Симфония ре минор

Венер Мавлетов

История трёх женщин, трёх подруг. Одна утратила любовь, другая сохранила, а третья нашла. А почему случилось то, что случилось? Существует ли судьба? А если существует, что она собой представляет? На все эти вопросы будут даны ответы. И почему роман назван «Симфония ре минор». Ответ уже дан в предисловии.

Глава 3

Весь день Иван провёл в подвале, потому что там располагалась изостудия. Она состояла из двух больших комнат и двух маленьких кладовок для реквизита и материалов. Возле окон стояли мольберты, столы с натюрмортами. Начинающие юные художники старательно рисовали карандашами кувшины и яблоки, а те, кто постарше, трудились над акварелями, писали уже красками.

Иван ходил между своими учениками и объяснял, как правильно расположить предметы на листе, как проверить пропорции, как наносить краски. Кого-то хвалил, кого-то приобадривал, мол, не сразу Москва строилась, всё, что нужно, так упорно работать, делать зарисовки деревьев, домашних животных, людей, научиться выделять главное, отбрасывать детали.

День пролетел, как всегда, незаметно. Иван вышел на улицу, которая встретила его жарой, красками, запахами и звуками. Для Ивана мир всегда был полон звуков. И вот сейчас, выйдя на улицу, он прочувствовал все многоголосие весенней улицы. В музыке — это называется полифонией, то есть одновременным, совместным звучанием многих голосов. Многоголосие мира — это и многомыслие. У каждой мысли — свой голос и своё чувство. Иван чувствовал себя уверенно в условиях многомыслия. Когда он неожиданно для всех бросил музыкальное училище, чтобы поступить в художественное, то сколько бы его ни убеждали родители, любимая бабушка, он стоял на своем. Родители были в отчаянии от его упрямства. Бабушка их успокаивала: «Поперечный с таким характером не пропадет». Поперечным она называла своего внука.

Жил Ваня в престижном доме в центре города. Дом был необычным, выстроенным в форме буквы «П». Одним своим фасадом он выходил на пешеходную улицу, вымощенную серой и красной плиткой, с невысокими двойными фонарями. По другую сторону улицы был медицинский институт, поэтому улица всегда была полна народа. Другим фасадом дом выходил на центральную городскую библиотеку, а третьим — на тихую улицу, на которой не было никаких жилых зданий, а только административные здания. Внутренний дворик был отделен от улицы ажурной чугунной оградой, а на другой стороне улицы раскинулся городской парк. Однокомнатная квартира в этом престижном доме досталась Ване в наследство от любимой бабушки.

Иван уж дошел до своего подъезда, но тут на его пути возникло препятствие в виде соседа по лестничной площадке. Евгений Петрович садился в свое серебристое японское чудо огромных размеров, но увидев Ивана, приостановил процесс перемещения себя в автомобиль.

— Привет, горемыка, — поприветствовал он Ивана. — Какие несчастья сегодня надыбил?

— Вынужден вас огорчить, — как всегда вежливо ответил Иван. — Сегодня ничего не случилось.

— Вот ведь невезуха! — рассмеялся Евгений Петрович, довольный своей шуткой.

— Однако узнал о существовании закона компенсации, — прервал смех соседа незнакомым словом Иван.

— Что это еще за закон такой? — насторожился Евгений Петрович.

— Если убудет в одном месте, то непременно прибудет в другом, — изложил Иван суть закона.

— У меня не убудет! — гордо и хвастливо заявил Евгений Петрович. — Я — хваткий. Слушай, Ваня, а ведь у меня к тебе дело.

— Какое?

— Продай мне свою квартиру.

— Вы же втроем живете в трехкомнатной квартире. Неужели места не хватает?

— Мне хочется иметь собственный кабинет. Твоя однокомнатная квартира для этой цели идеально подойдет.

— Нет, — отказался Иван.

— Ну я и не ожидал, что ты сразу согласишься. Подумай, я тебе дам хорошую цену. Купишь себе и квартиру, и мастерскую.

— Спасибо, но нет.

