Четыре Евы. Связь поколений

Веера Хелена Рейникайнен, 2023

Прежде чем вы начнёте читать первую часть книги «Четыре Евы», хочу сказать, что рассказ мой построен на воспоминаниях о реальных событиях. Если вы спросите меня, почему я решила предложить вашему вниманию такое объёмное повествование, отвечу так: «В последние годы решение написать эту книгу стало для меня буквально навязчивой идеей, непреодолимым желанием, потребностью всего моего существа. Захотелосьподелиться со всеми не только мыслями о пережитом, но и предостеречь всех, особенно женщин, от ошибок фатальных, непростительных, непоправимых и роковых…»

ГЛАВА 8

Люди часто говорят: «Запретный плод сладок!» Я считаю, когда взрослые что-то запрещают детям, не объясняя понятным ребёнку языком причины своего запрета, тогда ребёнок, не понимая этой причины, поступает так, как он считает для себя правильным, а потому может необдуманно совершить что-то неприличное, недостойное и даже преступное. А сам запрет для него становится тем самым «запретным сладким плодом», который манит ребёнка к себе, и он идёт против желания родителей и делает то, что совсем нельзя было делать, что было категорически запрещено родителями (взрослыми). Причём, стоит заметить, что взрослые и дети, как правило, оценивают ситуацию по-разному — если, скажем, в понимании взрослых что-то означает: «Нельзя было делать, но он сделал!», то в понимании ребёнка это означает: «Мне нужно было сделать, и я сделал!»

Так возникают разногласия и непонимание между родителями и детьми. Родители будут считать, что ребёнок пошёл против их воли, а ребёнок будет считать, что родители не поняли того, что ему было необходимо; затем на фоне разногласий возникают обиды, а порой и вражда. А всё это происходит лишь из-за того, что взрослые не смогли правильно объяснить ребёнку значимость и важность того или иного родительского запрета или не сумели (из-за недостатка своего собственного образования и воспитания) сделать это так, чтобы не обидеть и не ущемить достоинство личности взрослеющего человека. И ещё очень важно заметить: для того, чтобы ребёнок исполнял родительскую волю, необходимо, во-первых, чтобы он видел в родителях пример для подражания, во-вторых, чтобы чувствовал исходящий от родителей (взрослых) позитивный взгляд на жизнь, а главное — чтобы в своей семье он видел мир, любовь, покой и понимание. Если мать считает, что главное в воспитании — научить ребёнка слушать её, исполнять её волю, помогать ей, уважать её, не огорчать её, то со временем взаимопонимание между ней и детьми будет исчезать, отношения будут становиться всё более сложными. Такая мать, когда ребёнок станет самостоятельным, будет страдать от обиды, непонимания и одиночества, от тоски и разочарования, и в голове у неё будет много вопросов: «Почему мой ребёнок стал таким? Я столько в него вложила, отдала ему всё что могла, и всё что имела, а он перестал меня понимать, перестал мне помогать, перестал меня слушать. Почему в нём нет больше уважения ко мне?

Почему в нём нет любви к родной матери?»

А это произошло потому, что сын или дочь перестали понимать свою мать, так как увидели, что она всегда только манипулировала ими и постоянно учила, как надо жить и поступать, сама же жила и поступала только так, как ей хотелось. Ну, а то, что она отдала (или то, что посвятила себя) ребёнку, это был её собственный выбор, её собственное решение, её желание и воля.

Повзрослев, ребёнок будет, к сожалению, чаще вспоминать то, что мама ему не сумела дать, что пожалела для него, когда и сколько раз его не поняла и чему она его не научила.

И это печальное несовпадение ощущений и воспоминаний будет отдалять детей от родителей всё дальше и дальше…

Единственно верный совет, как сделать так, чтобы понимание, уважение и любовь между родителями и детьми были и оставались на всю жизнь, конечно, дать невозможно. И всё-таки, думаю, что в первую очередь мать должна служить примером для подражания в глазах детей, которых выносила, в муках родила и вскормила. Мать должна показать ребёнку, что такое любовь ко всему окружающему миру, мать должна в своей семье создать мир, покой, уют и гармонию. Мать должна донести до сознания ребёнка значимость его самого в этом мире, должна научить его, не принуждая, всему, что умеет сама, а ещё (и это очень важно) — научить негатив побеждать позитивом, зло побеждать добром, глупость побеждать мудростью. Важно привить ребёнку уважение к старшим, особенно к отцу и другим близким людям, тогда будет и уважение к матери. В матери не должно быть негатива, страха, стресса, обиды, злобы, ненависти, обвинения или осуждения, иначе весь этот свой негативный груз она передаст своему ребёнку, а потом будет пожинать (в десятикратном размере) плоды такого воспитания.

Плоды воспитания не должны оказаться яблоками раздора!

Когда мать вскармливает грудью своего новорождённого ребёнка, ей обычно советуют и специалисты, и родители, и знакомые, чтобы она следила за тем, что сама кладёт себе в рот, потому что не всё, что она захочет съесть или выпить, полезно для малыша, который питается её молоком. Если она не прислушается к этим советам, то у младенца может быть негативная реакция организма, проявляющаяся аллергическими, болевыми или иными симптомами.

