Василий Тименков
На суде
(2013)
г. Н. Новгород
2016 г.
***
Просто пустота. Белое ничего. Никакого буйства красок, не за что зацепиться глазу. Примерно так же себя чувствует рыба, выброшенная на берег. Или же не чувствует ничего. Посредине (хотя, чтобы заявлять о наличии этой середины, нужно иметь достаточную степень смелости) этого ничего — врата, перед ними — трибуна. По правую руку от потенциального стоящего за этой трибуной сидит за столом старик. Старик этот со смуглым морщинистым лицом, карими глазами, длинным, немного крючковатым носом и тонким ртом. Одет он в белую рясу. На столе его стоят несколько пачек каких-то бумаг. Вид у него абсолютно равнодушный, занят старик заполнением какой-то очередной бумаги.
Стоит тишина. Неизвестно, какое время она продолжается, так как в этой пустоте нет ни Солнца, ни Земли — а следовательно, и времени.
Но вот из пустоты выходит человек. Вид у него потерянный, одет опрятно, на лицо он не красив и не уродлив. Похоже, он даже ещё не догадался, что он умер. По всему видно, что он никогда быстро ни о чём не догадывался. Весь его среднестатистический вид говорил, что он не особо любил думать, всю жизнь то торопился на работу, то чуть плёлся домой. И в первом случае не было времени на мысли, во втором — сил. На шее виднелась тонкая золотая цепочка — судя по всему, на ней висел крестик с изображением распятия Христа.
Так вот, когда этот человек приблизился на достаточное расстояние к трибуне, старик, не поднимая глаз, осведомился:
— Опарин Геннадий Сергеевич, 28 сентября 1976 года рождения?
— Да.
— Поздравляю! Вы закончили свою «командировку» на Земле!
— Что? Что это значит?
— А то и значит, — наконец старик поднял взгляд на прибывшего. — 13 марта 2013 года в 13 часов 17 минут московского времени Вы, пренебрегая правилами дорожного движения, попытались на перекрёстке проскочить на красный свет светофора. Попытка ускорить путь домой привела к успеху. Правда, вернулись Вы в дом куда более старый, чем тот, в котором Вы жили на Земле.
— О Господи…
— А ну-ка, цыц! Не сметь произносить имя Господне всуе! Вы хоть представляете, где вы находитесь?
— Ну, должно быть, это рай?
— Не так быстро, Геннадий Сергеевич, — усмехнулся старик. — Вы только у входа в Райские врата. Сейчас над Вами произведёт суд тот, чьё имя Вы только что посмели оскорбить.
— Неужели…
— А чему Вы удивляетесь? Вы всю жизнь верили, что рано или поздно над Вами этот суд свершится, а теперь такое изумление читается на Вашем лице! Или Вы всё это время сомневались в своей правоте? — мягко, но немного укоризненно усмехнулся старик.
Геннадий Сергеевич явно смутился и покраснел. Как видно, он не знал, действительно ли он во всё это верил.
— Да Вы не краснейте, Геннадий Сергеевич. Не Вы первый, не Вы последний. Поначалу-то мы, конечно, таких, как Вы, не очень понимали, оттого и спрашивали с них строже. Но теперь попривыкли, так что Вы не бойтесь: Он будет привычно мягок, — улыбнулся старик. А затем вновь принял серьёзный вид, опустил взгляд на свои бумаги и сказал: — Ну, что же, пора начинать. Вставайте, пожалуйста, за трибуну. Один совет: не пытайтесь Его обмануть, иначе Вам же хуже будет.
Пришелец выглядел растерянно, на лице выразилось смятение. Но, по-видимому, он осознал, что других вариантов нет, и неуверенно зашагал к трибуне. Как только он встал туда, в голове раздался голос. Невозможно было понять, мужской это был голос или женский, высокий или низкий. Геннадий Сергеевич его скорее ощущал, чем слышал. Голос этот спрашивал:
— Как зовут тебя, путник?
— Но… я не…
— Просто ответь на вопрос, — строго сказал старик за столом.
— Геннадий Сергеевич Опарин, — с некоторой тревогой ответил допрашиваемый.
— Знаешь ли ты, куда ты попал? — голос звучал мягко и не нервирующе, но Опарин чувствовал себя немного неуютно, хотя можно сосчитать по пальцам тех, кто чувствовал себя вальяжно на его месте.
— Ну, я у ворот в рай?