— И всё же подумай, — оставил последнее слово за собой Евгений Петрович, затем сел в свое японское чудо, чуть слышно заурчал могучий мотор и автомобиль мягко тронулся со своего места.

Иван продолжил свой путь домой, но, видно, у жизни были сегодня другие планы. На лестничной площадке его поджидал соседка Анна Игнатьевна, которая жила этажом ниже.

— Здравствуй, Иван, зайди ко мне, — сказала она.

— Что случилось, Анна Игнатьевна? — спросил Иван.

— Скорее не случилось, — ответила она. — Сын с внучкой должен был приехать, но не приехал, а я наготовила всего. Его любимый борщ сварила, да ещё много чего наготовила. Не пропадать же еде.

Анна Игнатьевна была человеком прямым, откровенным и прекрасно готовила.

— Не пропадать, — согласился Иван.

Он помыл руки в ванной и прошёл в кухню. Где на столе уже дымилась огромная тарелка борща, издающая неописуемый аромат.

— Царская еда! — воскликнул Иван.

— Ты же ещё не попробовал.

— Предчувствую, — сказал Иван.

Анна Игнатьевна достала из холодильника бутылку водки, а из шкафчика стопки, наполнила их.

— Для аппетита, — сказала она.

Иван уже знал, что раз Анна Игнатьевна пьет водку, значит, у неё неприятности. И отказаться, значит, обидеть гостеприимную соседку. И хоть он не переносил водку, всё же выпил за здоровье Анны Игнатьевны.

Выпили. Иван взял ложку и поискал взглядом на столе хлеб.

Анна Игнатьевна указала ему на тарелку с румяными беляшами.

— Вместо хлеба — беляши, — сказала Анна Игнатьевна. — Тоже хлеб, но с мясом.

Иван взял беляш, откусил кусочек и зачерпнул ложкой борща.

— Пиршество вкуса, — сказал он Анне Игнатьевне.

— Хороший человек ты, Иван, — сказала Анна Игнатьевна, — только жениться тебе надо.

— А зачем? — спросил Иван.

— Неженатый мужчина живет без смысла жизни, — ответила соседка.

— Вот даже как! — удивился Иван. — Тогда непременно женюсь, как только встречу поразительную девушку.

— Какую? Какую?

— Поразительную, чтобы в самое сердце разила и наповал.

— Если выпить, то все девушки становятся поразительными, — сказала Анна Игнатьевна и вновь наполнила стопки.

— Можно я выпью только половинку? — попросил разрешения Иван.

— Участвуй, — царственно разрешила соседка.

Выпили. Соседка до дна, а Иван сделал лишь небольшой глоток.

— Ну вот, наконец-то теплота пошла по телу, — сказала Анна Игнатьевна, прислушавшись к себе.

— У меня тоже, — заметил Иван.

— А если не встретишь поразительную девушку, что будешь делать? — вернулась к прежнему разговору соседка.

— Уже встретил, — сказал Иван. — Правда, только во сне.

— Быть может, сон в руку, — предположила Анна Игнатьевна.

— Может, — согласился Иван.

— Сон расскажи, — попросила Анна Игнатьевна, — а я тебе точно скажу, сбудется он или нет.

И Иван стал рассказывать свой сон.

— Приснилось мне, что еду я куда-то на трамвае. Долго еду, весь город проехал до самой конечной остановки. Вышел из трамвая и сразу оказался возле самого настоящего терема, выстроенного из тепло-жёлтых бревен. Толкнул калитку и пошел по гравийной дорожке к терему. А вокруг огромные ели растут, сказочно красивые. Подошёл к терему, поднялся по ступенькам крыльца, открыл дверь и оказался в большой светлой комнате. Смотрю, на диванчике необыкновенно красивая девушка сидит. Скользнула по мне равнодушным взглядом и отвернулась. Сел я рядом с нею и прямо чувствую, как тепло от неё ко мне идёт. Голову ломаю, что ей сказать, чтобы собой заинтересовать. В этот момент другая дверь в комнате открывается, а оттуда выскакивает Чёрный человек.

— Негр что ли? — спросила Анна Игнатьевна.

