновь в режиме быстрой перемотки.

Глава седьмая

Макар тоже думал об Ирине. Её глаза его вчера просто заколдовали. Все оттенки грозового неба переливались в них, словно освещённые всполохами света. И это враньё Карену на тему того, что они вместе уже двадцать пять лет, неожиданно ему понравилось. Но… он себя знал. Ирина на много его старше, хоть и есть в ней что-то неизбывно молодое и стильное. Но за время после развода он же перебрал целый полк красоток. И каждый раз возбуждение от прикосновения к юному телу — даже и уже изрядно развращённому, вызывало в нём радость жизни и восторг победы — помимо всего прочего. И вряд ли он устоит, если случай подвернётся снова. Вот если б Ирина оказалась не ревнива… Тогда можно было бы не отказывать себе ни в чём.

Макар арендовал машину, как только Карен повёз его в город на своей. Они долго и муторно оформляли куплю-продажу. Карен за мебель заломил несусветную сумму, но Макар торговался всерьёз и порешили на сумме разумной.

Когда в банке Макар перевёл на счёт Карена деньги, мужчины, измотанные сидением в очередях и хождениями по инстанциям, буквально ввалились в ресторан.

— Нам много мяса и чая, и также литр воды, — сделал Макар заказ мрачной сорокалетней официантке.

— А выпить?! — возмутился Карен.

— Дома допьём твой восхитительный коньяк. Мы ведь теперь оба за рулём.

— Неправильную ты машину выбрал. Слишком красивую. Уведут! Вот и жену ты оторвал такую же…

— Ты на чужой каравай рот не разевай, — строго сказал Макар.

— Была бы она как каравай, так подавись ты сам ею. А она… гитара с грудью.

— Гитара с грудью, — Макар захохотал так, что скатилась со стола бутылка с водой, которую только что поставила на стол официантка.

— Ну а жена у тебя на кого похожа? Толстая, что ли.

— Худая. Но худая корова — всё равно не газель. Раньше, пока она не начала себя и меня голодом морить, у неё попа и грудь были. А теперь грудь стекла, как слёзы, попа — костистая. Задурили бабам головы этими девяносто-шестьдесят-девяносто. А у твоей — грудь красивая, ноги рекламные. Слушай, ты её бросить не собираешься? — В голосе Карена звучала искренняя надежда. И от этого нежелание жениться на Ирине у Макара снова пошатнулось.

«Вечером проверю её на ревность», — подумал он решительно.

— Карен, где тут у вас ночной клуб поблизости?

— Тут нет, но до Сочи недалеко. Там их полно. Отметить там собираетесь? Может, я присоединюсь?

— Ага, чтобы жену мою лапать — я тебе так отмечу на всё лицо, а то и тело…

— Ладно, понял — не дурак, — Карен обречённо вздохнул. И посмотрел на официантку голодным взглядом.

— Ещё раз пройдёшь тут без нашей еды — кусок попы у тебя откушу, — сказал он раздражённо женщине.

Та хотела что-то ответить, но ушла на кухню.

— Твоё сырое мясо, — ехидно шваркнула она на стол бифштекс с избытком крови. А бефстроганов Макара оказался хорошо прожаренным.

— Любят тебя женщины, — позавидовал Карен.

— А тебя — нет? — удивился Макар.

— Меня любят тоже. Но реже, — приободрился мужик. И оба накинулись на мясо с аппетитом изголодавшихся неандертальцев. А для Олега и Ирины тем временем настало время поработать над книгой. Олег хотел позвать слушать и Аню. Но та пошла укладывать ребёнка и уснула рядом с ним. Олег увидел, что малыш во сне откатился к краю кровати и его головёнка покоится в ограждении из москитной сетки. Он умилённо сфотографировал эту сцену. Прекрасная, вся сияющая очень белой гладкой кожей с распустившимися волнами чёрными волосами и рядом смешной мальчишка с торчащим светлым чубиком. Так похожий на его собственные детские фото.

Он вернулся в беседку и показал Ирине это чудесное фото на дисплее. Видно было плохо — даже в тени беседки экран аппарата отсвечивал и бликовал.

— Надеюсь, ты переложил Ваньку ближе к матери? — торопливо сказала Ирина. — А то его голова уже свисает. Лежит в сетке, как футбольный мяч.

Олег виновато помчался обратно. Очевидно, отцовские инстинкты в нём пока не развились. А вот основной инстинкт так и бушевал. Ночь им с Анной предстояла бурная. Сладкая и горькая. Главное, чтобы никто из них не взялся вспоминать разрыв…

Олег вернулся, взял ноутбук на колени, потом пересел в самую тень, чтобы лучше видеть свет. И начал читать с того места, где остановился, казалось бы, целую вечность назад. Надо же, наверное, хороший психолог Ирина, раз предсказала, что отец вернёт ему Аню. Да ещё и с его ребёнком в придачу. Кто бы мог ожидать такого благородства от эгоиста и бабника!

