Серая Мышка. Второй том о приключениях подполковника Натальи Крупиной

Василий Иванович Лягоскин

Рухнула страна; ушла в небытие ее тайная служба. Подполковник КГБ Наталья Крупина, агент три нуля один, решила, что ее служба закончилась. Что новой России она не нужна. Но судьба таких, как Наталья, Серая Мышка, предопределена. Они рождаются, чтобы служить Родине; чтобы противостоять ее врагам – в каком бы обличье они не предстали. Военно-морской флот Японии и таинственный клан якудза; тайный клуб американских миллиардеров и колумбийские наркобароны… Трепещите – Серая Мышка на тропе войны!

Глава 41. Сентябрь 2000 года. Токио. Район Ситимати

Подполковник Крупина. Гейша

Мика возвращалась домой как никогда поздно. Шел уже второй час ночи; в тихом районе Токио, где женщине, которой никак нельзя было дать ее сорока двух лет, видно было даже тезку — Новую луну. Именно так переводилось имя этой представительницы вымирающей в Японии профессии. Скорее даже не профессии, а образа жизни, духа всего того, что когда-то и создало японскую нацию. В самом Токио оставалось не больше полусотни гейш; настоящих, а не тех, что выходили на подмостки, или даже изображали чайные церемонии в дешевых ресторанчиках для туристов.

— Вот для таких, — Мика остановилась, не дойдя до своей калитки каких-то двух десятков шагов.

Улица здесь заросла деревьями и кустами так, что той самой калитки отсюда не было видно. Зато хорошо различимы были фигуры двух здоровяков в военной форме, что вдруг оказались перед женщиной.

— Американцы, — вздохнула Мика в некотором удивлении, — что они делают здесь в такой час?

В столице солдат союзников было совсем немного; а уж увидеть их в такой поздний час, да в районе, где никогда не было увеселительных заведений и магазинов, и куда Мика обычно возвращалась с поздней работы на такси, было чем-то из области фантастики. Сегодня же она не устала; большую часть вечера просто музицировала, создавая настроение для других, занятых коллег, в окия — доме, куда избранные мужчины приходили приобщиться к колдовской атмосфере древних традиций. Подруг у нее в окия не было; не принято было у них, гейш, раскрывать душу кому-то ни было. А Мико еще и свято следовала традициям, прописанным в древних трактатах. У нее и за пределами дома, где все было пропитано возможностью прикоснуться к славной древности, не было близких подруг. И друга тоже — в отличие от других, молодых гейш.

— Гейш?! — успела еще хмыкнуть с легким презрением японка, — да их даже майко — ученицами — назвать нельзя.

В следующий момент она громко вскрикнула, а потом замычала, потому что рот накрыла огромная черная ладонь, пахнувшая потом, спиртным и еще чем-то кислым. Мика хорошо знала английский язык. Она даже сейчас, замерев в ужасе, разобрала пьяное бормотание негра в форме армии США, которое он обратил не к ней, жертве насилия, а к собственному дружку:

— Какая нам разница? Эта прости… ничуть не хуже.

Рука Мики невольно дернулась назад, к узлу пояса, что подчеркивал ее фигуру, скрытую шелковым кимоно. Она могла бы рассказать этому негодяю о том, о чем знал каждый японец. Об узле сзади, пониже спины, который означает, что женщина носит его с гордостью, и совсем не собирается развязывать его перед первым встречным; и вообще ни перед кем. Что у тех, за кого ее приняли пьяные вояки, узел всегда впереди — чтобы легче было развязывать. Однако американцам такие подробности были ни к чему. Но судорожное движение руки они заметили. По крайней мере, тот, что стоял уже позади. Его речь была более внятной; в другой, не такой отчаянной ситуации гейша назвала бы этот голос добродушным.

— Ладно, — прогудел второй афроамериканец, возвращая ее руку напарнику, который стиснул ладонь с силой, вызвавшей приглушенный крик женщины, — я сам.