Так же и в воспитании — что мать заложила (посеяла) в сознание ребёнка, когда растила и учила его, то (плод) и вырастет. Сколько раз мать уступила его упрямству — столько раз показала слабодушие, безволие и бесхарактерность в глазах своего ребёнка.

И главное — мать всегда должна быть и оставаться для ребёнка домом, где ему комфортно и безопасно, где его душа счастлива и спокойна, где нет страхов и разочарования, где есть только добро, сила, мудрость, пример для подражания и бесконечная материнская любовь. Именно это комфортное ощущение дома имеет большое значение для ребёнка (и не важно, сколько ему лет), только с этим ощущением он будет чувствовать душевный мир и покой!

В любом возрасте человек хочет видеть свою мать здоровой, счастливой, уверенной, мудрой и спокойной. Когда мать поймёт своё предназначение, поймёт сама для чего она пришла в этот мир, она сможет выполнить свою материнскую миссию.

Мой муж Лео считает, и я с ним полностью согласна, что изменить мир к лучшему может только женщина, так как сам мир, покой и счастье находятся в женских руках.

Когда в семьях настанет мир и понимание, доверие и любовь, все дети станут счастливыми, потому что не будет больше детей бездомных, детей-сирот, не будут больше делить детей между матерью и отцом, не будет плохих отцов и матерей, а значит, и плохих детей, тогда на земле прекратятся даже войны. Ведь давно известно, что войны провоцируют и начинают бывшие «плохие дети», не знавшие в детстве ласки, нежности и прощения, люди, которые не получили свою столь необходимую человеку порцию безграничной и бескорыстной материнской любви. Но вернёмся в моё детство и в мою семью, где не всегда между родителями было понимание, доверие, мир, покой и любовь. Мы с мамой ходили иногда к маминой тёте Сусанне, которая жила в посёлке Кузьмолово в пятиэтажном доме, жила она со своей дочерью Ниной, зятем и внуками. Она была младшей сестрой моей бабушки Хелены, и я видела, что она очень любит мою маму. Когда мы приходили к ней, она всегда приглашала нас на кухню, там они с мамой очень тихо, чтобы никому не мешать, разговаривали о чём-то своём. Она была очень мягким человеком, иногда казалось, что она боится сказать что-то лишнее, казалось, что она боится своего зятя и не хочет расстраивать дочь какими-то своими рассказами. По характеру она очень отличалась от своей сестры, моей бабушки.

Мы никогда у тёти Сусанны долго не сидели, потому что она через какое-то время говорила моей маме:

— Элечка, сейчас на кухню придут обедать мои дети. После этих слов мама обычно сразу собиралась уходить. Иногда я видела, что после разговоров с тётей Сусанной у мамы портилось настроение, и она становилась грустной. Однажды мама рассказала мне, что из окна квартиры тёти Сусанны видели, как мой папа выходил из соседнего дома, где жила тётя Аня Панина. Эта тётя Аня была подругой моих родителей, она жила со своим мужем дядей Васей в доме напротив тёти Сусанны. Иногда тётя Аня с дядей Васей приходили к нам в гости, например, помыться в бане, иногда мой папа ходил к ним, и мне казалось, что это очень хорошо, когда дружат семьями. Мама не могла тогда объяснить мне причину своего беспокойства, но мне запомнилась её подозрительность в от — ношении этой тёти Ани, я стала обращать внимание на эту тётю Аню и папу. Когда она пришла как-то к нам в баню вместе со своим мужем, я наблюдала, как она себя ведёт — она подошла к моей сестре и брату и стала их щекотать, потом подошла ко мне и стала щекотать меня, стала руками хватать меня за ягодицы и грудь (которой тогда ещё не было). Мне это было очень неприятно, и потом я почему-то чувствовала, что именно это (такая манера поведения) связывает её с моим папой, у меня возникло к ней недоверие, поэтому каждый раз, когда они приходили, я старалась стоять от неё подальше, и пристально наблюдала за тем, что и как она делает. Иногда мы с мамой заходили к ней в гости, я тогда понимала, что мама специально берёт меня с собой, чтобы проверить, нет ли там папы, но папу мы никогда там не заставали. Однажды во время нашего визита тётя Аня попросила маму разрешить мне остаться у них в гостях с ночёвкой. Мама не очень хотела меня там оставлять, но тётя Аня уговорила её. Я не хотела оставаться там, у этой тёти Ани, которую, я чувствовала, мама в чём-то подозревает и ко — торой совсем не доверяет. Когда мама ушла, мне хотелось плакать, я почему-то тётю Аню немного боялась. Чтобы успокоиться, я стала разглядывать их комнату и увидела на шкафу большого коричневого медведя, такой большой и красивой игрушки я раньше никогда не видела. Мне захотелось прижать его к себе, потому что казалось, что тогда я буду в безопасности в этой квартире.

