Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер

Василий Звягинцев, 2012

Вадима Ляхова с юных лет учили спасать людей, а не убивать, даже когда второе – предпочтительнее. Но в этот раз полноценного боя избежать не удалось, потому как «дача» Президента была атакована намного превосходящими ее защитников силами, и цель у наступавших была очень ясная и определенная – захват главы страны и уничтожение его сторонников. А вот этого Ляхов допустить уже никак не мог. Не вписывался в планы «Андреевского братства» государственный переворот и потеря Президента, ключевой фигуры операции «Мальтийский Крест» по объединению России из главной исторической последовательности и ее альтернативного аналога в одно мощное государство. Однако бой – не спектакль, очень часто он развивается по непредсказуемому сценарию или вообще без такового. И тут уже ключевыми моментами становятся мужество, опыт, взаимопомощь и, главное, вера в то, что ты сражаешься за правое дело. Команда Ляхова была в этом уверена…

А пока — в неизвестном живём

И не ведаем сил мы своих,

И, как дети, играя с огнём,

Обжигаем себя и других…

А. Блок

Глава восемнадцатая

Фёст немного удивился быстрому возвращению Сильвии из Берендеевки — он предполагал, что Император сумеет задержать её там хотя бы на неделю. В способностях «госпожи Берестиной» стать за этот срок абсолютно незаменимой и непререкаемо авторитетной советницей и консультанткой в «альтернативной внешней политике» он не сомневался. Секонд, наоборот, к появлению рядом с Государем сильной (явно сильнее кардинала Ришелье) фаворитки относился слегка настороженно, согласно дворянско-феодальному менталитету, доставшемуся от предков и подогретому причастностью к «пересветам». На подсознательном почти что уровне. Налицо, как говорится, присутствовал конфликт интересов, свидетельствующий о том, что аналог всё ещё не осознал себя (только и единственно) членом «Братства». На него действовала та самая, описанная Азимовым и считавшаяся для «хроноагентов» большим недостатком, на грани профнепригодности, «одержимость временем»^[1].

Сам Фёст считал, что особой беды тут нет, иначе просто не бывает, если человек не законченный «безродный космополит», а Азимов это явление осуждал, поскольку сам был из таких же.

Не раз вставал перед Фёстом, тоже подверженным временами «интеллигентским рефлексиям», вопрос, лучше всего иллюстрируемый на примере почитаемого им Штирлица-Тихонова. А как у него обстояло с этой самой «одержимостью»? Всё ж таки ровно полжизни он пробыл немцем, нацистом, до штандартенфюрера дослужился. Что-то ведь «фашистское» ему за эти годы приходилось делать, и делать очень хорошо, и не в комиссии по сбору бытовых отходов, а в СД! Старательность ведь явно была и инициативность, и служебное рвение. Как без этого на службе? Так вот кого в нём больше было, не по книжке, а в жизни — покинувшего Советскую Россию в юном возрасте романтика-чекиста или всё же талантливого специалиста РСХА? Для сравнения — можно представить гуманиста-идеалиста, честным трудом заработавшего «старшего майора» ежовско-бериевского НКВД, сохранив при этом в чистоте свои «белые одежды»? Если только некие «высшие силы» или воля автора не позволят ему заниматься какой-нибудь вегетарианской, абсолютно бескровной работой, позволяющей одновременно быть причастным к государственным тайнам высшей степени секретности.

Такие мысли часто посещали Фёста, ибо ведь «реальная деятельность» занимала лишь несколько процентов его жизни после встречи с Шульгиным, остальное — пусть активная, но праздность.

Когда Сильвия вернулась, она, то ли утомлённая, то ли поглощённая своими мыслями, серьёзный разговор отложила на следующий день. Одобрила удачную тактику Ляхова в вербовке Мятлева, согласилась с тем, что дальше, очевидно, особых проблем с выяснением окончательных позиций президентского окружения не будет. Подчеркнула, что ей удалось успокоить Императора и привести несколько весьма заинтересовавших Олега доводов в пользу необходимости изменить отношение к здешнему Президенту. Просто отнестись к нему как к молодому человеку (хотя на самом деле они были ровесниками), честному, наивному в делах государственного управления, почти случайно выброшенному к вершинам власти. А власть — это ведь совсем не то, что под нею понимают «карьерные чиновники». Не приз в «гонке на выбывание», не повод и не способ какой-то срок чувствовать себя «царём горы»…

Все это Сильвия пересказывала Фёсту отрывочно, в моменты, когда они оказывались наедине в кабинете или изолированных комнатах третьей, настоящей квартиры. Большую часть вечера она сосредоточила своё внимание на Герте и Мятлеве. Вела себя то как строгая тётка, старающаяся понять, что за «жених» появился у племянницы, и «самостоятельный ли он человек?», то как светская дама, уже с точки зрения «общества» прикидывающая, заслуживает ли эта юная девица внимания столь почтенной «особы 4-го класса» (т. е. генерала).

В этом, понимал Вадим, крылся очередной тонкий расчёт (а других у леди Си не бывало), только не совсем ясно — какой, на какую ситуацию спроектированный.

Но иногда она делала Ляхову знак выйти, очевидно точно выбирая момент, когда требовалась «оперативная пауза», чтобы «валькирии» и Леонид осознали или обсудили только что ею сказанное.

В один из таких «перекуров» Фёст сказал:

— Если бы вы с Секондом Олега «дожали», заставили включить «Крест» в список первостепенных государственных приоритетов, а сами стали реальным куратором проекта, получилось бы крайне интересно. Извините меня за дерзость, — при этом Ляхов улыбнулся несколько двусмысленно (а чего стесняться перед женщиной, не так давно откровенно предлагавшей себя в любовницы?), не будем касаться слишком деликатных моментов, но истории известны случаи… Стань вы как-то легитимизированным наместником Императора в переговорах с Президентом, работать стало бы гораздо проще. Я как раз неделю себе назначил, чтобы свести воедино и консолидировать команду «друзей Президента», после чего выступить с новым «предложением», от которого трудно будет отказаться. Тут и «Чёрная метка» пригодится, благо, есть повод для её активизации.

К случаю рассказал об обиде, нанесённой всему корпусу «честных служак» демонстративным, оформленным с подачи «закулисы», которой именно сейчас потребовалось показать свою силу увольнением авторитетного генерал-лейтенанта.

— Явные успехи делаете, юноша. — Сильвия задумчиво выпустила дым в открытое окно. — След в след за мной идёте. Я за вами обоими наблюдаю — вы своего братца всё очевиднее опережаете…

— Среда выживания у нас с ним разная. Одно дело — Гавайские острова, другое — леса северо-восточной Руси. У нас в десятом веке то охотиться, то избы рубить, то воевать приходилось, одновременно добывая хлеб свой в поте лица, а гавайцы в то же время на пляжах валялись, укрепляя силы кокосами, от нечего делать доску для сёрфинга придумали, на чём и успокоились… Иногда завидую.