В книге Ирины всё ещё шла речь об её детстве. Как бы она ни разоблачала фрейдизм, как основанный на одном-единственном факте, а всё же видит в этом времени фундамент всех последующих чувств и поступков.

Отрывок так и начинался.

«Мне многие говорят, что я знаю мужчин. Как всякое категорическое утверждение это не может быть верным. Конечно, я разбираюсь в людях лучше именно потому, что они меня интересовали больше всего. Глупо играть в компьютерные игры, когда вокруг столько непостижимых характеров, создающих непреодолимые часто преграды. Впрочем, не об этом сейчас речь. Я знакома-то за всю жизнь лично была, может, с тысячей-двумя особей мужского пола. Да и то не близко. У меня побывало в постели «двенадцать апостолов» моей сексуальной жизни, да и то двое по одному разу. С остальными я только общалась, писала о них или о событиях с их участием, снимала телерепортажи, которые их разоблачали. И всегда и все они закидывали удочку на предмет — можно ли её поиметь. Просто хочу сказать, что по прошествии стольких лет я вычленила в тактике и стратегии мужского соблазнения нашей сестры всего три тактики. И узнала я обо всех трёх в шесть лет. Когда после смерти отца и лечения в больнице меня отправили в санаторий «Весновка» на поправку здоровья. Там, на огромной террасе старинного дворянского дома, опоясывающей его со всех сторон, мы спали ночью всем скопом на свежем воздухе. А отдыхало нас тогда в этом детском санатории человек семьдесят».

Олег прервался на секунду и скептически посмотрел на Ирину:

— Вы что, в шесть лет умели считать? Откуда цифра в воспоминаниях о детстве.

Ирина задумалась.

— Ты прав. Тогда я считать не умела. Просто в этом санатории я отдыхала каждое лето с шести до четырнадцати лет. Так что узнала, сколько нас там, позже.

— Но это разрушает доверие к воспоминаниям, — Олег настаивал на своём.

— Ты прав. Убери цифру, сотри этот кусок текста.

Олег удовлетворённо хмыкнул — ещё бы, он «пригодился». И стал читать дальше. Уже кому как не ему были интересны способы обольщения! Ведь он трижды проиграл своему многоопытному отцу.

«Итак, кроватки стоят почти впритык. На соседней с моей железной койкой лежит мальчик лет пяти. Я не могу заснуть — тяжело на душе. Тело болит. Душа мается от какого-то космического одиночества. Папы больше нет. Маму с тех пор я вижу по разу в неделю — на родительские дни в больнице и тут теперь, в санатории. Вокруг очень красивый сад, полный высоченных кустов жасмина и сирени — они цветут и благоухают. На террасе полумрак. Полнолуние. Луна — как огромный глаз неба, думаю я. И вдруг слышу, что мальчик на соседней кровати начинает во сне всхлипывать в тон моим мыслям. Я погладила его по руке, чтобы он проснулся и понял, что в действительности всё лучше, чем во сне. Он открыл глаза и резким тоном выговорил мне шёпотом:

— Зачем ты меня разбудила?!

Я оторопела от такого тона.

— Ты плакал, я тебя погладила по руке.

— Гладь теперь долго, — требовательно сказал он.

— Не буду, — обрубила я и повернулась на другой бок.

— Будешь, иначе я медсестре пожалуюсь, — уже почти жалобно сказал малыш.

Не столько угроза, сколько собственное чувство вины и сожаление, что вмешалась в процесс без его просьбы, заставили меня повернуться, и я стала гладить его руку, ладошку, запястье двумя пальцами. От его руки в мою пошли какие-то токи и разряды. Тогда любовных романов я ещё не читала и не знала, что это и есть та самая «искра», которая пробежала.

— Голову гладь, — странным голосом сказал малыш и, буквально перевесившись через узкий проход между кроватями и положив голову на мою подушку, не то приказал, не то попросил он. Я погладила голову и в какой-то из разов погладила по уху. Мальчик весь напрягся, подобрался, часто задышал.

— Гладь уши, — буквально взмолился он. — Я к тебе сейчас перелезу.

— Ну уж нет, лезь обратно в свою койку, а то я сейчас медсестру позову, — отбрила его я. Он неохотно перелез. Я повернулась на другой бок и заснула.

Утром пацан подошёл ко мне и протянул конфету.

— Ну погладь мне уши, а?

— Не буду. — Но конфету взяла.

— Я буду давать тебе в день по четыре конфеты. А ты мне ночью уши гладить будешь. Всегда.

Вот такой миф из жизни. В нём присутствуют все с тех пор задействованные другими особями противоположного пола приёмы: разжалобить, угрожать чем-то в случае неповиновения, заразить своей страстью, предложить конфеты и прочие блага. И в последнюю очередь пообещать, что будут рядом всегда, каждую ночь твоей жизни. Впрочем, «всегда» для мужчин обычно имеет определённые временные границы. В данном случае срок был явно ограничен пребыванием в санатории летом».

