Свет далекой звезды. Книга первая

Василий Иванович Лягоскин

Это первая книга исправленной и дополненной версии истории о могучем воине и умелом охотнике Свете. Рожденный в глухой деревушке, затерявшейся в дремучих лесах безымянной планеты, он волею судьбы стал спасителем родной земли и иных миров. Среди них – Земля конца двадцатого века…

Глава 6. Награда

В голове Узоха, надежно защищенной магическим панцирем от вторжения извне, неожиданно прозвучали яростные слова:

— Ты ждешь меня, Узох?!

Он невольно вздрогнул, лихорадочно перебирая в памяти имена тех, кто мог навязать волю его собственной. Нет — на Черном континенте не осталось никого, кто обладал бы хоть намеком на такую силу. Узох проследил путь, проделанный мыслью — вызовом от неведомого противника — до мрачного дворца Повелителя. Путь начинался совсем рядом с тем местом, где замерла точка, указывающая на местонахождение верного слуги. Сделав неимоверное магическое усилие, Узох ворвался в мозг Любина, прогоняя кусочек скабрезного сна.

— Спишь?! — загремел его голос в голове проснувшегося в холодном поту убийцы, — до него уже рукой подать! Догнать! Достать!! Убить сегодня же!! Убить!!!

Разум чародея вернулся в свое тело, чтобы заставить его содрогнуться от радости. Он наконец-то нашел способ расправиться с ненавистными народами, населявшими Белый континент.

— Ничего, — думал он, скоро вас не будет. Не будет народов — не будет и героев, которых они рождают. Кто тогда остановит Великого Узоха!?

Злорадный смех Повелителя разорвал мрачный полусумрак огромного замка…

Свет едва прятал восхищение, оглядывая огромный подвал Обители. Впервые в это хранилище знаний попал человек, который не был мастером Дао. Копившиеся веками фолианты и свитки, казалось ждали, когда их коснется дрожащая от нетерпения рука исследователя. Многие из них так ни разу и не раскрылись, попав сюда. Охотник понял, что мастера готовы были похоронить знания навеки, лишь бы они не оказались в руках врага.

Нигде не было пыли. Особая атмосфера подземелья, или магия Дао помогала веками сохранять сокровища человеческой мысли, собранные здесь.

Дамир достал толстый фолиант; открыл его, показав Свету рисунок. Искусной рукой мастера на нем был изображен громадный полосатый хищник, из которого фонтаном била энергия убийства. Его окружали меньшие по размерам, но не по свирепой радости битвы псы, один в один сходные с Волком. Свет пригляделся.

— Волк лучше, — чуть ревниво решил он, не в силах отвести взгляд от рисунка, где битва четвероногих хищников была в самом разгаре.

Никто — разве только сам художник, в мыслях — не мог сказать, кто победит. Действительно, его пес, облагороженный волчьей кровью Серой, выглядел не так устрашающе, как мощные тигроловы, но был стремительнее; и уж точно — умнее.

— А это, — прервал его размышления мастер Дамир, — донесение нашего тайного послушника из глубин Черного континента. Тайного (пояснил он охотнику, недоуменно вскинувшему глаза) — потому что в последние годы быть адептом великого Дао в тех краях означает верную смерть… А может, и что похуже.

Он пригласил охотника к столу, на котором был закреплен вращающийся деревянный шар, покрытый цветными знаками.

— Это наша планета, если тебе знакомо это слово, — мастер легко толкнул шар, заставив его вращаться.

Свет молча кивнул.

— Это наша земля, Белый континент; мы называем его Гудваной. А здесь, — Дамир ткнул палец в противоположный край земли, представленный огромным пятном неправильной формы, — Карахана — Черный континент.

Там живут чернокожие люди, но они такие же, как мы; в их жилах тоже течет алая кровь. Но Карахана не знает зимы; их бесчисленные предки поколениями копили загар, который с нас смывают осенние дожди и зимние снегопады. Но и среди черных людей есть последователи Дао. Послушай, что пишет один из них.

Дамир развернул свиток, до того ждавший их на столе.

— В племени, затерянном в песках Черного континента, в обычной семье родился белый ребенок. Суеверные родители были в ужасе. Они готовы были предать собственное дитя смерти, лишь бы духи, которым поклонялось это племя, не обратили на них свои безжалостные взоры. На них и на их детей, которых в тех селениях рождается неимоверное количество. Но на это дитя были планы у колдуна племени. Родители, не задумываясь, отдали ему ребенка. Тот назвал дитя Узохом — что означает могущественный — вырастил его и воспитал так же, как когда-то воспитывали его. Он радовался любознательности быстро подрастающего ребенка и его стремлению к истокам черной магии.