— Каждому своё. Я другое имею в виду. Всё, что ты сказал, я как раз и делаю. Угол зрения у нас разный, у тебя мужской, у меня женский, а цель в перекрестье — одна. Завтра мы всем, о чём говорим, займёмся. По-брусиловски^[2]: сразу и по всем направлениям. И с «друзьями» встретимся в подходящей обстановке, и с Президентом я пообщаюсь прежним способом, в самый подходящий момент… — прозвучало это достаточно зловеще, хоть и с обычной, одной из сотни, улыбкой. В этом леди Си и Шульгин были похожи — Александр Иванович тоже умел улыбаться по-разному и в самые неожиданные моменты.

Однако, не дождавшись утра, даже не разбудив никого, оставив только обычную, на листке бумаги, записку, Сильвия экстренно отбыла в двадцать пятый год. Неужели и там столь сильная команда без неё не может справиться? Вот уж воистину: «Фигаро здесь, Фигаро там».

Ну, так тому и быть. Пока Сильвия не вернётся (чтобы вместе закрутить околопрезидентскую интригу), Фёст с Секондом, что называется, бегом — туда и обратно, сгоняют к месту прокладки тоннеля «из России в Россию». На месте и лично убедиться, что он в полной мере отвечает возлагаемым на него надеждам, и график выдерживается. А уж тогда, со всеми козырями на руках…

Разговор с Людмилой у Фёста вышел не очень приятный. Она упёрлась, настаивая, чтобы ехать вместе. В конце концов, у неё приказ — непосредственно и постоянно осуществлять личную охрану именно этого вот господина, каковому и намерена следовать. Остальные обстоятельства можно временно не брать во внимание.

— Прежде всего, ты ошибаешься. Последний приказ был совсем не такой. «Поступить в распоряжение для выполнения особого задания». Мы его и выполняем. Я, понятное дело, в данном случае твой начальник и принял решение. Оставить Мятлева наедине с Гертой не считаю полезным. Она должна с ним работать, но самостоятельного дела я ей поручить не могу…

— Почему? Ты ей не доверяешь? Она же тебя спасла, рискуя жизнью, — искренне удивилась Людмила.

— И речи нет, чтоб не доверять. Но пора бы тебе усвоить до предела избитую истину: «Каждый человек необходимо приносит пользу, будучи употреблён на своём месте». У нас в «Братстве» она очень в ходу, пора на знамени или нагрудном жетоне написать. Герта уже в роли. Ей, продолжая охмурять генерала, нельзя проявить хоть на столько вот, — он показал большим и указательным пальцами зазор примерно в полдюйма, — выходящих за рамки легендированной должности инициатив. Дураку всё станет ясно. А вот тебе можно всё. И с Мятлевым от моего имени, даже моим тоном говорить, и с Журналистом встретиться. Я тебе даже тезисы набросаю, как его агитировать и чем…

Не заводись, не заводись, — предупредил он, увидев посуровевшие глаза подруги. — На ножки твои он, конечно, пялиться будет, так для того они тебе и дадены…

— Я думала — ходить, — сделала наивные глаза Вяземская.

— Иногда приходится, — согласился Вадим, — ходить, а также и бегать — это проза жизни. Однако с юных лет помню — если вдруг девушке ветром юбку поднимет, вопрос о том, можно ли с данной конструкцией опорно-двигательного аппарата «сотку» за «одиннадцать и две» сделать, приходил в последнюю очередь. Да и то если ты тренер по лёгкой атлетике.

— Снова тебя понесло, — сказала Людмила, — и отчего-то — в одну и ту же сторону.

— Не я первый начал, — возразил Фёст. — Тем более, наш друг Анатолий к женщинам относится не в пример равнодушнее товарища Мятлева. Ты просто скажешь ему вот это… — он подвинул к Людмиле листок бумаги. — Но главное — чётко и неотрывно наблюдать окружающую обстановку, не допускать провокаций, но и не расшифровывать себя. Блок-универсалом пользоваться только в совершенно безвыходной ситуации. В случае серьёзного осложнения обстановки — отходить сюда, на Столешников. Как уйти в свой реал — ты знаешь. Ещё одно — покажется, просто покажется, что за вами и квартирой продолжают следить, ну, вроде того милицейского сержанта, обратись к нашему консьержу. Я его предупрежу…

— Не думай, что с дурочкой разговариваешь, — отчего-то опять заершилась подпоручик, — мы, «печенеги»…

— Стенд боад^[3], если по-английски, — с улыбкой сказал Фёст, — или «ша», по-одесски. Даже могучего викинга можно убить пущенной в щель доспеха стрелой с костяным наконечником. Короче, подпоручик Вяземская, ваша задача исполнить приказанное и встретить меня живой и здоровой. Больше трёх дней я отсутствовать не собираюсь.

— А связь? — спросила Людмила, имея в виду, что и у неё, и у Вадима есть теперь личные блок-универсалы.

— В крайнем случае, — отрезал тот. — Дела вокруг тёмные, и лишний раз ночью костёр разжигать или фары включать не рекомендуется. Так я побежал, меня Секонд на той стороне ждёт.

Возле стойки консьержа Бориса Ивановича Вадим приостановился. После вчерашнего утреннего разговора они не виделись. Обменялись приветствиями, закурили, как у них стало принято.

Ляхов молчал, едва заметно улыбаясь. Отставному майору пришлось заговорить первым.

— Обошлось? — спросил он в безличной форме, как бы безотносительно к чему-либо.

— Похоже, — ответил Фёст. — Но вопросы остаются открытыми.

— Именно?

— Первый — кто это был и какого хрена им требовалось?

— Я видел, как ты к ментам в машину сел, — сообщил консьерж. — И?

— Да эти как раз ничего. Под таксистов сработали. Довезли до места за «рубль». А я, между прочим, на встречу с генералом МГБ ехал…

Говоря это, Вадим ничем не рисковал и никаких тайн не раскрывал. Десятки, а то и сотни «наружников» могли отслеживать каждый его шаг, да и на врождённую скромность оперативников Мятлева рассчитывать не приходилось.

— Понятное дело, — деликатно кашлянул майор прикрывшись ладонью. Наверное, дым не в то горло попал.

— Второе. — Фёст чуть понизил голос, просто чтобы придать своим словам значимость. — Насчёт «метки» как, настроения не поменялись?

— Я уже сказал — лучше с автоматом по сопкам бегать, чем здесь.

— До сопок, даст бог, дело не дойдёт, а первое задание, «не отходя от кассы», примешь?

— Я вообще-то конкретность люблю, — сказал Борис Иванович, — втёмную не подряжаюсь…

— Проще некуда. Я на несколько дней уезжаю. Племянницы здесь остаются. Так продолжай приглядывать. Если за чем обратятся — помоги по возможности. И сам, заметишь что непонятное, подскажи. Вот карточка с телефонами Люды и Герты. Звони в любое время.

Номера на визитке опять были четырёхзначные.

В подкрепление своих слов Фёст неуловимым движением на то же место, не просматриваемое видеокамерой, положил не одну «пятёрку», а пачечку, пусть и не очень толстую.

— На оперативные расходы. Отчёта не требуется, — и счёл нужным пояснить: — У нас принято людям реальные деньги платить. Если в группу примут, там твёрдый оклад пойдёт…

— Так точно, всё будет сделано, товарищ…?

— Вадим Петрович, знакомы ведь уже… Оружие требуется?

— Да есть кое-что…

— Смотри. Надо — и зарегистрируем, и «применение» в случае чего правильно оформим. Ну, бывай, я побежал, время не ждёт.

