Быль да небыль. Порвали сказку

Василь Абзи

«Никто не может знать, что произойдёт, буквально, в следующую минуту. Равно, как и никто не способен отмотать минуту назад Так и во всей этой истории, никто ни за что ответить не мо- жет. Одно только ясно, что сказки больше нет.»«Не ищите подвигов среди обычных смертных, ибо каждый их поступок, совершённый ради блага других людей, – это сам по себе и есть уже подвиг . Подвиг, совершаемый каждый день. И пусть остаётся без разницы, – дома вы, на улице, или на работе».

Все права на издание защищены, включая право воспроизведения полностью или частично в любой форме. Иллюстрация на обложке принадлежит издательскому дому ВЕКТОР-Т. Товарные знаки также принадлежат издательскому дому ВЕКТОР-Т.

Эта книга является художественным произведением. Имена, характеры, места действия вымышлены, или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами, или событиями случайны''.

Подобное юридическое обобщение, в книгах этого автора, позвольте считать неуместным. Все герои этих произведений, — люди реальные и настоящие, как и реальны сами события с ними произошедшие. Вымышлены только имена и место действия, а характеры преобразованы, согласно их поступкам.

Чья-то личная жизнь, рассказанная публично или случайному попутчику, она уже не может оставаться достоянием личного. А иначе зачем рассказывать, ведь в зашторенное окно никто не подглядывал’’. Потому и судебные тяжбы позвольте считать не логичными.

Порвали сказку

ЧАСТЬ 1

Проникший в большие окна и мягко улёг — шийся на стене этот солнечный зайчик обещающе манил к себе. Он звал и заманивал, и отставать совсем не собирался. Ласковый такой, пронырли — вый и сулящий множество без бед, он был самым миленьким и пушистеньким, среди всех других зай — чиков. Только выходи и радуйся необычности этого весеннего солнца. Небо ясное, цвет чисто голубой, а вокруг распустившаяся листва, сочней которой не придумаешь. Ни зима тебе, ни слякоть её поздняя, а именно пришедшая весна, с её веселящим настро — ем.

Но Яшка сидел и вздыхал. Лицо ладонью подпёр, сморщился, как насупился, глядя на яркий отблеск солнца, и приуныл, потому что становилось очень скучно: урок, притихший школьный класс и всех ловящий взгляд учительницы. С такой не побалуешь, не схитришь и уж больно она строгая ко всем. Чуть что, к доске! Чуть что, родителей, и дру — гой такой строгой, может люди ещё не придумали.

Яшка опять ожидающе вздохнул: всего два дня осталось до каникул. А сейчас бы только звонок: символ баловства и свободы.

А звонок, как всегда, прозвенел неожиданно, и весь класс, в одном радостном порыве буквально схватился за портфели. Как говорится:, Отсидели — продержались, а теперь бегом домой».

Однако по классу непререкаемо и жёстко про — неслось:

— Опять!!! — А затем, в весь класс, в отдельно — сти и в целом, вонзились учительские глаза. — Тогда я напомню ещё раз! — Продолжила сверлить она.

Зво-о-нок с у-ро-о-ка всегда звенит только для учителя! И только ему решать{!}: как будет закон — чен этот урок.

И класс послушно замер. Кто достал свой порт — фель, кто всовывал в него свои учебники, те замер — ли, как застыли. Все замерли, кто даже шевельнуть — ся не успел. И все явно приготовились получить дальнейший нагоняй. А её женский пронизываю — щий взгляд продолжал блуждать по классу. Она так делала каждый раз, на каждом уроке, когда искала виноватых и крайних. И находила, её не обхитришь. Но сейчас, она вдруг улыбнулась. Потом ещё и ещё, и также со словом, вдруг» её суровость заменилась лаской. — Что(!?), решили удрать от меня. И мой английский вам не понравился…

— Нет… понравился, — не очень дружно отреаги — ровал класс, потому что многие всё ещё находились в недоумении.

А Яшка, так тот вообще не понял, что творится вокруг, хотя тоже увидел вдруг подобревшие глаза учительницы.

Хорошо. Спасибо, что вам понравилось.

Надеюсь, что этот учебный год у вас прошёл не зря. И просто хотела бы пожелать всем вам счастливых каникул… А-то побежали все довольные, будто поё — те уже на английском. И ведь не хорошо, не попро — щавшись.

Шутка их учительницы всем очень даже по — нравилась. И не такая уж она, оказывается, злая, как все шептались по углам. Зря её только боялись.

Ну и всё, — с той же самой улыбкой продол — жила она. — Ещё раз счастливых вам каникул. Не хулиганьте, девчонок не обижайте. Это я адресую мальчикам. Ну, а девочкам пожелаю быть умненьки — ми-благоразумненькими. Мальчишек тоже не оби — жайте.

И в классе, теперь уже все дружно засмея — лись. Девчонки, что у них есть такая заступница. А мальчишки, что как захотят, так и сделают. Захотят, — обидят, а нет, так не обидят:,Ещё, как будут себя вести».

Женщина же дождалась окончания их первых возлияний и, обрывая уже последовавшие реплики, сразу от двух половин, закончила в угоду обоим.

— А вот теперь, я вас отпускаю.

Ликованию не было границ. Уроки на сегодня закончились, солнце по-прежнему радостно смо — трело в окно, а каникулы почти наступили:,Да здравствует долгое лето!». Рано утром не вставать, домашних заданий не делать и, что самое главное, теперь улица будет в их полном распоряжении.

Яшка тоже, непонятно, чем довольный больше всего, как выпорхнул из школы. Высокий. Худоща — во жилистый. Руки длинные. Ноги длинные. Как многие мальчишки его лет, мышц ещё не нарастив — ший, он вовсе не торопил свой шаг, а был лишь приподнято бодр. Спешить особо было некуда, хотя всё равно получалось быстро. Ведь мысли его и состояние души, тому вполне сопутствовали. Пятый класс, он считай, закончил. Закончил хорошо, без троек и, что самое заветное, мама ещё в Новый год, пообещав, сказала:,Если закончишь школу хорошо, то куплю тебе ноутбук. И пусть не очень дорогой, но всё-таки, А мама своё слово сдержит. Уж в этом он не сомневался, как собственно и не сомневался в любви обоих своих родителей. Папке только что-то не везло: на работе не получалось, ругался часто с мамой, а так у них всё хорошо.

И подгоняемый своим воображением, словно скачущим из одного в другое, Яшка больше при — танцовывал, чем шёл, и с лёгкостью перебрасывал свой портфель из одной руки в другую. И было ерунда, что очень даже мал ему пиджак, а брюки, уже неприлично короткие, стали больше похожими на шорты Но всё это было просто пустячком, пусть даже неряшливостью, ведь лишь одно оставалось важным: его вот-вот желанный ноутбук. А к нему ещё и каникулы.