Его ладони на удивление ловко и быстро справились с узлом, который сама Мика сооружала не меньше десяти минут. Это вообще было очень сложным делом — нарядить себя так, чтобы ни на гран не отступить от канонов, прописанных веками. А вот негр разобрался с этой сложным одеянием за пару десятков секунд. Мика даже не успела заполниться ужасом, как оказалась в плотном мешке из собственного кимоно. Толстый шелк закрыл от нее лунный свет и далекие огни фонарей, а заодно приглушил громкий смех американцев. Но не смог заставить женщину отрешиться от мира. Она сейчас словно видела себя, свою униженную позу со стороны. И понимала, что пьяный смех вызвало прежде всего то, что скрывалось под строгими формами кимоно. Нижнее белье гейши тоже было традиционным, а значит далеким от легковесных и легкомысленных тряпочек, какими пользовалось теперь большинство японок. Но традиционное белье тоже не стало неприступным бастионом. В сильной руке (Мика отчетливо представила себе, как черная ладонь сминает и дергает книзу трусы) скроенный по ее фигуре и сшитый надежно, в два стежка материал не выдержал и треснул, скользнув по ноге на асфальт. А рука уже мяла ее нежную плоть, сопровождаемая шумным дыханием. Мика дернулась в очередной раз и глухо закричала, почувствовав, как бесстыдный палец ткнулся в самое заветное и замер, когда до ушей японки, а значит и насильников донесся спокойный, даже насмешливый женский возглас:

— Веселитесь?

Этот голос заставил руки американца, до того удерживающие гейшу за плечи в самой унизительной позе, отпустить и плечи, и кимоно, а заодно проворчать что-то зло и предвкушающе. Впрочем, это ворчание тут же прервалось с каким-то жалким хлипом — словно его забили назад в глотку беспощадным ударом. Мика не была поклонницей боевиков; представить себе женщину, способную заткнуть рот здоровяку в форме оккупационной армии (а кем были сейчас эти двое, если не оккупантами?) ладошкой раньше вряд ли бы смогла. А теперь она по-прежнему словно видела все со стороны — и как голова первого насильника дергается от несильной вроде бы пощечины; как второй, продолжая тянуть вперед оттопыренный палец, отлетает от такого же внешне слабого тычка в грудь. Нет — это Мика уже увидела воочию, когда резко выпрямилась, заставив тяжелый шелк скользнуть на место. А еще она увидела избавительницу — женщину одного с ней роста и, наверное, возраста — судя по мудрым, чуть насмешливым глазам. Лунного света хватило, чтобы отметить, как эти глаза стали беспощадными, когда незнакомка, кивнув Мике, перевела свой взгляд на афроамериканцев. Первый из них — тот, что держал ее в шелковом «мешке», предлагая подельнику первым надругаться над жертвой, сидел на асфальте, ошалело тряся головой. От его толстого носа в стороны летели темные капли. Второй лежал на спине, и вставать пока не собирался.

— Что, милый, носик болит? — незнакомка склонилась над первым с таким зловещим шепотом, что тот вздрогнул и подпрыгнул на ягодицах, попытавшись таким не очень удобным способом оказаться подальше.

И у него получилось! Впрочем, он, наверное, тоже посмотрел на себя со стороны; на себя и женщину, которая стояла сейчас перед ним, готовая расхохотаться в полный голос. Это заставило его взвиться теперь уже вполне профессионально. Мика профессионализм оценить не могла, а вот подполковник Крупина — вполне. Правда, лишь на «троечку». Бросок американского сержанта вверх и вперед — то есть на нее — она пресекла самым жестоким способом. Не потому, что так уж ей нравилось избивать людей, пусть и подонков, подобных этому негру. Просто пришла пора показать спасенной женщине, японке, жесткую и кровавую сторону своей профессии.

Бросок сержанта встретил встречный удар выпрямленной ноги, отбросивший его дальше того места, откуда он только что поднялся. Теперь он лежал лицом вниз и хрипел, явно не в состоянии подняться. А Наталья повернулась к гейше и остановила на ней задумчивый взгляд; словно примерялась к чему-то. Мика даже попятилась от этого взгляда — такого холодного и расчетливого. Крупина тут же улыбнулась, явно закончив нехитрый подсчет и заговорила теперь уже на японском, сразу обозначив, что ее расчет никакого отношения к гейше не имеет.

— Два ребра сломаны, — сообщила она застывшей в стопоре японке, а потом недовольно покачала головой, — маловато. Так ведь?

Гейша, словно загипнотизированная, послушно кивнула. Впрочем, она тут же спохватилась, и бросилась было вперед, чтобы остановить Мышку. Как же! Остановить агента три нуля один можно было — если только она сама этого хотела. А сейчас она совершенно непонятно как оказалась рядом с шевелящимся телом и замахнулась правой ногой. Совсем несильно замахнулась, но огромное тело от пинка в ребра буквально подбросило кверху.

