Рикошет

Василий Павлович Щепетнев, 2022

Что будет, если в нашей действительности появится человек из мира, в котором СССР – великая, могучая и передовая держава? Интересно будет!

3

До рассвета оставалось немного. Столько, сколько нужно.

Они проехали аллеей, остановились у цветника, некогда роскошного, а сейчас даже в плоских лучах маскировочных фар пугающего мерзостью запустения.

Фонарь не светил. Во всем парке не наберётся и дюжины исправных фонарей, а уж здесь, у цветника, их не было вовсе.

Но им как раз такой и был нужен.

Они вытащили приговорённого из багажника, усадили у фонаря.

Настя забросила верёвку на перекладину. Семён надел приговорённому маску, расправил её, потом затянул петлю вокруг шеи — всё быстро, но чётко. На грудь бедолаге повесил фанерку. Затем они вдвоём подтянули приговорённого так, чтобы ноги болтались на высоте полуметра от земли. Приговорённый превратился в висельника. Настя за три минуты собрала из невинных деталей взрывконструкцию и прикрепила скотчем к ногам недвижного тела. Выглядела взрывконструкция внушительно, всякий поймёт, когда увидит. Увидит не сейчас, а когда народ пойдет через Парк к первому трамваю, чтобы ехать на Заречный рынок.

Отошли. Настя сделала снимок — один, хватит. Нечего зря светиться.

Они вернулись в машину. За руль сел Семён: если попадётся полиция, меньше шансов, что их запомнят. Впрочем, это было не так уж важно.

Важно было совсем другое.

*

Леонид гулял по Парку неспешно. Второй день отпуска, куда спешить? Ни в Сочи, ни в Крым, ни куда-нибудь ещё он не собирался. Средства не позволяли. А домашний отпуск предлагал развлечений немного: прогулки с Бэрримором, да бутылку пива после заката. Пиво, впрочем, можно было выпить и раньше, хоть утром, но тогда день вообще терял смысл. Были, конечно, разные мелочи вроде игры в шахматы с соседом по балкону, военным пенсионером Александром Александровичем, можно ещё посмотреть кино, почитать книгу, но это действительно мелочи. Как-то не игралось, не смотрелось и не читалось. И потому следовало получать максимальное удовольствие от того, что имелось. Например, от утренней прогулки. Пять пятьдесят пять, людей в парке очень мало, никто не ворчит, что развели-де собак, шагу ступить некуда, и нужно бы всех собак, а заодно и хозяев расстрелять или хотя бы отравить.

Бэрримор, чёрный терьер, сновал по тропинкам с видом чрезвычайно занятым. То обнюхивал старые пни, то лаял на деревья, то нескромно заглядывал в кусты, где, по летнему времени, порой ночевали бездомные, укрываясь кто картонкой, кто пиджачком, а кто и ничем не укрывался.

Ранний час Леонида не тяготил: отпуск, не отпуск, он любил вставать на рассвете. Ему, Леониду, и в пять выйти было бы не сложно, но не стоило ломать привычки Бэрримора: собака любит установленный порядок, а любые отклонения от него воспринимает, словно революцию. А революция — она кому как. Не всем на пользу. У Бэрримора есть хозяин, есть собачий корм (опять же, строго по рациону, чтобы не было неожиданностей), есть миска со свежей, отфильтрованной водой, есть противоблошиный ошейник от надежной фирмы, есть две прогулки в день, час утром и полтора вечером, чего же более?

Пёс забежал на аллею, ведущую к некогда красивому цветнику. Сейчас цветник пребывал в небрежении, но если утвердят план передачи Парка некоему закрытому акционерному обществу (название которого не разглашалось в интересах главы городской администрации), Парк ожидала коренная перестройка, вплоть до запрета пребывания в нём собак, бездомных личностей и просто горожан, не имеющих отношения к «жилому комплексу высокой элитности», который знающие люди прочили на место Парка.

Бэрримор залаял, и залаял в особой тональности. Сейчас это был лай, означающий «Внимание! Опасность!»

Леонид поспешил: вдруг кто-то угрожает собаке палкой, ножом, а то и пистолетом. Мимо цветника шла дорожка к остановке, и в это время народ уже тянулся к первому трамваю.

Действительно, народ был. Человек десять. Но они никуда не шли. Стояли и смотрели на фонарь. И Бэрримор лаял не на них, а на тот же фонарь. Вернее, на висящего на фонаре человека.

Удавленник? Три-четыре раза в год в Парке находили повешенных, которых после короткого следствия зачисляли в самоубийцы.

Подходить к удавленнику Леонид не торопился. Просто хотел приглядеться. Взяв Бэрримора на поводок, обошел фонарь кругом. Да уж: к ногам удавленника были привязаны динамитные шашки — во всяком случае, в кино их называют динамитными шашками. Или не динамитными, а тротиловыми? В общем, взрывчатка, она и есть взрывчатка. И часы — большой механический будильник поверх шашек взрывчатки на левой ноге.