Я догадывалась, что между тётей Аней и дядей Васей нет взаимопонимания и любви, они вели себя как соседи, которым не о чем поговорить. Я чувствовала себя лишней, одинокой и брошенной девочкой в их однокомнатной квартире, смотрела, не отрывая глаз, на плюшевого медведя. Хозяева заметили мой интерес к нему и дали мне эту игрушку, которая была, пожалуй, единственным позитивным и добрым объектом в этой квартире. Когда тётя Аня давала мне мишку, она сказала, чтобы я была с ним осторожна, так как это память их молодости и единственный старый друг, которого они любили оба. Мне захотелось скорее лечь в постель с этим, теперь моим единственным добрым другом, поэтому, когда меня уложили спать, я прижала мишку к себе и старалась заснуть, чтобы наступил новый день и мама забрала меня домой.

Не помню, сколько после этого прошло времени, но от мамы я узнала, что дядя Вася, муж тёти Ани, умер. Мама говорила, что причиной смерти стал его алкоголизм, а причиной алкоголизма была, по её мнению, постоянная ревность к жене. Мама рассказывала, что тётя Аня работала в городе и ездила на работу всегда разодетая в пух и прах, а так как была она женщиной красивой, с привлекательной фигурой, то мужчины заглядывались на неё. Тёте Ане это внимание нравилось, и она в ответ улыбалась, смеялась и кокетничала, а следствием этого была ревность мужа Василия и его пьянство. Эти мамины слова я воспринимала, как осуждение тёти Ани. Кто знает правду? Да только тот, кто сам это пережил!

У них не было детей, и как-то тётя Аня призналась мне, что однажды она совершила большую ошибку, о которой жалела потом всю свою жизнь: когда она была молодой, то сделала первый аборт и после этого лишилась возможности иметь детей. Это стало причиной пьянства мужа Василия, так говорила она мне. Тётя Аня очень хотела бы иметь такую девочку как я, но из-за ошибки молодости такой своей девочки у неё быть не могло.

Она мне говорила тогда:

— Запомни, Верочка, когда вырастешь, не делай таких ошибок, которые совершала я по молодости и по глупости. Этот её совет я запомнила на всю жизнь. Впрочем, она давала мне много мудрых советов, которым я по молодости не хотела следовать, но которые часто вспоминала потом. С одной стороны, мне было жаль тётю Аню, она осталась одна без детей и мужа, но с другой стороны, мне передались мамины подозрения и ревность к ней и моему отцу. Вообще каждое неодобрительное мамино слово в чей-то адрес, например папы, оставляло негативный след в моей душе надолго.

А теперь опять вернёмся в моё детство, мою память, ощущения и размышления, в то время моей жизни, когда я ещё переживала последствия ожога.

Мой брат Николай по какой-то непонятной для мамы причине стал мочиться ночью в постель. Мама не знала, как отучить брата это делать, хотя понимала, что ночью сын крепко спит и не контролирует ситуацию. Она пыталась его стыдить, уговаривала не пить на ночь воды, говорила даже, что, если он не научиться контролировать во сне свой организм, то не найдётся ни одной девушки, которая захочет с ним общаться. Но брат, набегавшись за день, крепко спал, а утром его постель опять была мокрой. Как-то мама рассказала об этом горе приехавшей из Анапы сестре-христианке, она была врачом. Александра Ивановна (так звали эту женщину) посоветовала для излечения от недуга отправить Николая к ней, в Анапу, мама с радостью и надеждой согласилась. Мама мне потом рассказывала, как брата вылечили. Тётя Шура лечила его страхом! Я не понимала, как это возможно, а мама объяснила, что брат там, у тёти Шуры, спал на голой сетке, после того, как обмочится. Николай рассказывал, что в те ночи, когда ему приходилось спать на голой сетке, он не мог спать вообще, сворачивался в клубок и мучился. Мама предположила, что, возможно, этот неосознанный страх ночного дискомфорта позволил брату перестроиться и в дальнейшем контролировать свой организм. И хоть я была в ужасе от такого лечения, нужно признать, что после той поездки в Анапу у брата проблемы с мочевым пузырём уже никогда не было. Я, правда, после этого стала эту тётю Шуру бояться…