— Ну вот, — опять улыбнулась Мике Наталья, — теперь все симметрично — по два с каждой стороны. Теперь с этим.

И опять японка не смогла уловить того движения, которое позволило спасительнице оказаться у второго тела. Этот американец лежал, широко раскинув руки. Средний палец правой ладони по-прежнему оттопыривался, словно показывая отношение своего хозяина к окружающему миру. Ну и мир показал ему свой палец — посредством ног Натальи Крупиной. Мышка вскочила на спину негромко хрипевшего солдата. И потопталась на ней так, что японка вдруг уверилась — это действо для незнакомки, на которую она смотрела с причудливой смесью благодарности, опаски и какого-то обожания, вполне привычно. Наталья топталась недолго; вот она примерилась и топнула — четыре раза — так что и теперь для гейши все было понятно.

— Четыре удара, четыре ребра. Теперь уже полная симметрия.

Ужаснула ли японку картина того, как хрупкая на вид женщина с бесстрастным, даже немного веселым выражением лица калечит двух здоровенных беспомощных мужиков? Да — в первое мгновение. А потом ее взгляд остановился на руке, на оттопыренном пальце того, кто только недавно дергался с невнятными стонами под каблучками женщины-терминаторши. Мику опять передернуло от отвращения и стыда, и она поспешила нагнуться и скомкать в руке то, что осталось от ее нижнего белья. А разогнулась она под звуки не менее ужасные и противные, чем те, с которыми ломались ребра американцев.

Незнакомка словно прочла ее мысли, связанные с этим пальцем, а может (тут гейша невольно заалела щечками — они у нее, несмотря на расхожее мнение, вовсе не были покрыты толстым слоем грима) и успела застать самый последний, а значит самый постыдный момент попытки надругательства. Палец теперь — после того, как над ним «поработала» Наталья, не был ни хищным, ни прямым. Изогнутый сразу в нескольких местах, он вызвал еще один комментарий Крупиной, подмигнувшей Мике: «Как я его!?».

— Не лез бы куда не следовало, был бы сейчас целым, — а потом, без перерыва, кивнула гейше, — пойдем что ли?

Последние слова были сказаны на японском языке, вполне чистом для европейки. Мика — надо отдать должное ее чувству сострадания — удивилась этому позже; даже после того, как задала себе вопрос: «Куда пойдем?». Теперь же она протянула вперед сразу обе руки, показав на неподвижные тела:

— А как же они?

— Оклемаются, — махнула рукой Наталья, — ну уж если тебе так сильно хочется, можешь позвонить в скорую. Тогда уже и в полицию заодно. Заявлять-то будешь?

Мика опять залилась краской. Она вдруг представила, как будет рассказывать обо всем — даже о пальце — незнакомым мужчинам в полицейском участке; а в качестве вещественного доказательства на столе будут лежать ее трусы. Мика затолкала комок смятой ткани поглубже под вырез кимоно и кивнула Наталье:

— Прошу почтить мой дом своим присутствием, уважаемая госпожа…

— Рини, — негромко рассмеялась Наталья, — можешь называть меня Рини.

Маленький зайчик — так переводилось с японского это имя, и для самой Крупиной оно оказалось самым близким аналогом для Серой Мышки.

— Хорошо, госпожа Рини, — еще глубже поклонилась гейша, — прошу — мой дом совсем рядом.

Мышка улыбнулась, и эту улыбку Мика уже не смогла расшифровать. А означало она следующее:

— Знаю, милая. И про калитку, и что скрывается за ней, тоже. Кстати, дрянные у тебя замки, «человек искусства» — так, кажется, называют представителей твоей почтенной профессии? И про этих недоумков, которых ты теперь жалеешь, можешь не спрашивать. Успела удивиться, откуда они появились здесь, в тихом уютном районе, куда даже мелкие воришки не заглядывают? Отвечаю — это был первый этап операции «Гейша», которую подполковник Крупина успешно завершила. А со вторым, милая, поможешь мне ты. Обещаю, что сломанных ребер и пальцев больше не будет.

