Все цвета радуги. Книга вторая: Большая Степь

Василий Лягоскин

Большое приключение в мире Каррина продолжается. Теперь Михаил Столбов барон, со своими землями и подданными. Оказывается, это не так просто – людьми командовать. Теперь не только за себя, но и за их действия отвечать приходится…

Глава 3. Корабль «Этрия». Младший герцог ир Этринский, Глава Тихой стражи

Такого корабля, как «Этрия», в империи больше не было.

— Да и вообще больше нигде нет, — самодовольно подумал младший герцог, — оглядывая взглядом палубу внешне ничем не примечательного корабля.

Внешне — да, таких корабликов, как у него, бороздивших просторы океана и рек, было несчетное количество. А на Островах, где царила пиратская вольница, встречались суда и крупнее, и быстрее. Но такого точно не было. По сути, «Этрия» была одним огромным артефактом. Над ее созданием поработали практически все искусники, приписанные к Тихой страже.

— А еще больше не приписанных, — усмехнулся про себя Валлам ир Этринский, — своих-то, неучтенных искусников у меня сейчас побольше будет.

Но счету он предаваться не стал. Поднял взгляд, рассматривая нависший над высоким берегом Гары замок белого камня, логово его давнего врага, удельного имперского графа дум Гарского. Впрочем, сам Гарский о том, что Глава Тихой стражи уже вычеркнул его из числа живых, не подозревал.

— А может, и подозревает, — все же поправил себя Глава, нахмурившись, — не дурак.

Нахмурился он, впрочем, не оттого, что признал одного из своих противников достойным уважения, а из-за пассажиров «Этрии». Которых ему навязали в этот рейс. Взгляд, буквально гладивший палубу, в толще которой, как утверждали искусники, было тесно от линий защитных заклятий, наткнулся на группу людей в одеждах почти всех цветов радуги. Кроме Красного, который, по велению императора, в этом рейсе представлял он сам.

— Искусники! — буквально выплюнул он со злостью, какую не испытывал, пожалуй, даже к графу.

Потому что того же Вилима дум Гарского он превосходил — хотя бы по праву рождения — а вот искусником ему не стать никогда. Так природа распорядилась. И каждый из этих надутых индюков, вырядившихся словно на прогулку, конечно же, считал его, Главу Тихой стражи империи, человеком второго сорта.

Он опять уперся в скальный массив перед собой, и задумался, вспоминая тот день, когда волей императора он направился сюда, в графство Гарское.

— А все сам виноват, — проворчал он, — надо было графу Мерскому устроить несчастный случай, и все. А я, старый болван, решил, что железных доказательств, которые добыл с помощью Эльжбет, будет достаточно, чтобы Совет империи принял нужное решение в отношении его.

Совет и принял, и проклятый граф исчез, как и предложил Глава стражи. Но вот потом Совет насел на одного из своих членов, самого императора, и тот вынужден был обещать, что всех высокородных и особенно искусников, кого Тихая стража будет подвергать проверке, делать это будет только вместе с их коллегами, которых предоставят другие члены Совета. Главы ветвей. А тут как раз граф Гарский на очереди был. Валлам даже пожалел, что поделился уже с императором своими планами в отношении него. Золтану Двенадцатому Глава Тихой стражи не был указом, как бы не шептались, оглядываясь, в императорском дворце. Младший герцог бы и рад был подмять под свою волю дряхлеющего монарха, но не мог. Клятва, чтоб ей… Каждый высший сановник, а таких в империи набиралось всего дюжина, давали клятву на крови своему государю. Глава дворцовой стражи, Главный казначей, Главнокомандующий армией… ну, и он сам, Глава Тихой… Добровольно. Не хочешь, не давай. Оставайся в должности, на которой тебя могут послать…

— Вот как сюда, — тяжелый взгляд младшего герцога опять уперся в замок, — шесть десятков лет назад.

Тогда он был еще обычным старшим стражником, одним из помощников бывшего Главы. И именно он тогда поспособствовал тому, чтобы граф Вилим дум Гарский стал удельным и имперским. А если понятней, то просто прикончил его отца. Теперь, понятно, такими делами лично герцог ир Этринский не занимался. У него самого теперь были помощники; целая дюжина. И Тени — двое; самые опытные, и преданные…

— Ну, как преданные, — усмехнулся он, — смертная клятва на крови кого хочешь сделает преданным. Как вот этих, Кана и Кардома, которые всегда рядом со мной. Можно сказать, еще одна пара рук — правая и левая. А я кто сейчас?

Его усмешка стала горькой — на том же Совете император надел на его шею знак Руки. Теперь ир Этринский мог и должен был творить расследование; карать или миловать именем Золтана Двенадцатого. А в придачу к Руке были посланы шестеро искусников. Достаточно высокого уровня, как предположил сам Глава. Из всех шестерых он лично знал лишь Фиолетового — высокого, сухого искусника с добрым, на первый взгляд, лицом. Салам уль Раззак, сильнейший после Главы ветви, Разумник.

— А может, и самый сильный, — предположил младший герцог, вспоминая недавнюю беседу с этим искусником, — как же тяжело с ним было. Так и казалось, что он читает мои мысли. Надеюсь, прочитал, что я предложу ему войти в Совет империи, стать новым Главой ветви. После того, конечно, как на престол взойдет Золтан Тринадцатый. А кто именно взойдет, как его зовут сейчас?