Жизнь человека в тех краях стоит совсем немного. Мальчик рос; со временем присоединился к военному отряду племени, стал самым свирепым воином в нем. Но главной добычей он считал пленных колдунов, которых собственными руками пытал — долго и сладострастно. И, конечно же, выведывал секреты их злого искусства. А учитель только радовался, видя, как растет мастерство ученика.

Глупец! Отказавшись однажды поделиться с Узохом каким-то древним заклятием, он сам оказался в его руках. Ученик, вырвав тайну заклятия, убил старого колдуна и бежал из племени — опыта скрыть, или извратить правду о свершенном преступлении, у него было еще мало. Сразиться же с целым племенем ему было не под силу. Да и считал он себя тогда человеком, а в племени жили его отец и мать, братья и сестры.

Лучше бы соплеменники поймали его тогда и убили. Потому что он вернулся через пару лет, во главе большого отряда. Себя он называл Повелителем. С тех пор о родном племени колдуна больше никто ничего не слышал.

А Узох построил в центре Черного континента, в безводной пустыне, по которой пройти могут только знающие люди, огромный замок черного цвета. Один вид его вызывает ужас и отвращение. Он собрал в замке все тайны Черного континента, окропив каждый камень здания жертвенной кровью, — голос Дамира зазвенел от сдерживаемой ярости, — теперь его руки тянутся сюда, в Гудвану.

Ладонь старого мастера закрыла на карте мира Белый континент.

— Я вижу, что ты никогда не простишь нам страданий несчастных парсиянок, но знай — именно для того, чтобы остановить Узоха, мы пытались вырвать силу Фардоса.. Да — подло! Да — бесчестно! Но если Узоха не остановить, петь песни Фардоса будет некому.

Сам Фардос выбрал тебя, Свет, и я предлагаю тебе остаться в Обители — стать двенадцатым среди мастеров Дао — ты это право сегодня заслужил. Вместе мы остановим Узоха!

Свет медленно поднялся из-за стола и покачал головой:

— Я готов принять любую помощь. Но ждать здесь Узоха? Он не придет. Будет посылать своих убийц; болезни, мор. Но сам будет сидеть, подобно пауку, в своем гнезде — здесь! — ладонь Света накрыла Черный континент, — и здесь я его найду!

— Так я и думал, — едва слышно прошептал седобородый мастер; затем голос его окреп, — у тебя есть какой-нибудь план?

Свет пожал плечами.

— Тогда тебе будет полезно поговорить со старой Зохрой. Эта женщина живет дальше — в горах — в двух днях пути от Обители. Она видит в каждом его прошлое, и может прочитать его будущее. Древние говорили, что будущее предопределено. Может, она подскажет тебе, как найти верный путь к смерти Узоха?

Свет молча выслушал, как попасть в обиталище старой ведуньи, так же молча поклонился Дамиру, и направился к выходу из подземелья. Остановившись в ярком после подвального полумрака свете заходящего солнца, он вдруг почувствовал на плече легкое прикосновение ладони Дамира, который передвигался неслышно даже для охотника.

— Могу ли я сделать для тебя лично, Свет?

— Почему ушел от меня мастер Ли? — спросил, помедлив, охотник.

— Думаю, он решил, что завершил главное дело своей жизни, — старик ткнул пальцем в грудь Света, — потому и не стал противиться нашему зову. И проиграл Иджомаху — просто потому, что не желал победы.

— А убивать — было обязательно, — горько спросил охотник.

Дамир виновато пожал плечами:

— Я же сказал; вернее не я, а древние — все в подлунном мире предопределено.

Свет посмотрел на мальчика-послушника, который как раз проходил мимо, наклоняясь набок от непомерной тяжести наполненного чем-то кувшина. Он вспомнил рассказы учителя о его детстве в Обители, и вдруг, неожиданно даже для себя, подозвал к себе малыша. Несмышленый послушник, с восторгом глядя на героя, о подвигах которого знала уже вся округа, подошел к ним и низко поклонился.

— Лучше выполни его самое заветное желание, мастер, — Свет присел перед мальчиком и спросил, — что ты хочешь больше всего на свете?

— Стать мастером — таким как ты, — воскликнул мальчуган.

— Будешь, — пообещал Свет, — а что ты хочешь именно сейчас?

