Великая Грани

Василиса Климашина (2024)

Эта книга — своеобразный симулятор. Автор считает, что, погрузившись в созданный ею сказочный мир и пройдя вместе с героями все этапы их взросления, становления, познания и обретения себя, читатель сможет не только найти ответы на вопросы, ежедневно встающие перед ним в реальном мире, но и вырасти как личность, ведь герои развиваются вместе с ним. Цель автора — заставить читателя заглянуть в самые потаенные уголки души, запустив тем самым процессы, ведущие к самопознанию и осознанности. Повествование ведется от лица главных героев — Василька, Грани и Вели. На переднем плане — их размышления о себе, родных и друзьях, о собственной роли в мире и его устройстве. Автор намеренно не перегружает сюжет, призванный высветить и обосновать философские изыскания героев. Главный вывод, к которому они приходят: мы хотим служить миру, но при этом непременно должны оставаться самими собой.

Глава 2. История маленькой грани

«У каждого в жизни наступает особый миг, когда человек появляется на свет. С рождением он получает особую возможность, и если сумеет ею воспользоваться, то выполнит свою миссию — ту, для которой и родился. В этот миг открываешь для себя, чем ты неповторим. Это твой звездный час»

Уинстон Черчилль

2.1. Начало новой жизни

«Одиночество представляет собой совместное бытие в модусе отсутствия. Я не могу стать самим собой, не вступив в коммуникацию. Этот процесс осуществления, раскрытия совершается не в изолированном существовании, а лишь в присутствии Другого. В качестве единичного я для себя не раскрыт, не действителен».

Карл Ясперс

Привет! Меня зовут Грани, я принадлежу к миру Белесых, а также к гранатовой цивилизации по рождению, а ты прибыл к нам из другого мира. Как ни странно, я помню всё, что со мной происходило, начиная с первого взгляда на маму Жени, хотя мне было всего-то несколько лет от роду. Я всегда знала, что Жени меня любит, ведь даже её имя окрыляло — Жени. Позже я узнала, что значит оно — «верующая в каждого, кто будет для неё важен». С отцом у меня было всё сложно, хотя моя любовь к нему была не меньше. Звали его Авл, и он очень любил свою работу, дорожил ей больше всех. Он всегда стремился к почету и славе, которая была трудна для нашего островка и его жителей, ведь мы сильно отличались и всегда чувствовали отречённость.

Я всегда знала, что я любимый ребенок, а в детстве, лет до пяти, была просто в этом уверена. Я чувствовала себя, как за каменной стеной: моя мама любила меня так безмерно, что моя жизнь походила на сказку внутри клетки.

Да, я понимаю, почему ты не понимаешь как это так. Дело в том, что с самого первого дня я находилась дома. Сначала, до 15 триместров, я понимала, со мной проводили много времени, но я большую часть лежала в кроватке. Мне всегда читали книжки и сказки, что-то рассказывали, и в это время было строительство моей комнаты. Я смогла увидеть её лишь спустя 5 триместров.

Она была потрясающей — большое окно по центру, кроватка справа, как у принцессы из маминых сказок, а слева был просто огромнейший шкаф с книгами от пола до потолка. Они заполнялись по мере моего рождения каждый день. Жени приносила всё новые и новые книги: рукописи, научные работы или итоги исследований. Я перечитала их все, сначала по интересу, а потом чтоб радость доставить маме Жени и себе.

Когда мне было 25 триместров, к нам стали приходить гости. В основе это были взрослые сородичи Авла, и он не любил мое присутствие, хотя их разговоры я понимала и вникала, но своего мнения не могла высказывать. А как только пришедшие гости интересовались мной или моим цветом, так этот разговор сразу прекращала Жени, а меня просили удалиться в комнату.

Я ни в чем не нуждалась, но в садик и школу не ходила, всегда училась и читала дома с мамой. Хотя папу я видела реже, он вечно работал и приходил уставшим и почему-то сердитым, но иногда выделял время, и мы чудно с ним играли в развивающие настолки. Его любимой игрой была созданная им же: загадываешь число от 1 до 7 в уме и наводящими вопросами пытаешься отгадать у оппонента. Если ты угадал, то на игровом поле — каждый раз он рисовал его сам вновь и вновь, ибо там выбирал области знаний, с которыми он хочет играть и количество уровней, обычно их было от 3-х до 5-ти — делаешь ход и попадаешь на тот или иной остров знаний, где оппонент задает тебе вопрос с вариантами ответов. Когда я подросла, то варианты ответов закончились, и мы играли на эрудицию и знания. Было тяжело, но поучительно.

Игра была сложной и мне давалась с трудом, хотя и была всегда интересной, ибо папа подбирал сложные вопросы, но которые раскрывали нетривиальные факты, как сам он говорил.

Мама тоже работала, но всегда была сильна и полна энергии. Она приносила мне что-то новенькое каждый день, уделяла время, а потом и учила. Я поражалась, как ей всё удается и хватает на все сил. Старалась вырасти и помогать ей во всем, поэтому усердно много читала, делала уроки все, чтоб её порадовать и увидеть улыбку на лице, а не грусть, что надо мне снова что-то объяснять. На сказки перед сном времени у неё совсем не осталось.

Такая беззаботная жизнь длилась недолго. В возрасте 35 триместров наши встречи проходили только за ужином, когда приходили все домой, а я выходила из комнаты. Моя комната стала для меня клеткой, ибо мама Жени решила учить меня всему сама и стала заниматься дома с детьми. Я не могла понять, почему я не могу быть вместе с ней и сородичами.