Секонд подобрал Фёста на углу Петровки, и машина направилась в сторону хорошо укрытого густым лесом спецаэродрома. Оттуда на реактивном четырёхместном разведчике лететь до места было не больше трёх часов.

Как раз сегодня к вечеру планировалось открытие первого в современной истории прямого сообщения между реальностями и вдобавок в каком-то смысле и межвременного тоже, поскольку Фёст никак не мог отделаться от ощущения, что, перемещаясь, он попадает не просто в страну с другим политическим устройством. Сохранялась отчётливая иллюзия, что мир Секонда — бесконечно длящееся прошлое, слишком часто в нём попадались элементы, связанные с самым ранним детством, с тех пор бесследно утраченные.

И вот теперь появится действительно полноценный, постоянно действующий транспортный путь туда, железнодорожный, двухколейный, а рядом можно и хорошее шоссе пустить.

Правда, как такое сопряжение миров проявит себя в долгосрочной перспективе, никто ещё понятия не имел. Тут бы сначала профильному НИИ как следует поработать, все плюсы и минусы рассмотреть, теоретическую базу создать, а потом и подвести. Но в таком случае на реализацию проекта следовало бы отпустить лет тридцать, поскольку ни в одной, ни в другой России профессиональных хронофизиков не имелось. Чтобы их подготовить, Левашову следовало бросить все свои занятия и учредить нечто вроде колледжа собственного имени, где сначала передать группе юных гениев свои отрывочные и в основном интуитивные озарения, затем всем вместе попытаться их систематизировать и формализовать, ну и так далее. Проще говоря, в одиночку, с нуля создать новую высокоточную науку, и только потом…

Правда, Удолин, пусть и профессор, но совсем в другой области, несколько месяцев назад, сразу после открытия латентного прохода, заверял, что ничего страшного не произойдёт. Если какой угодно закон природы существует, то существует априорно, и совершенно неважно, пользуется им кто-нибудь на практике или нет. Неприятности могут быть только у отдельных личностей, оказавшихся объектами приложения данного закона, как, например, закона всемирного тяготения.

— Но это — слишком частный и достаточно примитивный случай. Если же взять законы более общие, как, например, перехода количества в качество или единства и борьбы противоположностей, то…

И потекла бесконечная вязь профессорской мысли, из которой прагматик Фёст сделал вполне буддийский вывод: «Одним словом, в масштабах мироздания или делай что угодно, или не делай вообще ничего — итог один». Так что лучше делать. По крайней мере, это интереснее, чем сидеть сложа руки и ждать, куда оно само повернётся. Опять же — тысячам людей, не знающим, куда свои мозги и руки приложить, интересное и на первый взгляд осмысленное занятие появится.

Тоннель под отрогом Уральского хребта, соединяющий две реальности, был создан то ли природой, то ли неведомыми разумными силами в незапамятные времена и предусмотрительно закрыт с обеих сторон скальными стенками всего лишь двух-трёхметровой толщины. Совершенно грандиозное природное образование более сорока метров шириной, от пятнадцати до двадцати высотой, длиной же всего около трёх километров. Подобных пещер в мире не слишком много, доступных для обозрения — наперечёт. И каждая, вроде Новоафонской, например, таит странные секреты.

В той, говорят не просто местные жители, а учёные-спелеологи, время течёт в десятки раз медленнее, чем на поверхности. Обычным туристам, проводящим в лабиринтах сталактитов и сталагмитов час-другой, это незаметно, а те, кто профессионально работает там годами, включая обычных экскурсоводов, выглядят на десять, а то и двадцать лет моложе своих ровесников.

В этой пещере, а точнее всё же тоннеле, поскольку весь он проходил выше уровня окружающей местности, как и в любом другом подобном образовании, уже известном «Братству», ровно посередине его длины горная порода прорезалась кольцом чистейшего самородного золота. Разной толщины и диаметра, никак не связанным со свойствами самого прохода. Например, на пути из Израиля в Новую Зеландию (гигантское расстояние плюс временно́й шаг в восемьдесят лет) золотая прослойка не превышала метра, в Южноафриканской пещере дагонов золота было гораздо больше, но межвременного перехода исследователи не обнаружили. Возможно, он и есть, ведущий в географический и хронологический Древний Египет, только не для всех.

А здесь толщина пласта драгоценного металла просто поражала. Почти десять метров шириной и около двух — глубиной. В самом приблизительном пересчёте (кому нужно, посчитали точно), золота здесь было больше ста тысяч тонн. Чистейшего, девяносто шестой пробы, не нуждающегося в аффинаже, вообще каких-то технических ухищрениях для добычи. Подходи с кайлом или перфоратором и руби сколько хочешь.

— Наверное, так и задумано кем-то, — сказал Секонду Удолин, когда с помощью Маштакова его некромантская команда проникла в земные недра, подражая героям Жюля Верна. — Любые изыскатели, добравшиеся до этого «кольца», тут бы и остались. Никто бы живым не ушёл…

— Это вы, Константин Васильевич, отчего-то на «просвещённых европейцев» равняетесь, разных там англо-американо-испанцев. Это тех «золотая лихорадка» не хуже холеры поражала. А открой это месторождение какой-нибудь армейский географ вроде князя Кропоткина, капитана Арсеньева, да хоть бы и будущего Великого князя Олега Константиновича, спокойно бы всё на карту занес, образцы взял и по начальству представил. Грамма бы никто не присвоил, разве что в виде сувенира.

— Может быть, вы и правы, Вадим Петрович, — согласился профессор. — Только устроители этой штуки явно не на ваших «рыцарей без страха и упрёка» рассчитывали.

— Ни на кого они не рассчитывали, — оставил за собой последнее слово Ляхов. — Это небось ещё во времена трилобитов образовалось.

Как бы то ни было, взорвать каменную преграду со стороны Екатеринбурга служащим «Императорского корпуса военных инженеров» труда не составило. Затем тоннель прошли некроманты, ощупывая всё вокруг известными им методиками. Сразу за ними — оба Ляховых, Секонд и Фёст в качестве тех самых канареек, что брали с собой в забои старые горняки. Лишь они из нормальных людей (хотя можно ли двух аналогов так называть с чистым сердцем?) без всякой подготовки сумели успешно миновать израильско-новозеландский тоннель, да и к «боковому времени» отношение имели, причём каждый своё.

Оттого профессор Удолин, во всяких таких «мистических штучках» ощущавший своё полное превосходство над «умными мальчиками» типа Шульгина с Новиковым, со времён его спасения из лап Агранова вслух и в лицо членам «Братства» свой статус обозначать избегал. Решил посмотреть, что сейчас у этих получится. А он… Ну, что он?

Профессор всегда думал, что Александр Иванович более склонен к бестактностям, чем рафинированный Андрей Дмитриевич. Но именно Новиков как-то спросил, видимо притомившись от профессорской трепотни: «Какого же ты… такой весь из себя, в камере сидел, пока мы тебя оттуда под пулями не выволокли? Махнул бы себе, как ты якобы умеешь, в любимый XV век и у «прекрасных стен Гренады» тамошнюю чачу с маврами жрал! Что-нибудь из трудов Аверроэса^[4] с раввинами обсуждал. Или лично с ним. И никакого «исторического материализма».