Малыш, нахмурив в раздумьи брови, неожиданно громко заревел:

— Домой хочу, к ма-а-ме…

Охотник поднялся и заглянул в глаза старцу. Тот кивнул согласно:

— Хорошо, его отвезут домой. Больше того — его родители получат достаточно золота, чтобы им не пришлось больше продавать собственных детей.

Свет обернулся неверящим взглядом на мальчика.

— Да, — кивнул Дамир, — мир становится злее даже без Узоха.

Охотник потрепал малыша по стриженой голове и потяжелевшим вдруг шагом направился в лагерь парсов.

Посреди небольшой площадки, занятой племенем, раскинулся высокий шатер, который неведомо где раздобыл Нажудин. Многословный, как всегда, парс подвел охотника к нему:

— Пусть величайший из героев парсов примет небольшой знак нашей признательности.

Нажудин распахнул занавес, приглашая его внутрь. Огромный шатер был пуст, не считая толстых ковров, устилавших пол, и богато вышитой скатерти, уставленной яствами, большую часть которых Свет видел впервые в жизни. Девочка — единственный ребенок в стане парсов — внесла посеребренный таз и кувшин с узким высоким горлышком, сделав приглашающий знак рукой. Свет, во второй раз за сегодняшний день, обнажился по пояс и смыл пот и грязь сегодняшней схватки. В широкий таз вместе с водой, казалось, стекали сами воспоминания об Иджомахе и о тех многих жертвах, которые он успел принести, пока его не остановила карающая рука охотника.

Оставшись вновь один, он присел к заставленному полными чашами дастурхану. Единственная свеча разгоняла полутьму. Она же позволяла видеть, с каким наслаждением и порой удивлением пробовал Свет неведомые кушанья. Но любоваться его здоровым аппетитом здесь было некому — до тех пор, пока едва слышно не откинулся занавес и в шатер не вступила Предводительница. Охотник едва не подавился, услышав каким чарующим, чуть хриплым она задала первый вопрос:

— Ты еще помнишь свое обещание?

Свет молча поднялся к ней, понимая, что его смутные ожидания, связанные с этим вопросом, сейчас принимают самые волнующие очертания. Прекрасная парсиянка дернула шнур, который хитро опутывал богатую кафию, и предстала перед ним совершенно обнаженной. Охотник, которого, как и всех его сверстников, часто посещали волшебные грезы страсти, впервые видел красоту обнаженного женского тела на расстоянии вытянутой руки. Его руки!

Жар бросился ему в лицо при виде того, как Халида сладостно повела руками, начиная путь от пышных бедер, оглаживая нежный живот и подпирая и без того высокие груди. Свет густо покраснел, когда эти руки потянулись к его поясу, освобождая от остатков одежды.

Парсиянка, словно давая ему время прийти в себя, скользнула за спину охотника, прижимаясь к нему всем телом. Свет с дрожью ощутил на себе нежные выпуклости и шелковистые волосы, с нетерпеливым ужасом ожидая, когда Халида, начавшая, не разжимая объятий, перемещаться вперед, упрется во внезапно вздыбившееся перед ней препятствие. Коснувшись его и вздрогнув всем телом, она чуть слышно простонала, отчего охотник тоже задрожал в нетерпении.

Девушка вдруг обхватила парня за шею и ловко оседлала вырвавшегося из табунов страсти скакуна, какого она не видела в своей богатой событиями жизни. Свет, придерживая тонкую талию одной рукой, сделал другой короткое движение, посылая волну теплого воздуха к одинокой свече. Пламя, отблески которого в последний раз заставили причудливые тени метнуться по углам, погасло.

Слившаяся воедино пара медленно опустилась на ковер. Мягким, но настойчивым жестом Халида опрокинула молодого охотника на спину. Она понимала женским чутьем, что тот еще не знает дороги, ведущей в волшебную страну страсти.

Вскоре, однако, выяснилось, что Свет, как и в любом другом деле, оказался способным учеником. Выплывая из очередного сладострастного забытья, парсиянка вдруг ощутила спиной мягкий ворс ковра; в следующий раз ее разгоряченные плечи вновь приятно освежал прохладный ночной воздух. Погружаясь все глубже и глубже в волны страсти, успевая в короткие мгновения просветления лишь удивиться неиссякаемой силе охотника, Халида наконец унеслась мыслями и телом в удивительную страну любви Ургиляй, куда, как верит каждая парсиянка, женщина может попасть лишь один раз в своей жизни. Ах, какой у нее был проводник!..

