Собрание сочинений в десяти томах. Том шестой. Для радости нужны двое

Вацлав Вацлавович Михальский, 2006

На страницах романа Вацлава Михальского «Для радости нужны двое» (ранее вышли – «Весна в Карфагене» и «Одинокому везде пустыня») продолжается повествование о судьбах главных героинь романа – Марии и Александры, дочерей адмирала Российского Императорского флота, в которых соединились пути России и Туниса, русских, арабов, французов. В романе «Для радости нужны двое» есть и новизна материала, и сильная интрига, и живые, яркие характеры, и описания неизвестных широкой публике исторических событий XX века.

Часть вторая

«Зачем тебя я, милый мой, узнала,

Зачем ты мне ответил на любовь?»

Русская народная песня

IX

Африка пришлась по душе Ульяне Жуковой, и это очень порадовало Марию, вселило в нее новые надежды.

Возвращаясь из Марселя, яхта «Николь» достигла берегов Тунизии ранним утром. Однако Уля так боялась «проспать Африку», что дежурила на палубе еще с рассвета. Несший у руля вахту механик Иван Павлович Груненков приглашал ее к себе в рубку, но она отказалась.

— Лучше здесь постою…

— Вольному воля! — добродушно улыбнулся Иван Павлович. — Но сейчас мы запустим дизеля — ветер упал, а земля вот-вот проклюнется.

Гул дизельных моторов, легкое подрагивание корпуса яхты и иногда долетавшая вонь выхлопных газов, особенно остро ощущаемых на морском просторе, конечно же, мешали Уле наслаждаться и свежестью легкого бриза, и видом поднимающегося над чертой горизонта ярко-розового солнца, и даже самим морем — безмятежно тихим, ровным и необъятно большим.

Проснувшись на рассвете, Мария не обнаружила в каюте Улю и, накинув халат, чуть поднялась по ступенькам — выглянула на палубу, а увидев сестренку у поручней на носу яхты, зевнула и пошла досыпать. Нельзя было мешать Ульяне в ее первой встрече с terra incognita^[10]. Мария по себе знала, что новые впечатления лучше не разделять ни с кем, а встречать их один на один, так сказать, лицом к лицу.

Вот и «проклюнулась» Африка.

Когда Иван Павлович сказал о земле «проклюнется», Улю как-то покоробило это слово, показалось неуместным, а когда она увидела все воочию, то поняла, как он был точен. Земля действительно проклюнулась на самой кромке иссиня-пепельного небосвода, там, где соединялись море и небо. Сначала показалась, а точнее, проклюнулась темная, неясная точка, медленно-медленно превращающаяся в серую полоску. И эта полоска все росла и ширилась на глазах, быстро становясь полосой, над которой вдруг возникли очертания гор Берегового Атласа, а там и белые кубики города на побережье, языки песчаных пляжей, синяя гавань с темными силуэтами кораблей и пальмы на приморском бульваре Бизерты — черные на фоне светлеющего неба, как будто игрушечные.

«Африка! Африка! Африка!» — восхищенно думала Уля, если, конечно, это восклицание можно назвать мыслью. Хотя, наверное, можно, потому что в одном-единственном слове было для Ули так много надежды, радости и невостребованной любви, что слово «Африка» стало для нее бо́льшим, чем изреченная мысль, гораздо бо́льшим…

Губернаторша Николь упросила Марию и Улю провести первые три дня в ее дворце. Разумеется, просила она Марию, а Уля помалкивала, во всем полагаясь на свою старшую сестру.

Конечно, и роскошь в убранстве помещений, и обилие слуг, и кухня с ее бессменным поваром Александером, и конюшня, и завтраки — обеды — ужины произвели на Улю сильное впечатление, но она не выказывала телячьего восторга, хотя и не скрывала своего удовольствия от всего увиденного, услышанного, съеденного, выпитого — будь то бедуинский кофе на углях или французские вина высшего качества.

— Неужели она впервые в таком дворце? Или вы где-то бывали с ней раньше? — заинтересованно спросила Николь об Уле, улучив минутку наедине с Марией.

— Впервые. Я сама удивляюсь ее такту, ее сдержанности.

— Вот это да! — воскликнула восхищенная Николь. — Если бы я сама не была в той комнатке, из которой мы с тобой ее забрали, то никогда бы не поверила. Ай да молодчина! Вот что значит мы настоящие дворняжки! Быть ей царицей! — И веселый огонь прозрения осветил враз помолодевшее лицо Николь.

Из всего увиденного в поместье губернаторши особенно понравилась Ульяне конюшня с ее лоснящимися от ухоженности конями, с полусветом из высоких, узких окон, с запахами соломы и конского навоза, вдруг остро напомнившими ей никогда не вспоминаемое прежде детство, в котором она не понаслышке знала о лошадях, коровах, курах; восхитило ее и то, как смело и нежно обращалась Николь с могучими животными, как косили они бездонными, мягко светящимися в полутьме глазами, когда Николь гладила лошадиные крупы или трепала своих питомцев за холку.