— Нет, впечатление такое произвел, наверное от того, что во всё чёрное был одет. Размахивает руками, что-то бубнит себе под нос. Нас не замечая, прошёл к выходу и тут обернулся и посмотрел на меня. Смотрю, а это наш Евгений Петрович. «Он-то что тут делает? А я-то что тут делаю?» — спрашиваю сам себя. Пока сам себе вопросы задавал, девушка вошла туда, откуда Евгений Петрович выскочил. Дверь плотно закрыла. И тут слышу громовой голос: «Где твой хвостик и рожки? Что же ты наследственное прячешь? Предков стыдишься?» Думаю: «Она же девушка, почему у неё должны быть хвост и рожки?» А девушка тихим голоском отвечает: «Не стыжусь! Не проявляется». Дверь ведь закрыта, а всё слышу. И тут понимаю, что я же сплю.

— И проснулся на самом интересном месте? — спросила Анна Игнатьевна.

— Нет, не проснулся, но уже понимал, что сплю, а всё это мне снится. Обладатель громового голоса ворчливо так говорит девушке:

— С этим после разберемся, а чего ко мне-то пришла? Я ведь не звал тебя?

— Несчастная я, — отвечает девушка.

— А ты думала, что достаточно быть красивой, научиться ходить на высоких и тонких каблуках, да в красивых платьях и счастье тебе само привалит? — смеется хозяин терема.

— Но я ведь так хожу, как еще никому не удавалось! — упорствует девушка.

— Так чего ко мне пришла? — рассердился её собеседник.

— Счастья хочется, — чуть не плача говорит девушка.

— На перевоспитание согласна? — смягчился хозяин.

— На все, что угодно, — молит о помощи девушка.

— Тогда вот что. Пойдешь работать в детский сад, дите родишь. Мужа я тебя подберу. Жизнь будет тяжелая, иногда на хлеб не будет хватать, но счастье гарантирую. И бонус будет.

— Какой? — живо заинтересовалась девушка.

— Проявится в тебе загадочность женской души, которой так красоте твоей не достает.

И тут настала полная тишина. Сижу, жду, когда девушка выйдет, а я всё нет и нет. И вдруг слышу:

— Теперь и ты заходи, горемыка!

Захожу и вижу: сидит за огромным столом Федор Михайлович Достоевский. Крутит в руках обыкновенную шариковую ручку и внимательно меня разглядывает. А я смотрю, в красном углу висит образ, но вместо святого изображен автомат Калашникова, только вот свечка под образом не горит.

— Нравится? — заметив, куда устремлен мой взгляд, спрашивает Федор Михайлович.

— Необычно! — отвечаю, чтобы ненароком что лишнее сказать.

— А смысл постигаешь? — спрашивает Федор Михайлович.

— Нет! — отвечаю.

— Сие есть истина бытия, самое его зерно, — делает мне намек Федор Михайлович.

— Все равно смысла не постигаю, — качаю я головы.

— Это то, что мы находим в конце поисков правды! — объясняет мне Достоевский. — Сколько правды не ищи, не найдешь. Ложь найдешь, раскопаешь, а там крохотное такое маковое зерно правды. Хорошая ложь должна быть на дрожжах правды замешана. Тогда и будет она пышная, красивая и неопровержимая. Для Лжи что самое главное? Чтобы ее опровергнуть не могли.

— Ложь почувствовать можно, — решился я на возражение.

— Хорошо сказал, — повеселел Федор Михайлович, — только люди ни чувствовать, ни мыслить толком не умеют. Им нужны простые до примитивности мысли и чувства, вот как автомат Калашникова. Автомат Калашникова и есть зернышко правда. Им прогресс человечества вершится. Простой и внятный образ Насилия. А другой глубинный смысл видишь?

— Нет, — отвечаю, — не вижу.

— Молод еще, — вздыхает Федор Михайлович. — Мудрость она с годами приходит. Как говорил мой друг Гегель: «Сова Афины вылетает в сумерки». Перед тобой, Иван, — Вечная Благодать. Вечную Благодать может дать или Бог, или автомат Калашникова, за то его и ценят. В смысле, автомат. У него преимущества есть перед Богом. Действует не чудесным образом, а грубо материальным, а, следовательно, более эффективным способом. Хочешь, Иван, Вечной Благодати?