Народ тоже не подходил близко. Кучковался в тридцати шагах, перешептывался, но громко говорить остерегался. Да и что тут скажешь? Главное — под взрыв не попасть.

Наконец, мужичок бывалого вида сказал:

— Если рванет, то и нас достанет. Лучше подальше отойти, поберечься. Не ровён час…

Леонид послушался. И сам отошёл, и Бэрримора отвёл. Но прежде сделал несколько снимков на мобильник. Мобильник был неплохим, новым, подаренным Леониду на новый год взамен умершего от старости, и потому удавленник вышел ясно и четко. Отдельно он снял крупным планом лицо, но тут уже оптика (или электроника?) обеспечить международный стандарт не могла. Впрочем, если не привередничать, всяк мог узнать удавленника: во время прошлых выборов в Думу плакатами с его изображением был обклеен весь город: «Губернатор поддерживает! Поддержи и ты!»

А теперь губернатор никого не поддерживал. Кого уж тут поддержишь, когда сам болтаешься в петле, а к ногам привязана взрывчатка с будильником?

— Ты бы, парень, полицию вызвал, что ли, — сказала ему женщина, стоявшая неподалеку.

— Аккумулятор разрядился, — ответил Леонид. — А у вас что, мобильника нет?

— Есть, как нет. Но тоже… Аккумулятор… И деньги на счету кончаются.

Похоже, у всех собравшихся были проблемы с мобильниками. Ничего удивительного: люди кругом занятые, а полиция звонившего непременно в свидетели запишет, и хорошо, если в свидетели. Не бродяжка висит, никому не нужная — губернатор! Полиции ведь задержать кого-то необходимо, хотя бы для отчёта, задержать и посадить. Потом, может, и разберутся, и выпустят, но то будет потом. К вечеру. Через неделю. Через год. А народу работать приходится. Деньги зарабатывать. С самого утра. Время пошло.

И народ начал потихоньку расходиться. К трамваю.

Пошёл и Леонид — просто подальше. «Осколки гранаты Ф-1 сохраняют поражающую силу на расстоянии до двухсот метров» — вспомнилось из школьных уроков начальной военной подготовки. Насчёт самодельных взрывных устройств уверенности не было, но лучше перестраховаться.

Одни уходили, другие по той же тропинке приходили, и кто-то всё-таки позвонил в полицию. Из чувства долга, из сострадания, по глупости или право имел.

Леонид сидел на скамейке как раз в двухстах метрах от висельника, даже дальше. Подъехал полицейский уазик-луноход, потом полицейский «форд», затем фургон МЧС, затем фургон без опознавательных знаков. Из машин выходили люди, кто в форме, кто в штатском. Людей отогнали в сторону, подальше от места происшествия.

Леонид продолжал снимать — от пояса, незаметно. Видно, не он один — полицейский требовал прекратить съёмку, но требовал не у Леонида, который был далеко, а у столпившихся людей, грозя конфисковать мобильники. Впрочем, видимость была плохая — аллея, хоть и широкая, простора не давала.

Из фургона вышел сапёр: сфера на голове, щит в руках, на туловище бронежилет. Почти как тяжелый водолаз — так виделось Леониду со скамейки. Сапер медленно приближался к фонарю. Остальные укрылись за машинами, стоявшими если не в двухстах, то в ста метрах от фонаря с удавленником.

Сапёра отделяло от удавленника двадцать метров. Пятнадцать. Десять. Шел сапёр медленно — и тяжело, и по инструкции спешка не положена. Верно, передавал по радио все детали. На всякий случай.

Когда сапёр приблизился на расстояние в два метра, раздался хлопок. Не шумный — во всяком случае, с расстояния в двести метров он не казался таким. Ноги губернатора занялись огнём, огонь перекинулся на туловище, лицо, руки.

Бомба оказалась зажигательной.

Верёвка тоже занялась, и через полминуты тело упало в траву.

Леонид решил, что с него довольно.

Встал, взял поводок, и повел Бэрримора прочь из Парка. Хватит, погуляли.

*

— В шесть пятнадцать на пульт дежурного по городу поступило сообщение о том, что в городском парке в районе цветника обнаружен объект без признаков жизни. Наряд полиции был у места происшествия в шесть двадцать две и подтвердил сообщение. Визуально удалось определить, что объект повешен за шею на фонарный столб и заминирован, потому к делу были привлечены специалисты из МЧС и особого отдела федеральной службы безопасности. После проведения соответствующих мероприятий в шесть пятьдесят сапер приблизился к объекту на расстояние два метра. В этот момент устройство сработало. Оно оказалось не взрывным, а зажигательным. Объект загорелся, и, несмотря на противодействие, значительная его часть оказалась поврежденной.

При детальном осмотре выяснилось, что в качестве объекта выступал манекен, загримированный человеком. Объект имел некоторое сходство с губернатором Великогваздевской области Товстюгой Андреем Николаевичем, что заставило принять меры, предусмотренные положением «Четыре А». Решается вопрос о возбуждении уголовного дела, — генерал Белоненко отложил лист бумаги, показывая, что всё необходимое уже сказано.

