Лучшее, конечно, впереди

Василий Мищенко-Боровской

Люди живут как хотят, как умеют и как получается, а мечтая о будущем, не видят своего счастья в настоящем. Ибо каждый прожитый день и есть самое драгоценное, что даровано им свыше. А былое, наполненное не только счастливыми мгновениями, но и разочарованиями, завтра может казаться прекрасным, как сказка. Эта мысль – лейтмотив произведений, вошедших в сборник. Книга для вас, читатели, кто не равнодушен к прошлому исчезнувшей страны. К людям, жившим в то время с их чаяниями, надеждами и судьбами.

Всё было нормально, всё будет хорошо

Эта история приключилась в те времена, когда у нас еще не было президентов, олигархов, санкций, менеджеров, брокеров и трейдеров. А были повышенные стипендии для студентов отличников, обязательная «картошка» в сентябре и добровольные стройотряды летом. А также ДНД, самиздат, продажа спиртного с 11.00 утра, дефицит различных товаров, комсомольские стройки и дряхлые генсеки. Страна была целой, как монолит, а мы молодыми и бесшабашными.

Саня Царёв окончил институт с красным дипломом и был направлен в целевую аспирантуру. Июль он провёл у приятеля в Крыму, а в начале августа вернулся в столицу, чтобы поработать над рефератом. Научный труд предстояло закончить к сентябрю и по расчетам будущего аспиранта и светила гуманитарных наук месяца вполне хватало. В общаге было непривычно тихо. Саня открыл комнату, оставил вещи и решил немного прогуляться. Составить план и график работы можно и завтра. Царёв на протяжении всех пяти лет обучения был бессменным председателем студенческого совета общежития, а также многочленом различных общественных организаций вуза. И, что уж совсем являлось фантастическим для студента — кандидатом в члены КПСС.

Царёв зашел в здание института, вахтёр дядя Миша мирно дремал на рабочем месте. Коридоры были пусты, деканат закрыт. Саня направился в дубовый парк, прилегающий к главному корпусу. Солнце припекало не на шутку, в парке же было немного прохладнее. Впереди замаячила знаменитая «Шайба» — пивная забегаловка. Очередь из очумелых от жары и похмелья мужиков змейкой тянулась до самого парка. В кустах на обрезках из фанеры сидели четверо: аспиранты второго года Григорий Самуилович Заводяник и Веня Голоднов, студент последнего курса Вовка Шацкий (он же Чацкий), а также завкабинетом кафедры философии Кузяев. Фамилии аспирантов местные остряки давно переиначили, что больше соответствовало их сущности. Веня стал Заводновым, а Григорий Самуилович Голодяником из-за уникальной особенности всегда точно определять место очередной попойки в общаге и появляться там без приглашения.

На газете «Правда» лежали ломти хлеба и куски селедки, чуть в стороне стояла пятилитровая банка с пивом. Вузовские интеллигенты пили пенный напиток из молочных пакетов. Дефицит кружек в «Шайбе» был постоянным.

— Привет, профессора! — поздоровался Саня с присутствующими.

— Ба! Херес-Стрелецкий нарисовался, присаживайся, — Чацкий подал Сане пустой пакет, — Ты откуда?

— Из малой Родины прибыл реферат писать. Только что с вокзала.

— Ну, тогда наливай свежего клинского, недавно подвезли.

Между тем солнце жарило всё крепче. Веня осушил очередной пакет, посмотрел на часы:

— Итак, товарищи ученые, наступает час волка, скоро одиннадцать, можно идти затариваться.

В гастрономе уже толпились страждущие, ожидали наступления времени продажи спиртного. Спустя полчаса компания направилась к дому, где Заводнов снимал «однушку».

Процедура повторялась многократно, поэтому каждый четко знал свои обязанности. Кузяев занялся уборкой квартиры после предыдущего застолья, Саня жарил куриц «а-ля цыпленок табака». Чацкий помогал Царёву. Неделю назад Вовка принёс мешок курячьих тушек. Добыл на птицефабрике. Там работал один из стройотрядов, которые он курировал по линии комитета комсомола. И теперь старый, но добротный холодильник ЗИЛ снизу доверху был забит длинноногими волосатыми курицами. Веня накрывал на стол: тарелки, вилки, ножи, стопки. Григорий Самуилович, втиснув водку в морозилку, резал хлеб, рассуждая о важности системного подхода и системного анализа.