Как-то мама объявила, что мы едем на Чёрное море! Мы — это мама, я и младшие брат с сестрой. Мама сказала, что это очень нужно, потому что у меня слабое здоровье. Она считала, что меня надо вывезти туда, где тепло и много солнца, да и ей не повредит отдых на море, чтобы хоть короткое время отдохнуть от домашнего хозяйства. Это они с папой решили, что мама со всеми нами, младшими, поедет в Анапу. Я услышала про Анапу и испугалась, знала, что там только одна знакомая у мамы, та самая тётя Шура, которая очень строгая и всегда ругает своих уже взрослых детей (так говорила моя мама). Мне, конечно, очень хотелось увидеть море, поплавать в нём, поесть разные экзотические фрукты, которые растут только в тёплых краях, но я боялась тётю Шуру. Мама, чтобы успокоить, вынуждена была заверить меня, что она постоянно будет с нами и никому нас не оставит. Итак, мы отправились с мамой на отдых, ехали на поезде, и я наслаждалась природой, глядя на мелькающие за окнами красоты. На станциях люди торговали всякими вкусностями, и когда мама выходила, чтобы что-то купить, я со страхом смотрела, успеет ли она сесть обратно в вагон — мысль о том, что поезд может уехать без мамы, когда она выходит, преследовала меня. Каждый раз, когда поезд подъезжал к следующей станции, я с опаской смотрела на маму, думала, будет она выходить в этот раз или нет, и успеет ли вернуться в поезд, пока он стоит. А как говорится, чего больше всего боишься, того и ожидай. В поезде было тесно, жарко и душно, денег на отдельный купейный вагон у мамы не было, поэтому мы ехали в плацкартном вагоне. На одной из остановок мама опять сказала, что выйдет что-то купить, не помню, что она хотела купить — еду, напитки или мороженое для нас, помню только, что пошла она дальше обычного. Я видела, что туда многие побежали, знала, что мама не будет лезть без очереди (как моя бабушка), а значит, есть вероятность того, что она не успеет вернуться. Я не отрывала глаз от окна, видела, что люди стали возвращаться со своими покупками, видела, как стали бежать к поезду, а мамы всё не было видно. Поезд медленно тронулся, я была в шоке, поезд набирал скорость, а мамы всё не было видно. Мне хотелось выскочить из вагона к маме, но в поезде были младшая сестра и младший братик, и я чувствовала ответственность за них. В какой-то момент я поняла, что мама уже не может зайти в вагон, поезд ехал быстро, ехал на юг в сторону тёти Шуры. Мне хотелось кричать: «Мамочка, мамочка, моя мамочка осталась там, на той станции! Остановите поезд! Там моя мамочка осталась!» Сестра тоже заметила, что мама не вернулась. Я не понимала, как мне себя вести, не понимала, куда мне бежать, не знала, кому об этом рассказать. Я была в замешательстве и в каком-то ступоре, сердце колотилось, а я не могла сдвинуться с места, не понимала, как я смогу успокоить сестру и братика, если они начнут плакать и требовать маму обратно. Мысленно я стала умолять Бога вернуть нам маму, и вдруг увидела, что мама вошла в вагон с другой стороны. Я не поняла, откуда она вошла, но мне хотелось обнимать её и кричать от радости. Оказалось, что, когда поезд тронулся, мама успела запрыгнуть в один из последних вагонов. Слава Богу, ей кто-то помог. Пока она шла через весь состав к нам, то нервничала ужасно, понимала, что мы там испытываем страх. Я смотрела на маму, и слёзы радости катились по моим щекам; это было такое счастье, что мама с нами, что она вернулась, это счастье не описать словами. Остаток дороги я, сестра и братик просили маму не выходить, страх остаться без мамы во второй раз мы не хотели испытывать.

Когда приехали в Анапу, то я удивилась, как там красиво и тепло! Тётя Шура разместила нас в летней пристройке, там мы все вместе и жили. Я была счастлива! Иногда вспоминала брата Николая и думала, на какой же кровати он бедный тут спал. Когда мы ходили на пляж купаться и загорать, мама покупала нам вкусные чебуреки, очень сладкие и вкусные соки и фрукты. В море мы заходили вместе с мамой, но не глубоко, один раз мама показала плывущих вдалеке дельфинов, рассказала, что дельфины очень умные существа, и было много случаев, когда они приходили людям на помощь и спасали их. Я полюбила этих дельфинов-спасателей после маминых рассказов. Кто-то из отдыхающих жарил крабов прямо на пляже, мне очень хотелось их попробовать, но я не осмелилась об этом сказать маме. Когда мы возвращались с моря, мама каждый раз пыталась угодить тёте Шуре, чтобы та не ворчала на нас. Я видела, что мама её побаивается, ей неловко оттого, что она целый день с нами на море и не помогает по хозяйству. И хотя у нас был свой провиант, мама всё равно чувствовала себя словно не в своей тарелке рядом с этой женщиной. Когда тётя Шура недовольным, властным голосом что-то громко говорила маме, мамочка тихим голосом ей отвечала и всегда поддакивала. Мне это не нравилось, и маму было жалко. Я не понимала, зачем мы здесь живём, почему мы не можем пойти жить в другое место, мне вообще хотелось вернуться скорее домой к папе.

Настал день, когда мама сказала нам, что мы возвращаемся домой, для меня это была радостная новость, я не могла дождаться, когда мы снова сядем в поезд и поедем, а по дороге я опять буду смотреть в окно. Этот долгожданный день настал, и наша обратная дорога была уже без происшествий.

Когда мы вернулись, услышали ужасную историю о том, что случилось с нашей собакой, пока нас не было дома. Когда мы уехали с мамой отдыхать, папа остался дома на хозяйстве, да и работа ему не позволяла ехать с нами. Мама договорилась со своей христианской сестрой и подругой тётей Аней, что во время нашего отъезда она будет приезжать из города и готовить для папы еду на несколько дней. У нас тогда была очень хорошая, умная молодая собака породы кавказская овчарка, папа её очень любил, она всегда его слушалась и очень любила нас всех. Однажды, когда тётя Аня ехала к нам, за ней, как только она вышла из поезда, увязался какой-то странный неадекватный мужчина. От железнодорожного вокзала до нашего дома больше километра. Она шла быстро и молилась всю дорогу, а он преследовал её до нашего дома. Когда она пришла и рассказала об этом папе, он взял собаку и пошёл посмотреть на этого мужчину, чтобы понять, зачем тот здесь, и почему он преследовал тётю Аню. Собака стала лаять на мужчину, показывая, что она защитник. Папа сказал мужчине, что если тот не уйдёт по-хорошему, то он спустит собаку. Только после этого мужчина повернулся и недовольный ушёл, пригрозив напоследок, что он это так не оставит. На следующий день папа обнаружил нашу собаку мёртвой. Мама, мне помнится, сказала, что её отравили, это показали анализы. Папа подозревал в этом ужасном убийстве именно того злого мужчину, который вечером преследовал тётю Аню. Меня потрясло тогда это убийство беззащитного животного, которому не было ещё и года.

