Европейское турне

Василий Панфилов, 2018

Гражданская Война закончилась расколом страны на Север и Юг. Былые противники разведены по углам, но надолго ли? Россия и Франция заключили союз против Англии… В воздухе снова пахнет войной, но на этот раз мировой. Большая политика не обошла стороной Алекса – чрезмерная популярность среди ирландцев и репутация опасного социалиста настораживают власти его новой Родины – Конфедерации. Вынужденный оставить дочь и могилу жены, Фокадан уезжает в Европу. Чудовищное давление ответственности пропадает, и попаданец решает получить инженерное образование в одном из лучших технических ВУЗов того времени – берлинском. Идеи из будущего требуют воплощения, но не хватает технической грамотности. Впереди его ждёт жизнь преуспевающего драматурга, инженера, изобретателя… Получится ли?

Глава 10

— Герр Смит? — Окликнули мужчину на улице.

— Он самый, — сдержанно отозвался Алекс, развернувшись и мгновенно всё поняв, — с кем имею честь?

— Не имеете! — Злобно пролаял сухопарый жандарм с оспинами на лице, глядя рыбьими глазами, — вы арестованы!

— Ордер! — Попаданец отступил на шаг назад по вымощенному тёсаными плитами тротуару, вытащив дерринджер и наставив оружие на жандармов. Рыбьеглазый аж задохнулся от возмущения, начав хватать воздух тонкими губами, покрытыми пузырьками герпеса по краям.

Напарник, немолодой здоровяк с несколько одутловатым лицом и усами наподобие велосипедного руля, молча вытащил ордер. Попаданец, бегло пробежавшись глазами, протянул здоровяку дерринджер.

— Ещё нож за отворотом сюртука, — преувеличенно любезно сказал усатому под смешки зевак, — достать?

— Мм… будьте любезны, — выдавил жандарм, нервно озираясь по сторонам. Сценка привлекла внимание прохожих, особенно момент, когда Алекс наставил оружие на служивых. Для пруссаков, воспитанных на почитании властей, подобное просто немыслимо.

— Ещё что есть? — Спросил усатый, нервно трогая усы.

— Кастет, тычковый кинжал, — охотно ответил Фокадан, улыбаясь.

— Будьте любезны, — повторил жандарм, нервно поведя шеей и дожидаясь, пока попаданец разоружится, — прошу в карету.

Чёрная тюремная карета с закрытыми окнами, внутри оказалась неожиданно комфортабельной. Алекса отпустило нервное напряжение, держащее его последние пару недель за горло, и неожиданно для себя мужчина заснул, привалившись к плечу одного из севших по бокам жандармов.

— Выходите, — после истории с нацеленным оружием, жандармы обращались с ним, как со склянкой нитроглицерина^[85]. Моргая спросонья и с трудом сдерживая зевоту, Алекс влез из кареты, оказавшись в тесном дворике, окружённом высокими кирпичными стенами.

— Пройдёмте, — рыбьеглазый очень осторожно ткнул в спину, а усатый пошёл спереди, постоянно напряжённо оглядываясь.

Тесные, какие-то нарочито тёмные коридоры с обитыми металлом дверьми по обеим сторонам. В одну из таких дверей ввели Алекса, дверь тут же захлопнулась с лязгом, послышался поворот ключей.

— Следователя, как я понимаю, мне не полагается? — Громко сказал Фокадан и огляделся, не ожидая ответа.

Комнатка, метров этак в шесть квадратных, обставлена с лаконичным минимализмом. Достаточно широкие нары из досок, отполированных телами сотен постояльцев, стоящие вплотную к стене. Полка с большой глиняной кружкой и погрызенной оловянной ложкой на ней, накрытое крышкой ведро характерного вида, глинный кувшин с водой.

В стене под потолком виднеется маленькое зарешеченное окошко, которое и служит единственным источником освещения и вентиляции. На стенах отчётливо виднеется плесень и многочисленные нацарапанные рисунки, стишки, ругательства и обычные чёрточки.

Алекс тут же начал изучать наскальную живопись, чувствуя себя этнографом в экзотическом племени. Страх отсутствовал как такой, ситуация просчитана заранее, несколько недель назад.

Посылая Волшебник из страны Оз в издательства сразу нескольких государств, он ожидал ареста. Формальный повод имелся — влез в политику вопреки рекомендациям прусских спецслужб.

Другого выхода попаданец не нашёл. Возможно, не нашёл от недостатка опыта в подобных играх, или просто житейского. Но ввязываться в длительную игру против Системы желания нет. Это только в книгах одиночка может переиграть её, нагнуть под себя. В жизни за таким одиночкой чаще всего стоит другое государство, Клан или сильные покровители. Отдельных гениев не стоит учитывать, на то они и гении.