— Какой XV? XIX век тогда был. А от Агранова я вырваться никак не мог. Те страницы каббалы^[5], которыми он пользовался, из моих собраний таинственным образом исчезли…

— Хороший был мистик, — без всякой иронии ответил тогда Новиков, — а супротив «нагана» и он ничего не смог…

— Только отчего-то «наган» на него подействовал только в ваших руках. В других — увы, — возразил Удолин.

Как ни лестны были Андрею эти слова, ради поддержания справедливости он заметил, что в реальной истории Яков Саулович принял смерть тоже от револьверной пули в затылок, в лубянском подвале, без всякого вмешательства потусторонних сил.

— Это вы так думаете, — ответил профессор и не стал развивать тему.

Когда Ляховы подошли к «золотому кольцу», оба испытали то же самое чувство, что и при переходе из Израиля на другой конец света: будто вдруг погрузились в ледяной, бурлящий нарзанный источник: пронзивший до мозга костей холод и миллион облепивших кожу щекочущих и покалывающих пузырьков. Дыхание перехватило так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. И тут же отпустило. Прошли. Опять прошли через границу миров.

Самое интересное — поручики и унтера инженерного корпуса, шедшие позади, не почувствовали ничего.

У выхода из тоннеля, точнее, у мощной каменной стены, никаким образом не намекающей, что за нею — выход в иной мир, Ляховы и Удолин остановились.

Константин Васильевич извлёк из внутреннего кармана просторного парусинового плаща (он не любил дождей и был сторонником проверенной от них защиты) пол-литровую титановую фляжку, предложил по глотку офицерам и обладателям двух и более лычек на чёрных погонах.

— Двадцать полукилограммовых зарядов вот по этому кругу, — обрисовал он пальцем. — Шурфы — на метр. Рванёт — посмотрим. Думаю — хватит. Отходим…

Удолин не ошибся. Подрывники — тоже. Минут через десять, когда пироксилиновый дым и кальцитная пыль слегка осели, отряд исследователей выбрался на ту сторону, перелезая через каменные глыбы и груды щебёнки.

— Вот вам и очередной «прекрасный новый мир», — сказал Секонд, поскольку только он и мог сказать это своим соотечественникам и «совремённикам». Фёст по компасу и отечественного издания карте приблизительно определил направление до ближайшего населённого пункта. Поскольку точку выхода тоннеля, находясь на той стороне, угадать было невозможно. Пресловутый «принцип неопределённости». Удолин и его мудрецы соглашались поручиться либо за географические координаты, либо за время, на выбор. Фёста, как специалиста по своему миру, больше устраивал хоть пятисоткилометровый промах по месту, но желательно — в юго-восточном направлении, нежели по времени — на пятьдесят лет. Совсем ему не хотелось встретиться с районным уполномоченным госбезопасности или выскочить внутрь «запретки» каторжного ИТЛ^[6].

На мотоцикле того российского производства, очень похожем на советский «М-72» (т. е. немецкий «БМВ»), в сопровождении офицера-«печенега», одетого в потёртую кожанку и солдатскую шапку, одинаковые на территории любой России в интервале почти что века, с трёхлинейным карабином (вдруг чем-то раздражённый медведь встретится, не говоря о «лихих людях»), под тентом коляски, Фёст отправился на разведку.

Чем дальше, тем больше, выехав с щебёнчатого плато, поросшего корявым, местами — с трудом проходимым кустарником, на прилично накатанную грунтовку, он убеждался, что попал, куда надо. Особенно когда увидел на обочине смятую сигаретную пачку знакомой марки.

— Так, — сказал он поручику, с любопытством озиравшему ландшафты незнакомой страны, — плюс-минус десять лет наши авгуры угадали, уже неплохо. Но хотелось бы поближе. Как тебе здесь, у нас?

— Да вроде бы всё то же самое. Кажется, пахнет чуть по-другому, — он несколько раз втянул носом воздух. — Химией какой-то незнакомой отдаёт, и кислорода, похоже, меньше, как в горах.

— Очень может быть, — согласился Фёст. — Промышленная химия на этой Земле наверняка другая. Да прибавь почти сорок лет ядерных испытаний в атмосфере. И до Китая не слишком далеко, а они природу пакостят — не приведи бог! То ли дело у вас — до сих пор «желтолицые братья» в Россию только за золотом и женьшенем забредают, и никакой геополитики и экономической экспансии.

Поручик, крайне далёкий от проблемы российско-китайских отношений даже в собственном мире, на всякий случай согласился:

— Это точно. Давайте, господин полковник, я за руль сяду.

— Ни к чему. Ты наших правил движения не знаешь. Вот выскочит сейчас из-за тех кустов гаишник с радаром и объявит, что ты разрешённую скорость превысил, поскольку вон на том повороте был знак, правда, его в позапрошлом году спёрли, но и сам должен понимать… Что ты ему ответишь, чтобы не спалиться мгновенно?

Поручик впал в задумчивость.

— Что такое «гаишник», господин полковник, почему с радаром, какая-такая «разрешённая скорость», зачем в чистом поле «знак» и откуда я должен знать, что его спёрли? И что, тем более, понимать?

— А мне говорили, будто «печенеги» — ребята, способные на всё и не теряющиеся ни в какой обстановке. Ваш же полковник Ляхов и говорил. А у тебя на одну совершенно бытовую ситуацию — шесть вопросов. Поэтому, пока не освоишься в моём «прекрасном и яростном мире», сиди в коляске, рот как следует сполосни из фляжки «НЗ», да и внутрь в пределах ста граммов принять можешь, чтобы «футурошока» не случилось. И молчи до последней крайности, или пока я не разрешу. Если представитель власти обратится лично к тебе, отвечай невнятно — «день рождения вчера начали праздновать, а сегодня отходняк у меня, Вадик лучше помнит». Любого штатского просто посылай по матушке, но без перехода на личности, а то и схлопотать можешь. На Урале народ политесам не обучен…

— Серьёзная тут жизнь, — без усмешки сказал поручик. — А говорили — на историческую Родину идём. Получается — снова в десант?

— Так не в Центрально-Африканскую империю всё-таки, — успокоил офицера Фёст. — Я там послужил, херовее места не придумаешь, да ещё вокруг — сплошные негры-людоеды с автоматами. А здесь — в лучшем случае с обрезами. И не людоеды, за исключением особых случаев. По-русски говорят. Пооботрёшься немного — может, и понравится. Как нашим евреям в Израиле.

Вадим откровенно развлекался, очень ему забавным казалось подобным образом дурака валять.

Он держал на спидометре пятьдесят, самое то для подобной дороги. Через десять километров им встретился жёлтый молоковоз, древний «ГАЗ-53» с проржавевшими до дыр крыльями. Значит, и райцентр какой-нибудь есть поблизости с заводиком, и фермы, где люди скотину держат. В этих краях Фёсту бывать никогда в жизни не приходилось, но, листая иногда «либеральную прессу», подсознательно думал, что не могут же господа воловичи врать настолько уж беспросветно. И, чёрт его знает, может, за пределами МКАД народ действительно обречённо вымирает, если уже вообще не вымер, ибо как можно жить не на многотысячедолларовые гранты, а на зарплату в пять тысяч рублей? На три заправки «Лендровера» не хватит.