— А что тут решать? — делано удивился заместитель губернатора Слюнько, оставшийся на хозяйстве. — Такое на тормозах спускать никак нельзя.

— Решается вопрос, по какой статье будет возбуждено дело: хулиганство, экстремизм или покушение на жизнь государственного служащего.

— Хулиганкой тут не обойтись. Одно, если бы случай прошел тихо, а тут — Слюнько кивнул на монитор.

На мониторе было видно, что говорить о некотором сходстве с губернатором Товстюгой не приходится: сходство было велико настолько, что Слюнько только после звонка Андрею Николаевичу убедился, что висит на фонаре кукла. Десятки фотографий были размещены в Интернете, и удалить их оттуда никакой возможности не имелось: поскольку повешена была все-таки кукла, а не настоящий губернатор, положение «Четыре А» было введено с опозданием, и народишко успел переправить гнусные фотографий на самые разные сайты, в том числе и зарубежные.

— Но и покушение, вернее, умысел на покушение — слишком серьёзная статья, чтобы ее возбуждать второпях, не взвесив тщательно. Иначе может так повернуться, что сами пожалеем. Вернется Андрей Николаевич, мы с ним этот вопрос уточним, — сказал генерал.

Слюнько подумал, что уточнять, а правильнее — решать будут там, в Москве. Подумал, но говорить не стал. Не его чучело повесили с фанеркой на груди «Убийца, насильник и вор», не ему и суетиться.

Остальные вообще помалкивали. Сидели, храня бесстрастное выражение лица, будто оно, бесстрастное выражение, было их главным достоянием.

Возможно, так и есть.

Лишь Мосоловский спросил:

— А что мы скажем прессе? Что она должна писать об этом?

— А ничего пока. Много чести — нам комментировать незначительное происшествие, — ответил Слюнько.

— Но ведь Интернет…

— Вот пусть в Интернете и остаётся. Интернет — не наш участок. А пресса — наш. Пусть денёк помолчит. А там решим.

Доклад генерала Белоненко завершил губернаторскую планёрку, и люди быстро разошлись: время дорого.

Когда Слюнько остался с генералом наедине, он спросил:

— Найдёте поганцев?

— Ищем.

— Это понятно. Найдёте?

— Мало следов. Почти никаких.

— Отпечатки пальцев? Камеры видеонаблюдения? Тесты ДНК?

Генерал с досадой подумал, что теперь все специалисты, все телевизор смотрят. Но вслух ответил:

— Отпечатков пальцев, пригодных к идентификации, на манекене нет — поверхность обгорела. То же и с биологическим материалом. Камер видеонаблюдения в Парке нет. На прилегающих к Парку улицах их более сорока, но работают едва ли десять. Материалы обрабатываются. У места происшествия нашли отпечатки протектора, но некоторые меняют протекторы чаще, чем носки. Да и найти сначала нужно автомобиль…

— Так что же, висяк? — спросил Слюнько, и лишь затем сообразил, насколько двусмысленно звучит выражение из телесериала применительно к случаю.

— Будем работать. Опрашивать возможных свидетелей, просматривать записи видеонаблюдения. Ждать новых событий.

— А они будут, новые события?

— Лучше бы не было, конечно, — ответил генерал, но всем видом показывал, что надежд на это мало.

— Что-то ваша служба совершенно не видна. И на первый взгляд, и на второй, и на все остальные.

— Кто-то новенький появился, — ответил генерал. — Пока не засветившийся.

— Ну, засветились-то они ярко, — Слюнько кивнул на монитор, где полыхал фальшивый губернатор.

— Потому и найдём. Кто лезет на рожон, плохо кончает. Всегда. Тут закавыка в другом: что с ними делать, когда найдем.

— Судить.

— Вот-вот. Может, им этого только и нужно, — генерал сложил листки в папку, поднялся. — На всякий случай, Степан Григорьевич, будьте осторожны.

— В смысле?

— Никуда в одиночку не ходите.

— Вы думаете…

— Бережёного Бог бережёт, знаете ли, — и генерал покинул кабинет.

Слюнько задумался. Он и не в одиночку давно никуда не ходил. Все машина, машина… Жена ему шагомер подарила, с намеком. Больше трех тысяч шагов в день никак не выходило. А врачи настаивали — десять. А то и давление, и живот растёт. Он специальную дорожку купил, тренажёр. Дома раскрыл окно настежь, включил дорожку, хочешь, шагай, хочешь — беги. И никого не встретишь. Да только на десять тысяч шагов ни времени не хватало, ни сил. Все силы тратятся здесь, на службе. Вот если бы он стал губернатором, то поставил бы дорожку прямо в комнате отдыха. Идешь по дорожке, и обсуждаешь со своими важные дела.

Ага, станешь. Вот если бы Товстюгу и в самом деле кто-нибудь… Да только Андрей Николаевич сам кого хочешь и повесит, и спалит.

И Слюнько занялся делами повседневными.