Я помню, как в самом начале её работы на дому к нам пришли 5 сородичей, разные по возрасту. Я так обрадовалась, что познакомилась со всеми. Каждого звали очень интересно — Тули, Хели, Рами, Сиби, Дели — это были дети наших соседей. Мама стала рассказывать, что каждому из нас делать, а они все сели кучно и стали разговаривать, а на меня лишь косились. Я сама встала и присоединилась к началу стола стоя, так я могла быть рядом с ними и предлагать идеи, ведь мы обсуждали вымышленного сородича и пытались его нарисовать. Я предлагала сделать её девочкой и одеть платьице в горошек, а так как кроме меня была ещё лишь Дели, нас заглушили мальчики, которые были за животное вообще. Меня удивило, как быстро Дели отказалась от своих мыслей и стала их поддерживать. А ещё они все были без специальной одежды, которая бы закрывала их полностью. Они были все очень красивы по себе, и их прожилки так естественно делали узор их тел, что им и правда не нужна была дополнительная защита. Потом очень много времени они что-то обсуждали, стороннее от занятия, а когда я к ним приближалась, то хихикали или молчали.

Когда все ушли, то мама сообщила мне, что более она будет работать одна с ними, а я буду в своей комнате. Через пару отров у мамы был весь день расписан, одна группа сменяла другую. Она перестала даже проверять мои задания так тщательно, как раньше. А Папа вообще превратился для меня в монстра. У него начались проблемы на работе, и он стал приходить всегда в подавленном настроении.

Затем я не понимала, что стало происходить, ибо мама Жени всё больше уставала и меньше уделяла мне времени, она часто говорила: ты уже взрослая, ты сама всё сможешь. А папа Авл стал превращаться в отца, ибо каждый вечер он задевал меня, сердился, дергал меня и даже кричал, отправлял в комнату, и мама никак не возражала.

Например, в один потрясающий день мы решили прогуляться семьей в маленьком лесу у нас за домом, порой мы так делали, и мне это нравилось, ибо были игры. Но в этот раз со мной играла лишь мама Жени, мы были с ней в восторге, а отец, когда я ему говорила присоединиться, говорил: «Отвали, ты не видишь, я читаю». Когда Жени сказала: «Авл ты чего, доча играть хочет, смотри, день какой». А он: «Да, дорогая, у меня важные дела, я присоединюсь». Меня это ранило, но я старалась отвлечься.

А в один день мы остались вдвоем, я проснулась и хотела поговорить с Авлом и обсудить что происходит, подошла к нему, спросила его: «Папа, я тебя люблю, но мне последнее время тяжело с тобой общаться, скажи, что у тебя происходит, и, может, я могу тебе помочь?» В ответ я услышала: «Да как же ты мне надоела, что ты всё лезешь, без тебя было всё лучше намного, я люблю твою мать, а теперь она любит лишь тебя, ты, вообще, мне мешаешь, уйди». Это было уже последней каплей, и с этого момента мы отдалились окончательно, так сказать, существовали лишь ради Жени. Но стоит сказать, что его поведение в адрес меня сохранялось — упреки и вечное недовольство. К маме он так не относился, он не позволял себе отвратительно с ней разговаривать. Мне очень сильно хотелось, чтобы он решил свои проблемы, разобрался с собой и оставил меня в покое, хотя бы не цеплял.

Иногда я даже спрашивала маму: «Он может от нас уйти? Ведь никто не счастлив?» Но мама говорила, что он не может уйти от нас. Ведь иначе его изгонят из цивилизации навсегда, и больше он не вернется, а этого все боялись. Мы жили исключительно на своих островках и иногда путешествовали на другие, но на центральном мы были чаще обычного, но только могли все наши сородичи острова, но не я. Сказать честно, я уже задумывалась о том, чтобы убежать или просто покинуть свой мир…

В один день произошло самое плохое — Авл погиб. Он шел по главной аллее и вдруг упал, а потом на нем обнаружили укус ядовитой Кесы*³. Мне мама сказала, что оно забрело в нашу цивилизацию случайно, нашло вход и погибло после укуса. Кесу нашли в паре шагов от папы. Мама даже посмеялась, что яд отца смог сгубить самую ядовитую Кесу. Именно в этом разговоре я узнала, что мы защищены невидимым куполом, из-за которого никто нас не видит и никто не может проникнуть к нам, а мама Жени знала об этом от отца, а так нужно об этом молчать. Ещё мы с ней поговорили, и она сказала, что если бы не традиции нашей цивилизации, то она бы тоже ушла, и я для неё самое ценное. Она очень сочувствовала мне в этот день, мы были вместе, и я была грустна, но счастлива безмерно.

Многие говорили, что это была большая редкость, чтобы кто-то забредал к нам. Наш правитель сказал, что за всю его жизнь это лишь второй случай иноземного прихода (первый привел наших соседей, которые жили в шалашах и никто к ним не ходил, а они могли). Поэтому многие на нашем островке говорили, что, видимо, Авл этого заслужил. Я вот даже не огорчилась, так как мне психологически было тяжело жить с ним. Но я его любила и сохранила любовь в своем сердце. Ведь он мой папа, и я знаю, что я благодарна ему за своё появление, без него и мамы меня ведь не было бы…

К сожалению, позже вернулись будние дни, когда мама Жени стала ещё больше бояться за меня, и теперь я из комнаты выходила лишь покушать и погулять по дому, на улицу она не отпускала меня совсем, она боялась сильно-пресильно. Порой мне казалось, что она сломилась и потеряла разум. Потому что я не могла разумно объяснить её поведение, хотя старалась не огорчать и принимать, но с каждым триместром мне было всё сложнее.