Семерка во главе с Рукой императора находилась сейчас тут главным образом, чтобы ответить на этот вопрос.

— Нет, не так, — поправил себя ир Этринский, — чтобы усадить на трон того, кого надо. Надо мне, Главе Тихой стражи. Хотя, у кого-то из этой шестерки могут быть свои, другие планы. Иначе их сюда не послали бы.

Дело в том, что передача власти в империи проводилась достаточно сложным путем. Если бы у Золтана, нынешнего императора, был истинный наследник, с Красной кровью, тогда да — никаких вопросов не возникло бы. Но такого наследника не было. И власть перейдет к другой династии. Так установил еще первый Золтан, который бросил такую кость своей аристократии — бывшим королькам и герцогам, пообещав им призрачное право на высшую власть в образованной империи. Почти две тысячи лет аристократия двигала своих представителей, как фигуры в настольной игре, надеясь, что именно их дом станет основателем новой династии. И вот свершилось!

Старой династии конец — тут сомнений не было. А кто станет Золтаном Тринадцатым?

— Золтан Первый, наверное, хохочет в своем склепе, — зло ощерился ир Этринский, — надо же было такое придумать!

Процедура выборов была такой. Трех глав Домов, которые в иерархической лестнице стояли выше других, заводили в тронный зал, где на троне лежала корона и, главное, императорский Знак. Закрывали за ними двери. А все остальные, включая Глав ветвей, и высших сановников, оставшихся без сюзерена, ждали перед ними нового. Того, кто мог принять их клятву, а мог и не принять. Все зависело от того, кто выйдет из зала. Мог выйти один, или двое, или все трое. Но корона и Знак будет на одном. Это будет — тут законы империи никто нарушить просто не сможет; Искусство не позволит, будь оно не ладно. Глава Тихой стражи ничего не мог с этим поделать. Но он мог как-то повлиять на то, какая именно тройка войдет в зал.

— И уже повлиял, — еще раз усмехнулся ир Этринский; он стоял у самого борта «Этрии», обращенного к замку, и его лица никто не мог видеть, — разве что из самого замка; но там, кажется, даже на стенах никого не было, — расслабились… не гоняет их дум Гарский. Ничего — новый погоняет. А насчет повлиял — это я про графа дум Мерского. И про дум Гарского, надеюсь. С остальными мой братец справится. Особенно, если я с ними предварительно поработаю… А это что?

Зрение у Главы Тихой стражи было отменным. И он прекрасно увидел, как из зеленого пятна — единственного куста, каким-то чудом выросшего на голой скале — вывалился человек.

И увидел не только он! Рядом, с двух сторон, оказались искусники, вызвав тем самым недовольное ворчание Теней. Глава поднял руку, показывая, что их вмешательства не требуется. Пока. Потому что первое же слово, вырвавшееся из уст Оранжевого — боевика, а значит, тоже весьма наблюдательного, заставила его голову заработать в усиленном режиме; новые варианты роились в ней, как пчелы в гнезде.

— Это искусник, — заявил Оранжевый, — раб. В ошейнике. Как он оказался тут?

— Да, — злорадно подумал ир Этринский, — именно этот вопрос я и задам графу дум Гарскому для начала. В твоем, кстати, присутствии, Оранжевый. А может, и в присутствии Руки твоего Главы — зачем-то ведь он прибыл сюда? Или ты не знаешь об этом, уважаемый?

Вслух же он спросил, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Что он там делает? Не утонет?

Впрочем, пловец там, под стеной, довольно уверенно загребал руками. Ответил первым правая Тень, Кардом:

— Плывет, твоя милость. Вниз по течению.

— Доставь его сюда.

Инициатива в Тихой страже поощрялась; как правило лишним грузом на плечи такого инициативного. Вот как сейчас, с Кардомом. Тень действительно мелькнула… тенью. Кардом в воду вошел без единого плеска. И потом обнаружить его было затруднительно; голова Тени появлялась лишь на краткий миг, чтобы глотнуть воздуха. Причем совершенно не там, где ждал ее сам младший герцог. А остальные — был уверен Глава — и этих кратких мгновений не отмечали.

— Скорее всего, на искусника, пловца смотрят. Ага — добрался.

Эти слова относились к Кардому. Пловец, достаточно резво перебиравший руками, вдруг взмахнул ими, и исчез под водой, успев издать лишь короткий испуганный крик. Который, впрочем, надо было еще услышать — за дальностью расстояния от него до корабля.

— Три сотни локтей будет, — прикинул Глава, — но Кардом справится. Как утопленника его тащить будет.

Искусник, тем временем, всплыл, но, как и предполагал ир Этринский, не сам. Его голова едва виднелась над водой так, что лицо с широко открытым ртом было обращено к небу. Глаза были закрыты, что хорошо стало заметно, когда оно оказалось ближе к «Этрии». Двигалось оно светлым, едва различимым пятном в мутных и холодных водах Гары, чуть наискосок, словно перерезая курс судна. Которое, впрочем, замерло на месте благодаря ленивой работе гребцов. Противостоять течению можно было и с помощью Искусства, но тогда затраты энергии в кристаллах были бы просто чудовищными — все равно, что кидать по золотой монете за борт каждые сто ударов сердца.