Потому принял решение просто разорвать паутину, плетущуюся вокруг. А как иначе? Длительные переговоры с людьми, которые относятся к своему слову, как настоящие джентельмены^[86] просто бессмысленны. Торговля, взаимные уступки — опомниться не успеешь, как подписал бумагу о сотрудничестве и становлении внештатным сотрудником прусских спецслужб.

Лучше уж так, шумно. Арест известного человека непременно вызовет скандал. Тем более, инкогнито полковника Фокадана достаточно относительное, и замолчать дело, сделав его бессрочным, не выйдет.

Припугнуть? Так Алекс заранее узнал границы дозволенного. Тем паче, Железный Дровосек, в котором легко угадывалась Пруссия, вышел в общем-то не самым неприятным персонажем. Специфическим, это да. Но пруссаки отпускали куда как более едкие шуточки о себе.

Англии тоже не передадут, общественный резонанс слишком сильный выйдет. Конфедерация после такого просто обязана будет сказать своё фи за хамское отношение к известному гражданину. Портить отношения с основным поставщиком хлопка из-за желания потрепать нервы непослушному писателю не станут.

Что остаётся пруссакам? Играть на нервах Фокадана, в надежде получить хоть что-то. Ну или просто для оправдания перед начальством — дескать, старались.

По расчётам попаданца, выпустить его должны не позднее, чем через пару месяцев. Скорее всего, влупят вдогонку судебным запретом на посещение Пруссии. Если уж спецслужбы закусят удила и пойдут на принцип, то максимум, что грозит — годик тюрьмы в более-менее комфортабельных условиях.

* * *

— Вот же зараза, — пробормотал негромко наблюдающий за новым постояльцем офицер, отпрянув от сложно устроенного перископа, созданного специально для камеры с особыми гостями, — не врали, значит. Ладно… тогда на сегодня забудем про него, пусть на голых досках поспит да в неизвестности помучится.

* * *

Тело немного затекло, но особых неудобств от ночёвки на досках Алекс не ощутил — в ночлежках и не в таких условиях спать приходилось, да и после, на войне. Тем паче, в камере доски чистые и клопов, что удивительно, не наблюдается. Холода по летнему времени тоже не ощущалось. Единственное неудобство — невозможность нормально умыться и почистить зубы.

Раздевшись до белья, попаданец сделал лёгкую зарядку, особое внимание уделив растяжке и суставам.

— Если вы уже устали, сели встали, сели-встали! — Напевал он на немецком, бодро размахивая конечностями.

Поскольку завтрак не несли, очевидно забыв о новом постояльце, Фокадан принялся изучать наскальную живопись, среди которой попадались прелюбопытнейшие образцы.

День прошёл в этнографических изысканиях, и в общем-то, небезинтересно. Камера, судя по некоторым признакам, предназначалась для особых гостей и кое-какие автографы навевали интересные мысли.

Единственное, немного бурчал живот, потому как за весь день не принесли и крошки. Благо, воды в кувшине более чем достаточно, да и пить в сырой камере не слишком-то хочется.

— На выход! — Раздалось на следующий день. Алекс, накинув сюртук, вышел. Снова карета, и вот он стоит во дворе одной из нормальных берлинских тюрем.

— Шевелись!

Толчок в спину, и попаданец влетел в большую камеру, наполненную народом. Метров пятьдесят квадратных, помещение заставлено двух ярусными нарами, застеленными грязным бельём.

Несколько маленьких окошек, видневшихся за нарами, почти не пропускали свет, что компенсировалось не менее чем десятком убогих светильников, скорее чадивших, чем светивших. Масло в светильниках явно прогорклое, с явственными рыбными нотками.

Аборигены — обычные обитатели обычной ночлежки, примерно тридцать особей. Спившиеся полууголовные рожи, одетые кто как. Невообразимые лохмотья профессионального бомжа и побирушки могли соседствовать с потрёпанным военным мундиром неведомого рода войск или неплохим сюртуком.

— Новенький, — ощерился гнилыми зубами какой-то бродяга, встав с пола, — чистенький.

Бормоча всякую ерунду, в попытках запугать новичка, он шёл враскачку. Общество с интересом наблюдало за представлением, бросив свои занятия.

Молниеносный удар в челюсть, и шестёрка осел на пол.

— Руки он будет тянуть к лицу, — брезгливо бросил попаданец, вытирая костяшки о сюртук, — сявка. Освободите место серьёзному человеку, бродяги!