До автобусной остановки Яшка дошёл всё таким же окрылённым. Жизнь вокруг, как отсут — ствовала. Ни ты не нужен никому, — ни тебя никто не трогает. Пой себе и радуйся, и быстрей скачи домой, чтоб скинуть школьные одежды.

Однако, поглядевший на дорогу, откуда должен был придти автобус, Яшка мысленно почесал свой затылок. По сторонам посмотрел, на людей, стоя — щих возле остановки, и скрытненько призадумался, чтоб мыслей его не прочли. И тут было над чем задуматься. В его кармане лежали деньги на проезд, это раз. Мама всегда ему их давала. А два, — это то, что он должен был отдать их за проезд, а мог и не отдавать, проехав до своей остановки бесплатно. Не длинных конечно остановок, но всё равно ощути — мых, если пройти их пешком. Вот только последнее время у него появился азарт, чем-то очень похожий на приключение. Появился, как заразил его, всею своей весёлостью. Садишься в автобус, прошмы — гиваешь под валидатором, прячешься где-нибудь у окна, чтоб глазеть на пространство, и хоп(!)… а в кармане осталась денюжка. Ни мамина, ни тётина, а уже своя, как лично им обретённая. И покупай на неё, что хочешь. Отчего и притаился Яшка, едва действительно не начав, чесать свой затылок: ведь надо, чтоб повезло, чтоб ехало-проехало, и тогда он станет, фон-бароном», мальчишкой побогаче, чем Буратино.

Автобус наконец-то подошёл — длинный, пых — тящий — и Яшка несмело решился. Хотя и бояться было особо нечего. Подумаешь, водитель иногда что-нибудь прокричит, а ему в ответ станет естественно стыдно, потому-что сразу все обратят на него внимание. Но это же не страшно. Не только он один так делает: и тётки, и дядьки, и ребята взрос — лые с девчонками, они же тоже под этим устрой — ством подныривают. И ничего. Здесь же страшней всего контролёры. Но Яшка и от них уже наловчил — ся улепётывать. Он просто сразу выскакивал на лю — бой из следующих остановок и был таков. В общем, ремнём его ещё никто не бил и при всех публично не наказывал.

Сделавший, как спланировал, и легко прош — мыгнувший под валидатором, Яшка также удачно прильнул к автобусному окну. Протиснулся и при — жался, будто сильно желал смотреть на дорогу. И такие действия Яшка делал каждый раз специально, словно он не пассажир без билета, а мальчик спе — шащий к окну. При этом только ни на кого не надо было смотреть, а всего лишь стоять и ждать, когда же автобус тронется с места.

А едва всё так и произошло, как Яшка снова заликовал:,У него сегодня отличный день. Считай четвёрка за год по английскому и плюс денюжка за проезд осталась в его кармане. Денюжка утром, когда в школу ехал, и денюжка сейчас».

Вот только автобус ехал тише всех. Качался не пойми отчего, юродничал неторопливо и обгонял лишь стоящие на парковке машины, которые Яшка и сам обогнал бы. Скучно было, не интересно, но нужно было по-прежнему глазеть в окно, изобразив увлечённый вид.

Фразу, ваш билет», произнесённую в другом конце автобуса, Яшка как-то доносчиво услышал. Донеслось сквозь привычные звуки и, будто слух резануло. Но ему не поверилось, и он быстренько захотел убедиться в обратном. Отпрянул от окна, сделал осторожный шаг назад и вытянул свою дет — скую шею из-за чьёго-то взрослого тела.

Так оно и было: слух его не подвёл. Женщи — на-контролёр, мимо никого не пропуская, неизбеж — но приближалась к нему. А её отрепетированная фраза спокойными могла оставить только людей с билетами.

Ваш билет, пожалуйста, — ещё раз раздалось совсем близко.

И Яшка, уже успевший взволноваться доста — точно, побыстрей пролавировал между тел, начав движение к передним дверям автобуса. За спиной висел портфель-рюкзак, он предательски застревал, ударялся и мало того, что Яшка взволновался, так приходилось ещё и извиняться.

Извините… Извините, пожалуйста, — скорее машинально продолжал лопотать его язык и в один из моментов, он замер на полуслоге. — Изви…

Яшка увидел ещё одного контролёра. Тётю.

Пожилую. Эмоций ноль, без суетливости, ещё более неотвратимее, чем первая, она какой-то неприступ — ной и пугающей стеной, сразу нависла над ним.

Хищница. Коршун — женщина. Или просто тётка, что съест и не пощадит. Она ж была вот она, над головой дышащею, а эта дверь автобуса, до которой Яшка всё-таки добрался, предательски не открыва — лась. Также, как и сам автобус, который, как будто бы не видел, что Яшку нужно вызволять. Он даже наоборот, ехал также еле-еле, словно делая это специально. И Яшка взмок. Не на шутку взмок: вражьё обложило его со всех сторон.

— Ваш билет, пожалуйста, — повелительно прозвучало над ним и вежливостью здесь совсем не пахло.

Яшка посмотрел. Он был стыдливо напуган.

Но к успокоению своему, это обращались ни к нему. И он вжался сам в себя ещё сильнее. Он даже в мышонка бы сейчас превратился, лишь бы его не заметили.

Однако над ним, давлея, произнеслось:

— Ваш билет, пожалуйста. — К кому это обра — щались, Яшка уже не смотрел. Ему легче было уставиться на дверь. Съёжиться. Подпыжиться. И сделать вид, что мальчик глубоко задумчив.

Тогда его встряхнули ещё раз:

— Мальчик, твой билет!?

И вот теперь уже всё. Сомнений не было: его обложили. Как маленького зверька поймали, и вот — вот начнут потрошить. Но он держался. Держался из последних сил и считай, что набрался наглости, на своих, охотников» не смотреть. Не слышал он их, задумался… и это тётю очень разозлило.

— Мальчик, ты что(!?), глухой… Билет у тебя есть или нет?!

Быть глухим стало глупо. Даже дураку было бы ясно: сейчас начнут трясти. И осмелившийся нена — долго взглянуть на тётю-контролёра, Яшка извини — тельно промотал головой. Отчего и сам не понял: зачем и почему? Но так уж получилось:,Нет у него билета». Ни денег он не вытащил, не спохватился, а просто, как на суде присяжных, промотал головой. Здесь, что хотите, то и думайте, а ему быстрей бы остановка.

Ну так штраф плати! — объяснений явно не принимая, ещё жёстче констатировала, тётя» и с циничным смешком добавила. — А-то глухим здесь прикинулся.

Но Яшка молчал. Теперь он замкнулся в себе окончательно и ни с кем вообще не желал разгова — ривать. Пусть делают с ним, что хотят, а он будет смотреть сквозь окна в двери.

Мальчик, ты что{!?}, — еще громче вскрикнула женщина. И с этим всплеском негодования, как че — ловек при исполнении, она одёрнула Яшку за плечо.