А Кардом, темную голову которого рядом со светлым пятном лица было заметить еще проблематичней, выбрал такой курс не случайно. Стражники на высокой стене замка все же были, и Тень не могла не отметить этого. А доставить груз вот так, скрытно, требовали навыки, вбитые за долгие годы службы в Тихой страже. Сам Глава действовал бы точно так же. Он поежился, глянув за борт, в холодную темную воду, и поблагодарил… сам себя, за то, что смог подняться так высоко в службе, которую выбрал когда-то. Именно с прицелом на вот эту должность.

— Выше мне все равно не прыгнуть, — прошептал он невольно, короткой пробежкой — быстрой, но все равно заполненной достоинством и важностью — передвигаясь к противоположному борту корабля, — проклятое Искусство!

А там уже поднимали два тела. Впрочем, Кардому не нужно было помогать. Он поднялся по канату, спущенному до самой воды, быстрее, чем четверка дюжих моряков вытянула неподвижное тело пленника. Да — именно в этом качестве теперь пребывал человек с широким ошейником на шее. С изрядной долей злорадства ир Этринский велел тащить этого человека к свите, которую ему подсунул Совет. Теперь уже и Кан присоединился к напарнику. Две Тени вздернули раба, с которого ручьями текла вода, на ноги, и подтащили его к искусникам. Глава Тихой стражи сделал широкий жест рукой: «Спрашивайте!».

Он, конечно, и сам позже расспросит его; Кан с Кардомом большие мастера в этом искусстве. А не смогут (в этом были большие сомнения), у него, Главы Тихой, был запасной вариант; и не один.

Первым к рабу, одетым в странные, непривычные глазу одежды, шагнул Постигающий ветви Жизни. Да, все шестеро имели такой высокий ранг в иерархии своих ветвей. Об этом младшему герцогу доложили. Старания этого Зеленого искусника были очевидны — пленник пребывал без сознания, и обычным похлопыванием по щекам тут было не обойтись. Искуснику такого уровня не нужен был амулет; простейшее заклинание он мог сотворить практически мгновенно. И запитать его своей энергией, конечно. Впрочем, в том, что и у этого Зеленого, и у всех остальных с собой есть и амулеты, и обычные кристаллы с запасом энергии, ир Этринский не просто догадывался, а знал точно. Их, искусников, он пригласил на свой корабль в том числе еще и потому, что скрыться от его глаз на «Этрии» было невозможно; даже таким могучим в Искусстве людям, как эти шестеро. Были у них кристаллы, были. Искусникам, даже такого высокого ранга, присущи свои маленькие слабости. И одной из них была постоянная тревога за сохранность их истинных богатств; а может, просто любование ими. По крайней мере, эти вот шестеро доставали свои амулеты, разглядывали их… некоторые даже беседовали — словно с живыми существами.

— Впрочем, в последнем может быть зерно истины, — с какой-то опаской подумал Глава, — наблюдая, как Зеленый Постигающий замер, положив руку на макушку раба, — у уль Раззака, Фиолетового, точно есть кристаллы с…

Он опять невольно взглянул в сторону замка. Где-то там находился его сын, Эмрел. Впрочем, Глава Тихой даже самому себе не называл старшего стражника так. Хотя возлагал на него большие надежды. Совсем не такие, какие можно было бы ожидать от отца к сыну. Нет, этот парень, живое напоминание о Эльжбете, был одним из вариантов спасения для самого младшего герцога — если придется бросать все и бежать. Этринский как никто другой знал, что сбежать от Совета невозможно; в своем теле. Но у него было в запасе другое — молодое, с половиной его собственной крови; сильное и умелое. А уж сколько секретов знал Эмрел! В том числе тайники графа Мерского. Глава специально не стал вытягивать их из Эмрела. Так же, как связывать его клятвой на крови — вот как Кардома с Каном. Как там себя проявит Искусство, с этой клятвой? Дело ведь, с переселением души в другое тело, новое, неизведанное. Вообще никому практически неизвестное. Кроме его личного искусника из Фиолетовой ветви, и тех, на ком ставили эксперименты. Но последних можно не считать — воскрешать из пепла не умеют даже Главы ветвей.

Пленник, тем временем, задрожал; закашлялся, и буквально повис на руках Теней, исторгая из себя воду пополам с желчью. Так почему-то решил ир Этринский.

— Кто ты? — спросил Зеленый Постигающий, — почему на тебе этот ошейник?

Раб слабо трепыхнулся в руках Теней, и что-то сказал. Коротко и непонятно. Потом, очевидно, напрягшись, выдал несколько слов на имперском. Очень коряво и совсем неинформативно. Ир Этринский понял лишь одно имя — дум Гарский.

— Я мог бы попробовать прочесть в его голове…, — выступил от борта на пару шагов вперед Фиолетовый.

Младший герцог поколебался, но все же кивнул: «Пробуй». Салам уль Раззак к работе приступил, практически повторив действия коллеги из Зеленых. Разве что глаза прикрыл, и чуть скривил губы — ему мысли раба, если он их понимал, явно не нравились. А последний побелел еще больше, чем прежде, но дрожать перестал — безвольно повис в крепких руках Кана и Кардома.

— Нет, — отступил от пленника уль Раззак, — ничего не понятно. Он из имперского знает только ругательства. Какого-то барона ругает, имена странные называет. Увидел последнее, что видел он сам — идет по какому-то подземелью. Глубже не пускает… А говорит… точнее, думает на совершенно непонятном языке. Я даже близко не могу представить, из какой глуши притащил сюда его граф Вилим дум Гарский.

