Заметки на полях

Василий Криптонов, 2020

Когда понимаешь, что жизнь пуста и бессмысленна, один выход все-таки остается. Так думал Семён, шагая с восьмого этажа навстречу асфальту. Однако у кого-то в небесах оказались другие планы, и вот – разочаровавшийся тридцатилетний неудачник получает второй шанс. Ему снова двенадцать. Вера, надежда, дружба и любовь ещё не превратились в пустой звук. Только нужен ли шанс на счастье тому, кто уже распрощался с жизнью? Содержит нецензурную брань.

12

Так вот, о чём это я? А, да! Есть всё-таки в соплячестве свои преимущества. Вот если бы я взрослый так вот, ни с того ни с сего, отоварил гражданина, который спокойно себе болтался на турничке, меня могли бы и посадить. Смотря что за гражданин, конечно.

У Гриши, к примеру, родители — местные шишки. Батя на ГРЭС каким-то начальничком трудится, мамаша — индивидуальный предприниматель. Магазин держит. В общем, пальцы веером у людей. Домой к нам приходили, спрашивали меня, понимаю ли я, что подписал себе смертный приговор, ну или вроде того. Мама начала плакать — ну, у неё всю дорогу одна защитная система — а я, вежливо отрыгнув в лица этой паре, спросил, помнят ли они, какая статья уголовного кодекса повествует об угрозе физической расправой, и на сколько нужно умножить максимальный срок, ею предлагаемый, если речь идёт о несовершеннолетнем.

Мама чуть в обморок не грохнулась. Мужик раскрыл было рот, но супруга что-то там быстро сообразила предпринимательским мозгом и зашептала ему на ухо. Пафос куда-то сдулся, и оба удалились, пообещав напоследок, что так этого не оставят.

Не оставили. Пришлось побеседовать с участковым, с директрисой школы. Тут всплыла история с суицидом. Мать нашла в портфеле пачку «Космоса»…

Короче, если бы я вправду был подростком, даже не знаю, как бы я всё это перенёс — может, и вправду бы самовыпилился. А сейчас — сейчас мне было даже забавно, как целая куча взрослых людей раздувает из мухи слона. Делов-то — пацан по е**лу пару раз выхватил. Я ему даже нос не сломал и ни одного зуба не выбил, ибо руки слабые. Этот урок я, кстати, усвоил — начал отжиматься.

Грозило отчисление, но директор пошла навстречу маминым слезам и ограничилась двумя неделями. Это было для меня — вау. Даже не знал, что такое в наших широтах бывает. Наказание — не ходить в школу, н-да…

В нагрузку, правда, дали психолога. Через две недели я должен был предоставить справку, что встретился с ним шесть раз и признан нормальным учеником. А поскольку своего психолога у нас в школе не было, пришлось мотаться в Назарово, в десятую. И вот я сижу в крохотном кабинетике, даже кушетки нет, зеваю и жду. Интересно даже — как в кино, приём у психолога. Я, типа, Тони Сопрано: «Woke up this morning, got yourself a gun. Your mama…» Вот да. Единственное, что меня в данный момент напрягало, это что мама сидела внизу, на скамеечке возле школы. Одного она меня не отпустила. Жаль её, конечно… Всё-то она близко к сердцу принимает.

Дверь открылась и закрылась. Я повернул голову и сказал:

— Ого…

В первый миг мне показалось, что просто старшеклассница ошиблась дверью. Но потом я оторвал взгляд от ног и посмотрел выше.

Нет, это явно не школьница. Лет двадцать пять, наверное. Однако красотка, вся такая стройненькая, симпатичная, белые волосы замысловато уложены. Очки вот только здоровенные, в роговой оправе, впечатление портят. И взгляд — не тот, которым девушка на парня смотрит. Доброжелательный, но профессиональный. Хотя какой я ей «парень»? В сыновья гожусь. Преувеличение, конечно, но не критическое.

— Семён Ковалёв, — кивнула мне девушка (ну не мог я её «женщиной» назвать!) и села за стол напротив меня. — Ну, давай знакомиться. Меня зовут Анна Фёдоровна, я…

— Фу, — сказал я.

Девушка, только что перебиравшая бумаги — видимо, злостные кляузы на меня — вскинула голову.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она с безупречной вежливостью.