А вот нет — тридцатилетний парень за рулём молоковоза выглядел бодрым и весёлым, машина шла хорошо, не бренча оторванными деталями, тётка лет под пятьдесят — экспедиторша или хозяйка «бизнеса» — с трудом помещалась телом в кабине, а лицом — в лобовом стекле. И взгляд, который водитель бросил на встречный мотоцикл, был удивлённым. Вот тут Фёст осознал свою ошибку. На сотню вёрст в округе, может, и нет теперь ни одного мотоциклиста. Все на джипы, хоть «Нивы», хоть «Нисан патрули» пересели. И откуда они едут? Вёрст на пятьдесят в округе этот шофёр должен всех знать и со всей подноготной. А они, выходит, подозрительные чужаки. Нехорошо. Лучше бы нормальный БТР взяли, тот в любой точке необъятной нашей Родины удивления не вызвал бы. Однако деваться некуда, название ближайшего села узнать необходимо. Да и газетку с датой купить.

До села они доехали, прочитали надпись на синем щите, через двести метров увидели магазинчик с гордой надписью «Минигипермаркерт «Атлант». Фёст хохотнул от удовольствия за фантазию уральцев, поручик изящества ситуации не оценил.

— Здорово, девчата, — обратился Вадим к двум продавщицам, скорее всего — внучке и бабушке. — Нам две поллитры, вон той, «Кедровой», два плавленых сырка и полторашку минеральной.

— Не мало будет? — спросила старшая тётка.

— Да нет, закуси у нас навалом. Просто вдруг сырков захотелось. Ещё сигарет дайте, блок «Кэмела». И…

Он увидел то, что ему и требовалось больше всего, а остальное так, антураж. В проволочной корзиночке левее кассы сиротливо торчали две «Комсомолки-толстушки» и журнальчик «Теле-семь». А почему и нет: почти на каждом доме и даже на вросших в землю, почерневших от времени избах торчали телевизионные тарелки.

— Я про водку говорю, — пояснила продавщица. — Вы ж туристы? У нас на мотоциклах давно никто не ездит. И говорите не по-нашему. А мы в четыре закроемся и до десяти до завтра. Больше нигде не купите, самогонку давно не делают, разве для себя кто, так пойди ещё найди. Народ обычно по ящику берёт, чтоб два раза не бегать.

— А что, мать, ты права, наверное. Давай ящик!

Фёст сообразил, что лучшего сувенира для участников открытия тоннеля и не придумаешь.

— Надька, подай… — распорядилась старшая.

Деваха сибирской стати легко выбросила на прилавок двадцатикилограммовый, аккуратно звякнувший ящик.

— Перегружать будете? Или за тару ещё триста.

— Давай с тарой, — махнул рукой Фёст. — Коля, неси в багажник…

Пока он расплачивался да и просто болтал с продавщицами, редко видевшими свежих людей, поручик Николай, укладывавший ящик в коляску, таки получил возможность встретиться с представителем местной власти.

Участковый как участковый, в капитанском чине, не молод, но и не стар ещё, не толст, но в теле. Тормознул свой «Патриот» возле магазина, увидев незнакомый транспорт. Что водку в него грузил мужик в чёрной кожанке и крепких, почти под колено шнурованных ботинках, его ничуть не удивило.

Но вот кое-что другое давало шанс негаданно подзаработать.

Николай, как и приказано было Ляховым, в разговор не вступал, смотрел на капитана умело расфокусированными глазами и пытался выковырнуть из здесь уже купленной, в познавательных целях, пачки сигарету. Всё, что он ухитрялся произнести, с трудом складывалось в те же самые: «День рождения, отходняк, садись — налью».

— Здравствуйте, — сказал, поднеся ладонь к козырьку, участковый. — Капитан Самокрутов. Документики ваши предъявите, пожалуйста.

— Свободно, — ответил засёкший осложнение и быстро спустившийся с крыльца Вадим, подавая права и паспорт. С этим у него было всё в порядке. И прописка московская. Не придерёшься.

Капитан рассматривал документы так долго, будто они были действительно из Центрально-Африканской Республики и написаны на суахили или какой там язык в ходу?

Ляхов, скучая, курил, глядя на быстро летящие серые тучи, между которыми иногда проблёскивало синее небо. Украдкой посмотрел на газету в руке. На дату, конечно. Смотри, как чётко выскочили! Всего на неделю раньше, чем планировали. А место уже и неважно — полста километров туда, полста сюда — раз шоссейная дорога рядом, а от неё и до железной рукой подать.

— Ну и что делать будем, Вадим Петрович? — с прежней вежливостью спросил капитан, задерживая при этом документы в руке.

— А ваши предложения?

— На то, что вы возите с собой человека в крайней степени алкогольного опьянения, способного в любой момент совершить любое правонарушение вплоть до выпадения из коляски на дорогу, как смотрите?

— Плохо, — тяжело вздохнул Ляхов. — А куда ж его девать? К вам в ИВС? Жалко. День рождения у человека. Вам бы понравилось такую дату в «обезьяннике» отмечать?

— Я употребляю в положенное время, в положенном месте и в допустимых дозах, — веско сообщил капитан.

— Вот ведь беда. А он всего лишь кандидат философских наук, впервые в жизни выехавший на уральскую природу, то есть за пределы московской цивилизации, я хочу сказать, и от наслаждения первозданностью мира слегка забыл о непреложности произнесённых вами тезисов.

Самокрутов, вдумавшись, оценил изящество словесной конструкции.

— А вы-то сами как?

— Как стёклышко. За рулём с рождения — ни капли. Отец так учил, да и чужой печальный опыт…

— Правильно, — одобрил капитан. — Тогда второй вопрос — и можем распрощаться. — С этими вроде бы вселяющими надежду словами он сунул документы Ляхова в карман кителя. — Как это вы из Москвы до нас — и без номеров? Мотоцикл у вас хороший, раритетный, и четыре тысячи кэмэ на нём проехать можно. А четыреста постов ДПС?

«Это он молодец! — подумал Вадим, как Румата про дона Рэбу. Нет, в книге было сказано — «великодушно подумал». С великодушием у бывшего капитана Ляхова было не очень. — Тут мы, пожалуй, недодумали. Чёрт его знает, я ведь и не посмотрел, что мотоцикл без номеров. А был бы с номерами? С чужими!»

— Как вас, простите, товарищ капитан? — мягко спросил он.

— Прокофий Порфирьевич, — с некоторым вызовом произнёс участковый. Небось надоели ему некоторые граждане «из Центра», с удивлением воспринимающие его имя-отчество.

— Из староверов? — проявил понимание Ляхов. — У меня врач в полку был Авраам Моисеевич, причём — русский в десятом колене. А солдаты и девушки смеялись. Пришлось Андреем Михайловичем именоваться. Но это к делу не относится. Вот, посмотрите…

Вадим протянул специально изготовленное в столешниковской квартире удостоверение полковника Федеральной службы охраны. Ничуть не хуже настоящего, хоть в экспертно-криминалистический отдел на проверку отдавай.