Только к утру Свет забылся коротким живительным сном. Предводительница не спала, вглядываясь в разжижающейся тьме в его лицо. Она понимала, что волшебная ночь прошла, и завтра Свет уйдет, чтобы завершить свое дело, важней которого, как он считал, не было ничего. Тут Халида с ним бы не согласилась. Но разве спросит ее, слабую женщину, герой, перед которым только что открылась дорога к подвигам?..

Свет вышел из опустевшего шатра, удивляясь дружелюбному спокойствию, с каким его встретили парсы. Впервые за многие годы он обошелся без утренней тренировки.

— Впрочем, — усмехнулся он, — ночная «разминка» выжала из него сил и энергии как бы не больше, чем многочасовой мечный бой с сильным противником.

Он заметил вдруг такую же хитрую усмешку на губах Нажудина. Пожелай он — и пожилой парс рассказал бы ему, что Предводительнице принадлежит любой мужчина, на которого она положит глаз вечером, да и в любое другое время суток. Но как только она выберет одного, единственного — с кем решит связать всю оставшуюся жизнь — настанет время новой Предводительницы, а эта станет обычной женщиной древнего племени.

А еще Халида могла сказать ему, что ради него она готова была пожертвовать своим высоким положением… Пока же она без тени смущения подошла к парню и озадачила прямым вопросом, нисколько не пытаясь скрыть его от остальных:

— Была ли у тебя раньше такая женщина, Свет?

Охотник, решивший было, что после этой ночи ничто не сможет его смутить, начал краснеть. А Халида с ликующей улыбкой на чувственных губах добила его:

— А много ли их было у тебя?! — прекрасно зная ответ.

Она повернулась, снова превращаясь в гордую неприступную Предводительницу, и удалилась, разбавив своей насмешкой горечь расставания. Парсы вокруг только расхохотались.

Свет наотрез отказался откладывать свой отъезд. Его словно что-то гнало вперед. Нажудин подвел к нему уже снаряженного коня. Подавая расшитый особым образом камзол, он попросил охотника надевать эти нарядные одежды — особенно когда окажется среди парсов. Если бы Нажудин смог отказаться сейчас от всей цветистости речи, он попросту сообщил бы охотнику, что тот стал почетным членом каждого племени парсов, его признанным героем.

Последним со Светом простился мастер Дамир. Неожиданно смутившись, он передал охотнику свиток, покрытый незнакомыми знаками. Он не стал говорить охотнику, что когда-то очень давно молодой Дамир встал перед выбором — принять предложение одиннадцати мастеров Дао, чей аскетизм давно вошел в легенды и стать их двенадцатым собратом, или вернуться в родной город, где его ждала веселая хохотушка Зохра. Лишившись жениха, она поселилась рядом с Обителью, и стала незаменимой в округе травницей. За все эти года двое молодых, потом пожилых, а ныне очень старых человека не видели друг друга ни разу. Это был выбор Дамира. И сейчас он не был уверен, что этот выбор был правильным.

Дамир протянул другой рукой перстень простого серого металла — с иероглифом на печатке. Свет узнал имя Дао. Мастер покачал головой, отвечая на невысказанный вопрос:

— Этот перстень не принадлежал Иджомаху. Каждому новому мастеру Дао дает новый перстень, сработанный из волшебного металла. Металл этот носит имя бога, подарившего его людям. Бога настолько древнего, что от него осталось только имя — Титан. Увы, это не перстень мастера Ли. Только теперь я понял, кого он звал, чтобы проститься, уходя из жизни. Тогда я подумал, что вступая на тропу, ведущую в конечную темноту, он в последний раз хотел насладиться теплом нашего солнца, прошептав: «Свет!». Теперь я знаю, что он звал тебя… И это не единственная, и не самая главная моя ошибка.

Охотник примерил дар бога, о котором он услышал впервые, к безымянному пальцу левой руки. Кольцо, явно более узкое, чем полагалось, неожиданно легко скользнуло через сустав, занимая, казалось, давно привычное место. Свет удивленно вздернул брови. Он удивился бы куда сильнее, прочти сейчас мысли Дамира. Старый мастер, отдавший многие годы тренировкам тела и духа, что бы приобщиться к братству Дао, понял, что в это мгновение сам Дао признал Света мастером своего учения…

Тропа, по которой бодро стучали копыта скакуна, вскоре сменилась нетронутыми травами высокогорных лугов. Представшая перед охотником и его четвероногим другом великолепная картина разнотравного раздолья заставила сжаться его сердце, пораженное суровой красотой этих диких мест, рожденной близким солнцем и свежим горным воздухом.