Ранним утром, когда я сидела у своего окна и снова погрузилась в мир книг, которые уже видеть не могла, я увидела что-то странное на дереве рядом с домом и не поняла, кто это… Потом решила, что я просто уснула над книгой и это был сон. Я решила открыть окно и выйти тайком в сад, пока мама занималась с группой сородичей. Меня пронзил резкий и странный хрип, похожий на плач или крик, и звук всё приближался, и я увидела летящее на меня чудище (см. рис. 3). Мы упали, и я так испугалась, что огрела книжкой это существо. Потом я пригляделась, и мне стало так интересно, кто это, и я почему-то стала пытаться с ним заговорить.

Когда существо пришло в себя, то стало дергаться и остановилось. Мне удалось рассмотреть его: у него была немного вытянутая мордочка с очень красивыми большими глазами ярко-синего цвета с голубыми прожилками. Его тельце было покрыто мягкой шерстью. Ещё у него были крепкие и разноцветные крылья, которые полностью складывались по бокам и даже не мешали ему ходить, прыгать и валяться, так как пока я смотрела, он стал это делать. Лапки были маленькими и очень похожими на ручки, правда, у меня было пять пальчиков, а у него зачем-то семь. Ушки его меня просто заворожили, они были чуть длинненькие и всегда стояли, как крыши у наших домиков. И меня поражал его способный хвостик, который мог удлиняться.

Рисунок 3. Появление лучшего друга в жизни

Прошло время, и он постоянно ко мне прилетал, чаще оставался подолгу в комнате. Я назвала его Чудик, но как-то прижилось Чуди. Он приходил и уходил, я не держала его насильно. Мне стало не так грустно, и я с ним общалась, рассказывала свои мысли и читала книжки вслух — лучше, чем одной. Он ничего не говорил, точнее, я не понимала, что-то сильно бормотал неясное, но его глаза отражали все эмоции для меня.

Мне стало не так скучно, но я всё больше хотела понять Чуди, и я стала прислушиваться к его звукам. Я стала искать книги и хотела сбежать к Клуни, расспрашивала маму, но она лишь отнекивалась. Хотя в один из разговоров за ужином я узнала о таком интересном сородиче Бучи. Больше я её тревожить не стала и разработала план своей первой спецоперации.

Рано утром я попросила Чуди остаться в комнате и иногда на стуки в дверь (так мама проверяла меня) лишь издавать звук «ага» и всё. А сама через окошко выпрыгнула и пошла к центральному дереву, ведь не знала точно, где они живут. У центрального дерева встретила интересного сородича, который был таким высоким и с каким-то камнем во лбу, впервые такое увидела. Он мне подсказал, что они прям рядом с нами, зря далеко ходила. Он просто не понимал, как сильно я рада прогулке и исследованию всего. Только уйдя от него в нужную сторону, я поняла, что не спросила его имени, но решила наверняка, что это не последняя моя вылазка.

Я отправилась на островок Клуни и нашла там Бучи. Он был рад меня видеть, так как знал обо мне от Жени и рассказал, что Чуди принадлежал к одним из редких видов существ, которые иногда наблюдали за нами и водились, но всегда убегали. Знает он про это из-за рассказов соседствующих с нами жителей в шалашиках в конце центральной аллеи.

Вернулась домой я поздно и сложно забиралась через окно, поэтому меня услышала мама Жени. Когда она ворвалась в комнату, я уже успела сделать вид, что сижу на стуле у окна, а Чуди спрятался под кровать.

— Ты что, с ума сошла? Да как ты вообще до такого додумалась! Тебе совсем не важны мои нервы? Всё, ты остаешься под домашним арестом на неделю, и чтоб без глупостей. Я прослежу и, чтоб наверняка из комнаты не выйдешь, буду еду приносить, ведь от тебя у меня первый седой волос появился.

— Мам, ты чего? Я ничего плохого не сделала, я была в платье и общалась лишь с Бучи, который меня знает.

— Тебе что, дома общения мало? Я для тебя всё, а ты сбегаешь!

— Да, ты меня слышишь? Я не могу более и не понимаю, почему я не могу как все быть, болтать и общаться, а не сидеть на привязи. Бегать по улочкам, ходить в школу и проживать все эмоции, получать опыт… Чего ты боишься? Я тебя не брошу.

— Ты не понимаешь, я всё для тебя, а ты неблагодарная, просто слушайся. Я всё сказала — дома и у себя лишь.

Когда мама Жени ушла, то я так и не поняла, в чём моя вина, а выбравшийся Чуди просто лег ко мне на колени, и так мы просидели до утра. Наверное, он чувствовал, что я не могу больше быть в своей цивилизации.

Несколько дней прошли для меня привычно, только я всё больше вспоминала каждую мелочь моего похода, особенно того странного сородича с красным камнем на лбу. Чуди меня удивлял, он всё время как словно рычал, я поначалу испугалась даже, когда впервые услышала. Я отмечала с каждым днём, что звуки у Чуди меняются, что я начинаю что-то слышать, а потом я стала его понимать. Конечно, заняло у меня много времени, хотя Чуди тоже помогал и старался мне донести свой язык. Через непродолжительное время мы поняли друг друга и стали самыми лучшими душевными друзьями.