Помню, как однажды папа приехал домой на очень старой чёрного цвета машине. Это была «Эмка» ГАЗ М1 — советский легковой автомобиль, серийно производившийся на Горьковском автомобильном заводе с 1936 по 1942 год. Машина была очень красивая, но с непривычно маленьким лобовым стеклом. Папа очень радовался, что смог недорого приобрести такой автомобиль. Он посадил маму вперёд, нас — сзади и сказал, что покатает. Я помню, как была удивлена мама, что машина такая большая, а ветровое стекло такое маленькое, ей казалось, что плохо видно дорогу, и это опасно. Папа был счастлив, что у него теперь своя машина, а про ветровое стекло, улыбаясь, говорил, что непременно поменяет его на большое, тогда маме будет всё хорошо видно, и машина ей будет нравиться.

В конце лета, перед школой, папа запланировал поездку на машине к себе на родину, на Украину. Он сказал маме, что хочет навестить свою уже больную старенькую мать, помочь по хозяйству сестре Вере, заодно посмотреть на своих племянников, а оттуда привезти мясо, овощи, фрукты и семечки. Мама была не в восторге от этой затеи, тогда папа сказал, что сможет взять с собой младших детей, тем более что его мать и родственники ещё ни разу их не видели. Мама боялась отпускать нас в такую дальнюю дорогу на машине, и папа спросил нас, хотим ли мы ехать.

Мы все в один голос закричали:

— Да! Папочка, мы очень хотим с тобой туда поехать на нашей машине!

Мама, увидев наше огромное желание и решимость ехать, согласилась, правда, меня она пыталась уговорить остаться с ней дома. Я видела, как она боится меня отпускать, понимала, как ей будет скучно без нас, но моё желание ехать на машине оказалось в тот момент сильнее привязанности к мамочке. Мама перед отъездом строго наказала папе быть осторожным на дороге и всё время смотреть за нами там, на Украине. Мне она несколько раз строго сказала, чтобы я ни в коем случае не ходила в ту сторону, где стоит дом бабки Параски (той женщины, которую в деревне считали человеком с «дурным глазом», той, которая когда-то плюнула на папу, после чего папа упал на пол и бился в судорогах). Мама просила, чтобы я как старшая сестра смотрела за младшими (Любой и Петей), чтобы они тоже не ходили в ту сторону, где живёт эта Параска, и чтобы ни с кем из чужих людей не разговаривали. Перед отъездом мама рассказала мне страшную историю про эту бабку, поэтому я стала её очень бояться ещё дома, а уж разговаривать и встречаться с ней не хотела вовсе.

Как только мы приехали на родину к папе, в село Шевченково (Конотопского района Сумской области), я сразу захотела вернуться обратно домой к маме. Дом был старый, с деревянными ставнями на окнах, на печи лежала старая больная бабушка (папина мама), которая постоянно кряхтела и, как мне казалось, была всем недовольна, правда, жалко мне её было всё равно. Папина сестра тётя Вера была к нам всегда добра, но постоянно ругала своего мужа Митю и своих сыновей Вовку и Андрея. У неё было большое хозяйство — утки, гуси, поросята, куры, на полях росли кукуруза и подсолнухи, да и по дому было много забот и хлопот. Муж дядя Митя приезжал домой на лошади с телегой, иногда он нас катал в этой телеге. Я видела, что он часто возвращался навеселе, думала, что наверно из-за этого тётя Вера на него постоянно злится, хотя он был очень тихим и добрым человеком. Его было даже жалко, когда тётя Вера начинала его ругать, я заме чала, что между ними нет взаимопонимания, что живут они как соседи, я не слышала, чтобы они разговаривали по душам, каждый из них жил своей жизнью. Тётя Вера оттого, что много работает, устаёт и злится, а дядя Митя молча делает свои дела и не обращает на её крик никакого внимания. Счастья в этом доме не было. Когда я слышала, как тётя Вера ругает мужа и сыновей, мне было не по себе, хотелось спрятаться или сказать папе:

«Папочка, поехали быстрей домой к маме!» Я понимала, что у тёти Веры много дел по хозяйству, да ещё работа на ферме с коровами, но её крик меня пугал, ведь дома я никогда не слышала, чтобы мои родители так кричали друг на друга и матерились.

Однажды мой двоюродный брат Вова (сын тёти Веры) позвал меня и мою сестру в сарай, сказав нам, чтобы мы шли быстрее, пока никто не видит. Он был старше нас с сестрой на несколько лет, мы пошли за ним, но мне уже заранее было страшно: я понимала, что если его постоянно ругает мать, если он хочет, чтобы нас никто не увидел, значит, ничего хорошего ждать не приходится. Когда мы зашли в этот сарай, он сразу попросил нас снять трусы, а потом сам пытался их снять, тогда мы с сестрой закричали и выбежали из сарая. Мне казалось, что я сгорю от стыда, когда навстречу из дома вышла тётя Вера.