Губернаторша повела Ульяну на конюшню в первый же день их приезда, и тогда же выяснилось, что у petite souer cadette^[11], увы, нет костюма для верховой езды. А ни один из костюмов хозяйки не может ей подойти, потому как Ульяна на голову выше и Николь, и Марии. В ней оказалось росту сто семьдесят девять сантиметров, да и формы будь здоров, хотя и очень пропорциональные.

Николь немедленно послала в город за своим портным, его скоренько привезли. Снимая мерки, маленький, тощий француз с куриной грудью не скрывал своего восхищения: он не высказывался, но по его изможденному лицу разлилась в те минуты такая нега, что и без всяких слов было понятно, как ему нравятся большие женщины, тем более ладно скроенные и крепко сшитые.

— Зачем было тратиться? — смущенно сказала Уля, когда портной ушел. — Мы бы и сами сшили.

— Сами? Ты шутишь?! — удивилась Николь.

— Нет, такое ей по плечу, — подтвердила Мария, — не зря ведь мы с ней работали в лучших русских домах моды в Париже. Руки у Ули золотые, да и головой Бог не обидел.

— Ой, девочки, тогда давайте шить себе наряды! — всплеснула ладошками Николь. — И меня научите, вот повеселимся!

— Вполне, — согласилась Мария.

— Можно, — кивнула Ульяна.

Николь была так воодушевлена вдруг открывшимися перед ней новыми горизонтами, что весь третий день они ездили по мануфактурным лавкам города и выбирали отрезы для будущих платьев. При виде губернаторши лавочники таяли от счастья.

На четвертый день, сразу после легкого завтрака, Николь предложила Ульяне начать обучаться верховой езде.

— Нет, Николь, мы должны ехать. У меня горы дел, — возразила Мария.

— Ну ты и поезжай! А Уля пусть останется? — Она вопросительно взглянула на petite souer cadette.

Та молча потупилась.

— Мари, зачем она тебе в твоих делах? В твоих финансовых бумажках? — не желая выпускать из рук новую игрушку, капризно спросила Николь.

— Как зачем? Она будет моей помощницей, я введу ее в курс дела.

— В финансы?

— Конечно, в мои дела. Уля схватывает все на лету. Ее еще можно подготовить хоть в ваши бессмертные^[12].

— Ну не знаю, — недоверчиво пробормотала Николь. — Это правда? — вдруг обратилась она к самой Ульяне.

— Наверное, — был ответ, — жизнь покажет.

— Вы, русские, удивительный народ! — восхитилась Николь. — Я ведь так могу и поверить тебе, Мари!

— Не сомневайся, сестренка. — Мария чмокнула Николь в щеку. — Все будет именно так, как я сказала.

— А когда же шить?! — испуганно округлила глаза Николь.

— И шить будем, и пороть будем, — задорно отвечала Мария. — Как говорят у нас в России: делу — время, потехе — час.

— По-французски тоже есть что-то похожее, — смиряясь со своей участью, потухшим голосом проговорила Николь.

— Езда на лошадях — дело серьезное. Сейчас Уля не совсем здорова. Скоро она будет в порядке, и я предоставлю ее тебе хоть на целую неделю, — пообещала Мария ободряющим, ласковым тоном.

— А-а, понятно! — пробурчала Николь. — Просто надо называть вещи своими именами. Мы ведь сестры.

— Она пока к этому не привыкла, — мягко улыбнулась Мария, — не обижайся…

Вскоре гости Николь двинулись в путь, на виллу господина Хаджибека.

Водитель губернаторши, уверенный в себе седоусый бербер с еще моложавым темным лицом, был горд тем, что везет Марию, — слава о ней бушевала в те дни в Тунизии, у всех на памяти еще был случай с туарегами, их чудесное спасение от казни.

— Госпожа, — сияя влажными черными глазами, сказал водитель, когда проезжали мимо осыпей, возле которых приключилось нападение туарегов на Марию, — госпожа, они признали вас святой.

— Кто — они?

— Как кто? Племя туарегов.

Банкир Хаджибек, его жены Хадижа и Фатима, ее малолетние сыновья Сулейман и Муса встретили Марию не просто с радушием, а с горячей радостью. Особенно дети — те минут пять визжали от восторга и делали круги возле Марии, то прижимаясь к ее коленям, то игриво отбегая в сторону.

В той половине, где жила Мария, старшая жена господина Хаджибека выделила для Ули комнату.

— Нравится? — спросила стройная, сухощавая и вместе с тем пышногрудая Хадижа, вводя названых сестер в просторную, чистую комнату с небольшим окном, — окна во всем доме были довольно маленькие, потому что так легче спасаться от зноя летом и от леденящих ветров зимой.

— Нравится, — ответила за Улю Мария, — но вообще-то нам надо купить или построить свой дом. Чем раньше, тем лучше. Я займусь этим.

— Как?! — потрясенно вскрикнула Хадижа, и ее насурмленные брови взлетели вверх. — Ты уедешь от нас?! Нет, это невозможно! — Она круто повернулась и поспешила на свою половину особняка.