— Ага, — довольно подумал ир Этринский, машинально потирая щеку, на которой зачесалось большое приметное родимое пятно, — один из вас уже вынес приговор дум Гарскому: «Виновен!». А что остальные?

От «остальных» выступил Оранжевый. Он шагнул вперед незаметно даже для младшего герцога; его одеяние совершенно не было видно за фиолетовым уль Раззака. И только когда тот отступил, стало видно, как доверенный помощник Главы ветви Огня стремительно бледнеет — словно вся его сила и энергия перетекает в рабский ошейник, в который искусник вцепился сразу двумя руками. Вцепился так, что очевидно перекрыл поток воздуха в горло раба. А тот, напротив, от этого так же быстро краснел. Но — не дергался, хотя видно было, что уже язык у него начнет вываливаться от удушья. Уж Глава Тихой стражи знал, как это бывает. Он не бросился вперед, и не послал свои Тени, чтобы те помешали Оранжевому уничтожить улику. Напротив, довольно улыбался, представляя себе, как остальные искусники будут в лицах показывать вот эту картинку на Совете.

— Если понадобится, конечно, — он оглядел лица искусников, явно пораженных поступком коллеги, — теперь я уверен, что в этом замке (он чуть кивнул в сторону скалы и белых стен над ней) таких улик найдется на десяток смертных приговоров. А вот то, что ты сделал сейчас, станет первым звеном на цепи, в которую закуют Главу твоей ветви. Новому императору однозначно придется перетряхнуть Совет.

Искусник, тем временем, наконец, справился. Как понял ир Этринский, он выложился практически досуха. Так, что каких-то других эмоций, кроме усталости, выразить своим лицом уже не мог. Но раб, лицо которого достигло уже малинового оттенка, теперь был свободен — и от цепких ладоней, и от самого ошейника. Который свисал безвольно до самой палубы продолжением такой же вялой руки Оранжевого.

А Глава внешне вроде даже обрадовался — и заявил, добавив изумления в лица других искусников:

— Никто пока не доказал, что ошейник на этого раба надел именно граф дум Гарский. Но к утру я буду знать об этом точно. Так или иначе.

— Э.э.э…, — протянул посланник Главы Зеленой ветви, который — это ир Этринский знал точно — сам никаких интриг не плел, — значит, у тебя есть кому рассказать?

Намек был более, чем толстый. Искусник сейчас прямо указал, что в замке графа дум Гарского есть шпионы Тихой стражи. А ее Глава лишь пожал плечами, улыбнувшись: «А как иначе?». И не удержался, поддел Оранжевого, в чье лицо медленно возвращался естественный цвет:

— Есть. Например, Рука уважаемого Главы ветви Огня. Он ведь сейчас здесь, в гостях у графа?

Оранжевый опять начал бледнеть. А рука его выпустила ошейник, который стоил теперь не дороже, чем кусок кожи, из которого был изготовлен. Но и его Кан, скользнувший из-за плеча своего Главы после слабого шевеления этого самого плеча, подхватил, спрятал — а вдруг понадобится? Ир Этринский же продолжил, поворачиваясь к уль Раззаку.

— Впрочем, мы можем это узнать прямо сейчас. Я прихватил с собой кристалл, который вытянет все из этой головы (он кивнул на раба, так и не закрывшего рот). И искусника, который этот самый амулет изготовил, — добавил он уже про себя.

— У меня тоже есть такой амулет, — улыбнулся Салам уль Раззак.

Младший герцог улыбнулся в ответ, медленно обведя взглядом полукружье, которым выстроились искусники, вокруг четверки из него самого, пленника и двух коллег — Фиолетового и Оранжевого. На последнем он и остановил взгляд. Тот опять начал бледнеть. Даже руки поднял в защитном отвращающем жесте. Была такая способность у Главы Тихой стражи — он мог одной лишь мимикой лица, без единого слова довести до собеседника свою мысль. Особенно, если они сами понимают, что именно им хотят сообщить. Сейчас это был вопрос:

— И кто из вас, уважаемые, готов поместить в себя мысли и душу этого раба? Побороться с ним за право существования в этой жизни?

Возможно, уль Раззаку был известен секрет Тихой стражи — то самое заклятие из ветви Разума, что обеспечивало, так сказать, высочайший уровень подготовки кадров в страже. Но вряд ли он рискнул бы применить его сейчас при свидетелях. Тем более, при нем, Главе службы. Обладатели секретов Тихой стражи если и живут, то очень недолго; как правило, только в ее подвалах. Теперь они улыбнулись друг другу понимающе. Фиолетовый даже с едва обозначенным поклоном: «Твой ход, твоя милость!».

— Так и сделаем, — кивнул в ответ ир Этринский, — только позже. Скажем, ближе к закату. Сейчас уважаемому уль Менару (так звали Оранжевого) нужно отдохнуть. Да и нам всем. Приглашаю всех на ужин. Капитан!

С небольшого мостика буквально скатился, и вырос перед хозяином низенький, но плотный человек в форме, с красным лицом — словно его тоже недавно душили. Но у капитана судна это был естественный цвет лица — постой-ка целыми днями под ветром. Младший герцог распорядился двигать дальше — в порт, и там встать на отдельную стоянку. Спросить — надолго ли? — моряк не успел; получил ответ раньше:

— До утра. В гости к графу дум Гарскому сегодня не едем.