«Дрянной» замок на калитке послушно щелкнул и впустил хозяйку с гостьей внутрь маленького дворика, порядок в котором поддерживал приходящий садовник. В перечне навыков, которыми должна была обладать настоящая гейша, садоводство не числилось. Хотя, тонкий природный вкус и долгие годы обучения другим искусствам — музыке, танцу, поэзии — помогли бы ей, задумай она поработать еще дизайнером и флористом.

— Но, — огляделась Наталья во дворике, который теперь был освещен мягким приглушенным светом, — каждый должен делать свое дело. Я, кстати, тоже.

Задача, которую поставила перед собой Наталья предыдущим вечером, была одновременно и простой и сложной. Простой — потому что при ее квалификации организовать встречу с любым человеком, да хоть с самим божественным микадо, было вполне реально. Но вот гарантировать, что этот разговор не будет записан скрытой камерой и попадет в нежелательные руки, она не могла.

— Это не Россия, с массой глухих уголков, где точно нет, и никогда не будет прослушки; здесь камера может оказаться даже под этой тарелкой.

С этой мыслью Наталья, она же «французская туристка», одарила официанта улыбкой пресыщенной прожигательницы жизни из далекой Европы. Невозмутимый в течение всего вечера служитель этой обители чревоугодия на миг расплылся в ответной улыбке — очевидно, почуял хорошие чаевые. Но угодливо склоненную спину не выпрямил; так и отошел от столика. Ресторан «Ихиматсу» был выбран Мышкой совсем не случайно. Если тот специалист по Японии, что рассказывал и ей, и остальным членам группы три нуля про традиции островного государства, не ошибался, то мест, куда можно было без опаски прийти в уверенности, что за тобой никто не будет подглядывать, было совсем немного. И все они были связаны с соблюдением древних ритуалов. Человек, с которым Наталье было необходимо переговорить с глазу на глаз, очень чтил их. Майор Като — именно он заменил полковника Кобаяси на посту начальника отдела, упустившего из своих рук русского мастера Будылина. Раз в неделю, что бы не случилось, майор погружался в глубину веков; наслаждался чайной церемонией, тихой музыкой и стихами, что декламировали ему гейши в специальном домике, который назывался окия. А точнее — одна гейша, Мика. В этом отношении майор Като тоже был достаточно консервативен. И в этом самом окия никаких средств слежения не было. По крайней мере, Мышка очень надеялась на это.

Вламываться в тихий, регламентированный до мельчайших деталей мирок без предварительной подготовки Наталья не хотела — опять-таки, чтобы не поднять ненужную невидимую волну, что могла доплеснуть до чужих глаз и ушей. Поэтому она и сидела сейчас здесь, в ресторане, который славился наличием в них в качестве приложения к ужину самых настоящих гейш. Это утверждали и путеводители, и хозяин заведения, который почему-то лично встретил нежданную гостью. Может потому, что являться сюда женщине в одиночку было не принято. Но Мышку не завернули от порога, не показали ни словом, ни жестом, что она здесь нежеланный посетитель. И теперь она сидела за низеньким столиком, наслаждалась незнакомыми острыми блюдами, в которых преобладала рыба и впитывала в себя атмосферу неспешного праздника, которую создавали женщины, укутанные в плотные шелковые кимоно. Они шествовали мимо плавно, со склоненными головами, на которых были наверчены какие-то сложные сооружения, которые назвать обычными прическами язык не поворачивался. Наталья прикинула, сколько времени затрачивают эти несчастные, чтобы выйти на рабочее место и невольно пожалела их. А потом и себя — потому что собиралась попасть в окия именно в этом образе. Ее профессиональный взгляд сначала оценил, как много колющего или режущего оружия можно разместить и в просторном одеянии, и даже в прическе. Потом она мысленно прошлась по залу такой же семенящей походкой, удерживая неестественно прямую осанку, и пришла к выводу, что учиться годы, как это делали настоящие гейши, ей не надо — пара тренировок, и не очень требовательный взгляд разницы не заметит. Но вот все остальное — мелодичное бренчание на инструменте, напоминавшем длинную мандолину; негромкое воркование под этот аккомпанемент другой гейши, несомненно, декламирующей древнюю оду — или как у них называется длинное, на полчаса стихотворение?..

Самой Крупиной столько времени не было нужно. Ей достаточно было остаться с майором Като наедине и проинструктировать его так, чтобы контрразведчик не сломал спектакль, в которой сама Мышка собиралась играть главную роль.