Даже Волк словно вспомнил свое щенячье детство и весело прыгал, безуспешно пытаясь догнать шустрых сурков, которые маленькими часовыми застывали у своих норок, и молниеносно исчезали в них, как только к ним с веселым лаем приближался такой добродушный сейчас на вид пес.

Вскоре травы стали редкими, жесткими; их место заняли сначала высокие стебли, усыпанные мелкими, подобными крошечным колокольчикам цветками. Затем исчезли и они. Только камни теперь безмолвно следили за всадником и его псом; их все чаще замещали снежные куртины. Здесь начиналась тайная тропа в долину, где жила травница.

Охотник переночевал меж корней огромного, неведомо как выросшего в камнях можжевелового дерева, нижние сухие сучья которого пошли на крошечный костер. Где-то рядом всю ночь бродил какой-то хищный зверь, спугивая иногда сон охотника недовольным урчанием. Может Свет занял его место? Если и так — это обстоятельство никак не помешало Свету прекрасно выспаться, иногда вспоминая во сне самые волнующие моменты прошлой ночи.

Точно в указанном месте охотник повернул коня в незаметное со стороны ущелье. Оно было настолько узким, что можно было иногда коснуться руками сразу двух противоположных каменных стен. Тут всегда царил полумрак, и всегда было холодно. Но дорога была на удивление ровной и натоптанной, словно поток путников здесь не иссякал.

Холод в одно мгновение сменился живительным теплом — как только Свет преодолел очередной крутой поворот. Перед путниками внизу лежала маленькая долина, представлявшая собой отсюда — где ее можно было окинуть взглядом всю разом — цветущий сад с маленьким домиком посреди. Свет понял, что какой-то местный катаклизм, а может, чьи-то могучие чары остановили в этом месте лето, и оно никогда и никуда не уходило отсюда.

Вот у избушки показалась женщина, к которой, очевидно, охотник и направлялся. Ведя в поводу коня, он спустился вниз по извилистой дорожке и направился прямо к дому, где его ждала… тетка Любаша; а еще запах ее знаменитых пирожков. Понимая, что таких совпадений в жизни не бывает, он махнул перед глазами рукой, призывая этим жестом одну из тех сил, которые вроде как должны были дремать в нем. Чудесная картинка уступила место другой — не менее удивительной.

Теперь перед Светом стояла маленькая старушка со смеющимся лицом, мало чем напоминавшая дородную Любашу. Но запах пирожков не исчез; да и Волк с шумом сглотнул — он тоже учуял знакомый запах. Старушка оперлась руками на стол из тесаных досок, стоящий тут же, под открытым небом, и веселым голосом почти пропела:

— Здравствуй, Свет. Вовремя ты — как раз подоспел к пирогам.

— Я не один, — усмехнулся он, кланяясь и косясь на пса.

— И Волка накормим, — усмехнулась старушка.

Свет понял, что слухи о ясновидении Зохры не были преувеличенными; по крайней мере, в том, что касалось прошлого путников.

— Садись, — Зохра сдернула с широкого блюда, полного горячих пирогов, полотенце, расшитое неведомыми зверями, — все вопросы потом.

Умывшись при помощи нехитрого, никогда невиданного устройства, которое Зохра назвала рукомойником, Свет уселся за стол. Откусив от первого пирога внушительный кусок, охотник закрыл глаза и представил себя дома, в избе тетки Любаши и дядьки Радогора, в кругу его большой семьи, и вдруг отчаянно захотел, чтобы все это случилось наяву. Чтобы не было битв и сражений, погребальных костров и даже… Халиды. Если бы пошлое можно было вернуть, он готов был пойти на такую жертву.

— Увы, — прошелестел рядом чужой голос, — прошлое можно увидеть, но не вернуть.

Зохра вернулась за стол. Теперь ее глаза не смеялись. Но за тем, как молодой охотник утоляет богатырский аппетит пирогами и холодным козьим молоком, она наблюдала с искренним удовольствием.

— Вкусно, — признался Свет, и неожиданно спросил, — а не страшно здесь одной, тетушка?

— Здесь мало кто бывает, — ответила ему Зохра, улыбнувшись, — к тому же у меня есть защитник.