Я же с тобой разговариваю.

Да отстаньте вы от него, — вдруг раздался дру — гой женский голос. И тоже не менее раздражённый.

Вот ведь пристали. Едет мальчишка и едет. Или вам что{!?}, штрафовать больше некого.

Гражданка, не вмешивайтесь, ладно. Я как-нибудь без вас разберусь.

Ну ни хрена она работает. Да, чтоб я сам так работал, — раздался ещё один, но уже мужской голос.

Яшка не постеснялся, посмотрел. Было конеч — но приятно, он не скрывал бы, что кто-то за него заступился. Интересно просто стало: кто!?

Женщина: солидная, представительная. на пальцах много золотых колец. А дядечка был так себе. Наверное, выпил уже с утра и ему хотелось просто разговаривать. Отчего тётя-контролёр и на — кинулась на него:

А ты то, что лезешь!? Защитник здесь нашёлся.

А вот и нашёлся! — начал дядечка контратаку. —

Тебе сказали от мальчишки отстань. Значит отстань! А то подпоясалась здесь.

На дядечку взглянули более презрительней. Его естественно и социально не боялись.

Ты что, тепленький ты мой, в милицию захо — тел!? Так я тебе живо устрою. Отсюда и прямиком. А то раздухарился здесь… член безмозглый.

И эту, тётку» лучше было не трогать. Ее нрав был открыто буйным и девичьей скромностью она уж точно не страдала.

А автобус, как назло, всё также предатель — ски полз и вдобавок застрял на светофоре. И дя — дечка-выпивоха, какой из него заступник, если тётя-контролёр совсем его не боится. Он щуплень-

кий, в отличии от нее, одетый скромно, скорей всего поношенно, а поэтому, что ей его бояться. А вот тётя-заступница, она конечно…

Ну, так что мы делаем, мальчик, — считая, что отбилась от защитников, ещё на один заход настро — илась тётя-контролёр.

Только она не успела. Эта тётя-заступница сразу её пресекла:

Ну сказала же, что вам нужно!? Штраф за — платить!? Давайте выписывайте, я заплачу.

Платите, — казалось бы вопреки всему, взяла и согласилась тётя-контролёр.

Тётя-заступница взялась за сумку, чтоб достать деньги. А тётя-контролёр уже настроилась их полу — чить. Вот только Яшка этого уже не увидел: автобус наконец то распахнул свои двери и путь к свободе был открыт. Медлить было бы глупо, а потому он шустрее шустрого скакнул подальше от всей этой опасности. Пронесло. И одно он только услышал, — это взбешённый голос тёти контролёра:

— Ну и что же теперь!?

Но Яшка уже ликовал: зверёк выпрыгнул из капкана и сегодня, в его кармане, лежат не одна, а уже две денюжки. Он правда чуть не вспотел от страха, но это же ничего: доехали. И душа его, вспа — рив, заликовала: теперь быстрей домой.

* * *

Мать Яши горестно вздохнула. Где-то там, внутри, будто что-то обессиленно ушло, а вместо этого пришла пустота. Зияющая пустота, бессловес — ная и отнявшая даже желание двигаться. Паршивым было всё. Разного рода проблем ещё больше. А две из них стояли на первом месте и казались никак не решаемыми. Сначала шла ежедневно нелюбимая работа, с вечным её безденежьем. И вторым, как вдобавок, невыносимо ставший нелюбимым муж, глаза б которого не видели. Устала ОНА очень сильно. Только менять работу не было смысла, ОНА уже пробовала и денег от этого не становилось больше. А мужа понять и простить, — ОНА уже не сможет. Намаялась. Нажилась. И давно бы уже развелась-разъехалась, но её держала сама баналь — ность: их совместно нажитая квартира. И ко всему подрастающий сын, которого тоже, как чемодан,

в подмышку не возьмёшь. Проблемы. Проблемы. Проблемы. Да и жизнь сама, надежд терять не же — лая, стала потихоньку сама же от них уставать. Ты ждёшь всё чего-то, надеешься, а дни идут, мелькают и всё давно превратилось в один сплошной и серый ком. Не жизнь, а убогость заложницы, хотя вокруг всё бурлит и светится. А ведь ОНА не старая дева и даже в свои сорок два ещё приятно выразительна.

Свой светлый не короткий волос, упруго лоснящий — ся без всяких косметических хлопот. И даже родив — шая Яшку, ОНА не потеряла своей прежней привле — кательности. Не располнела, не обабилась, а лишь чуть-чуть стала женственней и более серьёзной:

на танцах, как прежде, уже не порхая. Вот только проку от этого не было и жизни с радостью никак не получалось. Этот сплошной и серый ком, его же никуда не засунешь.

,Яшка должен быть дома», — с материнской заботой переключилась ОНА и взяла с рабочего столика свой мобильный телефон. Затем взглянула на часы и уже убедилась вслух:

— Да, должен быть дома.

И всё ещё находясь в своём рассеянно-погру — женном состоянии, ОНА собралась найти на дис — плее телефона номер сына. Он был прост в своём содержании. Яша сам ей сделал эту запись:,Твой

любимый сынуля,

Но женщина передумала. Рядом, на другом ра — бочем столе, стоял обычный телефон их поликлини — ки. Он был, конечно же, доступен ей. Да к тому же не требовал её личных затрат. И хоть в этом у неё был какой-то материальный плюс.

Да… сынок, это я, — сразу искренне радостно зазвучал её голос, едва ей успели сказать, Алло,

Да, мама, — ответили ей и весело добавили. — Привет.

Привет! Как дела? Что делаешь?

Кушаю, — слышно что-то пережёвывая, отве — тил ей Яшка.

Женщина игриво улыбнулась:

А что ты кушаешь?

Что ты сказала покушать. Суп и кашу.

Не кашу, вундеркинд ты мой, а гарнир и рагу.

Ты его кстати подогрел?

Нет, мама, не хочу.

А я тебе говорю: подогрей. Вкуснее будет.

На самом деле женщина не ругалась и не злилась, ОНА даже не смогла бы вспомнить, когда вообще что-нибудь подобное с ней было. Её ха — рактер был другим. Мягким, не воспитательным и чувства к сыну шли только от одного: чтоб с ним ничего не случилось. Ведь шубутным же растет и неусидчивый. То в яму какую-то свалился и ключи — цу сломал, то яблок зелёных с мальчишками объел — ся и заработал себе аппендицит. Как и сейчас, ведь ничего себе не разогреет, а быстренько похватает, что есть, и поскорей на улицу. Поэтому какой здесь резон ругаться.

И женщина сменила тему;

А что в школе получил сегодня? Двойку, на — верное, схлопотал.

А вот и не угадала, — игриво отыгрался Яшка.