Никогда не забуду, как впервые он со мной не просто рычал, а когда я поняла все его слова и как я узнала его имя. В один прекрасный пасмурный день, когда я уже не могла сидеть и стала думать, как поговорить с мамой, как донести до нее информацию, вдруг Чуди стал говорить что-то, как будто кричать и петь, а потом, после быстрого звука, оно стало издавать медленные звуки и пытаться что-то изобразить. Я до вечера пыталась понять и потом смогла расшифровать, что это была целая фраза: «.ясьтыркто ебет угом я отч,енм олидревтдоп ежот отЭ.ибуЧ а,идуЧ ен тувоз янем и. Йобот с ьтиж учох я отч умотоп, ьтяноп янем ясйаратсоп ьрепета. Могурд и мокинтищаз миовт ьтыб учох я. Ясьтыркто ебет учох умотэоп, яаннебосо ыт отч, ляноп я. Ебет к оннеми лапоп отч дар я, тевирп»*⁴.

Я была рада и теперь могла обсуждать с ним всё. Оказалось, что ему более двух тысяч лет. Он был так умен и многое знал, я всегда чувствовала, что за столько времени могу на него положиться, а при общении лишь уверовалась ещё больше. А ещё он научился менять размер, как перевертыш. Он мог становиться с половину моей ножки, а мог стать таким, что помещался в мою ручку.

Всегда, когда я училась с мамой, он был рядом и спал. Ведь теперь я строго была дома из комнаты выходила лишь погулять по дому, благо, он у нас был двухэтажный. Мама смеялась и говорила, что он как будто вникает в каждое слово, всё понимает, так как скрывать Чуби так долго я уже не могла, и при серьезном разговоре с мамой Жени мы нашли компромисс — я не рвусь из дома, а она оставляет Чуби. Она пока не знала, что он говорит, и тоже не понимала его, но я надеялась, что когда-нибудь этот миг настанет. Мне кажется, что она, наверное, сама хотела бы общаться с ним, потому что она разговаривала с ним, как с настоящим ребенком.

Это было здорово, но меня поражал факт того, что Чуби никогда не раскрывался ей, хотя и доверял, ибо так мы прожили ещё 10 триместров. Взрослея, я понимала, что больше не могу сидеть дома и никуда не выходить, хотя прекрасно помнила про своё обещание.

Я стала считать, что нахожусь в заточении. Я не понимала свою маму, и всё больше мои чистые и великие к ней чувства сменялись на злобные и странные. Я всё больше сердилась и не могла смириться. Видимо, мама Жени это тоже чувствовала и понимала. Она снова вышла на работу и более к ней не приходили ученики. Правда, к нам чаще стали заходить товарищи. Мама называла так всех, кто был с нашего острова и с кем она была знакома то по работе, то по совместному общению.

Они стали общаться со мной, и мама перестала меня прятать. Это подарило мне ещё пару триместров возможности быть дома. Только единственное, что меня очень смущало и огорчало ещё больше, чем сидение дома, это то, что все приходили либо как есть, либо с удобными и короткими платьями, костюмами, которые менялись. А мне мама Жени заказала у острова Кранки платье ещё в детстве — длинное, благородного нежно — красного цвета с белыми обводками и жестко стоячим воротником, которое не менялось по мере моего взросления.

Такое платье я носила дома постоянно, но недавно оно испортилось, и я надеялась, что смогу жить без него, как все. Но сделали ей таких, оказывается, сразу много, ибо она потратила все сохранившиеся деньги папы. Она строго-настрого заставила меня пообещать ей ходить постоянно в них и не снимать никогда, лишь перед сном, когда отдала мне открыто весь этот гардероб. Эти платья были неудобны лишь тем, что были очень длинные и плотные. Мне они не очень нравились, но я честно ходила в них постоянно, меняя по мере загрязнения. А Чуби она приказала следить за тем, чтобы я не была одна и носила платье.

Она, конечно, его не понимала, но продолжала разговаривать с ним так же, как и со мной. Мне кажется, она внутренне знала, что он умен, и по его глазам понимала, услышал он её или нет. Так мы зажили обычной жизнью, как у всех, кто к нам приходил и с кем мы общались.

Меня очень сильно волновало лишь то, что я не ходила в школу и должна была носить платье, а ещё что мама стала всё реже бывать дома. Я понимала, что у меня есть Чуби (хотя я все равно продолжала называть его часто Чуди, а он не возражал), но этого мне стало уже мало. Хотя мама всегда продолжала играть со мной, обучать меня и поддерживать. Но всё чаще она была грустная, уставшая и поникшая. Я хотела ей помогать, но мне становилось невыносимо от того, что я постоянно в заточении. Да, ещё эти платья, которые меня не красили, ибо никто из сородичей их не носил постоянно, я видела это в окно.