— Мы, Прокофий Порфирьевич, прилетели в Ё-бург самолётом. Спецрейсом МЧС на «Ил-76». Оттуда — на вертолёте. Таких, как этот мотоцикл, «раритетов» у нас с десяток. Даже один гусеничный есть. Образца тысяча девятьсот тридцать девятого года. Не приходилось видеть? Зря. Но у всех всё впереди. Катаемся, отдыхаем. Иногда дни рождения справляем…

И, не желая показаться московским жлобом, не понимающим «человеческого обращения», одну руку протянул вверх ладонью, другой протянул бумажку в сто евро.

— Возьмите для коллекции. Или детям покажете, что за «фантики» в дальних странах за деньги считают. Так мы поехали?

Капитан, крякнув, поправил фуражку. Немного подумал. Нет, не подстава. Не станут ребята из областного ССБ^[7] такие сложные игры затевать с сельским участковым. И мотоцикла такого им взять негде. Спрятал сувенир в карман, потом возвратил права.

— А вы далеко отдыхаете? И надолго ли задержитесь?

Теперь скрывать было нечего, даже, наоборот, хорошо всё складывалось.

Ляхов раскрыл планшет с картой, черкнул пальцем по листу.

— Здесь примерно. Особо любопытствовать не советую. Мы ж там не только на мотоциклах катаемся. Лучше вообще забыть на время, что нас видел и что-то лишнее слышал, пока из области команда не придёт. Там скоро запретка появится и вообще большое строительство. Интересная жизнь начнётся. Майором точно станешь, капитан, старшим участковым на особо охраняемой территории. Я тебя запомнил, и ты меня не забывай. Удачи!

Мотоцикл с рёвом понёсся обратно по уже знакомой дороге.

— Интересная у вас здесь жизнь, господин полковник, — сказал поручик, когда село скрылось из виду и не нужно было больше изображать пьяного.

— Будто у вас лучше, — крикнул Ляхов, преодолевая встречный поток ветра. — Поживёшь немного, присмотришься — домой не захочешь.

«Печенег» с сомнением покрутил головой:

— Я главного не понял — отчего он у вас не спросил: если вертолётами технику возите, почему спиртного не захватили, сколько требуется?

— А оттого, мил-друг, что, посмотрев на мою «ксиву» и денежку на память получив, пропало у хорошего человека желание глупые вопросы начальству задавать. Я ему сотку дал, «а мог бы и зарезать», как в анекдоте про дедушку Ленина, тебе, к счастью, неизвестного, говорилось. И ещё одну присказку запомни — сколько водки ни возьми, всё равно два раза бегать придётся.

Результат рекогносцировки показал, что эмпирические предположения оказались верны, тоннель вывел, куда надо, с исключительной точностью, и теперь не нужны никакие СПВ и блок-универсалы для поддержания постоянной связности двух миров, фактически слившихся в один, но парадоксальным образом устроенный. Полностью объяснить и даже вообразить себе, как он может оставаться именно таковым, не только в физическом, но экономическом и культурно-политическом виде, не мог никто. Одним словом — повторялась история с практическим использованием «бокового времени». С любой точки зрения необъяснимо и даже бессмысленно, а работает тем не менее вполне убедительно, с впечатляющим эффектом.

Впрочем, профессор Маштаков, проводя некоторые аналогии с им же открытым «боковым временем» утверждал, что за два-три месяца он берётся хотя бы предварительную теоретическую базу под «феномен» подвести. С чем и отбыл в Пятигорск, заявив, что в любом другом месте его мыслительные процессы не могут протекать должным образом. А пока следует продолжать чисто инженерные работы, более не пытаясь проникать в соседнюю реальность.

Особенно же он предостерёг от попытки изъять из «золотого кольца» хотя бы килограмм металла. В каких угодно целях.

— Подобное деяние смело сравню с преступлением планетарного масштаба. Вообразите, что произойдёт, если позаимствовать хоть сантиметр провода из схемы Большой электронно-вычислительной машины? Вдруг здесь тоже всё прецизионно^[8] отлажено. Измените ёмкость, сопротивление, силу индукционных токов — и провалитесь к центру Земли. Или в мезозой. Вот если бы найти пульт управления, принципиальную и монтажные схемы…

— Ну, это уже из раздела фантастики, — ответил Удолин. — Если такое где-нибудь имеется, так в одном из Узлов Сети. Во всём остальном я с вами полностью согласен, коллега. К примеру, при начертании четырёхмерных пентаграмм ошибка в один милистерадиан^[9]… Впрочем, это сейчас неважно. Вы, Вадим, — обратился он к Секонду, — озаботьтесь немедленно направить сюда несколько специально подготовленных офицеров, которые единственно бы наблюдали за сохранностью Кольца.

…Выход в реальность Фёста был заново закрыт металлическими щитами, тщательно замаскированными имитацией камня и живой, чрезвычайно цепкой и буйной растительностью. Затем, в полном соответствии с формулой генерала инженерных войск Карбышева^[10], сапёрный батальон за световой день, использовав одну тонну колючей проволоки, соорудил километровое заграждение вокруг горловины распадка. Тексты запретительных надписей, развешанных по всему периметру, придумал лично Фёст: «Из-за дефицита боеприпасов охрана предупредительных выстрелов не делает». Пришлось и реальное патрулирование изнутри организовать, солдатами, переодетыми в здешний российский камуфляж, единственной задачей которых было при появлении посторонних кричать; «Стой, кто идёт, стрелять буду!» Для местных этого было бы достаточно, а на случай чего (мало ли?) Фёст переправил из Москвы несколько старших офицеров из «Чёрной метки», снабжённых документами и предписаниями как раз тех подразделений Центрального аппарата, которые могли бы отвечать за сооружение и безопасность некоего объекта особой важности. Отдохнуть за казённый счёт на природе, ну и для подкрепления сымпровизированной версии. Вдруг да проявит излишнюю бдительность участковый, доложит о странной встрече по команде? Маловероятно, но всё же…

Для окончательной подстраховки Секонд разыскал среди своих «печенегов» бывшего сотника Уральского казачьего войска, ныне штабс-капитана Синеусова, уроженца здешних мест (плюс-минус три сотни километров. Из Сима он был), что по урало-сибирским масштабам вообще ничто. Придал ему поручика Горелова (того, с кем Фёст на мотоцикле ездил и участкового Самокрутова знал в лицо), отделение горных егерей, чтобы местных рыболовов-охотников, а также и бескорыстно любопытных к линии оцепления не подпускали. То, что эти бойцы манерой разговора и поведения сильно отличались от привычных «солдатиков», должно было произвести на встретившихся с ними людей дополнительное впечатление. «Спецназ какой-то, да не отсюда, с Кавказа, небось?»

Строго говоря, тем самым был совершён акт неспровоцированной агрессии — проникновение военнослужащих иного государства на территорию Российской Федерации. Фёст, который в отличие от Секонда никакими должностными полномочиями не располагал, с усмешкой говорил ему и всем остальным:

— Семь бед, один ответ. Если с Президентом договоримся, на такую мелочь никто и не посмотрит. Опять же оправдываться можно пресловутым тезисом о действиях «в условиях крайней необходимости».

— Вообще-то мы сейчас являемся «незаконным бандформированием», — сказал Секонд, — поскольку не принадлежим ни к какому существующему на вашей Земле государству.