Пять по физкультуре и четыре за год по англий — скому. Так что, мамочка, покупать тебе ноутбук. Не отвертешься.

Ну, что поделаешь, придётся покупать.

Вот-вот, мамочка, придётся, — ещё задорней зазвучал голос Яшки.

Ладно, хорошо… Только подумаем: как? Ты, главное, особо там не резвись и давай до вечера.

Да, мама, пока.

И они оба, почти одновременно положили те — лефонные трубки. И закончившая разговор с улыб — кой, женщина снова вернулась к своим тягостным размышлениям. К ней опять пришёл этот большой серый ком. Работать не было желания, общаться с кем-то беззаботно не получилось бы, а желать скорейшего возвращения домой, где нет комфорта и тепла, тем более не хотелось. И если бы не Яша, может вообще ушла бы куда глядят глаза. Зря ОНА тогда «своего» пожалела. Ведь встретила мужчину, опять заботу и любовь почувствовала, к нему уже ушла и вдруг эти преследующие слёзы мужа. Слё — зы, угрозы покончить с собой, бесконечность длин — ных обещаний и, лишь теперь ОНА понимала, что просто пожертвовала собой. Идиллия его извинений продлилась недолго, хотя всё дошло до того, что ОНА снова вернулась в их общую постель. Искрен-не вернулась, с желанием, как прежде и, чтобы всё плохое зачеркнуть. Но видимо так не бывает, разби — тое действительно не склеишь. А, тем более сейчас, когда всё разбитое им, ещё и хамливо растоптано, что не осталось даже и осколков. И плюс эта зло — счастная квартира, из которой на улицу, так просто не уйдёшь.

* * *

Если судить по погоде, то день был невероят — но сказочным. Он даже заигрывал со всеми и го — ворил-шептал-нашёптывал:,Ты посмотри денёк какой! И разве незатейлив этот мир во всех его причудах. Ни ветра тебе, ни ливней, ни миража палящего в пустыне, а именно та самая, так редко выпадающая середина».

Только это была погода, как разная и грязная порой, а вот в душе у него было всё другим: гонимо пустым и ни к чему непривязанным. Хочешь вой на луну или сгинь куда, а хочешь, залазь в петлю и пусть никто тебя из неё не вытащит. Никто. И даже будь не похороненным, потому что не ухажива — ний никаких, ни к могиле цветов ни от кого уже не хочется. Ничего не хочется, потому что опостылело всё. Жизнь практически пройдена. Пятьдесят уже стукнуло. Физиологических пятьдесят, а вот в моз — гах все двести. И вряд ли этот мир его чем-нибудь удивил бы. Сенсаций в жизни, как таковых, уж точ — но не будет. Полёты наяву закончились и воображаемая роскошь с миллиардом на руках, лишь сделает жизнь фальшивой. Быть клоуном смешно, а деньги всё равно уйдут на выпивку. Даже собственный остров на луне, со всей его новейшей технологией, вряд ли сможет удивить надолго. А значит, удивле — ния уже не будет, а в мозгах по-прежнему останется запресневелость.

Вот только, если заразиться хорошей и новой любовью, чтоб почувствовать себя с кем-то связан — ным. Чтоб от предчувствий задыхаться, стонать от них не истерически и даже пальцы ног целовать, что чувствам своим верен. Но и здесь, ему свети — лось тоже, Нет!». Такой любви вокруг не наблюда — ется. А искать и ловить её, опять нечестно и смеш — но. Просто краски будут ни теми. И может вообще такого уже нет, ведь мир давно стал иным и рыцари за даму не дерутся. А поэтому и спешить было просто некуда. Зачем спешить домой, когда ты там неинтересен. Идти к друзьям? Но их не нажито. Все разбрелись куда-то. Или с самого начала они тоже думали не правильно, наивно полагая, что это друж — ба навек. И оттого не дышалось полной грудью, не жилось, а ноги частенько заходили в привокзальный буфет, волоча за собой уставшую голову.

Этот буфет был халупой так себе, как трактир на распутье при первом Петре. И подобно им, эта привокзальная забегаловка, она тоже просторной чистотой не отличалась, потому что человек, её со — держащий, к аристократам никогда не ходил. Он так себе был, мутила обыкновенный, который затеял весь этот балаган, чтоб тоже как-то прокормиться.

Один раз он видел его. Брюки свисли код живот, а к деньгам, засовываемым в эти самые брюки, якобы полнейшее пренебрежение.

С перрона, на угол здания вокзала, через боль — шую, полвека прожившую дверь, скрипящую от собственных размеров, без всяких холлов и коридо — ров, каждый жаждущий сразу попадал в небольшую комнату, площадью метров двадцать, и прямиком проходил к святая святых, к подобию барной стой — ки, ещё к не старой, но и не молодой уже буфетчи — це.

И ОН действительно частенько сюда заходил. Заходил, как по пути домой, и при наличии денег в кармане. Его квартира, в пятиэтажном панельном доме, обшарпанном и убогом, отстроенным ещё в хрущёвские времена, была недалеко от вокзала. Через мост над железнодорожными путями. Под — нялся вверх. Прошёл по мосту, спустился и, словно попадаешь в другую жизнь. В страну заброшенных бревенчатых бараков, среди которых, этот панель — ный дом почему-то напоминал засохший и бро — шенный корабль, собранный из бетонных плит. А ведь, когда-то, здесь тоже мечталось, что расцветёт красивый ухоженный сад; поднимутся школы, больницы и все заживут, как единое целое. Во благе услуг и в комфорте, и с обязательной горячей водой. Только факт оказался иным: жизнь развернула всех в другую сторону.

Подойдя к, буфетному барьеру», ОН тихо и без излишеств поздоровался и также спокойно сказал-попросил:

Мне сто грамм налей, пожалуйста… и бутерброд с яичницей.

Водку какую? Пшеничную или московскую?

Да пусть, что попроще, — опять несложно и доступно ответил ОН и, тем самым, уже в тысячный раз подчеркнул, что не один ли хрен какую, всё равно же разливают из одной и той же бочки. Названия только разные и соответственно цена. А поэтому пусть она будет попроще, чтоб не обманывать себя.

На его глазах, из початой бутылки, Пшенич — ной, в одноразовый стаканчик, похожий больше на пластмассовый напёрсток, налили желаемые сто грамм. А с витрины — холодильника, тоже служащей неким барьером, достали бутерброд с яичницей.

ОН расплатился и, подхватив желаемое в две руки, сел за стол в углу. А едва сев, сразу же, осу — шил» стакан.

,Нормально», — провёл ОН мысленно черту и заманчиво поймал себя на мысли, что повторит заказ. Таким махом выпитые сто грамм, ОН просто не заметил бы, а душу нужно было залечить. Пусть мозг пульсирует и гневится, пусть болтает сам с собой и накаляется.

Будь любезна, — подошёл ОН вторично, — ещё сто грамм налей.