Она спросила:

— Что случилось? Что этот паразит вам сделал?

Я не смогла ей признаться и забежала в дом. Больше я никуда с ним не ходила, так как боялась. Однажды он пришёл со своим другом, который жил по соседству, этот мальчик был выше двоюродного брата, и показался мне очень красивым и стройным, он не был похож на украинского мальчика. Он посмотрел на меня и улыбнулся, а потом застеснялся, покраснел и отвернулся.

Вова это заметил, засмеялся и закричал:

— Всё понятно! Влюбились друг в друга, ха-ха-ха! Как-то раз папа поехал по делам и взял меня с собой,

с нами поехали Вова и его друг. Всю дорогу я чувствовала, как друг Вовы смотрит на меня, я тоже тайком пыталась смотреть на него. Мне хотелось, чтобы этот день длился как можно дольше и чтобы нас с ним не разлучали. Я прятала от него свою руку, боялась, что он увидит мой изъян и перестанет после этого на меня смотреть, чувствовала, что я ему очень нравлюсь. Это чувство влюблённости, как яркая вспышка, осталось в моей памяти на всю жизнь. Когда папа объявил, что мы завтра поедем домой, мне совсем не хотелось уезжать, мне хотелось остаться там, на Украине, с этим соседским мальчиком, я не хотела с ним расставаться никогда. Я видела, что он тоже грустит из-за того, что мы уезжаем, он сказал, что напишет письмо, и позже я это письмо от него получила через папу, когда папа ездил на родину второй раз. Но тогда у меня уже не было чувств к этому мальчику, который когда-то мне так нравился, и я не ответила… Но вернёмся в тот день, когда началась наша дорога с Украины домой к маме. Утром, упаковав все вещи и взяв с собой все гостинцы от родственников, папа сказал нам, чтобы мы садились в машину и вели себя тихо. Попрощавшись с родными, мы поехали. Папа решил заехать по дороге в гости. Точно не помню, были эти люди нашими родственниками или просто папиными знакомыми, мы были там недолго. Когда тронулись в путь, через какое-то время у меня вдруг стал сильно болеть живот, потом началась тошнота, а потом стало совсем плохо. Всю дорогу я лежала без сил с высокой температурой, у меня началась диарея и рвота, я мечтала только об одном: быстрее до — ехать домой к маме, казалась, что эта дорога не закончится. Когда мама увидела меня в таком состоянии, она была очень напугана, и я слышала, как она ругала папу. Ко мне она пыталась не подпускать никого; я видела, что в случившемся мама винит отца, но мне казалось, что виновата я сама, что отравилась я, наверно, немытым помидором. Мучения были невыносимыми, сильные резкие колики в животе не давали покоя. Мама поила меня рисовым отваром; длилось всё это больше недели. Когда я лежала без сил, мамой овладел страх: она, как всегда в минуты опасности, боялась меня потерять и держала возле себя, думая, что так сможет уберечь. Она много молилась, и эта её мольба о моём спасении, обращённая к Всевышнему, всегда возвращала меня к жизни. Так было и в этот раз, когда подходила к концу вторая неделя болезни, в моём организме начала усваиваться жидкость, и я стала выздоравливать. Мама была счастлива, что я поправляюсь, но для себя решила, что пока я маленькая, она меня больше никуда ни с кем не отпустит.

Но всё равно потом как-то отпустила к бабушке Кате Зайцевой с ночёвкой. Я помню её уютную комнату и большой стол, на котором она делала чудесные бумажные цветы. Она была очень полной, и уже тогда я понимала, что это было причиной того, что бабушка Катя почти совсем не ходила по квартире, а сидела и целыми днями делала разные цветы — гвоздики, розы, незабудки и другие, и все они были как живые. Она показывала мне как их надо делать, иногда я ей помогала и что-то даже сама пыталась сотворить, и её умению, тому, как она ловко и быстро делает эти цветы, я поражалась. Она жила в одной квартире со своими детьми, но мне всегда казалось, что она очень одинока. Мне хотелось зайти в комнату её детей и внуков, но я так и не осмелилась туда зайти, так как чувствовала, что бабушке Кате это не понравится. Ей нравилось, когда я была с ней рядом, она с удовольствием разговаривала со мной и пыталась меня чему-то научить. Я не раз приезжала к этой доброй бабушке Кате, которая умела своими руками творить чудеса, и всегда чувствовала, что она меня очень любит. Когда к нам приезжала мамина двоюродная сестра тётя Аня (я уже упоминала её), она каждый раз настойчиво советовала маме отдать меня в музыкальную школу.

Тётя Аня говорила:

— Элечка, у Верочки талант к музыке от Бога, его нельзя зарывать в землю. Пока не поздно, отдай Верочку учиться!

Мама говорила:

— Подумаю, но пока, после всего случившегося, доченька ещё слабенькая. Вот когда немного подрастёт, когда ей будет полегче в школе с уроками, тогда непременно пойдёт в музыкальную школу и будет учиться игре на аккордеоне.