— А они тебя любят! — восторженно сказала Уля. — Тебя все любят!

— Ладно, устраивайся и не забудь сказать: «На новом месте приснись жених невесте», — засмеялась Мария и вышла в коридор, думая о том, что действительно это не дело — жить в приживалках, да еще вдвоем.

Пока Уля осматривалась на новом месте, старшая жена Хадижа так накрутила своего мужа, что уже совсем скоро раздалось его нарочитое покашливание и робкий оклик:

— Мадемуазель Мари!

— Да, господин Хаджибек, я вас слушаю, — двинулась из тупика коридора навстречу ему Мария.

— Здесь темновато, может, мы пойдем на веранду? — попросил хозяин дома.

— Хорошо, — согласилась Мария. — Уля, осваивайся, я скоро вернусь.

На веранде, защищенной от ветра сплошной каменной балюстрадой, они сели в легкие плетеные кресла, и красный от волнения господин Хаджибек произнес:

— Мадемуазель Мари, вы хотите съехать от нас?! Но это невозможно! И Хадижа, и Фатима, и дети… Нет, это невозможно!

— Но я ведь не порываю с вами в делах, я только…

— Нет, это невозможно! — как заклинание повторил господин Хаджибек слова Хадижи.

В голове его в эти минуты крутились многие pro et contra. Во-первых, жить одному в доме, конечно, лучше — с поселением Мари он невольно перестал чувствовать себя тем полновластным хозяином, каким ему всегда хотелось быть. Но, во-вторых, сейчас Мари у него под контролем и он точно знает (или, во всяком случае, почти точно), с кем она встречается и т. д. В-третьих, Мари так усилилась (благодаря ее отношениям в губернаторской семье и в связи с тем, как она почитаема теперь во всей Тунизии), что он, Хаджибек, вроде бы при Мари, а не она при нем, как было раньше. А вдруг она действительно уйдет?! Тогда все его планы могут просто рухнуть…

— Нет, это невозможно! — опять сказал господин Хаджибек. — Могу предложить вам свой вариант, если…

— Предлагайте. Я не хочу уезжать от вас любой ценой. Просто неловко стеснять вашу семью.

— Ради Аллаха! — поднял короткопалые руки господин Хаджибек. — Вы не стесняете нас, а украшаете нашу жизнь! Но… если хотите, я могу построить вам дом рядом. Очень быстро.

— Быстро? — с сомнением сказала Мария.

— Да, за два месяца. Строят — деньгами.

— Это правда. Строят деньгами. Вы сказали афоризм, поздравляю!

— Пожалуйста, — расплылся в улыбке польщенный господин Хаджибек. — Сегодня мы выберем место и сразу начнем!

— Ну куда так спешить? Надо еще придумать дом. У нас в России говорят: семь раз отмерь — один раз отрежь!

— Я счастлив, что вы согласны, сейчас обрадую своих! — И, не дожидаясь, что скажет Мария, господин Хаджибек засеменил в дом.

X

На следующее утро Мария проснулась с чувством той детской сладостной радости, с которым она не просыпалась уже давным-давно. Спросонья она не сразу поняла, откуда оно, это веселящее душу чувство. А потом сообразила, с наслаждением потянулась всем телом: ведь в соседней комнате спит Уля, ее названая, созданная ею духовно сестренка. И теперь она, Мария, снова не одна на чужбине. Они вдвоем — и это огромная сила! Правда, еще просится в сестры Николь… Ну что ж, хотя она и другая, пусть будет.

Раньше Мария думала, что лучшие люди на свете русские, а теперь, поживя на чужой стороне, поняла, что и французы лучшие, и арабы лучшие, и евреи лучшие, и китайцы лучшие, и сербы лучшие, и чехи лучшие, и немцы лучшие, и прочие народы — каждый для себя лучший; все хороши, только они — другие. Физически все сравнительно одинаковые, но душа у каждого народа своя, может, и не вся душа, потому что есть общечеловеческое, а только часть души^[13].

«А что? Пусть Хаджибек покажет себя, пусть построит для нас дом, — подумала Мария, вставая с постели. — Сразу после завтрака выберем с Улей место. Дом по соседству — это выгодно и надежно как в смысле коммуникаций, так и для обслуги, и для охраны».

Место под будущий дом сестры выбрали сразу — очень годилась для этой цели высокая каменистая площадка с северной стороны виллы господина Хаджибека. Площадка поднималась над землей метров на семь и выглядела почти как утес, с которого открывался отличный обзор окрестностей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

10

Земля неизвестная (лат.).

11

Младшей сестренки (фр.).

12

Так называют членов Французской академии.

13

Для этой части души в конце XX века придумали понятие «менталитет», что значит: совокупность мировоззренческих представлений, умственных навыков, духовных установок, пристрастий в пище, одежде, уложений в быту, характерных как для отдельных личностей или сословий, так и для народа в целом. В русском языке слово заимствовано из французского mentalite, а во французском — из позднелатинского mentalis — умственный, духовный.