Ему налили ещё раз, а ОН вдруг образно поду — мал:,Вот работает в буфете, — большая и дородная. Спиной своей и статью {в метр восемьдесят высо — той} напоминает молодую мать слониху и сколько ОН знает её, то улыбающейся никогда не видел.

Движения размеренны, слов лишних нет и вооб — ще ничего нет личного. Заказали. Она выполнит. Цифру здесь же назовёт. И на этом всё! Весь разго — вор закончен. Хотя с другой стороны, зачем ей эти разговоры!? Человек, наверное, устал уже давно, от всей этой местной тусующейся публики. Здоровье кому-то поправь, в долг другому дай, дерущихся разними, с пережравшим понянчийся… и каждый день одно и тоже. А ей это надо!? Уже, наверное, нет. Лучше маску надела попроще и пусть подходит любой».

Будто рассмотренная вблизи и «ставшая под лупой» ещё больше, женщина молча поставила ста — кан на прилавок. Налила ему, чтоб ОН видел из чего наливают, и чуть отодвинув от себя, опять назвала цифру. Всё, как всегда: берите, платите и пейте.

И ОН спросил уже ради любопытства. Даже улыбнулся ей:

Как настроение?

Женщина посмотрела: кто это её спросил? И ничего не говорящая взглядом, она также, много не говоря, пожала плечами:

Ничего. Нормально.

По-ня-тно, — в унисон ответил ОН и, взяв стаканчик с водкой, вернулся к своему столу: ши — рокому, столовому и доползшему сюда ещё из тех времён, сейчас серьезно названных застоем.

Тихо сел, избавил от целлофана бутерброд с яичницей и снова залпом выпил:,Завтра на работу не идти. Суббота. Да и какая к чёрту это работа: грузчиком гнуться под мешками и таскать их куда скажут. Это не работа и не мечта об ней, которая когда-то у него была. Это всего лишь возможность не торчать дома и хоть что-то иметь в кармане».

И уже поймавший это душевное нагнете — ние, ОН вцепился в бутерброд зубами. Вцепился с жёсткостью и нелюбовью: к себе, к миру так

устроенному и к этой дешёвой во всём обстановке, всех зазывающей своей доступностью. И, лишь два прикуса ему хватило, чтоб ОН расправился с этой вокзальной стряпнёй.

,Чего вот в жизни не хватало!? Ведь сначала у них было всё хорошо. Восьмидесятые годы. В кармане диплом института. Направление в другой незнакомый город, как молодого специалиста, и, что самое главное, с ним вместе уезжала увозимая

им девчонка. Ни девчонка даже, а эйфория какая-то, как будто крылья дающая силам неразвёрнутым. Но теперь почему-то ставшая самой большою злобой дня. И этот факт, к финалу жизни, ему уже не изме — нить. Никак не изменить, потому что не дано чело — веку ещё раз себя испробовать. Даже дня никому не вернуть, чтоб было всё иначе,

И ОН одуревал. С каждым годом и днём от безысходности гнобил себя, но выхода нигде не ви — дел. Жизнь, считай, прошла. В пятьдесят её уже не начинают, а от того молодого специалиста остался только прах, слоняющийся где придется.

В буфете становилось тесно и душно. Давили стены, мысли застряли и подсознательно хотелось движений. ОН, конечно, выпьет ещё, но не здесь. Здесь ОН никогда не напивался. ОН лучше зайдёт в магазин, возьмёт заветные 0,5 и тихо сам с собой, где-нибудь посидит-побродит. Тихим был вечер, сгустившимся и сиреневым. Когда ОН заходил в буфет, этот вечер только начи — нался, а сейчас он приближался к ночи и стал её маленьким порогом. Одного только ей не хватало, чтоб всё подмять под себя: город ещё дышал своим бытом. Таксисты, облепившие вокзал, автобусы, маршрутки, магазины, ждущие последних покупа — телей, — всё это ещё жило и двигалось. И перед всем этим отшельница ночь, пока была бессильна. Её время ещё не пришло.

Купивший заветную бутылку водки и опять же, что подешевле, ОН сразу же засунул её в рукав сво — ей лёгкой весенней куртки. Будто нет у него ничего, и ОН не алкаш какой-то.

Затем ОН вышел из магазина, обогнул его, чтоб стало меньше любопытных глаз, и здесь же, с горла, сделал несколько смачных глотков.

,Как мало в этой жизни надо: поставил цель и сделал», — содрогаясь от выпитой водки, самокри — тично усмехнулся ОН. А затем, с той же лёгкостью, для собственного удовлетворения, добавил:, Ну, а теперь можно и закурить».

И уже прикуривая сигарету, ОН увидел, как мимо проходит знакомый ему человечек. И узнал ОН его не в лицо, не по походке, уже прижимающей тело к земле, а запомнившимся жёлтым солдат — ским бушлатом, который и сейчас, при этой тёплой майской погоде, он почему-то не снял. И просколь — знувшее слово, человечек, было связано только с его маленьким ростом. Может метр шестьдесят, не больше. И словно не нашедший, на своём складе» бушлата по размеру, он обернул это выцветшее одеяние вокруг себя и, придерживая двумя руками, чтоб грудь защищало, этот человечек куда-то тихо плёлся.

Эй, капитан, — ещё одним словом окрестил ОН его. — Куда идём, родной?

Человечек в бушлате остановился, посмотрел и о чём-то своём подумавший, неторопливо подошёл к нему.

Я слушаю.

Ты что, капитан, не узнаёшь меня, — постарал — ся по-приятельски улыбнуться он.

Нет пока, — продолжал сосредоточенно смо — треть человечек.

И в его мозгах мелькнуло маленькое разо — чарование к самому себе:,ОН же не сват ему, не брат, ОН не живёт с ним на этих порой пустующих улицах и под одним картоном не спит, а то, что ночь один раз скоротали, так это ни о чём не говорит».

А была эта встреча прошлой поздней осенью, когда ОН, пьяный, свалился куда-то в кусты, а этот человек растормошил его и вытащил, чтоб не загнулся ненароком. Ни карманы не обшарил, не бросил, а именно вытащил, как спас. И, если б ни этот армейский бушлат, ОН и сам бы его не узнал. Сдал капитан, изменился, стал более сморщенным и худым, и видно не одна болячка доставала его

изнутри. И это понятно: бродяжничество к другому не ведёт.

Узнал, не узнал, не важно, — бодряще отки — нул ОН их общее замешательство. — Выпьем, давай,

если хочешь.

Жестом лёгкого безразличия капитан качнул головой:

Давай. Хочу.

Тогда ОН достал из рукава свою початую бу — тылку и протянул её ему:

Делай!

Что, с горла что-ли.

Ну, а что… Или хочешь схожу… пару стакан — чивов возьмём.

Ну да, лучше с ними, Да и сядем где-нибудь… подальше отсюда.