На искусников он при этом даже не оглянулся; сам принял решение. И судьбой пленника тоже распорядился сам. Просто протянул руку одному из своих Теней — Кану, и тот вложил в нее новый ошейник; для непосвященных тот самый, что помощник недавно подхватил с палубы. Но это было не так. Ошейник был новый, действующий, и Глава Тихой запечатал его собственным перстнем, который всегда носил с собой. Оставлять непонятного раба, искусника неизвестной пока ветви и силы без контроля он не собирался. Парня увели в специальную каюту, из которой вряд ли вырвался бы любой из искусников, что спускались сейчас впереди хозяина корабля вниз, в большое помещение, где уже накрывали ужин.

— Разве что уль Менар, Огневик, — оценил он, глядя сверху на практически лысую макушку Оранжевого, — но сейчас он даже простой замок не откроет.

Он оглянулся. Светило уже клонилось к закату, и совсем скоро от корабля, уже в порту, отплывут сразу несколько лодок, среди пассажиров которых будут люди, умеющие задавать нужные вопросы и получать нужные ответы. И денег им уже выделили — чтобы угощать собутыльников в трактирах. Но одна лодку уже спускали на воду — прямо на ходу. В ней, кроме двух гребцов, находился Тень, Кардом. Он тоже дождется ночи, а потом попробует проникнуть в то самое подземелье, которое уль Раззак увидел в мыслях раба. А после возвращения — и его, и других шпионов, которые (тут младший герцог усмехнулся) сейчас, конечно же, радуются, пересчитывая «командировочные» — он и примет решение. Осталось только выбрать, кто из двух Теней станет «богаче» еще на одну чужую жизнь.

Повар у младшего герцога Валлама ир Этринского был превосходным. Точнее, все его повара могли поспорить за право называться лучшим в империи. А здесь, на «Этрии» был постоянный, готовый в любой момент порадовать хозяина самыми изысканными блюдами. Вкусы герцога он прекрасно знал, так что сейчас все пассажиры наслаждались в основном мясными блюдами, приготовленными самыми разнообразными, порой невообразимыми обычным разумом способами. Глава развлекался, приказывая подать гостям то или иное блюдо, и ожидая, когда изумленный искусник воскликнет: «А что это такое? И как его приготовили?». Иногда его пробивало на искренний смех — когда вопросы достигали до стадии: «А как это едят? И вообще — это едят?!». Особенно его веселил вид Зеленого, из ветви Жизни. Как утверждали его люди, а на всех пассажиров «Этрии» было собрано обширное досье, этот искусник питался исключительно овощами и фруктами. Ну, иногда рыбой. Сейчас же мужественно терпел, отщипывал по кусочку от каждого блюда, что ставили перед ним по знаку хозяина. Сам же герцог насытился быстро, и сейчас медленно потягивал любимое вино — сладкое и слабое, оставляющее голову ясной, а тело расслабленным.

Он как раз собирался отпустить очередную, совсем не злую шутку в адрес Постигающего ветви Жизни, когда теплая истома в теле вдруг сгустилась в одном месте, в груди. И этот комок исчез, словно его вырезали, оставив внутри кусок пустоты. Младшему герцогу ир Этринскому такое чувство было хорошо знакомо — так неуютно он чувствовал себя, когда умирал его смертник — тот, кто добровольно связывал себя с ним клятвой на крови. Особой клятвой — где слуга кончал с собой после смерти хозяина, а хозяин… жил, но словно без какой-то части себя. Вот с такой пустотой он и встал, найдя взглядом Кана — живого, выступившего из темного угла с чуть бледным лицом. Тень сейчас проявил на лице чувства без повеления хозяина, и необходимости по службе. Он тоже почувствовал смерть «коллеги», и теперь улыбался виновато и потерянно. Но — тут же принял обычный, хладнокровный вид, и подтянулся, когда на нем остановился взгляд хозяина. А ир Этринский уже перевел его на других, словно прикладывал по голове искусников тяжеленным молотом своих глаз. И могучие Постигающие сейчас чувствовали себя детьми рядом с рассерженным взрослым, и вставали вслед за ним. А младший герцог вдруг сказал самым обычным голосом, в один миг прогнав из глаз это пугающее выражение:

— Ну, что — пойдем, развлечемся?

Это «развлечемся», сказанное совершенно обыденным тоном, тоже могло напугать до дрожания в коленях. Но развеял тягостное ожидание чего-то ужасного такой же спокойный голос Салама уль Раззака.

— Спасибо, твоя милость. Твой повар просто творит чудеса. Давно я столько не ел… и не смеялся. Твои шутки, твоя милость, были даже острее и вкуснее этого ужина. Если и твое развлечение будет не хуже…

Он улыбнулся — заговорщицки, точно так же, как до трапезы. И первым направился к лестнице, ведущей на палубу. Но раньше него там оказался Кан, получивший приказ хозяина. Языку жестов младший герцог и две его Тени обучились давно.

— Теперь придется учить нового, — с неудовольствием подумал ир Этринский, поднимаясь по лестнице последним.