— Молод еще я, — деликатно отказываюсь.

Посмотрел на меня Федор Михайлович и говорит:

— Есть в тебе искра, божий дар, суть и стержень наличествуют.

Ручка тут в его руке вдруг превратилась в бильярдный кий, которым он меня крепко треснул по голове, аж искры из глаз посыпались.

— Все! — говорит Федор Михайлович. — Я в тебе искру в пламя обратил. Теперь тебе нужна та, которая этот огонь жизни будет поддерживать. Чара, пойди-ка сюда.

И тут в комнату вошла она — недостающий фрагмент головоломки.

— Какой ещё головоломки? — не поняла Анна Игнатьевна.

— Жизнь человеческая, Анна Игнатьевна, — ответил Иван, — настоящая головоломка: необходимо собрать картину из множества хаотичных фрагментов. Когда все фрагменты сложатся в одну целостную картину, тогда и счастье приходит. Только я эту девушку увидел, то сразу понял, что она и есть недостающий фрагмент картины.

— Вот с ней никогда огонь в тебе не погаснет, — говорит Федор Михайлович. — Нравится она тебе?

Онемел я тут, ничего сказать не могу, только головой киваю.

— Чара, скажи мне, что ты больше всего на свете любишь? — спрашивает её Федор Михайлович.

Закраснелась тут Чара, но ответила честно:

— Мужчин люблю.

— А ты, Ваня, кого любишь? — уже меня спрашивает.

— Чару люблю, больше жизни, — само собой вырвалось.

Только сказал я это, как Чара исчезла, прямо в воздухе растворилась.

— Она исчезла, — кричу.

— Ну да, — говорит Федор Михайлович, — исчезла, чтобы в жизни с тобой встретиться. Ведь ты сейчас спишь, вот проснёшься и встретишь её.

И вот тут-то я окончательно проснулся.

— Ох и выдумщик ты, Ваня, — сказала Анна Игнатьевна, — неужто и впрямь все это тебе приснилось.

— Ничего не выдумываю, — заверил её Ваня. — Действительно, всё приснилось. Малость чего добавил, но лишь в деталях.

— Хорошему человеку и хорошие сны снятся, — задумчиво проговорила Анна Игнатьевна. — Непременно сон твой сбудется.

Тут Анна Игнатьевна заметила, что за своим рассказом Иван борщ съел.

— Ещё борща будешь? — спросила она.

— Больше съесть не смогу, — отказался Иван.

— А чаю с медком? — предложила соседка.

— Места пока нет, — снова отказался Иван и добавил: — Я, пожалуй, пойду.

— Да, иди, — согласилась Анна Игнатьевна.

Соседка встала, взяла тарелку с беляшами со стола, накрыла её салфеткой и подала её Ивану.

— Вот возьми, попьешь позже чаю с беляшами.

— Да что вы, Анна Игнатьевна, много это, — стал отказываться Иван.

— Бери, бери, у тебя организм молодой, к вечеру проголодаешься.

— Ой спасибо, Анна Игнатьевна, — искренне поблагодарил соседку Иван.

Анна Игнатьевна с какой-то грустью посмотрела на Ивана и вдруг сказала:

— Насчет того, что мудрость лишь в старости приходит, правильно твой Гегель сказал. А самое печальное в том, что эта мудрость приходит лишь для того, чтобы показать человеку, что всю жизнь человек плутал меж трех сосен. Поздно вы, мужчины, взрослеете. Поздно к вам мудрость приходит. Вот жду, когда к моему сыну эта самая мудрость придет, не знаю, дождусь ли.

— Анна Игнатьевна, обязательно к нему мудрость придет, — подбодрил соседку Иван. — Разговорились мы с ним как-то раз, все он понимает, да и характером в вас пошел: добрый, отзывчивый.

Соседка улыбнулась.

— Знаю, не утешай, все равно переживать буду. Ладно уж иди.

— Доброго вам вечера, Анна Игнатьевна, — сказал Иван.

— И тебе доброго, — ответила соседка.