Жени не поясняла мне, зачем она так настаивает на платьях этих, почему я не могу их переделать. Однажды я сама изменила платье: укоротила его, убрала этот ворот и пришила интересные кусочки из книг. Как же на меня вечером кричала мама и со злости, она порвала моё платье на мелкие кусочки. И при этом причитала, что Кранки шили наряды лишь для торжеств всех, а я вообще должна радоваться, ибо мне позволено носить их постоянно. Я не понимала, чему тут радоваться, она меня не слышала, а Чуди на неё шипел, точнее кричал: «!етеярет ьчод кат ыВ.ахартс огеовс то етинпелс ежу ыв,ыварпен ыВ*⁵». Я снова закрылась в себе, но всё больше отмечала, что приходившие сородичи-товарищи имели в своей одежде изюминки, подчеркивающие индивидуальность каждого. А меня платье лишь закрывало, оставались видны лишь мои руки, ноги и голова. Мне хотелось свободы и того, чтобы я была собой, а не пряталась. Так нарастал мой внутренний бунт, который я максимально сдерживала, сама точно не знаю зачем… Я ушла в мир научных книг…

2.2. Первый выход в свет

Богатство мира — в оригинальных людях.

Томас Карлейль

Мама не могла уже меня удержать, я всё чаще тайком сбегала с Чуди гулять по нашим островкам. Я не хотела огорчать маму, поэтому пряталась и изучала жизнь других удаленно. Смотрела, как живут другие островки, замечала, в чем их отличие, почему они такие, какие есть. Много времени проводила с Чуди в лесу за нашим островом и много читала в лесу. Я уже не смогла быть одна, и мне хотелось общения. Мама, наконец, сдалась и отпустила меня в школу. Правда, меня ждало ещё поступление и прохождение теста, и, как обычно, мне сообщили об этом в день сдачи. Почему не заранее? Хотя с другой стороны, я не волновалась.

Вообще, такое не надо было делать, так как все с сада просто переходили в школу. Но я-то пропустила первые годы школы и приходила уже в середину. Нужно было меня оценить, как сказали мне в нашей островковой школе, потому что за мной никто не наблюдал и не знал, в чем я талантлива, чем увлекаюсь. Уважаемые пажи острова (так мы называли самых пожилых и мудрых) попросили меня рассказать всё о своих увлечениях. Правда, я сначала не знала, стоит ли прямо про все рассказывать или, может, лишь про самые любимые. Но потом я поняла, что не могу выделить что-то одно, и рассказала всё.

В свои двадцать пять (четверть жизни) я любила многое: читать, рисовать, собирать игрушки из подручных средств, творить руками, размышлять, записывая мысли при этом, решать ребусы и придумывать свои, играть с Чуди в спортивные игры, шить и разрабатывать наноодежду, ведь она должна уметь делать многое (вытягиваться, втягиваться, гореть, не пропускать влагу, ведь одежду я шила для Чуди, а он мог плавать, бегать, летать и, самое сложное, исчезать — этому он научился недавно), заниматься наукой, петь, считать в уме, учить языки, проявляя свою креативность; и при всём этом многообразии я не могла остановиться.

Я всё равно интересовалась многим — меня можно было очень быстро увлечь новым. Я была исследователем, таких не было на острове, я сама себя так назвала, чтобы сократить представление для других. К моему недоумению, они решили, что это невозможно. Уважаемые пажи мне не поверили, они даже пришли ко мне домой, так как думали, что я их обманываю. Мне пришлось показать им все свои работы. Доказывать им, что они могут их потрогать, объяснять каждую мелочь. Мне стало так противно, ведь я делала в своё удовольствие и не понимала, зачем всё это надо пояснять. Я чувствовала недоверие и как будто мне необходимо было оправдываться перед ними, но при этом ничего плохого я не сделала. Ведь я-то знаю правду и не хочу её доказывать, так как тогда правда становится извращенной и как-то не такой чистой, теряется уверенность и изюминка творения.

Единственное, они заметили, что многое у меня было не совсем закончено. Особенно если я бралась за это второй раз, то точно доводила до конца. Но было многое наполовину остановлено или заброшено. Ну это пока был единственный минус для меня. Я о нём знала и работала над собой, чтобы доводить сразу до конца или уже убирать окончательно. В общем, я вызвала ажиотаж у пажей, и они даже пошли к главному на аллее и просили его собрать коалицию из наимудрейших пажей всех островов, ведь такого не было никогда — чтобы один мог так много. А я смеялась над ними, ибо что ещё можно делать четверть жизни взаперти. Скучно ведь иначе…

Они не могли поверить и при этом сказать, что я придумала, так как частично они увидели то, что скрыть невозможно. Но меня это ранило, так как было многое внутри меня, что вот так не покажешь, как подделки. Я поняла, что кроме Чуди лично я никому не интересна. Другим надо было что-то конкретное, одно, чтобы зацепиться за меня. Они не могли просто принять меня всю без осуждения или прикрепления к чему-то понятному и среднестатистическому. Меня это расстроило и напрягло. Я стала сомневаться в том, что хочу выйти в свет. Но и сидеть дома уже не могла.

Когда мама вернулась, я сказала ей, что в школе мне устроили проверку и что после общения собрали всех пажей острова и обвинили меня в наговоре на себя, а потом пришли домой и после убежали к правителю цивилизации. Мама заплакала и сказала, что я больше не смогу жить с ней обычной жизнью, что теперь про меня будут знать все и что мне будет очень тяжело. Она расстроилась и ругалась на меня, не могла понять, почему я не стала укрывать себя. А я не могла принять и поверить в то, что мне надо было лгать… Зачем? Я ведь ничего плохого не сделала? Я просто была собой. Да, мама Жени ещё в детстве мне говорила, что надо скрываться, надо говорить мало и всегда думать, о чем говорить, думать о последствиях. Но я так устала от этого, и, главное, я не понимала почему!