Я слушала эти разговоры и не знала, хочу я идти учиться в эту музыкальную школу или нет.

Однажды папа привёз к нам в дом собаку породы доберман-пинчер, очень благородную, грациозную и изящную. Вместе с собакой папе дали собачью миску, коврик и все собачьи награды, а таких наград у этой собаки было много — были золотые, серебряные и бронзовые медали, только золотых медалей у неё было, кажется, 17 штук. Медали были нашиты на бархатный нагрудник, и когда папа надевал его на собаку, и вся её грудь была закрыта этими наградами, она с гордостью глядела на папу. Я смотрела на эту прекрасную собаку, понимала, что собака серьёзная и не стоит к ней сразу подходить. Доберман-пинчер заслужил противоречивую репутацию — многие люди считают, что это агрессивная и неуправляемая порода, но человек, содержащий такого питомца, обязательно скажет, что это самая замечательная собака в мире, преданная, умная и дружелюбная. Папа рассказал, почему хозяин отдал ему свою любимую и уже взрослую собаку, ей было уже больше семи лет. Мужчина посвящал собаке всё своё время, он знал, что только от хозяина зависит, каким станет животное — агрессивным зверем или верным другом, поэтому обучал всему и участвовал во всех соревнованиях. Собака была для него преданным другом, он думал, что так будет всегда, но у него родился ребёнок, и она стала ревновать хозяина к ребёнку, именно по этой причине он больше не смог держать её дома. Тогда он стал искать ей хорошего нового хозяина, для него было важно, чтобы собака попала в добрые руки, в дом, где её будут любить. Кто-то посоветовал ему обратиться к моему отцу, все знали, что папа — христианин, очень добрый человек и никогда не обидит животное. Так этот доберман-пинчер по кличке Вэр попал в наш дом.

Папа постелил ему коврик в большой комнате и сказал:

— Иди, ложись! Отдохни с дороги.

Вэр посмотрел на папу грустными глазами и лёг на свой коврик, я удивилась, что он всё понял. Было ясно, что ему сейчас плохо, ведь его лучший друг, его бывший хозяин отдал его в чужой дом, чужим людям, в чужие руки; я всем сердцем чувствовала, что собака это знает и страдает. Я смотрела, как он лежит, опустив голову на свой любимый коврик, а из его глаз текут слёзы. Мне хотелось подойти к нему, обнять, лечь с ним рядом и объяснить, что здесь ему тоже будет хорошо. Папа положил в его миску еду, но он даже не посмотрел на неё, понятно было, что он не хочет ничего, хочет только к своему старому хозяину. Когда папа вывел его на улицу, Вэр не хотел гулять, он хотел вернуться на свой коврик с родным запахом. Я не хотела отходить от Вэра, и когда мама сказала, что пора ложиться спать, мне хотелось спать с ним на этом его коврике. Утром я, как только проснулась, сразу побежала к Вэру, пёс лежал на том же месте, а в миске была нетронутая еда. Он не ел больше суток, мы с папой стали волноваться, хотя понимали, конечно, что ему сейчас не хочется жить, потому что его бросили, его предали, от него отказались, и этим практически убили…

Я пересилила свой страх, подошла к нему, потом легла рядом с ним на полу, посмотрела ему в глаза и тоже заплакала: мне было очень больно видеть, как он страдает. Вэр смотрел на меня, не отрывая глаз, а я плакала и объясняла ему, что если он не будет есть, то умрёт, уговаривала его поесть хоть чуть-чуть. Мы лежали с ним на полу, оба плакали (у каждого из нас была своя причина для слёз), и оба разговаривали на понятном только нам языке. Я вздрогнула, когда увидела, что Вэр стал подниматься, посмотрел внимательно мне в глаза, а потом встал и пошёл к своей миске. Он съел всё, что было в этой его миске. С этого дня мы с Вэром стали самыми лучшими и преданными друзьями. Когда я уходила в школу, то объясняла ему, что мне надо уйти на некоторое время, чтобы учиться, и он это понимал, смотрел на меня грустными глазами, давая понять, что будет очень скучать и ждать. После школы я ходила с ним гулять, и он всегда был очень внимательным со мной, когда я вела его на поводке, шёл всегда рядом и часто смотрел мне в глаза, как будто спрашивая, нравится ли мне его поведение. Я его всегда хвалила и гордая шла с ним по улице, иногда надевала ему его награды, тогда и он шёл гордый с высоко поднятой головой, а все люди смотрели на него с большим уважением, ну и опаской, конечно.

Мы часто ходили с ним на полигон, где для солдат были построены разные тренировочные сооружения. Вэру нравилось бегать там со мной, он по команде перепрыгивал через высокую стену и пробегал лабиринт. Прыжки и преодоление высоких преград он любил делать за вознаграждение, самой любимой его наградой был солёный огурец; мы с ним делили, так сказать, любимый солёный огурец на двоих.