Хорошо. Ты с бутылкой постой, а я сейчас,

и тем же путём, каким сворачивал за угол, ОН поспешил обратно в магазин.

А за спиной вдогонку раздалось:

Хлеба ещё купи. Половины булки хватит.

Хорошо.

Этот человек, в звании капитана советской ар — мии, командир какой-то специальной роты, если не врал конечно, он восхищал его всё больше. Что при первой встрече, что сейчас. Независимость полная. Не боязнь никого и ничего. И стать бездомником в этой жизни, а честь свою не потерять, — не каждому дано. А как этот капитан, щуплый на вид и малень — кий, той поздней осенью, уронил» троих парней, ОН до сих пор не понял.

Те решили забрать у них бутылку водки, а капи — тан их «ласково раскидал».

И также ласково попросил:

Не надо, парни. Мы сидим, вас не трогаем, а вы почему-то решили.

И тогда, после этой ночи, ОН поразился лишь одному, что такие люди бомжуют. И их разговор, из той ночи, ему тоже припомнился:

А в Чечне был или не был? — всё расспраши — вал ОН его.

Да… был, — тогда коротко ответил он, — везде был, где ты даже не слышал. А Афганистан был моей первой командировкой. — И, чтоб замять разго — вор, он для ясности добавил. — Ты ж мирный чело — век, ты многого не знаешь. Тебе вот кажется, что все так живут и никакой другой, машины» нету. А она есть, только я выпрыгнул из неё. У меня теперь своя армия в голове… Понимаешь, о чём я говорю. Своя!

Да, понимаю, — на самом деле мало, что по — нимая, соглашался ОН.

А капитан, он долго тогда помолчал и устало добавил:

Понимаешь, я не первый в этой жизни, кого не враг убил, а собственная армия добила.

Но затем ОН сменил тему. Ему уже казалось, что ОН участвует в жизни капитана, и потому, как участвуя, спросил:

А как жена? Дети?

Нет никого, — всего двумя словами, но слиш — ком трагичными ответил он. И здесь же переспро — сил. — Вот ты сам, есть у тебя семья?

Сын… Жена, — с грустью, но в другом значе — нии, тогда ответил он.

Ну, а чё-ё ж ты здесь тогда болтаешься? Ни в постели спишь, ни с женою.

Да что-то так, не ладится, — отвечал ОН неу — веренно ему.

И капитан в ту ночь, как-то интересно ответил ему, только улыбнулся зачем-то с мягким прищу — ром:

Э-э нет, парень, в этой жизни так не бывает. Женщину нельзя оставлять одну и, это дело» тоже запускать нельзя.

Вся та ночь до утра проснулась в его памяти, как воскресшая, и ничего кроме восхищения, она у него не вызвала. И оттого, ОН был искренне рад, что снова выпьет с этим человечком, ради принци — пов своих не побоявшегося стать бродячим.

Девчонки, — уже в приподнятом настроении обратился ОН, к двум стоящим за прилавком про — давщицам. — Сделайте нам что-нибудь закусить.

Чего конкретней?! — Подошла к нему одна из них, и явно не особо расположенная приобщаться к их закусочному мероприятию.

И ему даже пришлось заметаться, чтоб не то — мить её ожиданием:

Так-так, — заёрзал ОН глазами по витрине. — Ага! Мне половинку чёрного хлеба, пожалуйста. Два стаканчика и… чтобы ещё. — Его глаза зашарили по витрине с колбасой, но её банально не хотелось и он сделал свой выбор на другом. — И вот копченый окорок, пожалуйста, два штуки взвесьте.

Пока продавщица собирала сказанное, ему за — хотелось взять что-либо ещё, чтоб накормить капи — тана, застольем порадовать, по-свойски шикануть, но ему снова дали понять, что с ним любезничать не собираются.

— Проходим на кассу. Оплачиваем! — Чуть гру — бовато подтолкнули его.

Специально сдержав себя от, подобных вза — имностей» и расплатившись без всяких возраже — ний, ОН удручённо вышел из магазина. Его опять воткнули в его несостоятельность. И, чтоб изба — виться от неё, ОН взял и посмотрел на небо: там было сказочно ппросторно. И к капитану ОН подо — шёл уже с улыбкой на лице:

— Ну, что, теперь бы отойти куда. Хлеб я взял, стаканчики взял. Ещё закусить кое-что.

Это приподнятое настроение больше подхо — дило к его натуре и характеру. Шикарная ямочка на выделяющемся подбородке, скулы ей под стать, улыбка к ним, с заметно белыми зубами, а главное глаза, открыто смотрящие и способные, заразить улыбкой» другого.

И забирая бутылку, припрятанную за деревом, капитан легко его поддержал:

Я знаю одно место, здесь недалеко скамейка есть. Девчонки с ларьков днём покурить туда выхо — дят.

Ну и отлично! Нам же лишь бы присесть… и люди мы культурные, — уже взялся балагурить ОН.

И, будто ни в чём не уличённые, но от встречи довольные, они потопали в укромное место. ОН высокий и более менее одетый: и обувь, и куртка, не на помойке были найдены. А рядом похрамыва — ющий мужичонка, закутавшийся в песочного цвета бушлат.

* * *

За все последние дни и годы, ОН уж даже и не вспомнит, когда б ОН так сильно хотел попасть домой:

Давай! Давай быстрей… давай! — Торопил он себя своим же голосовым подстегиванием..

И даже зайдя уже в свой подъезд, обшарпан — ный и темный, ОН всё равно не смог успокоиться. Не мог, не позволял себе. И чувствовал, что спешит, шатается, и понимал, что выглядеть трезвым не сможет, но ему нужна была ОНА. Глаза её, лицо, присутствие… И ОН хотел с ней говорить. Прав был капитан:,Моли прощения. Хоть на коленях проси, но надо жить с семьёй».

Наконец-то остановившись перед дверью и всё также пьяно пошатываясь, ОН начал шарить по своим карманам. Но зараза-ключ никак не находил — ся и ОН перешёл на словесную брань, при которой карманы брюк, едва не разлопались по швам:

Да где ж ты зараза!? Ну-у потерял тебя что ли!? — ругался ОН сам с собой и уже сорвавшийся от нервозности сильно постучался в дверь. — От — кройте, а-а! Откройте!

Но за дверью, подло» промолчали и ОН едва не начал тарабанить по ней. Бесило всё: несостыко — ванность, гонимость и страх, и это взбудоражевшее душу желание, побыстрее увидеть жену. Жену ни жену, настоящую или прошлую, но ОН хотел её увидеть и доказать на деле свои слова любви:, Не пить уже завтра, не ругаться, не оскорблять и рабо — тать-работать, хоть где пахать, лишь бы дома стало хорошо,

Неожиданно для него, как всколыхнувший звук, за дверью раздался осторожный голос сына:

— Кто там?