— Без всякой чайной церемонии, — усмехнулась она, наблюдая, как еще одна гейша переливает янтарную жидкость из чайника в чашку и обратно бесчисленное множество раз, — чаю майор и дома напьется.

Вот это все Наталья и вывалила на голову замершей в ужасе Мики, которая как раз такую церемонию и начала. В ужасе, потому что представила, что ее нежданная гостья появляется в окия и начинает… Тут она вспомнила про американцев, про то, что она так и не позвонила в службу спасения и дернулась было к двери в другую комнату, к телефону. И остановилась, теперь уже в изумлении. Мышка, до того сидевшая на низком пуфике, вдруг легко вскочила на ноги, оказавшись впереди нее, и пошла в ту комнату раньше Мики. Пошла с гордой осанкой, таинственным выражением лица и неповторимой походкой, которые сама Мика вырабатывала с того дня, когда опытная гейша взяла ее в майко, ученицы.

Японка даже немного обиделась — как же так, женщина абсолютно чужих традиций, менталитета, да даже физического сложения сейчас шествовала по комнате не хуже ее самой. Опытный глаз одел эту фигуру, облаченную в дорогой брючный костюм и туфли на низком каблуке в традиционное кимоно и пояс; нарисовал на голове француженки сложную высокую прическу и со вздохом констатировал — на короткое время эта женщина смогла бы обмануть даже хозяйку окия.

— А музыка?! — воскликнула она вдруг победно, совершенно позабыв про американцев, — а все остальное? Пять искусств, основы которых должна знать настоящая гейша: песни и танцы древности; особенности чайной церемонии; литературу и поэзию; каллиграфию и, наконец, владение музыкальными инструментами. Как вы, госпожа Рини, освоите все это за короткую ночь?

— Ну, расписываться я там никак не собираюсь, — усмехнулась Наталья, — ни каллиграфически, ни каракулями; петь и танцевать тоже. Ответь мне на главный вопрос — сможешь провести меня в окия, не вызывая подозрений? Так, чтобы я попала к твоему клиенту… ну хотя бы вместе с тобой.

— Гостю, — чуть оскорбленно поправила ее Мика, — только так мы называем тех, кто готов слушать нас и принять из наших рук чашку чая.

— Пусть будет гость, — согласилась Наталья, — так сможешь?

— Смогу, — вздохнула Мика, — в качестве майко, моей ученицы. Только это для неподготовленного человека будет очень непросто…

В последнем Мышка убедилась сама, когда ранним утром гейша начала наносить на ее лицо грим — слой за слоем. Это длилось почти час, в результате Наталья превратилась в японскую куколку с нереально белым, без всякого признака морщин и румянца, лицом. Потом было одевание, точнее завертывание в кимоно. Свои трусы (целые, естественно) Мика предлагать майко не стала. Впервые в жизни она со вздохом согласилась, что современное нижнее женское белье гораздо красивее и практичнее. А также… Тут ее лицо, которое в соответствие с традициями можно было не уродовать килограммом грима, немного заалело — теперь уже от стыда.

— Великий Будда, — чуть не ахнула она, достав то, что осталось от ее вчерашнего интимного одеяния, — мужчины видели меня в этом!

Сама того не подозревая, Мышка провела первую царапину по тому панцирю, что многие годы носила в душе эта женщина, отринувшая радости современного мира ради древних традиций.

Дом две гейши покинули уже ближе к вечеру. Наталья, несмотря на тренированную выдержку и способность вытерпеть многое, если не все, с радостью засеменила в сторону ждавшего такси.

— Еще совсем чуть-чуть и все это, — она нежно коснулась пальцем собственного лица, а потом искусственной прически, — можно будет содрать, смыть. Насладиться ощущением чистоты и свежести.

Она еще раз, уже с позиции жертвы, примерившей к себе такие красивые на внешний вид вериги, пожалела гейш.

— Недаром, — вздохнула она, — вас по всей стране осталось не больше тысячи. А здесь, в Токио, всего сорок пять. Нет (она глянула в зеркало, что висело перед таксистом) — сорок шесть.