Когда в дом приходили соседи или знакомые родителей, Вэр всегда всех впускал, но обратно из дома никого не выпускал, то есть люди могли зайти к нам в любое время суток, но выйти из дома не могли до тех пор, пока кто-то из нашей семьи не вызволит их из ловушки Вэра. В нашем доме двери всегда были открыты, поэтому гости заходили в дом свободно, ну а потом сидели и ждали, кого-то из нас, испуганно глядя на большую собаку, которая стоит у двери, и никому не позволяя сделать шаг в сторону выхода, оскаливает свои мощные зубы и рычит. Мы все очень любили Вэра, он стал нашим членом семьи. Если папа покупал шарики, то Вэр отбирал их у любого и ставил на них метку зубами, но если шарик был в моих руках, он его не отбирал, ждал, глядя мне в глаза, когда я его брошу в сторону, и только тогда догонял его и прокусывал.

Так как по воскресеньям и пятницам к нам приезжали на богослужение верующие люди, то Вэр в это время не мог находиться в доме (так решила мама), она отводила его в сарай, где были корова и телёнок. Я всегда с нетерпением ждала, когда закончится собрание, когда люди разойдутся, и мама, наконец, разрешит выпустить Вэра. Со временем я стала замечать, что если раньше Вэр выбегал из сарая на волю радостный, то со временем стал выходить оттуда без особого желания. Я сначала не могла понять причину этого, а потом заметила, что когда мама идёт в сарай, чтобы подоить корову или накормить её и телёнка, то Вэр тоже рвётся зайти туда с ней. Стало ясно, что он подружился с нашими животными и хочет иногда их навещать. Я видела, как он смотрит на корову, как ему нравится наш телёнок, и больше за него не волновалась, когда мама на пару часов оставляла его в сарае с новыми друзьями.

Однажды к нам в гости пришла моя родственница Лайна, с которой я училась в одном классе. Она, шутя, замахнулась и подтолкнула моего младшего брата Петю, а Вэр увидел это и зарычал на неё, всем своим видом показывая, что теперь ей здесь будет всегда страшно. Каждый её шаг он контролировал, рычал и не выпускал из дома (помнится, однажды ей пришлось вылезать через окно). Мне нравилось, что пёс не даёт в обиду членов нашей семьи, я любила его и уважала за мудрость. Однажды во время вечернего собрания Вэр как-то умудрился открыть дверь сарая, забежал в дом и влетел в зал, где проводилось богослужение. Он подошёл прямо к кафедре, за которой проповедник вёл службу. Увидев это, люди затаили дыхание, а проповедник, очевидно, испугавшись, стал осторожно обходить кафедру, со стороны это выглядело довольно смешно. Папа вывел Вэра и отвёл обратно в сарай, но маме этот инцидент очень не понравился. Ну, а если человеку пришли в голову дурные мысли о том, что один из членов семьи становится в доме обузой, то жди беды. Так и случилось… Однажды, когда мама пошла доить корову и убирать у телёнка, Вэр пошёл следом за ней.

Она зашла в загон к телёнку и стала убирать там с помощью специальной лопаты, чтобы освободить место для уборки под ногами телёнка, чуть-чуть подтолкнула его этой лопатой и сказала:

— Прими! (Отойди!)

Вэр заметил, что мама припугнула телёнка, зарычал на неё и не выпускал из телячьего загона, пока туда не пришёл папа. Мама просидела тогда в сарае почти два часа. Вэр всё это время не спускал с неё глаз, а если она пыталась пошевелиться и выйти, он рычал, оскалив зубы. Мама тут же потребовала от папы избавиться от такой злой собаки.

Когда я это услышала, то на маму ужасно обиделась, уговаривала папу этого не делать, а маме заявила:

— Если вы отдадите Вэра, то я больше с вами не буду разговаривать!

Но мама была настроена решительно, и через какое-то время, когда я пришла домой, Вэра там не было. Я плакала, отказывалась от еды, злилась на своих родителей, особенно на маму. Но прошло несколько дней, и Вэр вернулся! Я опять была счастлива, и надеялась, что теперь он останется с нами навсегда. Папа рассказал, что люди, которым он отдал Вэра (это была немолодая супружеская пара), попросили его забрать, так как Вэр нагадил в туфли хозяйке. Мама, конечно же, видела, как сильно я переживала, когда Вэра отдали, поэтому пыталась мне спокойно объяснить, почему Вэр не может жить у нас. Она говорила, что стала его бояться, что он не даёт ей убирать загон, что у нас проходят богослужения, а эту собаку все боятся, что с Вэром надо постоянно и серьёзно заниматься, поэтому для него нужно найти такого хозяина, который сможет посвящать собаке много времени. Я не верила маме, думала: «Она просто не хочет, чтобы он жил у нас, а он добрый, никогда маму не кусал, ему просто не понравилось, когда мама лопатой оттолкнула телёнка и строго приказала отойти. Вэру не понравилось, что мама обидела его друга, именно поэтому он стал рычать, давая ей понять, что так делать нельзя». И ещё я рассуждала: «Когда проходят богослужения, Вэр может быть в сарае (надо только запор поменять, раз он его сумел открыть), а когда мама идёт доить корову или убирать у телёнка, его можно просто не впускать в это время в сарай. Заниматься с ним могу я сама, мы итак с ним постоянно тренировались на полигоне». Короче говоря, мамины доводы для меня не были вескими причинами, я знала, что пёс маму любит и никогда не тронет.

Конец ознакомительного фрагмента.