— Раз мы уже на «ты», давайте без отчества, — сказал я. — «Фёдоровна» звучит громоздко, вам совершенно не подходит. А вот имя красивое…

Она улыбнулась, сложила руки на столе.

— Да, мне говорили, что ты разговариваешь почти как взрослый. Что ж, давай так. Можешь называть меня Аней, а тебя как называть?

— «Дорого́й» — рановато?

— Ну, чуть-чуть есть.

— Тогда Семён. Можно Сёма. Но вам неудобно будет, вы не такая наглая, как я. Семён — нормально.

— Вот и договорились. Итак, Семён. Во-первых, я хочу, чтобы ты понял: то, что ты здесь, — это не наказание, а…

— Издеваешься? — Я фыркнул. — Да это лучшая минута за всю неделю!

Аня, видимо, почувствовала, что смотрю я на неё как-то не по-детски и подалась назад, сложила руки на груди. Ух ты, какая! Типа «закрылась». Сейчас тон сменит.

И точно: Аня заговорила более профессионально:

— Пожалуй, мы поторопились. Давай я буду Анной. И всё-таки «вы».

— Как скажете, — махнул я рукой. — Простите, что веду себя не так, как вы ожидали. Но вы правда очень красивая. Мне приятно ваше общество.

Аня помолчала. Она медленно выстраивала в голове мой образ. Не всё получалось, некоторые элементы мозаики не желали становиться на место, но Аня была готова к трудностям.

— Ты, наверное, много читаешь? — спросила она.

— Ну… На самом деле, не очень, но, учитывая обстоятельства, думаю, по начитанности уделаю даже вас.

Сколько ж я прочитал книг, которые ещё даже не написаны!

— У тебя очень грамотная и взрослая речь, Семён. Хотя и пересыпана лишними словами.

— Это у меня профессиональное.

— Вот как? А кем же ты работаешь?

— Во-первых, я продавец. Среднестатистический покупатель — ушибленный головой даун с раком мозга в терминальной стадии. Людям трудно переваривать быстрые и чёткие ответы. Они спрашивают: «У вас есть компрессор?», ты говоришь: «Нет», а они спрашивают: «Нет, да?». Что, блин, можно ответить на такой вопрос? «Нет, да?»… Поэтому отвечать надо так: «Нет, к сожалению, сейчас у нас нет компрессора в наличии». Вот так прокатывает. Понимаете? Суть в том, чтобы смысл, как крохотный кусочек масла, размазать по огромному ломтю хлеба. Хлеб — это слова в данной метафоре. Вы следите за мыслью?

— Конечно, — кивнула невозмутимо Аня. — А во-вторых?

— А во-вторых, я писатель. В моё время читать научились даже обезьяны, а у умных людей на чтение, в основном, времени нет. Ну и кто, по-вашему, среднестатистический читатель?

— Ушибленный головой даун с раком мозга в терминальной стадии?

— Ну… Жестковато, конечно, но… В общем, не вдаваясь в подробности, растягивать текст за счёт излишних конструкций смысл есть. Тут главное — чувство меры и стиля. Я постараюсь говорить более сжато, если вас это раздражает.

— Меня ничего не раздражает, Семён, — улыбнулась Аня. — Я здесь для того, чтобы помочь тебе разобраться в себе.

— Вы ангел, — вздохнул я. — Я там, в себе, уже заблудился и скоро там с голодухи сдохну.

Аня раскрыла блокнот в красивой обложке из чёрного блестящего кожзама и что-то туда записала.

— Скажи мне, Семён, где находится магазин, в котором ты работаешь продавцом.

— Хороший вопрос. Нигде. Я всё выдумал.

— Выдумал? Но зачем?

— Ну… Вы — красивая девушка, я — глупый мальчишка. Глупые мальчишки вечно выдумывают всякие глупости, чтобы впечатлить красивых девушек. А потом удивляются, что все бабы — дуры… Собственно, это некий закон природы. Знаете, как у павлинов: у кого самый яркий и пушистый хвост — тому и дадут. Ой… Простите.

Я прикрыл рот ладонью, изображая смущение.

— Ничего, продолжай.