Наконец сели. После третьей стопки пришел Давыдов. Он был местный и работал кем-то на Мосфильме. Обычно, изрядно подпив, бородатый киношник обещал всем организовать посещение приватного выступления Высоцкого, с которым он якобы дружил или достать билеты на Таганку. Потом подтянулись преподаватели с кафедры истории Моршанский и Кутин. Часам к четырем в квартире дым стоял коромыслом. Мужики, одурев от жары и спиртного, разделись и сидели в исподнем. Чацкий спал в «корыте». Так называлась кровать Вени, в которой матрац провалился на пол, но он не ставил его на место, говорил, что так удобно спать — бортики кровати не дают скатиться на пол. Неожиданно Заводнов сцепился с Кутиным, который собирался занять осенью кресло секретаря комитета комсомола и, следовательно, был серьёзным конкурентом Вени. Голодяник пытался их мирить, но у него это плохо получалось. Наконец Веня выкрикнул свою коронную фразу:

— Господа! Я всем отказываю от дома! — И стал выпихивать гостей из квартиры. Толпа вывалилась на лестничную площадку и тут дверь, как в знаменитом фильме, защёлкнулась на замок. От неожиданности Веня заколотил пятками по обивке, показались озабоченные соседи.

— У тебя балкон открыт? — спросил Саня незадачливого квартиросъемщика, пытаясь оттащить его от злополучной двери.

— А хрен его знает, не помню, — Веня поддернул сатиновые трусы и осел на коврик.

Царёв пошел вниз. Балконные двери на всех этажах были открыты. Саня подтянулся на руках, забрался на крышу овощного магазина, прилепившегося к дому, оттуда на балкон второго этажа и полез вверх. Третий этаж. Четвертый. Пятый. Или шестой? Сбившись со счета, «альпинист» вошел через балкон в комнату. Краем глаза увидел «корыто» и прошел на кухню, задыхаясь от смрада. На плите стояла сковорода с обуглившейся курицей. Царёв выключил газ и снял сковороду.

— Стоять, руки за голову, не шевелись, зашибу! — Саня от неожиданности присел и обернулся.

В дверном проеме стоял какой-то мужик в трусах, милицейском кителе с лейтенантскими погонами на голом теле и кобурой в руке.

— Ты кто? А где Чацкий? — Царёв переминался с ноги на ногу, подняв руки вверх.

— А ты кто? Фамусов? Щас будет тебе горе от ума. Документы! — рявкнул вдруг лейтенант, пытаясь достать что-то из кобуры. Кобура оказалась пустой.

— У меня нет документов, — Саня зачем-то пошарил пальцами в плавках.

— А что ты делаешь у меня на кухне, куриц крадешь?

— Слышь, лейтенант, подозреваю, что я перепутал этажи. У нас дверь захлопнулась, и я хотел, это…, через балкон…

— Ну, ты даешь, Скалозуб! Считай, тебе повезло, что ты ко мне влез. Щукин. Ваш новый «околоточный», то есть, участковый, — представился лейтенант.

— Саня… Аспирант, — приврал вчерашний студент, — А где старый, то есть прежний, Пётр Петрович?

— Капитан Вакуленко пошёл на повышение. В Москву перевели. Ладно, пошли, — кивнул участковый, беря связку отмычек.

Под дверью на коврике, свернувшись калачиком, лежал аспирант второго года обучения Веня Голоднов. Участковый Щукин в кителе и трусах, переступив молодого ученого, поковырялся в замке и открыл дверь. Из квартиры повалил дым. Саня метнулся на кухню, выключил газ и высыпал из сковороды в раковину останки сгоревшей курицы. По лестнице поднимались гости, которым было отказано от дома. Кузяев и Моршанский взяли Веню, занесли его в квартиру и положили в «корыто» рядом со «сломавшимся» ранее Чацким.

— Ну, надо же, всё, как у меня, — удивился участковый, увидев раскуроченную кровать и матрац на полу.

Застолье во главе с умельцем-лейтенантом продолжилось. Уже ближе к вечеру в дверях кухни возник Заводнов. Постояв пару минут, Веня, будто лунатик, пошатываясь и не говоря ни слова, подошел к холодильнику. Открыв дверцу, он взял последнюю бутылку водки, положил её подмышку и так же молча удалился из кухни. Присутствующие тупо смотрели ему вслед.