— Или же совсем наоборот — обычными первооткрывателями, в ходе исследования собственной территории оказавшимися в неизвестном месте, чья государственная принадлежность никак не обозначена. Вроде необитаемого острова в неизвестном океане…

— Пошла трепотня, — отмахнулся Фёст.

…Приехав сюда, Фёст с Секондом убедились, что на «объекте», а по-старому выражаясь, на «ударной стройке», всё обстоит совершенно нормально. Никто не ставил трудовых рекордов, не стремился выполнить «пятилетку в три года», но работы шли строго по графику, без срывов, человеческих или технических ошибок. Воровать, скорее всего, тоже не воровали, разве что медицинский спирт, выдаваемый «для промывки фокусного расстояния» всяких теодолитов и нивелиров.

Раньше Ляхов предпочитал Императора ненужными подробностями не отвлекать, делал своё дело, довольствуясь тем, что окружные власти и сам генерал-губернатор Урала и Западной Сибири отнеслись к предъявленным им полномочиям и самой задаче с полной серьёзностью. То есть к тому моменту, когда Олег соизволил лично побеседовать со своим «сопредельным удельным князем», то есть Президентом Российской Федерации, подготовительные работы были выполнены на девяносто процентов. Зная об этом, Секонд с Сильвией позавчера в очередной раз «нажали» на Государя, чтобы убедить его изменить свою несколько отстранённую позицию в отношении «Креста» да и самой идеи форсированного воссоединения двух Держав.

Пообещали буквально на днях доложить о практических результатах «проекта», а также и изменении точки зрения Президента. Наметились, мол, серьёзные «позитивные подвижки». Олег Константинович, всегда любивший всякого рода предприятия с авантюристическим оттенком, благосклонно покивал головой.

— Что ж, если так, то я не против. Не против. Посмотрю, что у вас получится.

Пусть в устной форме, высочайше повелеть соизволил — стационарный проход в соседнюю Россию, буде такой практически возможен — открыть! На перерезание ленточки пообещал прибыть лично. А уж как такой путь использовать, и использовать ли вообще, он на досуге ещё подумает. В любом случае всё, что находится на территории Его Державы, входит в сферу Его стратегических интересов. Мировая практика подобных примеров не знает? Так узнает, даст бог.

В очередной раз перед Ляховым-Секондом замаячили широкие погоны с императорским вензелем и витые аксельбанты.

Невиданное (по своей сути) в истории строительство никакого ажиотажа у причастных к нему, но непосвящённых лиц не вызвало. Мало ли где и какие объекты приходилось возводить? Одних горных, военного назначения дорог в непроходимых даже для вьючного транспорта местах проложили десятки, на Кавказе, Памире, Тянь-Шане. Железнодорожную колею от порта Провидения на Чукотке до Якутска недавно сдали в эксплуатацию.

То, что поручили сейчас, — так, пустячок, на два месяца спокойной работы.

От ближайшего разъезда потянули железнодорожную ветку, благо, рельеф благоприятствовал, кроме нормальной насыпи никаких инженерных сооружений строить не пришлось. Параллельно местные подрядчики, привлечённые двойной, против обычных расценок, платой, принялись прокладывать грейдер с перспективой покрытия полотна асфальтобетоном. Зачем, почему — никого не интересовало. Наверное, очередной завод собираются строить. Или рудник. Начнут — видно станет, какой кому гешефт сорвать получится. А пока и так хорошо.

Надев положенные при горных работах каски и иное снаряжение, «инспектирующие лица» на мотодрезине углубились в тоннель, снаружи производящий вполне удовлетворительное впечатление. Производитель работ, инженер-полковник, носивший, по странному совпадению, фамилию Клейнмихель^[11], но не Пётр Андреевич, а Василий Августович, давал пояснения.

Внутри тоннеля присланная из отдалённого гарнизона инженерная рота со специальной техникой прежде всего густо, на два сантиметра, закрасила «золотой пояс» битумным лаком и из пескоструйных машин покрыла мелкой гравийной смесью. После чего отбыла обратно. Едва ли кто-то, включая офицеров, вообще догадался, чем здесь пришлось заниматься. Солдаты в минералогии не сильны, и обставлены работы были надлежащим образом, чтобы и чересчур догадливые ни осколка, ни крупинки жёлтого металла в карман не словчились сунуть. А потом думайте и говорите что угодно — привезли роту ночью и увезли ночью, попробуй догадайся, где именно в радиусе пятисот вёрст располагалась пещера, в которой пришлось поработать в противогазах и костюмах химзащиты.

Когда золотое кольцо было надёжно укрыто от человеческих глаз и специальная проверка подтвердила, что маскировка и изоляция никак не повлияли на свойства прохода, началось нормальное обустройство тоннеля, по положенным для такого рода объектов СНИПам^[12] и требованиям техники безопасности.

Всего за три недели всё было готово к началу эксплуатации. Из двадцатиметровых, снаружи смонтированных секций рельсов со шпалами положить три километра пути, пока одноколейного — плёвое дело. Так полковник и выразился. И шоссейная двухполоска рядом — в полном порядке, до выходного портала хоть на лимузине подъезжай. Дальше, конечно, на той стороне, до самой заброшенной бетонки на Златоуст (бывшей секретной, для ракетных тягачей), ехать желательно на вездеходах и гусеничной технике, но вполне можно, в любую погоду.

Однако, если Президент согласие всё же даст, императорские инженерные войска, хоть с привлечением областных дорожных служб и фондов, хоть без оного, наподобие древнеримских коллег, за следующий месяц проложат такую дорогу, что пресловутой МКАД стыдно станет. Причём — не украв ни копейки казённых денег.

Очень это легко и просто делается — пресечение якобы непреодолимой силы коррупции. Если есть, конечно, хоть малейшее желание ей воспрепятствовать. Один конкретный человек смету подписывает, второй с ней соглашается (или нужные поправки вносит, поскольку за всё отвечать ему лично). Финансирование открывается на имя непосредственного исполнителя. Между заказчиком и производителем работ — ни единого посредника. Одни безгласные подчинённые. Сегодня за сто рублей расписался — завтра квитанции и платёжные ведомости на стол. Расходы непредвиденные возникли — или оправдай форс-мажором, или возмещай из своего кармана. Как в нормальной семье: сегодня жена, скажем, картошку в десять раз дороже обычной купила (ну, получилось так!), значит, изволь следующие две недели выкручиваться — новым деньгам до очередного жалованья взяться неоткуда.

А закончили объект, сдали совершенно ни от кого не зависимому военпреду(за которым свой пригляд) — тогда и посмотрели, кто в пролёте, казна или подрядчик. Казна своё в любом случае с подрядчика возьмёт, а уж он, болезный, может озолотиться на удачном контракте да с премиями всякими, тоже заранее оговоренными, — за срочность, за качество, за полезные рационализации. А в трубу вылетит, так до нас сказано: «Не умеешь — не берись».