Я была в шоке, потому что она объяснила мне, из-за чего все эти годы так меня опекала. Оказалось, что я уникальна ещё с рождения. Что я родилась прозрачного цвета, похожая больше на нежную розовую белизну, а такого цвета нет у нас ни у кого. А кроме внешнего, я уникальна внутренне тем, что никто кроме меня самой не знает ничего обо мне, да и не сможет узнать, если я сама не захочу. Она скрывала меня и боялась, что меня изгонят или Флами будут исследовать как аномалию. Самое ведь страшное — это не отличаться от других, а потерять себя при попытке стать как все, усомниться в себе и потерять свой внутренний огонь — так считала Жени. Оказалось, что у неё была своя боль, и она в угоду нашим островкам пошла работать, хотя любила рисовать, но Белесым этого нельзя было делать.

Наибольшая отличительная черта меня от других была открытая любознательность. Это тоже не свойственно всем гранатикам, а Белесам свойственна обычная любознательность, но в ограниченном количестве. Ведь что такое любознательность — это бессознательное стремление к познанию, которое можно понять и управлять. А я не умею этим управлять и не чувствую, потому что это моё нутро, и оно больше меня, оно никогда не даст мне успокоиться, это мой двигатель. Именно так мама описала меня для себя, хотя я знала, что она тоже права лишь частично. Единственное, пока я и сама не могла никак это описать, просто знала, что она права, но не полностью.

Мама рассказала, что раньше она пугалась этого, но потом всё больше влюблялась и понимала, как мне повезло, поэтому и развивала меня. Но со временем я побила все рекорды по любознательности, даже превратилась в любопытную и прозорливую девчонку, которую было просто не остановить, так сказать, не приручить. Затем появился Чуди, и мама поняла окончательно, что она родила великую девочку, и поэтому она стала оберегать меня усерднее, и появились эти вечные упреки.

Сейчас она понимает, что, возможно, была неправа, и попросила меня лишь об одном — она сказала, что в характеристиках чувств наша цивилизация очень гибка, и поэтому она не боится за меня, уверена, что всё решится хорошо, а вот за цвет беспокоилась и настоятельна просила не раскрываться никогда. Меня напугала такая откровенность мамы, хотя одновременно я была очень рада, ведь многое встало на место, и, наконец-то, все барьеры были разрушены между нами. Ведь я чувствовала, что она что-то недоговаривает мне.

Я стала лучше понимать действительность, хотя, честно, меня испугал её рассказ, и я ужаснулась. Я ещё не была уверена в себе, лишь немного начинала чувствовать, что во мне есть что-то великое, что не дает мне покоя и хочет вырваться из этой замкнутости. Но как это обычно бывает — вместо того, чтобы закалиться и открыться себе в первую очередь, я пообещала себе, что теперь я буду скрытна, стану обычной, чтобы кроме мамы никто не знал обо мне. Правда, я закрываюсь больше от себя, как сказал мне в этот момент Чуди, который слышал мою клятву самой себе.

Прошло несколько дней, и к нам в дом пришли пажи всех островов. Мама работала, а я очень напряглась, хотя они были рады меня видеть. Долгое время они расспрашивали меня обо всем, просто мило разговаривали, задавали вопросы, одним словом, знакомились. Но в этот раз я была уже сдержанна и говорила о многих вещах отстраненно, лишь о нескольких мне не удалось скрыть неподдельный интерес, это о животных, исследованиях, создании чего — то нового и прекрасного. А вот внутренне мне было сложно держать свои эмоции и не показывать их, не отвлекаться и не уходить в подробности, не цепляться за их слова, рассказы и не расспрашивать подробнее.

После пажи сделали вывод, что первая моя открытость и страсть была лишь из-за того, что я впервые с кем-то общалась так долго, и это затмило всё. А сейчас они видят, что я нормальная и просто немного увлечённее среднестатистического жителя. Скажу сразу, не все пажи обрадовались таким умозаключениям большинства, особенно были не согласны пажи нашего острова. Те, кто знал меня и кто первый раз тестировал, они понимали, что я просто сделала выводы, ведь умна я тоже больше многих, и после того, как все ушли по своим островам, позвали меня к себе*⁶. Наши пажи сказали мне одно — они не знают, какое решение примут все остальные, но они не будут против и просто поддержат всех. Но мне они сказали правду: «Мы не доверяем тебе, и ты всё равно осталась загадкой. Мы не будем рушить тебе жизнь, но ты под нашим жестким наблюдением».

А самый главный и пожилой паж на прощанье мне сказал слова, которые я запомнила надолго: «Деточка, будь собой и не воспринимай все слишком серьезно на свой счет. Они просто боятся. Ведь неизведанное всегда пугает своей непредсказуемостью. Они ещё глупы и не понимают, какое чудо к нам пришло. А я уже стар, чтобы идти против всех открыто. Но ты знай, что сила всегда в тебе, просто отделяй понятное и благоразумное от вредного и угрожающего».

По итогам встречи со мной пажи сказали маме Жени, что я удивительна у неё только тем, что среди Белес у меня чуть больше истинных чувств к слишком разносторонним вещам. Но они сделали предположение, что это разрешится само в процессе моего обучения и становления. Потому что они решили точно, что всё мое многообразие увлечений связано лишь с тем, что я четверть жизни была предоставлена сама себе. Что на решающем смотре и выборе предназначения я смогу определиться. Итоговым решением они зачисляют меня в школу на мой нормальный уровень, без спуска меня ниже.

