Ваш Андрей Петров. Композитор в воспоминаниях современников

Коллектив авторов

Эта книга – сборник воспоминаний о выдающемся музыкальном и общественном деятеле России, оставившем яркий след в отечественной музыке второй половины XX – начала XXI века. Сборник интересен стремлением многих известных людей нашего времени раскрыть прежде всего человеческие качества композитора. Этот труд поможет читателю по-новому взглянуть на путь мастера в музыке, осмыслить в контексте истории вечно актуальную тему «художник и власть».

В «Осеннем марафоне» моего героя зовут Андрей Павлович

ОЛЕГ БАСИЛАШВИЛИ

актер

Музыка Андрея Петрова слита с тем временем, в котором он жил. Его песни переносят нас в середину 1960-х, в 1970-е годы — и мы живо вспоминаем ту эпоху. Но, в отличие, к примеру, от «Рио-Риты», его песни, звуча сегодня, могут характеризовать и нынешнее время. Они не остались в двадцатом веке, их, думаю, хватит и на век двадцать первый.

Я вообще считаю, что Андрей Павлович Петров до конца не оценен музыкальными критиками как песенный композитор. Ведь его вклад в песенную культуру нашего народа просто громаден. И если бы не было песен, которые он написал, может быть, сегодняшняя жизнь текла бы по другим законам. Так он влиял на сердца и души слушающих его людей.

Но я говорил пока только о песнях, а он ведь еще и симфонический, и театральный композитор. И вот однажды довелось мне услышать и пережить его музыку, находясь словно внутри ее. Андрей Павлович позвонил мне и предложил принять участие в первом исполнении его поэтории «Пушкин». В этой премьере мне отводилась роль чтеца. Должен признаться, это было тяжелейшее испытание. Я вообще не люблю такого рода концерты, они только выпивают кровь из человека и ничего не дают взамен. Но в том случае мне на редкость повезло.

Началось с того, что я пришел к Андрею Павловичу домой, чтобы послушать поэторию в авторском исполнении. Он сел за инструмент, стал играть, петь и говорить. Но я из всего этого ничего не понял, кроме того, что вступать мне со стихами будет безумно трудно. Да и само исполнение не произвело на меня сильного впечатления. Зато когда я пришел на оркестровую репетицию и услышал то же самое в симфоническом исполнении, то был глубоко потрясен. Есть такие секреты у музыкальных мастеров — как они переливают свои сочинения в звучание тромбонов, виолончелей, скрипок. Это чудо какое-то, непостижимое для меня. Когда я все это услышал, у меня мурашки по коже пошли. Там было что-то такое, чего даже умный человек порой не понимает, читая Пушкина…

Андрей Павлович сам составил список пушкинских стихотворений, которые должны были в этой поэтории звучать. И они чудесным образом перекликались с музыкой, жили с ней во внутреннем единстве. И мне еще предстояло включиться во все это, — не испортив ни Пушкина, ни Петрова. За моей спиной сидел громадный симфонический оркестр. К моему огромному счастью, за дирижерским пультом стоял Юрий Темирканов, и его эмоциональное соучастие в моей чтецкой партии очень мне помогло. Он как-то умел объединять поэзию с музыкой и одно в другое переливать.

Я почувствовал, что являюсь частью этого симфонического оркестра, что я — не просто чтец, а особый исполнитель, который вступает в момент, когда музыка из нотной записи переходит в музыку звучащего слова. Для меня музыкальный строй поэтории открыл очень многое в Александре Сергеевиче, в его поэзии. Как часто глубинные слои того, что написано у Пушкина, проходят мимо нашего сознания! Мы Пушкина учили в школе, в институте, а потом, когда начинали вчитываться, то выяснялось, что мы совсем не так его понимали, что многое в нем таится, сокрытое, как гигантская часть айсберга под водой. И вот эту подводную гигантскую часть Андрей Петров выводил на свет — четко, точно и в то же время очень осторожно.

Как же я волновался в день премьеры! К вечеру волнение стало нарастать. И когда уже перед концертом я подошел к служебному входу в «Октябрьский», у меня вдруг мелькнула мысль — а что, если… там кусты такие стоят, вот спрятаться в кустах, нет меня — и всё, что хотите, то и делайте. Потому что у меня сердце буквально изо рта выскакивало от ужаса и страха.

Ну а во время концерта, когда я все-таки справился со своим состоянием, мне было одновременно и очень трудно, и очень легко. Трудность заключалась в том, чтобы ничего не испортить, вступить вовремя и именно с той ноты, которой оркестр закончил свой эпизод. Мне предстояло суметь не вырваться, не спрятаться, а быть как бы продолжением оркестра и, закончив читать, передать музыкантам эстафетную палочку, словно из меня вышла эта музыка, как будто она из моей души исходит. Самым большим откровением в поэтории оказалась для меня встреча с музыкальной поэзией Андрея Петрова.