В окия Мышка вела себе, как и велела Мика — тише воды, ниже травы. Как та самая серая мышка, однажды подобранная полковником Сазоновым с кровоточащей раной в душе. С хозяйкой никаких проблем не было. Точнее самой хозяйки не было в доме — это Наталья приняла за хороший знак. А буквально минут через двадцать, отсчитывая от того мгновения, как Наталья с любопытством шагнула в окия, появился и клиент.

— Гость, — без внутренних споров поправила себя Мышка.

Впрочем, майор Като вел себя здесь как хозяин. Низенький, круглый, он может на работе и был похож на шуструю каплю ртути. Здесь же он буквально расплылся по низенькому диванчику, приветствуя давнюю знакомую легким движением руки. На Наталью, вошедшую следом за гейшей бесплотной и бесшумной тенью, ухитрившейся, однако, нести тяжеленный поднос с приборами для чайной церемонии, он не обратил никакого внимания. Здесь женщины, как поняла уже подполковник Крупина, были скорее антуражем, дорогостоящим приложением к ностальгии по ушедшим безвозвратно временам, когда слова: самурайская честь, преданность императору, не были пустым сотрясением воздуха.

— Ну-ну, толстячок, поностальгируй — пока есть время.

Это Наталья так кокетничала; ни одной лишней секунды (особенно в белоснежной маске, от которой немилосердно чесалось лицо) она терять не собиралась. Все той же тенью она скользнула к изголовью диванчика и опустила ладонь на загривок забывшегося вроде в неге и ожидании действа майора. Като оказался живчиком — как и предполагала Мышка. Она стукнула костяшками пальцев в нужное место с учетом того, что японец попытается и резко отдернуть голову, и прикрыть ее правой, ближайшей рукой. В результате он застыл на диванчике с неестественно вывернутой шеей и ладонью, за которую Крупина и дернула, усаживая его в более подобающее серьезным переговорам положение. Потом, отступив, махнула рукой еще незаметнее, вроде бы даже не глядя. Мика дернуться не успела; так же как и осесть бесформенной куклой на пол, застеленный жесткой тростниковой циновкой. Гейша тут же оказалась рядом с майором, на куда более мягком диване — кстати, впервые за долгие годы.

Крупина опять отступила на пару шагов и недовольно покачала головой.

— Ты, девочка, молодец, — то она обратилась к Мике, которая сейчас не могла слышать ни ее, ни кого-то другого, — сидишь как куколка. А ты парень (она повернулась к Като), чего к ней шею тянешь? Мина гейша правильная, таких вольностей по отношению к себе не позволяет.

Две крепкие ладошки ухватились за голову японца и с хорошо различимым треском придали ей строго вертикальное положение.

— Вот так, — довольно кивнула она и спросила — все так же нарочито строго, — орать не будешь? Пытаться укусить, плеваться?

Говорить майор не мог, но по его глазам Серая Мышка поняла — майор Като согласен сейчас на все; лишь бы ему вернули подвижность и возможность задавать вопросы. И первый из них она тоже прочла, еще не начав массировать ей одной известные точки:

— Кто ты такая, черт возьми, и что тебе от меня нужно?

На этот вопрос Наталья ответила весьма своеобразно. Она закончила массировать затылок толстяка и без размаха отвесила ему весомую пощечину. Голова Като дернулась в сторону, а обратно, в то самое вертикальное положение, вернулась уже по воле майора. Все остальное — руки, ноги (ну и что еще могло сейчас пригодиться?) — по-прежнему не чувствовались. Команды, что попытался было послать к ним головной мозг, возвращались обратно — от того самого места, которое незнакомка с лицом ученицы гейши и непонятным акцентом в голосе, поправила с хрустом в позвонках.

— Тебе привет от полковника Кобаяси, — с легкой улыбкой сообщила Наталья.

— Полковник Кобаяси никому ничего передать не может, — прохрипел поначалу майор; потом откашлялся и добавил, — он лежит в центральной военной клинике в коме, и неизвестно, когда из нее выйдет.

— Недели через две, — безапелляционно заявила Крупина, — а привет он передал за пару минут, как в эту самую кому впал.

— Так ты та самая… извините госпожа — вы та самая, что устроила переполох на базе Йокосука?

— Совсем небольшой, — кивнула Наталья, — за то, что вы сделали с моим островом. И не говорите, что это все с легкой руки русского мастера Николаича!

Последние слова она произнесла с нескрываемой иронией, даже угрозой; внутри Като — там, где только что ничего не ощущалось — болезненно заныло.