Тем более, как известно, традицию — пешком по этапу к месту отбытия наказания, если ни от кого не зависимый, кроме как от Государя, генерал-прокурор подобную меру изберёт — никто не отменял. Прогулка от Москвы, скажем, до Соль-Илецка, не говоря о Магадане, прочищению мозгов и возрождению нравственного чувства очень способствует (гораздо лучше для здоровья, заметим, чем душные тюремные вагоны и бесконечные пересыльные централы). Плюс сам срок (хоть и «пятёрка» обычная, а не бессрочная каторга), это не собственная дача на Лазурном Берегу или в Симеизе, это гораздо хуже. Сто раз подумаешь перед тем, как казённую копейку зажилить!

— А команда будет — от выходного портала ветку до стыковки с тамошней «железкой» тоже за два месяца кинем. Не впервой. Рельеф-то известный, тот самый, что и у нас, — будничным голосом сказал Клейнмихель. — Изысканий проводить не придётся, давно всё отснято, и глазомерно, и инструментально.

— Вы-то сами на той стороне были? — скорее из любопытства узнать, как реагирует на парадоксы природы обычный армейский инженер, спросил Фёст.

— Бывал, ознакомительно, — ответил полковник.

— И как?

— Да как всегда, — дёрнул плечом, где под брезентовой курткой топорщился погон, инженер. — До Трансатлантического кабеля письма шли из Америки в Европу месяц. Потом — три дня. Каравелла плыла шестьдесят дней, реактивный самолёт — пятнадцать часов. Теперь сообщения проходят за пятнадцать минут. У вас, я слышал, можно с любой точкой Земли сообщаться с любого места и в ту же секунду. Наши ведь, инженерные достижения. Сейчас оказалось, что в соседние миры проникать можно хоть на паровозе марки «ЭР». Ну и слава богу. Всё дело в том, что я совершенно не уверен, будто наши открытия как-то влияют на сумму человеческого счастья. Вы бы не хотели пожить на древнеримской вилле и сравнить?

«Ещё один философ на нашу голову выискался», — подумал Фёст, глядя на умное утомлённое лицо пожилого и опытного человека.

— А водку вы пьёте? — спросил он в стиле Салтыкова-Щедрина. — Если бы, например, выпить при сём две-три рюмки водки, то ничто бы, пожалуй, не воспрепятствовало нам, помимо свободно-разумного отношения к действительности, выразиться и так: «Господа! Да неужто же, наконец…»

«Современная идиллия?» — уточнил Клейнмихель, одновременно показывая взглядом и общим выражением лица, что означенный тезис полностью разделяет.

Что они и сделали, пока дрезина не докатилась до последнего звена рельсов, упирающегося в броневой щит.

Убедившись, что дело в основном сделано и остались только косметические, по сути, работы, уточнив ряд практических вопросов, в том числе и насчёт оборудования специальных пересадочных и перегрузочных терминалов с обеих сторон тоннеля, Фёст с Секондом вернулись в Москву. Вся командировка заняла ровно двое суток реального времени, без всяких межвременных скачков. Обычный самолёт, обычные автомобили.

На Столешниковом они застали и обеих «валькирий», и Мятлева, всех в полном порядке. Людмила не захотела посещать другую реальность, не дождавшись Фёста. А Леониду с Гертой здесь тоже было лучше. Генерал продолжал медленное и спокойное налаживание с «первой любовью второй молодости» ровных и в перспективе длительных отношений. Герта не возражала. Она тоже увлеклась своим новым положением, на ближайшее время не требовавшим никаких «служебных» действий. Вадим Петрович позволил ей «быть самой собой», и это было чудесно.

Зато Фёста очень встревожил факт, что Сильвия до сих пор не вернулась. Уж ей ничего не стоило рассчитать соотношение времён при самом банальном перемещении по надёжно освоенному маршруту.

Уединившись с Секондом в кабинете, он высказал аналогу своё беспокойство. Тот отнёсся к его настроению как-то очень легко. Мол, что хочет леди Си, то и делает. Шульгин, Новиков и другие сейчас проникли в такие глубины времён и пространств, что связи уже два с лишним месяца нет, и ничего. Воронцов, и тот не волнуется.

— Это совсем, брат, другое. Ты ведь тоже не беспокоишься, как там сейчас Майя с Татьяной в Кисловодске обретаются? Кстати, не сбегать ли нам всем туда на денёк-другой? С женой повидаешься, и гостю «культурную программу» расширим. Покупать человека, так за настоящую цену.

— Свободно. Прямо утром можем, здесь делать всё равно нечего, а к президентским ребятам нам с тобой без разницы, когда приходить. Всё равно окажемся там «когда надо», — легкомысленно ответил Секонд.

— Договорились. С утра и отправимся, опять твоим казённым самолётом. Только Майе предварительно позвони, чтобы не вышло классического сюжета: «Вернулся муж из командировки», — с аналогом он мог себе позволить шутки такого рода.

— Позвоню. Прямо сейчас, пусть стол накрывает. Но про Сильвию мне таки не совсем понятно…

— Соображать надо, господин академик. Если человек, имеющий возможность вернуться в исходную точку времени и пространства по прошествии любого локального времени, этого не сделал, значит, он не может этого сделать. По какой угодно причине, пусть нам и непонятной. Теперь дошло? А с нею и Уваров, и остальные наши девушки. Есть повод для тревоги?

— Не поспоришь, — вздохнул Секонд, — только мы ведь никаким образом на это дело повлиять не можем. Разве что попробовать — по их следам…

Примечания

1

См. А. Азимов «Конец вечности».

2

Сильвия имеет в виду стратегию генерала Брусилова, разработанную им для выхода из «позиционного тупика» Мировой войны. В то время как англо-французы и немцы годами тупо долбили оборону противника в одном и том же месте (Верден, Сомма), безрезультатно теряя миллионы (!) солдат (только при Сомме — 1,3 млн), Брусилов предпринял наступление на более сильные, чем под Верденом у французов, позиции австро-венгров сразу по многим направлениям без многосуточной артподготовки, стремительно наращивая силы на участках обозначившегося успеха. Через сутки оборона противника была прорвана на стратегическую глубину, австрийцы потеряли более полутора миллионов убитыми и пленными. (См. любые материалы по теме «Брусиловский прорыв».)

3

«Задний ход» — флотская команда.

4

Аверроэс (Ибн Рушд, 1126 — 98), представитель арабского аристотелизма, доказывавший вечность и несотворённость мира, единый, общий для всех людей мировой разум, а также двойственность истины.

5

Каббала — мистическое течение в иудаизме, подразумевающее возможность человека при помощи специальных ритуалов активно вмешиваться в божественно-космические процессы. Окончательно оформилось в Андалусии в XIII веке. (См. «Зогар» или «Книгу сияния» на арамейском. Переводы на идиш и иные языки аутентичными не являются.)

6

ИТЛ — исправительно-трудовой лагерь, которых в пятидесятые годы в предполагаемом месте выхода имелось достаточно.

7

Служба собственной безопасности МВД.

8

Прецизионно — с особой точностью.

9

Стерадиан — единица измерения телесных углов.

10

Афористичная формула для расчёта установки проволочных заграждений: «Один батальон (сапёрный», один день, одна тонна (проволоки), один километр (заграждения), один «кол» (т. е. ряд)».

11

Клейнмихель П.А. — граф, главноуправляющий путями сообщения в середине ХIХ века, руководитель строительства Николаевской железной дороги (Петербург — Москва).

12

СНИП — строительные нормы и правила.