— Не понял, а шо это было? — спросил лейтенант Щукин.

— Это была последняя бутылка водки, — сказал препод Кутин.

Григорий Самуилович Голодяник отправился в комнату с целью морального воздействия на Заводнова, совершившего аморальный поступок. Однако, Веня уже лежал в «корыте» рядом с Чацким, притворившись спящим. А может быть он и вправду спал.

— Отдай бутылку, Веня. Получилось как-то не комильфо, — сказал Григорий Самуилович в пространство.

Заводнов никак не реагировал. Тогда Голодяник засунул руку под подушку и обнаружил там драгоценную поллитровку «Пшеничной», нагло похищенную Веней на глазах у всей компании из собственного холодильника. Водку тут же разлили и выпили с чувством глубокого удовлетворения. Затем Щукин налил в освободившуюся бутылку воды, закупорил её и положил в холодильник.

Веня, проснувшись в десять часов вечера, растолкал Чацкого и спавших на диване «валетом» Голодяника с Царёвым. Остальных гостей в квартире уже не было. Заглянув в холодильник и увидев там бутылку водки, Заводнов воспрянул духом и принялся убирать кухню. Сонные и чумные от алкоголя собутыльники, подгоняемые окриками воодушевленного хозяина, взялись ему помогать. Царёв жарил курицу, Чацкий сервировал стол, Григорий Самуилович рассуждал о значении системного анализа. Вскоре сели за стол. Заводнов откупорил бутылку и наполнил стопки.

— Пусть лучшее из нашего прошлого станет худшим нашего будущего! За нас, друзья!

Все встали, чокнулись рюмками и выпили. Хозяин скрутил фигу, занюхал ею и щедро дал занюхать остальным, поднося скрученный кукиш к носу каждого.

— Между первой и второй — промежуток небольшой, — Веня ловко наполнил рюмки.

— Водка — наш враг. Но кто докажет, что мы боимся врагов? — Григорий Самуилович стукнул кулаком по столу.

— Мы их всех победим, — Заплетающимся языком сказал Чацкий, нюхая Венину дулю. При этом он пытался сфокусироваться, осоловело глядя на лежащее в тарелке курячье бедро. Саня после третьего и последнего тоста вдруг вспомнил, как участковый Щукин заливал в бутылку воду из-под крана. Наблюдая за стремительно пьянеющими приятелями, он подумал: «Вот оно, самовнушение. Если бы кто рассказал — ни за что не поверил, что такое бывает».

На следующий день всё повторилось сначала. Лишь в конце месяца Саня в авральном порядке подготовил и сдал реферат. В ноябре состоялось отчетно-выборное комсомольское собрание. В комитет комсомола были избраны аспирант Веня Голоднов, старший преподаватель Кутин и студент Шацкий. Причем Кутин стал секретарём, а Веня его заместителем. В декабре перед экзаменом по философии Царёв столкнулся у аудитории с участковым Щукиным. Лейтенант, оказалось, тоже поступал в аспирантуру.

— Как дела, лейтенант? — спросил его Царёв.

— Всё было нормально, всё будет хорошо. Лучшее, товарищ, впереди. — ответил участковый, широко улыбаясь.

Судьбы участников этой истории сложились по-разному. Александр Васильевич Царёв защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию. Он до сих пор читает лекции в вузе и является любимым профессором у многих студентов и аспирантов. Доктор исторических наук, директор института в Киеве Григорий Самуилович Заводяник умер летом 2014 года в процессе люстрации после того, как его облили зеленкой и бросили в мусорный бак. Наверно, не выдержало сердце такого унижения. Вениамин Сергеевич Голоднов долгое время был мэром одного из подмосковных городков, баллотировался в Госдуму, впрочем, неудачно. Его иногда приглашают в различные политические ток-шоу, где он рассуждает о причинах распада СССР, негативной роли КПСС и ВЛКСМ, о становлении российской демократии в девяностые годы. Владимир Михайлович Шацкий работал на латвийском радио. После известных событий уехал и осел в Германии. Не смог жить в стране, где «неграждане» составляли треть населения. А подполковник Щукин погиб при ликвидации крупного бандформирования, которые бурно формировались вместе с демократией в конце 80-х и начале 90-х годов. Остальные пока еще, слава Богу, живы-здоровы и ждут свой черед.