Говорил Алекс не по правилам, принятым в местном уголовном мире, но устоявшихся воровских законов, языка и авторитетов в Германии в общем-то и нет. В качестве воровского языка используется идиш^[87] и исковерканные словечки из него, да и то не всеми. Между бандами и какое-то взаимодействие есть, но в основном идёт через скупщиков краденого, а не через уголовных авторитетов.

— За что попал сюда серьёзный человек? — Поинтересовался крепкий рыжеватый мужчина лет тридцати, лениво тасуя карточную колоду. Вытянутая, слегка лошадиная физиономия авторитета выражала искренний, доброжелательный интерес. Тон вопроса самый светский, но при этом вполне уместный для человека, сидящего по-турецки на грязном, кишащем вшами одеяле.

— За сатиру, — ответил Алекс, присев рядышком на освободившееся место, — немного за политику и самую чуточку — чтоб сговорчивей был с жандармами.

Скинув туфли по примеру авторитета, попаданец подтянул ноги под себя и вытащил сигару.

— Так-то редко курю, — доверительно поделился он с окружающими, — но и в тюрьму не каждый день попадаю.

— Бывал уже?

— Пока работным домом обходился, да ночлежками, — хмыкнул попаданец, выпустив колечко дыма, — но всё впереди.

— Политика? — Всё так светским тоном спросил авторитет.

— Она самая. Социалист.

— О как! — собеседник кольнул его взглядом и задумался ненадолго, — а что за сатира-то?

Вместо ответа Алекс начал:

— Девочка Кэйтлин со своим псом Тотошкой…

* * *

Два дня в общей камере не стали для попаданца чем — то страшным. Застоявшийся вонючий воздух — это да, проблема. Но опять-таки, бывало и хуже. Вши, кожные болезни и явственные признаки туберкулёза у некоторых постояльцев. Не страшней, чем в ночлежках — там-то народ с сифилисом не редкость. В тюрьме таких в отдельном бараке содержат, как и туберкулёзников с открытой формой.

Кормят получше, чем в работном доме — скверно, но откровенного гнилья нет.

— Да ладно?! — Удивился один из бродяг его словам, — там жрачка хуже, чем у нас в тюрьме?

— Много хуже, — ответил Алекс, отставивший миску в сторону и с аппетитом облизавший ложку, спрятав её во внутренний карман сюртука, — Здешнего коменданта награждать нужно — сразу видно, не ворует. Да и повар молодец, старается человек. Поспрашивайте у знающих людей.

— По тюрьмам полковник прав, у нас вполне приличная. А вот по работным домам где как, — отозвался пожилой мужчина с явственными морскими повадками, — сам не бывал, но говорят, что и приличные работные дома встречаются.

— Есть, — не стал спорить попаданец, — образцово-показательные, специально для важных гостей. Так сколько таких? Два-три на всю страну, больше для экскурсантов и не нужно. Ну пусть с дюжину, больше приличных точно нет. А сколько их по Доброй Старой Англии? Сотни.

Уголовники, среди которых преобладала мелкая шпана, отнеслись к нему вполне доброжелательно. Как же, интересный человек, сказки вон рассказывает, да суть социализма желающим растолковывает. Тем более, не фраер^[88] какой — трущобы прошёл, воевал, политикой занимался. И по морде может обеспечить, не без этого.

— У вас таких много? — Как бы между прочим спросил Гюнтер, тот самый рыжеватый картёжник, один из лидеров камеры.

— Конкретней, — лениво отозвался Алекс, тасуя колоду, — вот так можно… Видите, парни? Ногтем чуть придержать. Да, так.

— У социалистов, — уточнил Гюнтер.

— Смотря каких. Социалист — очень растяжимое понятие. Но вообще да, немало, особенно если парни из рабочих кварталов вышли. Там понимают, что к чему.

— А бюргеры?

— Всякие есть. Обычно на бумаге могут мысли изложить грамотно, но народ они не понимают. Да и как до дела доходит, выясняется, что Они не то имели в виду.

Гюнтер хохотнул, повторяя за попаданцем упражнения с карточной колодой.

— Знакомо… бойцы-теоретики! Зато уж если через себя переступят, то берегов не видят — кровь как воду льют.

— Верно. Так если интересуешься, то диванных бойцов читать нужно, но за толкованием лучше обращаться к тем, кто из низов вышел.

Некоторое время отрабатывали растасовку карт и прочие шулерские хитрости.