И это чувство — неудовольствие, в том числе и тем, что Кардом позволил убить себя, не исполнив задачи, поставленной хозяином, было, пожалуй, главным, что сопроводило пустоту в груди. А на палубе, перед выстроившимися опять полукругом искусниками, стоял раб в ошейнике. Кан рядом был готов отреагировать на любое его не санкционированное движение. Впрочем, судя по испуганному, даже обреченному лицу раба, было понятно — ни о каком сопротивлении он не помышляет. Его, конечно же, накормили; блюдами от того же повара, пусть не так разнообразно. Даже вина, по приказу хозяина корабля, дали. Но это никак не успокоило пленника. А Главе Тихой стражи он нужен был спокойным. Точнее, не сам он, а его мысли, которые должны были стечь в кристалл упорядоченным потоком, а не бурной горной рекой, сворачивающей на своем пути «камни», а вместе с ними и целые глыбы информации. Два лица, обладавшие всей полнотой знаний о предстоящем ритуале, переглянулись. Уль Раззак даже сделал было шаг вперед, чтобы помочь, успокоить пленника, «причесать» его мысли. Но тут же отступил, в недоумении, переросшем в откровенный ужас. Потому что навстречу ему выступил еще один человек, который знал о ритуале обмена разумами, пожалуй, больше, чем первые двое.

— Муджах…, — прошептал он в растерянности, — ты же умер!

Глава Тихой стражи едва не расхохотался в голос. Сюрприз, который не должен был случиться в этом рейде, все же случился. Встретились два Фиолетовых искусника, учившиеся в одной Школе так невообразимо давно, что, наверное, уже забыли и имена друг друга — еще те, детские — и лица, сейчас, конечно, изменившиеся до неузнаваемости.

— Гляди-ка, узнал, — чуть удивился он, — а ведь сколько лет прошло.

Именно он, ир Этринский, тогда старший стражник, организовывал «ужасное самоубийство» юного искусника-разумника; и именно он уже многие годы пользовался плодами его таланта. А то, что этот самый Муджах был гораздо талантливее и сильнее, как искусник, чем даже уль Раззак, у него не вызывало сомнения. Судя по результатам его труда. Но — не судьба… Точнее, как раз судьба, в лице младшего герцога ир Этринского.

Оба искусника отступили, вернув лицам равнодушную деловитость. Понимали, что никто не даст им посидеть, предаться воспоминаниям. Да и воспоминаний тех было… ничего приятного, одним словом. Салам уль Раззак вернулся в строй коллег, а личный разумник младшего герцога приступил к таинству. Как могли судить опытные искусники, не сводившие глаз с его действий, работал он с видимой ленцой, даже равнодушием. А значит, не в первый раз прикладывал вот так кристалл к голове подопытного, и бормотал что-то себе под нос. И водил над собственной ладонью, которой прижимал амулет к макушке застывшего на месте пленника, второй рукой, от которой — увидели бы Постигающие, будь у них с собой нужные артефакты — исходили волны фиолетового сияния.

А глаза пленника тускнели; с краешка губы показалась, и выросла, отвиснув до груди, тягучая нить слюны. Наконец, он всхлипнул, и начал заваливаться назад — прямо на руки Кана. Тень, казалось, работал сейчас за двоих. Вот он стоит за плечом господина, успевая следить внимательными, настороженными взглядами сразу за всеми на палубе. А вот уже аккуратно укладывает безвольное тело раба на деревянную палубу. И тут же, вслед за господином, шагает вперед, к Разумнику. Тот положил на ладонь хозяина крупный кристалл, переплетенный редкой, серебряной с виду паутиной; такой тонкой, словно ее сплел настоящий паучок. От нее тянулась более массивная цепь того же металла. Рука самого искусника была защищена специальной перчаткой, но на голую ладонь Главы он опустил кристалл без опаски. Не в первый раз, кстати. И так же, не в первый раз его лицо не отразило ни грамма превосходства, и жалости к своему господину, лишенному дара Искусства. Просто шагнул назад, и склонил голову.

Ир Этринский оглянулся, словно спрашивая взглядом у уль Раззака: «Справишься, уважаемый?!». Искусник ожидаемо кивнул с энтузиазмом. Даже не пытался скрыть своего волнения — не каждый день появляется возможность прикоснуться собственными руками к новому в Искусстве, неизведанному. Именно так расшифровал младший герцог едва заметную дрожь руки, защищенной перчаткой из волокон даба. О том, что каждый искусник подобного ранга имеет при себе дежурную пару таких вот перчаток, ир Этринскому было известно; Постигающие, к тому же, еще и целые коллекции амулетов и кристаллов при себе носили. И Валлам их понимал. Сам был таким, помешанным на собственной безопасности. Корабль, его «Этрия», был тому доказательством. Сейчас на палубе царил полдень, хотя на недалекий отсюда порт давно опустилась ночная тьма. Где-то там, в скоплениях огоньков, буйно кружила жизнь; рекой лилось дешевое вино и разбивались бутыли о пьяные головы. Но ни об одну из тех — был уверен Глава Тихой стражи — которые сейчас впитывали информацию, чтобы донести ее до него. Они, его «глаза», сейчас могли смотреть и на рейд, но «Итрию» мог рассмотреть только самый зоркий глаз. Ну, или вооруженный магическим амулетом, способным передавать обычному зрению картинку и этого света, залившего сейчас пространство, в котором замер корабль, и тончайшую сеть заклинания, не позволявшего им, лучам света, вырываться наружу, и другие паутинки самых разных цветов радуги — отвечавшие за физическую и магическую защиту, и за то, чтобы незамеченным не пробралось к судну ни одно существо, превышавшее размерами крысу.

Уль Раззак завел свою «песнь» — уже над головой Тана, в которую ир Этринский решил подселить еще одно сознание.