Также они похвалили Жени за то, что я очень развита и что мои достижения — это заслуга мамы, которая смогла меня всему научить. В конце они попросили Жени прийти завтра в школу и рассказать детально, как она меня учила. Они считали, что это поможет школе лучше понять меня, и, главное, они сами смогут научиться у Жени чему-то. Они решили, что Жени просто скрывала свой педагогический дар, который теперь они не могут не признать. Мама сразу отказалась от смены деятельности, хотя ей предложили. Просто мама знала, что пажи не очень-то правы…

Мама была в шоке, ведь учила она меня лишь в детстве, а дальше всё уже делала я сама. Мама просто не мешала и поддерживала меня, но этого явно не ожидали услышать пажи. Тогда мы договорились с мамой Жени, что она просто скажет, что каждый вечер всю жизнь читала мне пару страничек книг. Мы решили, что она добавит следующие пункты: важное правило было в том, чтобы я пересказывала ей наутро книжку, а если не помнила, то перечитывала сама. И книжки никогда не повторялись. А ещё мы обсуждали сюжеты и старались всегда развиваться. На таком рассказе мы и согласились, ведь он был логичен и частичной правдой. Только всё это я делала с Чуди, о чем умолчала даже маме.

Рано утром мы вместе с мамой отправились в школу. Плюсом было то, что ничего брать не нужно было, так как всё было там. Единственное, что у нас важно в школе — это прийти и внимать отведенный период, обычно это полдня, а потом играть во всё, что хочется, и веселиться. Меня впервые порадовало мое платье, так как на нем был потаенный карман для Чуди, и я взяла его с собой. Я не могла первый день быть без него, я волновалась, и мы договорились, что он будет со мной.

Мама отправилась в круговую комнату, так на ней было написано. А меня встретил мальчик, как потом я узнала, его звали Кури, он был представителем Флами. Пажи решили, что он лучше сможет мне всё объяснить, и, главное, он сможет за мной присмотреть. Я сразу поняла, что он будет тихонько меня исследовать и потом пересказывать пажам. Я была с ним приветлива, но очень аккуратна и настороженна, старалась никак не выдавать себя, приглядывалась ко всем. Ведь мама меня предупреждала и мне говорила про этих сородичей и в чем их предназначение. Неожиданно я поймала себя на мысли, что все изученное стало быстро вспоминаться, и я оперативнее вникала в суть происходящего.

Он провел меня в помещение, на двери которого было написано: «Сегодня это место занимает пятый отряд». Оказывается, у них в каждой группе есть по одному представителю острова, поэтому в группе не больше шестнадцати-семнадцати жителей. Однако бывают исключения — для братьев, сестер или двух погодок в семье. Их никогда не разлучают. В моей группе были такие, их было сразу двое — из семейства Розки и Пюсы — две девочки и два мальчика соответственно. Только сразу уточню, в каждой семье была девочка и мальчик, просто я вначале, при знакомстве, это не поняла, так как их рассаживают, чтоб не болтали и раскрывались каждый сам.

Меня посадили в центр, и я испугалась. Да ещё и попросили представиться. А пока я собиралась с мыслями, Кури рассказал, что знал и что успел уже разведать при легком общении со мной, так он назвал наше с ним знакомство: легкое… В общем, в первые моменты я поняла, что уже не одна я странная, и меня это успокоило.

Я собралась с мыслями, встала и начала свой рассказ с простого — что я из семейства Белесых, что живу с мамой Жени, что отца у меня нет, так как ему суждено было погибнуть за свои негативные мысли. Очень многим не понравились мои слова, и меня сразу же перебил паж сегодняшнего дня*⁷ — как раз из представительства Белесых. Он сказал, что я неверно говорю, что мой отец был очень храбрый и заядлый труженик, что это нелепая случайность, и что островок Белесых им гордится. Сказать, что меня шокировали его слова, это не сказать ничего. Я понимала, что не могу себя выдавать, и осознала, что мама скрывала всё от всех неспроста и что она у меня великая женщина.

В общем, я сказала, что в своем воображении мне было так легче пережить его утрату и поэтому я говорю так. А дальше продолжила говорить, что училась я дома с мамой, но очень устала быть постоянно одна, и мне хотелось общаться. Тут я сделала паузу и дальше рассказала то, что мы дома проговорили и придумали — что маме было так удобнее и она очень переживала за меня и хотела обучить всему, что только умела, и это занимало так много времени, что нам не хватало ни минуты на походы куда-либо. После смерти отца мама стала работать усерднее и при этом продолжала заниматься со мной, как ни в чем не бывало, но я чувствовала, что она устает очень, и сама решила, что нужно помочь, и настойчиво попросилась в школу. Рассказ всех устроил, как и ожидалось, и как мы проговорили с мамой. Потом от Чуди, который слышал, что говорили пажи в комнате с мамой, я узнала, что мне не о чем волноваться и что мы совпали с мамой и всех это устроило, так сказать, все поверили нашим показаниям.