— Да, я вижу, Иаков тебя уже посвятил. Как ты думаешь, достоин ли ты попасть в рай?
— Считаю, что да, — с долей неуверенности в голосе сказал Геннадий.
— Почему?
— Ну, — уверенность почти покинула сердце мужчины, — я всегда верил в тебя, регулярно ходил в церковь, не убивал, не воровал, и вообще, следовал всем библейским Заповедям.
— Что ж, в этом есть доля правды. Ещё один вопрос: ты хочешь попасть в рай?
— Конечно! — воспрянул Геннадий Сергеевич.
— Спасибо, путник. Ты ответил на все мои вопросы. Подожди, пожалуйста, немного. Я должен обдумать наш разговор.
Рядом со столом Иакова возник стул. Геннадий сел на него, впервые ощущая себя настолько не в своей тарелке. Старик сидел с точно таким же видом, как тогда, когда Опарин только пришёл. Геннадий тихонько спросил:
— Извините, Вы тоже слышите то, о чём мы с Ним говорим?
— Конечно. Его голос всепроникающий. Я прекрасно слышал, о чём он тебя спрашивал. Я же сам тебя поправил, когда ты хотел сказать не то, что нужно.
— И что Вы скажете? Велики ли мои шансы попасть в рай?
Иаков повернулся к собеседнику:
— Я скажу тебе лишь одно: большая глупость — попытаться обмануть Бога. Попытаться обмануть себя — глупость ещё большая, — и вновь занялся бумагами.
На душу Геннадия лёг тяжёлый камень. Вся его уверенность в этот момент окончательно иссякла. Никаких надежд на попадание в рай не осталось. Но как же? Он же действительно верил в Бога, жил заповедями… Или нет? Как же это всё сложно… Голос апостола прервал размышления:
— Вас снова просят к трибуне, Геннадий Сергеевич.
С трудом подсудимый поднялся со стула. Встав у трибуны, он вновь ощутил тот самый голос:
— Итак, путник. Я готов вынести приговор. Готов ли ты к нему?
Геннадий заколебался, но почти сразу, не очень уверенно, ответил:
— Да.
— Теперь я оглашаю своё решение. Решение моё таково: запретить путнику войти в рай, а также, поскольку серьёзных грехов за ним не наблюдалось, его не ждёт попадание в ад. Геннадий Сергеевич будет пять лет жить на Земле в образе духа. За это время ему есть чему научиться. Затем я обязую его вернуться сюда.
Геннадий не знал, как реагировать, на лице его было выражено смятение. Иаков поднялся из-за стола и поманил кого-то рукой. Следующий пришедший Геннадия Сергеевича Опарина уже не застал.
***
А этим самым следующим был солидный человек, в возрасте. Одет он был в смокинг, сам он небольшого роста, лысеющий, с круглой крупной головой, с немного узкими сверкающими глазами, средним носом с широкими ноздрями и нервной улыбкой на лице.
— А! Дубровский, Абрам Борисович! — бодро вскрикнул Иаков, всё так же не отрываясь от бумаг.
— Эм… Да, это я, — ответил Абрам Борисович.
— Добро пожаловать! Мы всё ждали, когда же Вы до нас доберётесь. Я надеюсь, Вы знаете, где находитесь?
— Да, судя по всему, я у Райских врат, — уверенность звучала в голосе Дубровского.
— Тогда прошу Вас встать за трибуну.
Дубровский исполнил просьбу и тотчас почувствовал тот самый голос. Но, в отличие от Опарина, он смог распознать мягкий мужской голос, обволакивающий его тело. Голос ласково спрашивал:
— Назови своё имя, сын мой.
— Абрам Борисович Дубровский.
— Знаешь ли ты, где ты находишься?
— У входа во врата Рая, — уверенности, с которой отвечал Дубровский, можно только позавидовать. Мало кто держал себя так, стоя за этой трибуной. Сложно припомнить, когда здесь в последний раз был такой человек.
— Да. А известно ли тебе, почему ты здесь?
— Думаю, за все те грехи, что я когда-то совершил.
— А точнее?
— За обманы, невероятные аферы, которые я проворачивал, стремясь к наживе. Я признаю, что был глупцом, и каюсь перед тобой, Отец.
— Я давно простил тебя, сын мой. Я простил тебя в тот день, когда ты покаялся перед народом. Этот великий поступок дал мне повод прекратить твои мучения. Скажи, сын мой, хочешь ли ты попасть в рай?
Конец ознакомительного фрагмента.