— Оно там будет не первым, — краем сознания размышлял Глава, основную часть его направляя на действия Разумника, — больше только у Эмрела. Но у него, так сказать, склад, которым я когда-нибудь воспользуюсь. Кажется, началось.

Некоторую досаду вызывал тот факт, что его последняя Тень какое-то время будет небоеспособен. Но это можно было стерпеть; представить себе, что кто-то в здравом уме осмелится напасть на Главу Тихой стражи, а сейчас и Руку самого императора, было просто невозможно. Но на случай этой «невозможности» были и вот эта «Этрия», и амулеты, и другая охрана. Да и сам младший герцог в бытность его старшим стражником был бойцом не из последних. Не таким, конечно, как те же Кан с Кардомом, ну, так они еще и искусники огненные неслабые.

— Был неслабым, — вспомнил другую Тень младший герцог, поморщившись, — кто же тебя сумел подловить? Может Эмрел? Тогда что — мальчик начал свою игру? Решил, что с золотом и артефактами графа Мерского он может обойтись без стражи и ее Главы? Или Кардом попал в ловушку? И этот парень, раб, что лежит сейчас на палубе — пустышка; точнее, приманка, на которую должна клюнуть жирная рыба? Кто — я?!

Тяжелый взгляд остановился на несчастном рабе, и тот словно почувствовал чужое внимание; загугукал, и попытался встать на колени. Ничего у него не получилось. Для самого ир Этринского нового в этой картине не было. Он видел в таком состоянии и графа Мерского, и искусника уль Дениза, и свою бывшую женщину, Эльжбет.

— Не бывшую, — самодовольно ухмыльнулся он, — эта «малышка» не умерла, как о том думают все причастные к этой тайне. Даже Эмрел, который нанес ей роковой удар. Как он думает. Нет — она уже научилась ходить, улыбается, когда видит меня, и никакой «Мерский» не обнаружит теперь мою живую игрушку. А вы смотрите, впечатляйтесь.

Он повернулся к искусникам, разглядывая теперь, как по-разному они воспринимают парня, впавшего в младенчество.

— Может, представляют себя на его месте. Вон, как Зеленый кривит свои губы. А это что?!!

Он обернулся на страшный хрип своей Тени. Кардом стоял, покачиваясь и дико вращая глазами. Его взгляд метался между ним, хозяином и небом — словно Тень примерялся к чему-то там. Наконец, взгляд его остановился — на лице хозяина. Его собственное стало виноватым, а потом решительным. Вперед протянулась ладонь, от которой ир Этринский в ужасе отшатнулся. Точнее, не от самой ладони, а от крупной горошины красного цвета. Эта багровая краснота словно рвалась наружу из-под тонкой оболочки, которую — знал младший герцог — только стоило лизнуть…

Рука Тени не дрогнула, когда направляла страшную горошину в рот. Лицо его стало меняться — словно таяло внутри, сминаясь под кожей и превращая человеческий облик во что-то ужасное. И все тело — к которому рванулся с вполне очевидной попыткой помочь Зеленый искусник — тоже.

Ир Этринский успел, перехватил Постигающего за плечо, и отбросил его назад, уронив его телом на палубу еще пару искусников. А сам зашипел-закричал в пол голоса, но так, что услышали все вокруг; может, этот негромкий вопль даже сквозь паутину заклятий прорвался — столько в нем было энергии:

— Не сметь, не подходить! Это амулет с ядом Большой змеи Запретного Леса.

За спиной все замерло; лишь несколько шумных всплесков — у кого-то из моряков не выдержали нервы, и несколько человек спрыгнули в воду. И немудрено! Страх перед самым сильным, не поддающемуся лечению ядом этого мира был столь велик, что даже сам младший герцог решил — ему придется менять корабль.

Его обтекли две тени, двигающиеся настолько слаженно и стремительно, что невольно возникала мысль — эти двое Постигающих давно работают в паре.

— Ну, или специально тренировались для этой поездки, — решил герцог, не сходя с места — чтобы даже малейшая частица воздуха, стронутая его движением, не зацепилась за его одежду, или, что во сто раз страшнее, за открытой участок тела, — хотя разницы особой нет — результат будет один.

А искусники — Голубой воздушник, и Оранжевый огневик действовали с бесстрастными лицами, словно у них в запасе было еще по одной жизни. Всего несколько движений, и внутри высокого и незаметного глазу цилиндра, который своими обводами заключил в себя тело Тени, бушует пламя, от которого сам Глава инстинктивно отшатнулся, хотя самого жара и не почувствовал. Он так и замер, рядом с двумя Постигающими, и отмер только, когда цилиндр опустел, и воздушник махнул рукой, развеивая его. А сам Глава, для проверки, машинально зашвырнул на черное пятно, которое возникло на палубе, тело раба, который тоже пытался отползти подальше от этого яркого столба. Тот теперь заревел в полный голос, явно отбив себе конечности, на которые упал. И это было жутко, но никто не решился войти в этот черный круг и заткнуть ему рот. Но решение было — его озвучил уль Раззак.

— Я бы, на всякий случай, сжег и это тело тоже, — посоветовал он не очень решительно.

— Нет, — отрезал ир Этринский, — он нам еще пригодится.