— Будем считать, что в этом мы квиты, — успокоила и самого майора, и боль в его груди Крупина, — можно переходить к новой фазе в наших отношениях.

— Каких?! — невольно выпалила говорящая голова японского майора.

— Исключительно дружеских и взаимовыгодных, — проговорила Наталья с улыбкой, — вы уже выяснили, кто похитил русского мастера?

Като не ответил, но по мелькнувшей на его лице раздраженной и в чем-то бессильной улыбке она поняла — выяснили. Но все-таки напомнила, вызвав еще одну гримасу на круглой физиономии:

— Итак, в особняке, где вы незаконно удерживали гражданина Российской Федерации, поработали тени клана Тамагути-гуми.

— Они убили нашего сотрудника, — со злостью прошептал Като, — и они за это заплатят. Особенно предательница.

Наталья понимающе покивала головой. Предателей она тоже не любила, хотя ту же Асуку категорично осуждать не спешила.

— Ну, тут вы сами разбирайтесь, ребята, — усмехнулась она, — вернемся лучше к нашим баранам. У вас есть какой-то план насчет Николаича и того, что сейчас заставляют его делать.

— План есть, — явственно скрипнул зубами майор, — только никто не позволит нам его осуществить.

— Никто — это кто?

Като лишь закатил глаза к потолку, показывая, что запрет пришел с самого верха.

— Понятно, — опять усмехнулась Мышка, — «особа, приближенная к императору». А может и сам…

Майор вздохнул, соглашаясь.

— Ну, тогда, — поспешила обрадовать его Наталья, — вам тем более повезло. Меня-то этот запрет не касается.

— Одна?! — протянул Като, — против целого клана?

— А почему нет? — улыбнулась Серая Мышка, — умыкнуть человека, даже хорошо охраняемого, проблем не составит. Главное, чтобы за то время, пока я буду искать господина Будылина, он не натворил чего-нибудь ужасного. Точнее — другие не натворили, с его помощью. А чтобы этого не произошло, нужна самая малость — и ты мне ее сейчас пообещаешь. Это и будет ваш вклад в общее дело.

— Какая малость? — вскинулась голова.

— Семья Николаича. Это самое уязвимое его место. Сам понимаешь — ради них он пойдет на все. А нам надо, чтобы он пошел лишь на то, что в наших интересах.

— Каких интересах? — японец явно вспомнил о начале таких необычных переговоров — о «дружеских и взаимовыгодных отношениях»; особенно взаимовыгодных.

— Ну, ведь мне еще новый остров купить надо. Обустроиться там; домик построить, то, се. Собачку, может, заведу — чтобы на незваных гостей гавкала. Деньги мне кто даст, японское правительство или ты лично?

Майор Като попытался пожать плечами — мол, точно не он. Ничего у него, естественно, не вышло. А Крупина задала очередной вопрос:

— Как ты думаешь, у клана Тамагути много денег? Хватит на небольшой островок?

Като кивнул, вызвав всплеск эмоций на, казалось бы, безжизненном лице майко.

— Вот и договорились, — Крупина явно закрыла эту тему и приступила к инструкциям, ответив заодно и на вопрос: «Почему, собственно, семью русского мастера нужно перехватывать и прятать именно здесь, в Японии? И не лучше ли все-таки дозвониться по номеру, который когда-то принадлежал человеку, ставшему сейчас Президентом сопредельной страны?».

Но эти вопросы, как и сама инструкция — подробная, детализированная так, словно над ней корпел не меньше недели весь отдел майора — занимали надежное место в голове японца помимо его сознания. Потому что оно было переполнено изумлением, вызванным другим вопросом: «Что значит договорились?! А у самих Тамагути не надо было спросить?!».

Инструктаж прошел на удивление быстро. Майор послушно повторил его — слово в слово. Никаких клятв и обещаний он не давал. Знал, что выполнит все, что в его силах. И незнакомка, которая назвалась бесхитростным именем Рини, тоже это знала. А потом эта Маленькая Зайка велела: «Закрой глаза», — и похлопала несильно по обеим щекам. Тело, получившее чувствительность и способность двигаться, само вскочило на ноги. Майор огляделся вокруг. На диванчике слабо дергалась, приходя в себя, гейша. Но больше никого в комнате не было. Зайчик ускакал, даже не попрощавшись.