— Ну, в общем, природа не дала нам пушистых хвостов, а цивилизация забрала возможность брать самок силой. Зато эволюция дала нам язык. С его помощью мы и можем описать самке свой красивый несуществующий хвост, и куш срывает тот, у кого язык прокачан лучше. Женщина любит ушами — слышали такое? А мужчины в наше непростое время любят языком. Поэтому скоро нас ждёт настоящий бум писателей, писать будут все, подсознательно желая отхватить самку покрасивее при помощи языка, раз уж бог не дал ни денег, ни харизмы, ни красоты. Цивилизация построена на куннилингусе, когда-то это должно было стать очевидным. Мне… всё ещё продолжать? Я могу долго, у меня-то с языком всё в порядке, только не посчитайте это рекламой. Хотя, конечно, если вам захочется — я вовсе даже не против, вы, право, прекрасны, и я почту за честь… Клянусь, никому об этом не расскажу, пусть юридическая сторона вопроса вас вообще не тревожит…

Аня встала, подошла к двери. Открыла её, высунула голову, огляделась. Потом закрыла дверь и заперла её на ключ. Я сглотнул. Оп-па… Она что, всерьёз? Ну, Сёма, поздравляю, доп**делся. Теперь умри, но не опозорь гордого звания писателя.

Аня вернулась на стул, и я мысленно выдохнул с облегчением — думал, она сразу ляжет на стол.

— Теперь, Семён, послушай меня, — сказала она. — Сперва я подумала, что у тебя просто переходный возраст. Это нормально — создавать себе образ гротескного взрослого человека. Многие воображают себя супергероями. Но продавец и разочаровавшийся в жизни писатель-мизантроп — это уже совсем не в ту степь. Скажи честно: ты это не выдумал?

— Не выдумал, — пробормотал я.

— Зачем соврал, что выдумал?

— Потому что звучит это как бред.

— Ты способен критически осмыслить это… — Аня замешкалась, и в её взгляде появилась жалость ко мне. — Пойми. После всего того, что я услышала, я должна передать тебя другим специалистам. Ты понимаешь, о чём я?

— Ага, — кивнул я. — Психушка по мне плачет…

— Верно, — не моргнула глазом Аня. — И я бы так и поступила. Но я очень глупая и наивная.

— А, — дошло до меня. — Вы хотите меня спасти?

Она кивнула.

Надо же. Ментальный куннилингус достиг своей цели. Аня хоть сама-то поняла, что её только что охмурил малолетка?

— Я не хочу портить тебе жизнь, — сказала она. — Если ты сам понимаешь, что с тобой происходит нечто неправильное, значит, ты борешься. И в этой борьбе я тебе помогу.

Бл*дский ты в рот… Ну что ж, кто-то в этом кабинете должен вести себя как взрослый:

— Вы — психолог. Ваша компетенция — нормальный человек с определёнными проблемами. А я — псих. Если выяснится, что вы покрывали психа, вам п**дец. Простите за мой французский, но мне кажется, так более доходчиво, чем «вас уволят и посадят». Зовите это писательским чутьём.

Аня медленно покачала головой, как будто кусочки головоломки выстроились в нужном порядке, и она теперь, не веря глазам, смотрит на готовую картинку.

— Я взвесила риски.

— Да ни хрена подобного! Через две недели вы что — дадите мне справку? А я потом убью этого пидора Гришу, или сам с собой покончу. И к вам придут. А вы не сможете смотреть им в глаза и врать. Вы разрыдаетесь и скажете правду. Зовите это…

— Писательским чутьём. Я поняла.

Я откинулся на спинку стула.

— Я требую другого психолога.

— А ты не в том положении, чтобы требовать.

— А если я разорву на себе джинсы и вывалюсь в коридор, вопя, что вы пытались меня изнасиловать?

— Ты не сделаешь этого, потому что хочешь меня защитить. Тебе невыносима мысль, что девушка из-за тебя пострадает.

Я с минуту смотрел ей в глаза. Она ждала.

— Сучка, — сказал я.

Она улыбнулась. Раскрыла блокнот опять.

— А теперь давай поговорим серьёзно?

— Ага, давай. Начнём с того, что у тебя очки без диоптрий. Личико слишком смазливое? Всерьёз не воспринимают?

Медленно и как-то непередаваемо эротично Аня сняла очки и положила их на стол. Я вспотел. Всё-таки, когда девушка снимает очки, это… Это…