И его затрясло:

Да-да, Яша, это я! Это я твой папка… Ключ найти не могу.

Ему послушно открыли. Свет в коридоре не включался, почему-то давно уже не работал, и ему пришлось снимать свою обувь в мрачном отблеске света, исходящего из большой комнаты.

— Яша! А мама дома? — не выдержал ОН своих опасений.

И именно этот страх, «А вдруг ОНА ушла(!?)», гнал его всю дорогу. Сейчас ОН, как никогда, хотел начать всё сначала и потому не смел себе допустить, что уже опоздал. Ведь один раз ОН уже терял её и второго раза быть не должно.

Да… дома, — погромче ответил Яшка, уже за — шедший в большую комнату.

Хорошо, — сказал ОН больше своему страху и тот ощутимо ушёл.

Однако зайдя в большую комнату, ОН не увидел её. Только Яшка сидел на диване и смотрел теле — визор. И отметивший про себя, что сын его занят своими делами, ОН вышел на кухню.

Включил свет, наивно подумав, что ОНА может

сидеть в темноте. Но её не было. Ему не верилось и взгляд его прошёлся по всем углам. Не было. И ОН, с вновь поднимающимся волнением, даже заглянул в туалетную комнату. Опять не было.

Яша, а где мама?.. — снова волнующимся голо — сом спросил ОН и пробормотал себе под нос. — Что то не найду её.

На его странный вопрос Яшка показал кивком головы:

Там…

И, будто вспомнивший, что в квартире есть ещё одна комната, ОН поспешил к её двери. Открыл, как распахнул, но в комнате тоже был выключен свет.

Ты здесь!? — всмотревшись и уловив лежащий на кровати силуэт, обратился ОН.

Не шелохнувшись, ему безразлично ответи — ли-спросили:

Чего тебе?!

ОН подошёл. Боясь садиться рядом, на кро — вать, сел на пол и хотел было увидеть её лицо, положив свою руку на кровать, но ОНА не позволи — ла этого сделать и отодвинулась от него к стене. ОН испугался. Для него это был плохой знак, но ему уже хотелось говорить.

Я это… я не приставать… и ругаться не хочу, правда. Просто с одним человеком сейчас пообщал — ся… он бывший военный. Где только не воевал. В Афганистане даже участвовал в захвате президен — та, а вот остался без семьи, без дома. Где-то здесь, у нас бомжует. Мы говорили с ним, я рассказал

ему про нас… И знаешь, что он сказал, Не имеет говорит права мужчина терять свою семью». И ведь правда! Семья и особенно с детьми, она же только один раз даётся. А всё остальное, это потом. Это, как за жизнь хватаешься. Вторая, пятая… Да хоть сорок раз можно жениться или замуж выходить. — ОНА молчала и, кажется, лежала не дыша. А ОН выложил бы всё это на одном пересохшем дыхании. Выложил искренне веря и, готов был голову за это отдать. Но ОНА лежала и молчала.

Тогда ОН коснулся её плеча:

Ты слышишь? Ты слушаешь меня!? ОНА одёрнула его руку:

Я слышу! Не надо меня трогать.

Да. Конечно, — с горькой сухостью во рту со — гласился ОН и убрал свою руку с постели. Дыхание перевёл и продолжил. — Будет плохо, честно гово — рю… если мы разойдёмся. Я могу, конечно, уйти, но…

Так уходи!! — всеми силами изнутри встре — пенулась ОНА и умоляюще добавила. — Дай нам спокойно пожить! Найди ты в конце концов досто — инство в себе. Уйди! Оставь нас, пожалуйста.

ОН замолчал. Досадно помрачнел. И, кажется, ещё чуть-чуть и ОН ушёл бы, как всеми гонимый в стае. Но помолчавший и подняв голову, чтоб смо — треть на неё, ОН начал ещё раз и, будто бы сначала:

Ну, мы же любили друг друга. Не было же у нас никакой выгоды. У тебя не было, у меня не было. А теперь что!? Вчера люблю, сегодня не

люблю. Но, как тогда свадебная клятва!? — ОН пьяно усмехнулся своей пришедшей фразе и спародировал её. — Ой, извините, так вышло. Я ошибалась. Так что ли!? И с сыном мы ошиблись, и всё прожитое, так себе… баловство. Захотим, — разойдёмся, а захо — тим, — продолжим жить. Но также не бывает. И мы должны продолжать. Пусть плохо, пусть не так, но надо. Надо, понимаешь. И я хочу, чтоб мы остались вместе.

Прежде не шелохнувшаяся и подчёркнуто уставшая от всей этой гнутой морали, ОНА однако сразу же встрепенулась, голову подняла, сверля взглянула на него из полумрака комнаты и твёрдо убеждённая, ответила:

Нет!!! Не продолжим! Или ты уйдёшь, или я. И, если тебе не стыдно, что мы с Яшкой уйдём…

Да никуда вы не уйдёте! — Не сдержался ОН и повысил голос. Но тут же, взял себя в руки, и потише добавил. — Я никуда вас не отпущу. Вы мне очень нужны.

ОНА снова легла. Легла холодным леденящим камнем, и это пропастью в их отношениях никто не назвал бы. Это больше был нерв оголённый, к которому ни то что прикоснуться, а с которым даже нахождение рядом, уже вызывает невыносимое не-

терпение и боль. Никогда и ни за что, ОНА не жела — ла быть рядом с ним. Сказать, что ОН ей противен,

этого было мало. Сказать, что ненавидит его, но у неё уже не было сил, чтоб испытывать эти чувства. И твёрдо ОНА знала лишь одно:,Никто и ни за что не заставит её простить его. Её покой придёт, когда его не будет рядом,».

А ОН все равно продолжал. Не верилось ему,

что простить нельзя, как и понять не мог:, Почему былого не вернёшь!?. Отчего и усомнился в этой мысли:

Да зачем ты говоришь, Не будем». В чём здесь препятствие(?!), скажи! Или что, я стал таким не прощённым уродом? Где здесь собака зарыта!? Ты не хочешь продолжения семьи!? А я наоборот её хочу! А Яшка интересно хочет или нет!? Давай мы спросим у него, а-то ведь так не честно получается. Сидим тут, решаем за всех. — И, поднявшись с пола, ОН дергано вышел в большую комнату.

Яшка — длинноножка, подтянувший их к себе, по-прежнему сидел на диване и продолжал смо — треть телевизор. Хотя вряд ли мальчишка этот теле — визор смотрел. Лицо его было взволнованно, на — пряжено и беззаботностью ничуть не отдавало. Он, конечно же, всё слышал и несомненно понял, что будет сейчас отвечать. Только отец этого не увидел, не соображал психологически и пытался добиться лишь одного: ему нужна была семья. И само собой ОН желал, чтоб Яшка принял его сторону.