Потом в Кировском театре я увидел балет «Пушкин» на ту же музыку. Признаться, спектакль не произвел на меня такого впечатления. В концерте, который занимал меньше времени, чем балетное представление, все было очень сконцентрировано. А в балете шли повторы, и музыка, как мне показалось, несколько размылась. Но все равно было здорово!

Ну а в своей музыке для кино Андрей Павлович — вообще абсолютный гений, что там говорить! Если бы не его музыка к фильму «Путь к причалу», картина потеряла бы половину своего обаяния. Эти склянки, которые там бьют, ввергают нас в пучину просоленной, морской, русской нашей бездарной жизни и в то же время напоминают о людях, которые служат родине, не думая об этом!.. За его музыкой возникает то, чего, может быть, в картине и не было, но что удивительным образом дополняет ее. Я уже не говорю о том, что Георгий Данелия — прекрасный режиссер и, конечно, фильм очень хороший. Но здесь музыка не является чем-то второстепенным, она существует на равных, а порой, может, и выходит на первое место.

Кадр из фильма «Осенний марафон» (1979). Бузыкин — О. Басилашвили, Алла — М. Неёлова

Или рязановские фильмы… Допустим, «Служебный роман». Ведь та мелодия, которую часто повторяют по радио, телевидению, абсолютно точно связана с местом и временем действия фильма. Вот чудо таланта Андрея Петрова: он мог совершенно точно выразить время и место! Эта музыка невозможна была бы в ленинградском фильме, потому что это — музыка московская, связанная с углом Кузнецкого моста и Петровки.

Однажды я ему сказал: «Никак не могу понять, Андрей Павлович, как вы вызываете в душе музыкальные образы?» Он пытался объяснить, но я так ничего и не понял. Все же догадываюсь, что само возникновение такой музыки связано с самым высоким поэтическим началом. Пушкин слышал какой-то шум, который заставлял его брать перо и словно бы расшифровывать этот шум, как сгусток поэзии. Мандельштам просто слышал стихи и торопился записать то, что слышал. Каждый настоящий поэт является как бы приемником того, что находится в эфире. Более чувствительная душа настроена на эту волну и воспринимает то, что диктует Космос, Бог. Вот я приписываю Андрея Петрова именно к такого рода людям. Ему диктовали, его рукой водили, конечно, разум и душа, но в то же время эта музыка поэтическая нисходила к нему свыше, и он успевал только записывать, исправляя, удивляясь тому, что он что-то неточно записал. Но это все действительно исходило оттуда, как у любого большого композитора.

Мне известно, на какие самоограничения подчас он шел. Вот, к примеру, фильм «Осенний марафон». Я присутствовал при разговоре, когда Георгий Данелия заказывал ему музыку. Разговор был такой: музыка в принципе в фильме и не нужна, сказал режиссер. Она нужна как метроном, который отсчитывает бессмысленно прожитое героем время. И вдруг появилась эта мелодия: там-пам-пам, тампам-пам… Метроном, или будильник, или часы на руке, неумолимо отсчитывающие время, которое уходит, уходит, уходит — и никогда больше не вернется… Какое самоподчинение композитора автору фильма! Но, ограничив себя, он абсолютно точно выразил то, что хотел режиссер.

Кстати, моего героя Бузыкина в «Осеннем марафоне» зовут Андрей Павлович. Я наблюдал за манерой поведения Петрова и, конечно, ни в коей мере не стремился ее копировать, но эта мягкость поведения, улыбка вечная на устах, несколько даже виноватая (а в чем виноватиться — великий композитор!), но все же чуть виноватая улыбка и заикание его, которое, как мне казалось, шло от излишнего почтения к собеседнику, — это все свойственно и моему Бузыкину.

С Олегом Басилашвили. 1997

Поэтому его и назвали Андреем Павловичем. А кепка, в которой я ходил, — это кепка, подобная той, которую носил Александр Моисеевич Володин. Так что тут два персонажа слиты воедино — Володин и Петров. Ну, конечно, и я в том числе, как исполнитель. И Данелия — тоже, поскольку он фильм пытался снять о своей судьбе. Так что вот такая история… После просмотра «Осеннего марафона» Андрей Павлович сказал мне: «Европейская картина».

Замечательную музыку написал он к «Небесам обетованным». И вот что удивительно: она настолько точно выражает то, что происходит в картине, что я эту музыку даже не помню. Она вошла в плоть картины и в ней растворилась. Это тоже дар — так войти и остаться, как будто ее и нет. Мелодия для скрипки словно вырастает из плоти картины и пронизывает ее. Это гигантский дар самоограничения и нежелания показать себя с глянцевой стороны, дар большого художника.

И вот сейчас, когда его нет с нами, никто эту пустоту не заполнил. Но о нем можно сказать пушкинской строкой: «Нет, весь я не умру…». Я убежден, что его музыка будет звучать всегда, потому что она адресована напрямую человеческой душе, а душа в любых временах очень чутко воспринимает все то, что отмечено искрой Божьего дара.