— А Конфедерация… как? — Спросил здоровенный деревенский парняга, севший формально за грабёж. Алекс знал эту историю, и находил её скорее забавной. Подрались два оболтуса после кабака, один другому пиджак порвал. Так пострадавший, озлившись, сперва вырубил обидчика, а потом в качестве компенсации снял с него пиджак. По-хорошему, дать грабителю по морде, да настращать, но дело попало в руки излишне ретивого служаки.

— Конфедерация? По-разному. Если кто на гастроли туда задумал поехать, то не рекомендую. Почти все мужчины воевали, стрелять умеют и стреляют не задумываясь. Да и женщины умеют с оружием обращаться. Чужаки там видны, и если что — первые под подозрение попадают.

— Не, я работать, — смутился парень, показывая огромные мозолистые ладони, — деревенский, мне бы на землю!

— Таких ценят, — кивнул Фокадан, — работником легко на ферму устроишься. По деньгам не скажу, не интересовался особо. Вроде как побольше, чем в Европе выходит — это если по деньгам. По кормёжке и отношению даже сравнивать не стоит — много лучше у нас. Говорят, хорошему работнику можно договориться и на часть урожая, но про то слыхал краем уха, могу и ошибиться. Баб вдовых много, тоже можно пристроиться, но это если покажешь себя работником толковым и человеком надёжным.

— А в городе если? — Поинтересовался ставший необычно серьёзным Гюнтер.

— Полно работы, — подтвердил попаданец, — промышленность там развивается, да и платят неплохо. По крайней мере, семью можно содержать — да так, чтобы женщина и дети не работали.

— А… дом? — Хрипло спросил кто-то за спиной.

— Сложнее, но вполне реально. Народу пока мало, земли много, участки под застройку сравнительно дешёвые. Долго это не продлиться, но ежели не телиться, а переехать туда в ближайшие год-два, можно неплохо пристроиться. Рабочие руки там сейчас позарез, вот так, — Фокадан провёл рукой под горлом, — на прошлое особо смотреть не будут. Умеешь работать, да не совсем буйный, так рады будут.

Тишина стояла мёртвая…

— Нет, — с истерической весёлостью сказал пожилой уголовник туберкулёзного вида, — это не для меня! Мне бы погулять… кха-кха… напоследок.

Через несколько дней сказка Волшебник страны Оз неведомым образом просочилась за стены камеры, а чуть погодя заключённые начали спорить о социализме и возможности переехать в Конфедерацию.

Алекс не без удивления признал, что вырос. Понятно, что сыграл авторитет настоящего полковника, военных пруссаки уважают необыкновенно, даже если это военные не настоящих, не европейских государств.

Помимо авторитета, сработало ещё и умение общаться с самым разным людом. Сперва трущобы, потом сцена, политика, армия, управленческая деятельность. Объясниться, втолковать свою точку зрения, убедить в своей правоте, настоять на своём.

* * *

— Не хочу, — зевая, ответил Фокадан капитану Уркхарду, — просто не хочу общаться с вами и вашими коллегами. Доверия вам нет, как и нет желания заниматься психологическими играми.

— Послушайте, — начал капитан, — всё это ради вашей…

Попаданец не шёл на контакт, не реагируя на попытки объясниться, логические доводы и провокации. Попытки разговорить его предпринимались почти неделю.

* * *

… — находиться на территории Пруссии… — хорошо поставленным голосом читал судья стоящему перед ним Фокадану, — … в двадцать четыре часа.

Время на сборы и возможность привести себя в порядок не предоставили. Алекса посадили на поезд вместе с двумя мрачными жандармами, не проронившими ни слова. Грязного и завшивленного, писателя передали пограничникам Баварии.

Примечания

85

Взрывчатое вещество, известное крайней нестабильностью и взрывоопасностью.

86

«Джентельмен хозяин своего слова. Нужно — дал, нужно — забрал назад.»

87

Исторический факт. «Воровской язык» Германии и России заимствовал свои слова изначально в идише. В этих странах евреи традиционно проживали компактно, и были опутаны массой религиозных законов, регламентирующих всё и вся. Религиозному еврею найти нормальную работу помимо гетто или местечка было почти не реально, по большей части такая работа являлась «некошерной». В самом гетто-местечке работы хватало не на всех, так что евреи брались за любые подработки, не идущие вразрез в религиозными правилами. Как ни странно такое читать, но криминал считался более «кошерным», чем необходимость работать в субботу. Или рядом со свинофермой… запретов очень много. В то же время скупка краденого или кражи считались куда меньшим грехом, особенно если крали у не евреев.

88

Человек, далёкий от уголовного мира, потенциальная жертва.