Олег оторвал глаза от текста.

— Не могу припомнить, чтобы я кого-то пытался разжалобить, — хорохорился Олег.

— Значит, ты этого не помнишь за давностью лет. После пяти-шести лет каждый уже выбирает для дальнейшего использования ту тактику, которую выбрал, перебрав в детстве все остальные, — шутливым тоном сказала Ирина.

— Можно я сейчас отвлекусь и на эту тему вспомню что-нибудь о себе, а?

— Конечно. Ведь именно для этого я пишу свою книгу. Чтобы все разбирались в своих жизнях, читая о моей.

Впрочем, Олег не убрал руки с клавиатуры.

— Я своей первой девочке в первом классе сначала предлагал списывать у меня математику, потом просил её отряхнуть мне волосы — специально совал голову в куст, чтобы она меня по голове гладила. Но она и так соглашалась, так что угрожать чем-то или подкупать её не пришлось.

— Уверена, если ты пороешься в более поздних воспоминаниях, в старших классах, когда уже были позывы к сексу, ты был готов на то и другое.

— Всё-таки не угрожал… — задумчивым тоном сказал он. — Разве что тем, что не буду больше с ней встречаться, если она не даст… ну…

— Поняла, не маленькая. Ты действовал методом пряника, употребляя как орудие наказания — кнут.

— Я подарки или другие блага не обещал за секс.

— Тогда купленный теперь дом — это первое использование обольщения, да и то за тебя его применил папаша.

Олег как-то всем лицом передернулся.

— Думаете, она спит со мной за то, чтобы жить в этом доме у моря?

— Она занимается с тобой любовью, чтобы загладить вину, получить стабильность и достаток. Получить статус замужней женщины. И вообще ей нравится секс.

— Но любви ко мне у неё нет.

— Нет. Иначе бы она не могла бы так долго не появляться в твоей жизни. Она искала любви. Но не нашла. А с тобой ей будет хорошо, а ты сможешь воспитывать сам своего сына. Брак ведь это всегда во все времена — экономической соглашение. Пакт о взаимопомощи. И от отца твоего она хотела не любви.

— Ну вы откуда всё знаете! — взорвался Олег.

— Я всё это пережила в третьем браке — желание устроиться, иметь стабильность, регулярный секс, партнера для путешествий и экскурсий.

— И разошлись?

— Ну, у нас не было общих детей. К тому же и секс был… не очень. Там в книге дальше я анализирую как раз результативность брака по расчёту на своём примере.

— Но Анька меня хочет, проглотить готова!

— Кто спорит? У неё не было ни одного акта три года. Так не разочаруй её сегодня ночью.

— Но надо ли начинать снова, если она меня не любит?

— А ты готов уйти, выпустить Ваньку из рук, не погрузиться в её тело, не попытаться прорваться в душу?

— Нет, не готов.

Тогда продолжим читать книгу. И вообще не считай некоторые мотивы основными, а другие — не важными. Чувства, как музыка, складываются из всех звуков, мыслей, запахов, прикосновений, а не из выборочных. Все они — правда. И знаков плюс или минус на них изначально не стоит. Пока чувства не проявляются в поступках. Иными словами, у тебя в голове предложение без знаков препинания. Идёт строка, и от того, где ты поставить запятую, тире, восклицательный знак и точку, и зависит смысл всего.

— А, читал про фразу: «Казнить нельзя, помиловать». Или — «Казнить, нельзя помиловать», — горько усмехнулся Олег.

— Так что просто для себя расставь знаки препинания: «Простить, нельзя казнить» или «Простить нельзя, казнить» и мстить ей своими изменами всю семейную жизнь, видимо, недолгую.

— Хорошо, продолжим? — Голос Олега оставался рассеянным в начале чтения. Но после первой же фразы голос стал удивлённым.

«В том же санатории началась и моя карьера на сцене. Там была массовиком-затейником пожилая женщина — в то время ей уже было за шестьдесят. Но её чёрные кудряшки волос, как бы обведённые каждый полукругом седины, её стройная фигура и фантастической красоты оленьи глаза и сухие, прорисованные, как на картине об испанках, ноги, отбивающие ритм фламенко, были фантастическими. Она учила нас танцевать испанские танцы. И особенно это захватило меня. В шесть лет — взмахи юбок, пульсирующий ритм кастаньет, похожий на стук каблуков и цокот копыт. Меня всё это просто покорило. Это был вихрь, который унёс моё сердце. Если бы не наши театральные постановки летом, которые постепенно доверили режиссировать уже лет в десять мне, — я бы не прикипела душой к театру на всю жизнь. А мечта о сцене и привела меня в конце концов к выздоровлению. Каких только ролей я ни сыграла. Воистину, быть примой в детстве куда приятнее, чем во взрослом возрасте — и зрители искренне восхищаются, и коллеги сильнее и более открыто завидуют. И самооценка становится потом непоколебимой.

Конец ознакомительного фрагмента.