«Нам», означало «мне», и это, наверное, хорошо поняли остальные. Но возразить посмел лишь Оранжевый, который сейчас в какой-то мере чувствовал себя героем. Правда, его протест не был связан с жалким рабом. Он повернулся к младшему герцогу, изобразив на лице гнев. Впрочем, наткнувшись взглядом на Главу, глядевшего на него с явным интересом; чуть ли не ждущего, когда кто-нибудь осмелится предъявить претензии (вполне обоснованные, кстати), обрушился все-таки этим гневом как-то неубедительно, жалко:

— Применение в империи яда Большой змеи запрещено. Равно как владение, хранение, покупку и продажу. За все это одна кара — смерть.

— Ну, Кардом ее уже нашел, — криво усмехнулся ир Этринский, констатируя факт скорее для себя, чем для добровольного обвинителя, — вопрос — зачем он это сделал? Или почему? Что такого он узнал вон от этого?

Очевидно, что этот вопрос волновал остальных не меньше, чем его самого. Но ответа на него не было ни у кого. А, нет — вон, Фиолетовый тянет руку, привлекая внимание.

— Он…, — начал уль Раззак.

— Кардом, — подсказал младший герцог.

— Да, — кивнул в благодарности искусник, — Кардом. Он был как-то связан с собой, твоя милость?

Ир Этринский, сделав внушительную паузу, все же кивнул:

— Да, уважаемый уль Раззак, он был моим кровником. Смертным.

Лица искусников опять вытянулись. В факте, который озвучил Глава Тихой службы, не было ничего предосудительного, противозаконного. Только вот даже примерить на себе шкуру человека, добровольно отдавшего право распоряжаться жизнью другому; фактически в рабство без права освобождения, было страшно. Лишь уль Раззак стоял со ждущим лицом. Которое вдруг начало вытягиваться в понимании, а потом в заметном ужасе. Ну, может, это было сказано слишком громко, но на раба, ползающего по пятну, он глянул с заметной опаской.

— У меня есть лишь одно объяснение, — заявил он осторожно, — тому, что сотворил с собой…

— Кардом! — еще раз подсказал в нетерпении младший герцог.

— Так вот, — продолжил Фиолетовый, — этот человек спасал тебя, твоя милость.

— От чего меня надо спасать? — Глава даже подбородок вздернул повыше, словно показывая, что единственный, кто может что-то сделать с ним, это император; Рукой которого он сейчас является.

А уль Раззак словно услышал его последнюю мысль.

— Даже над императором нависнет меч закона, если в его крови обнаружится хоть капля Черного Искусства.

Да, это было прописано в своде законов, который больше двух тысячелетий назад подписал Золтан Первый. Ни одного императора с тех пор это не коснулось.

— А меня? — невольно вздрогнул ир Этринский.

Искусники как-то незаметно начали отодвигаться от него. Кроме Фиолетового. Салам уль Раззак стоял расслабленным, даже чуть улыбался. И разглядывал с высоты своего роста раба-младенца — словно жука, которого собирался разобрать на органы. Он и заявил, явно успокаивая всех:

— Ну, про Темное Искусство здесь пока никто не доказал. И Кардому (запомнил-таки!) могло просто почудиться. Одно из воспоминаний этого… э.э.э… человека, — он совершенно бесстрашно пнул ногой раба, все же ухитрившегося встать на колени, а сейчас завалившегося обратно на бок, — но если завтра граф Вилим дум Гарский заявит права на этого раба, то…

Теперь даже Оранжевый не посмел возразить, хотя — как уже давно понял ир Этринский — этим двум Постигающим в отношении графа дум Гарского их Главы поставили совершенно разные задачи. Скорее всего, прямо противоположные. Вот только…

— А если этот раб не Черный?

Сомнение на этот раз высказал Синий, искусник Воды. Сам Глава склонялся все же в пользу уль Раззака. Потому что знал многое, если не все о недавних событиях в Лесу, о Черной искуснице, убитой там, и о ее силе, которой не смог противостоять даже такой опытный Ищущий, как Данир уль Масхи.

— Ну, не таким уж он могучим искусником был, — вспомнил ир Этринский единственную встречу с уль Масхи, — а зачем он, все-таки, поперся в Запретный Лес? Нет, не так — почему Эмрел отпустил его туда? Или он действительно ведет свою игру? Завтра же. Да — завтра надо его увидеть. А пока…

Пока же улыбнувшийся еще шире младший герцог предложил самому Синему проверить; убедиться в том, что рассуждения Фиолетового искусника ничего не стоят. Или, напротив, единственно верные. Потом повернулся к остальным, но все заслонились отвергающими жестами. И младший герцог их понял. Все просто. Если кто-то из них определит в рабе Черного искусника, Рука императора обязан — по все тем же законам первого Золтана — уничтожить его на месте. Не среагируют — та же мера наказания уже для него. Но такое представление откладывается. Точнее, переносится — во дворец графа Вилима дум Гарского. Даже Оранжевый, кажется, в нетерпении. Хотя ему, как раз, сейчас бы выйти, и достать артефакты… не вышел. А сам Черный… Да ничего он сейчас не может. Ни сейчас, ни в ближайшее время, пока не войдет в разум. Да и ошейник…

Ир Этринский еще и посильнее заинтересовать искусников решил:

— На ваш суд, уважаемые. Завтра вы сами отведете… или отнесете вот это, — он ткнул в раба, как в пустое место на палубе, — в замок. Без меня. Сами огласите приговор, и сами его приведете в исполнение. Я, младший герцог Валлам ир Этринский, Рука императора Золтана Двенадцатого, приму любое ваше решение.