Вот, Яш, иди к нам сюда, — доброжелательным стал его тон.

Яшка же наоборот, он сморщил своё лицо и вмешиваться в споры родителей ему совсем не хотелось:

Ну что ещё, — инстинктивно защищаясь, по — пробовал схватиться он за причины. — Телевизор же смотрю.

Да ладно, оторвись. Иди сюда.

Ей тоже не понравился этот эксперимент и

ОНА приподнялась с постели.

Она появилась на пороге комнаты:

Что ты к мальчишке пристал!? Оставь его в покое. Я не нуждаюсь в его мнении. Я сама знаю, как мне жить и с кем. Но только не с тобой. С тобою легче умереть, чем жить. — И уже устремившимися шагами, ОНА резко прошла мимо него.

Как брошенный и оскорблённый, ОН искривил свои губы ей вслед. Получилось надменно и с ух — мылкой. И тут же был вынесен вердикт:, ОН боль — ше не хочет просить прощения и теперь, в мгно — вение ока, ОН ненавидит её ещё больше. Отчего и взялся ухмыляться вслух:

Надо же, как мы себя ненавидим. Я по-хо — рошему, я на коленях. — ОНА уже ушла, прошла на кухню и ОН, получается, разговаривал сам с собой. — А перед кем!? — Его голос повысился, ОН

теперь не хотел казаться трезвым. Красноречивым, тем более. И, желая, чтобы его слышали, выкрик — нул ещё сильнее. — Что, такая о…уенная королева!? Ходит тут в каком-то замызганном халате… рису — ется. Крепость блин неприступная. Что-то из себя изображает!? Катилась бы лучше куда-нибудь. Или что, не к кому, не зовёт никто. Момента всё ждёшь. Так ты только свистни. Эй, орангутаны, слышите меня, — Разгорячённый и разболтавшийся ОН вышел на кухню. Вышел, чтоб видеть её, и, чтоб испытать удовольствие, от своего словесного садизма. — Слы — шишь, что я говорю! Ты свистни погромче. Скажи им всем, что у тебя собачья течка началась. И всё! И все на выбор.

ОНА презрительно посмотрела на него и при зтом поймала взгляд, его красным блестящих глаз. Глаз откровенно купающихся в собственном циниз — ме. Что ей и захотелось подчеркнуть:

Ты, по-моему, принял сегодня не до конца.

Выражения слабые. Извинения у тебя, как-то лучше получались.

Да! Лучше! Только, что тебе!? — ОН тоже вцепился взглядом в её не примирившиеся глаза и добавочно схватил ее за рукав халата. — Тебе то, чего надо!?

Хочу, чтоб ты оставил нас в покое. Я сама тебе на колени встану, только хватит уже.

Лицо его опять изобразило ухмылку, а ОНА по — пыталась освободить от него свой халат. ОН отпу — стил и цинично продолжил:

Ну да, тебе же условия нужны. Я буду на вокзалах подыхать, а ты здесь, с ебарями своими развлекаться. Неплохо, да!?

ОНА перестала смотреть ему в глаза и зачем-то вспомнила свои старые стихи, которыми увлекалась когда-то:,Полу-граф, полу-подлец. Полу-мерзость, полу-отец. Когда ж ты станешь полным наконец,

Быть мстительно злой, ОНА не могла. По себе знала. Не получалось у неё, а потому смягчилась и ответила:

Дурак ты недоделанный — и уже посмотрев на него с прощальным сожалением, ОНА ушла из

кухни. — Яша, давай выключаем телевизор. Пойдём будем спать.

Да! Конечно, идите… что вам ещё нужно, —

ехидно прокомментировал ОН. А оставшийся в своём мнимо безвыходном положении, ОН, как вовремя наткнулся на хорошую мысль: «Пойду и

выпью ещё. Всем назло и всем не в радость». И уже проглоченный этой идеей ОН ввыкрикнул-скоман — довал. — Не закрывайте дверь! Я сейчас приду.

Теперь ночь властвовала в городе во всём своём обличье. Темень без горящих фонарей, мно — жество тёмных окон, напоминающих пустоту, земля и асфальт, накрытые затемненьем, а распустившие листву кусты и деревья, будто в заговоре с ней припрятали свои неизвестные тайны. Не подойдёшь пока близко — не узнаешь. А близко подойдешь, — можешь и на опасность нарваться.

И прохожих на улице тоже никого уже не было. Поздно. Темно. Хотя перед ним, у магазинчика, куда и ОН направлялся, промелькнула-показалась чья-то сгорбившаяся тень.

Тоже за водкой ходил, что ещё, — продолжая пустотело злиться, буркнул ОН и, преодолев остав — шееся расстояние, тоже зашёл в магазинчик:,День и ночь лавочка-выручалочка. Логово-спасение, для не спящих и недогнавшихся».

Время было ночное. Официально спиртное не продавалось. Это настораживало. Но, если правиль — но подойти к продавщице, поздороваться с ней и тебя признают, как своего, то тебе продадут. А, если нет, то прощай затея.

И потому, ОН заранее изобразил улыбку, в доску своего»:

Доброй ночи, — легко, как на брундершафт,

сначала обратился ОН, к стоящей за прилавком продавщице..

Доброй, — вальяжно отмахнулась она, как от никому не нужных любезностей.

ОН же достал из кармана деньги, давая понять, что клянчить не собирается, и положил их на прила — вок.

— Водки бутылку дай, пожалуйста. И продавщица деньги взяла.

,Есть! Готово!», — счастливым взмахом ёкнуло у него в груди.

И из под прилавка, мало чего боясь, но для приличия, осмотревшись, ему достали манящую бутылку. ОН взял её, не отходя, засунул в рукав и подвёл итоги своей радости: «А вот теперь мне всё по барабану».

Бутылка душу уже грела. Шкуру чесала. Одна она, родимая, ему не изменяла, как собственно и ОН, не стал оттягивать желанное надолго. А потому едва отошедший от этой торговой точки, ОН достал бутылку из рукава, открутил крышку и, шумно вы — дохнув воздух, выпил залпом с горла. Стаканчики ему не нужны. И, содрогнувшись от горечи этила, ОН притворно занюхал ладонью:,Прошла этилуш — ка. Не стошнило». И уловив приятно обволакиваю — щее тепло, ОН шатко направился к дому:,Много ли человеку надо. Выпил и вперёд».

Вот только с новой силой забурлившие мозги опять взялись за старое:, Если нет прощения ему, то и от него не будет. И неужели так трудно было простить!? А ведь ОН поверил капитану, что семья для женщины, это не пустое. И сам поверил, что жизнь прошла не зря, что не предали его, не исполь — зовали, пока казался значимым и интересным. И ведь иначе всё было бы. Нужно было только пове — рить ещё раз. Но ОНА не хочет. Покоя желает».

Конец ознакомительного фрагмента.