Она показала пальцем на пушистого серого кота, который грелся рядом на солнышке. Тот, словно поняв, что речь пошла о нем, вскочил, выгнул спину, и направился к хозяйке.

— Мой Пушок, — ласково сказала старушка, — кот, каких больше не осталось в подлунном мире. Кстати, как и твой Волк.

Она теперь показывала на огромного пса, который, к искреннему изумлению Света, шарахнулся он маленького мышелова как от настоящего тигра. Свет слишком хорошо знал своего пса, чтобы подумать, что наевшийся Волк таким образом выказывает свою признательность. Он пригляделся к коту, запрыгнувшему на колени Зохре. Тот, словно специально, мазнул перед собой воздух лапой, которую украшали кривые острые когти. Но не сами они были примечательны — почтительную опаску внушала какая-то густая маслянистая жидкость, которой были смазаны когти.

Старушка проследила взгляд охотника.

— Это яд, равного которому нет, — понятной гордостью заявила она, — в это трудно поверить, но среди его далеких предков есть и кошки, и ядовитые змеи. Что было тому причиной — каприз природы или злая шутка чародея — не скажет уже никто, потому что Пушок — последний в своем роду.

Она отослала Пушка обратно на нагретое солнцем крыльцо и перешла к вопросам, за ответами на которые пришел к ней Свет.

— Мастер Дамир написал мне, какую непомерную ношу взвалил ты на свои плечи. Но я не смогла увидеть того, что ждет тебя впереди. Твое прошлое я читаю в глазах — детство, отрочество, заполненное трудом взрослого мужчины; наконец, трагедию твоего рода. Ну и еще кое-что, происшедшее совсем недавно, — лукаво улыбнулась она, — однако что-то, или кто-то мешает мне заглянуть в твое будущее. Такой могучей силы, скрывающей грядущее, я еще не встречала.

Свет медленно поднялся с лавки. Он совсем не жалел, что потратил несколько дней — знакомство с удивительной старушкой очень впечатлило его. А уж ее пирожки…

— Однако, — зазвенел голос Зохры, — я могу сказать, что ждет впереди твоего пса.

Мелкими шажками она подскочила к Волку, схватила его за мохнатые щеки и уставилась в широко раскрывшиеся ей навстречу глаза пса. Свет ощутил начало таинства, когда внутри шевельнулись дремавшие силы, наверное, почуявшие магическое шевеление эфира.

— Вижу, — хрипло начала провидица, — вижу тебя готовым отправиться в дальний поход, рядом с воином. Не могу увидеть его лица, закрытое завесой силы. Вижу только сверкающие доспехи, украшенные изображением солнца — меч, щит, шлем и кольчугу…

Зохра вздрогнула, отрываясь от будущего и переводя взгляд на охотника:

— Знакомый щит — я видела его на воротах Зеленграда.

— Щит Владимежа!

— Владимежа, — эхом повторила травница, — твоего предка.

Зохра окончательно вышла из транса и вонзила горящие стрелы своих глаз в наследника великого героя древности.

— Ищи доспехи своего предка, Свет, — прохрипела она, — без них тебе не победить врага. В них он оставил свою силу.

— А разве?.. — начал охотник, бросаясь к старушке, которая явно отдала ворожбе все свои невеликие физические силы.

— Нет, — покачала головой старушка, усаживаясь с его помощью на широкую скамью, — в талисмане только душа, которую он оставил своему новому роду; может быть часть его силы, как и в каждом другом доспехе. Лишь собранные воедино, они могут противостоять самому отвратительному и ужасному колдовству.

Зохра удивительно быстро набралась сил; она встала напротив охотника.

— На склоне своих лет, Владимеж, чувствуя приближение смерти, вызвал к себе старшего сына. Он взял с наследника клятву, что тот выполнит все заветы отца. Великий князь сказал, что покидает на время Зеленград, отправляясь туда, где оставил свою душу — еще не будучи Великим князем; до знакомства с матерью своих детей. Он оставил сыну доспехи, дарованные ему Небом, взяв с собой лишь меч. Князь не вернулся в Зеленград, и вскоре в главном храме города и государства водрузили гроб Владимежа, который на самом деле — искусно обработанная глыба розового мрамора. Где покоится на самом деле Великий князь, неведомо никому…

Свет переночевал у доброй старушки и с первыми лучами солнца простился с ней. Он снова направился вверх по ущелью, чтобы вырваться на простор горных лугов и направить коня туда, где начиналась дорога в Зеленград, древнюю столицу государства славинов.