После этого началось знакомство со всеми, и что поразительно, до их представления я уже знала, с какого они острова. Честно, это было несложно, ибо у каждого острова были свои отличительные и при этом общие черты. Только, как оказалось, это очевидным было лишь мне…

Кстати, были все островки, всех звали по-своему, мне было сложно запоминать имена с первого раза. Поэтому я больше ушла в анализ того, всё ли верно я сказала, так ли меня поняли, я пыталась разгадать каждого, кто присутствовал в комнате, поэтому немного была отрешена. Я не заметила даже, как уже говорил паж и что уже нужно было собираться на улицу гулять и играть. Когда все вышли, я только стала собираться. Паж сказал мне задержаться, ребята все покинули комнату и сами пошли на улицу. Я удивилась, ведь за нами надо было наблюдать, но паж сказал, что проблем нет, что на улице есть кому присмотреть за всеми, он сказал, что хотел бы поговорить со мной честно. Я напряглась, Чуди затрясся, но вовремя успокоился, так как его могли увидеть.

В общем, я была готова уже к разговору, я собралась. Паж начал первый и вот что он начал говорить: «Меня зовут Мури. Ты с нашего островка, я не выдам тебя никому, но я должен тебя предупредить. Ты уникальна, и это отражается на всём — как ты говоришь, что ты говоришь и даже то, как ты мыслишь. Даже среди нашей необычной расы ты выделяешься сильно. Ты молодец, ты умна, ведь сегодня ты перед другими старалась. Не бойся, я это заметил, так как тоже отличаюсь от всех. Тебе практически удалось меня убедить в том, что у тебя нет своего замысла, но я был очень бдителен. Я видел тебя и знаю, как ты росла, прекрасно знал твоего отца, мы близко очень общались. А ещё ты ничего не можешь поделать со своей сутью. Ты та, кто ты есть, твоё будущее предопределено, ты станешь великой и затмишь всех нас — я в этом уверен. Ты внесешь переворот в нашу жизнь. Даже сейчас ты хорошо скрываешь испуг. Но он виден мне, я среди всех пажей самый старый, многое повидал, и мой глаз наметан».

И тут я вспомнила, что это же тот самый паж, который приходил уже ко мне. Я только удивилась, почему он немного изменился, поэтому-то я его и не узнала.

Но он всё продолжал: «Даже меня ты шокируешь, я не знаю, что ты выберешь, но ты великолепна во всем. Сегодня ты смогла прочитать каждого из присутствующих, хотя ты не знала, что тебя определили в сильнейшую группу, ты и тут их обошла. Твой мозг силен и очень быстрый, ты явно имеешь доступ к скрытому, видимо, даже тебе самой. А ещё ты умеешь описывать чувства так, будто ты их создаешь. Ты их читаешь в себе, как в открытой книге, и никто не может этого из всех рас и островков. Ты нашла общий язык с самым диким существом, хотя сильно они нами не исследованы, и он сейчас в твоем кармане. Он уже спокойно слушается тебя, только я не понимаю, как ты с ним общаешься.

Не бойся, я откровенен с тобой. Я говорю тебе всё это, не для того чтобы напугать, а чтобы показать тебе, что могу тебя научить. Я буду лично тебя обучать, если ты не против. Но ты должна держать это в секрете, чтобы ни одна душа не знала о нас. Точнее, все будут знать, что я тебя обучаю. Но никто не должен знать, что это не общее обучение, а индивидуальное, и что мы будем союзниками. Только твой охранник в кармане, который никак не может тебя успокоить и совладать с твоим страхом перед собой, будет присутствовать с нами, если ты пожелаешь.

Ты не думай, я это понимаю и говорю тебе, только потому что уже столько повидал на своем веку и по природе тоже обладаю развитой логикой и дедукцией — наблюдательностью по-простому. Если, конечно, ты сама сочтешь за милость общаться со мной и делиться своими мыслями. Что ты скажешь? Я понимаю, что тебе нужно обдумать всё и переварить, поэтому сейчас я отпускаю тебя, иди домой и подумай. Завтра перед приходом в школу я зайду к тебе и хочу узнать лишь один ответ: ты готова мне довериться или нет?»

Я вышла из школы и у меня был только один вопрос, который кричал у меня в голове: «Да о чем они все?!» Я не могла прийти в себя, и у меня сыпались лишь одни вопросы, которые я озвучивала вслух Чуди: «Да кто я такая, почему меня все боятся, почему все меня предупреждают и при этом оберегают, я уже начинаю бояться себя… Что такого я сказала или сделала, или не сделала! Как, вообще, этот Мури меня так прочитал! Почему он знает меня лучше, чем я сама? Я ничего не понимаю, хотя мне казалось, что я со всем справилась. А теперь я сомневаюсь максимально, я в испуге».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Это такое насекомое, очень маленькое, желтое. Оно сливается с травой, поэтому его сложно разглядеть. Обычно обитает в черных озерах, которых у нас нет.

4

Привет, я рад, что попал именно к тебе. Я понял, что ты особенная, поэтому хочу тебе открыться. Я хочу быть твоим защитником и другом. А теперь постарайся меня понять, потому что я хочу жить с тобой. И меня зовут не Чуди, а Чуби. Это тоже подтвердило мне, что я могу тебе открыться.

5

Вы неправы, вы уже слепните от своего страха. Вы так дочь потеряете.

6

Стоит отметить, что за каждым островом закреплялись три самых опытных пажа — один был самым пожилым и опытным; второй был в преклонном возрасте, но сам ещё внимал учениям самого старшего; третий обычно моложе их всех и готовится выйти на пенсию и стать пажом, поэтому он всегда остается на своем острове, когда основные идут на важные заседания.

7

Так называли тех, кто смотрел за нами и помогал нам.