Одесса таким не мама

Василий Гурковский

«Обычно Роза, в каждый летний базарный день, брала у Милы один свежий лимон, за три рубля, сразу рассчитывалась и молча, уходила на свое рабочее место. В этот раз, она не выдержала и, добавив громкости своему и так далеко не тихому голосу, высказалась по поводу полученного лимона: «Мила, вы же знаете, как глубоко я вас уважаю, но вы посмотрите на этот лимон, который для меня не пожалели. У него такой сморщенный вид, как будто бы он съел другой лимон, еще кислее и страшнее, чем он сам!». Сказала – и – спокойно пошла вдоль ряда прилавков на выход. Пока шла до входных дверей овоще – фруктового корпуса, слышала, как бесновалась её давнишняя коллега по рынку, – Мила и поливала её (Розу) вдогонку, разными цензурными для Нового рынка, словами. Роза, не обращала на них внимания, она тоже умела говорить нечто подобное, тем людям, которые, по её мнению, это заслуживали, но, в данном случае, она была права и публичная победа осталась за ней. Она, с подчеркнутой гордостью, невозмутимо проследовала к своему рабочему месту, которое располагалось недалеко от главного входа на Новый рынок (со стороны находящегося рядом цирка)…»

Послевоенная Одесса — до «перестройки».

Обычные одесские семьи. Типичная по тем временам жизнь.

Справедливый итог, как следствие…

(Из детских и юношеских воспоминаний)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СУДЬБЫ

Глава первая

Обычно Роза, в каждый летний базарный день, брала у Милы один свежий лимон, за три рубля, сразу рассчитывалась и молча, уходила на свое рабочее место. В этот раз, она не выдержала и, добавив громкости своему и так далеко не тихому голосу, высказалась по поводу полученного лимона: «Мила, вы же знаете, как глубоко я вас уважаю, но вы посмотрите на этот лимон, который для меня не пожалели. У него такой сморщенный вид, как будто бы он съел другой лимон, еще кислее и страшнее, чем он сам!».

Сказала — и — спокойно пошла вдоль ряда прилавков на выход. Пока шла до входных дверей овоще — фруктового корпуса, слышала, как бесновалась её давнишняя коллега по рынку, — Мила и поливала её (Розу) вдогонку, разными цензурными для Нового рынка, словами.

Роза, не обращала на них внимания, она тоже умела говорить нечто подобное, тем людям, которые, по её мнению, это заслуживали, но, в данном случае, она была права и публичная победа осталась за ней. Она, с подчеркнутой гордостью, невозмутимо проследовала к своему рабочему месту, которое располагалось недалеко от главного входа на Новый рынок (со стороны находящегося рядом цирка).

Небольшой прилавок, обставленный ящиками с мелкой рыбой (тюлька, хамса, бычки и т. п.), был гордостью Розы. Рядом — главный вход на рынок и вход в рыбный корпус, где продавалась в основном крупная и дорогая рыба — свежая и после охлаждения в леднике. Место — бойкое. Покупателей всегда достаточно, да и товар у Розы был первосортный, от постоянных и удачливых поставщиков, прямо с берега моря — на рынок. Покупатели это знали, и Розе не было необходимости до хрипоты кричать, в порядке рекламы и приглашения, как это делали другие её коллеги с похожим товаром; у неё всегда стояла пусть и небольшая, но очередь. Главное — это место, давало семье Розы кусок хлеба, иногда и с маслом, но всегда — с рыбой…

Вот и сейчас, в её отсутствие, человек десять уже стояли у прилавка. «Сторож», которого она оставила вместо себя, её младший сын, десятилетний Сеня, был на месте и, по его словам, все было нормально. Роза вручила ему купленный лимон, сказала пару обычных напутственных слов, поцеловала в щеку и отправила на «работу», а сама занялась своей работой, то есть — торговлей.

У Сени, была своя работа, постоянная на период каникул, да и в отдельные жаркие дни, после школьных занятий, тоже, — он торговал…водой. Здесь же, на Новом рынке.

Технология торговли водой, в Одессе, летом, всегда была особым подвидом удовлетворения спроса населения. Населения, в данном случае — специфического, не просто свободно передвигающегося по городу, а привязанного к своему оплаченному торговому месту, к своей товарной продукции, то есть — продавцов, съезжающихся на рынок с прилегающих к городу сел — от Южного Буга на востоке и до Днестра — на западе. Летом на рынке было довольно душно. Никаких защищающих от солнца навесов не было, территория по периметру, была обставлена различными зданиями, плохо проветривалась, масса людей по обеим сторонам прилавков, непременный базарный гул, крики, перебранки и т. п., усугубляли действие палящего солнца и, понятное дело — всем хотелось пить. Некоторые продавцы привозили с собой какие-то запасы воды или других жидкостей, пригодных для питья, но основная их масса, нуждалась в постороннем обеспечении живительной влагой.

На территории рынка было несколько водопроводных колонок и кранов, никаких очередей возле них не было, и проблем набрать там воды — тоже не было. Но. До той колонки надо было дойти, то есть — оставить, не просто рабочее место, а оставить свой товар… Пусть даже на десять-пятнадцать минут, но это же — рынок! В Одессе! А пить-то хочется!

Тут и появлялся Сеня — водонос. Получив от мамы Розы лимон, он быстро бежал домой, а это всего — через квартал, обязательно мыл тот лимон, отрезал от него небольшую дольку, затем забирал с балкона двухлитровый графин с водой, налитой туда с вечера и специально выставленный на ночь, на свежий воздух с целью охлаждения. Если в графине за ночь образовывался какой-то мутный осадок, вода сливалась в трехлитровую банку, графин полоскался, а вода из банки — снова заливалась в графин. Туда же опускалась лимонная долька. Через несколько минут — Сеня уже ходил по рядам рынка и весело приглашал желающих попить: «Холодная вода с лимоном! Холодная вода с лимоном!». Графин Сеня держал правой рукой за горлышко, в левой руке — двухсотграммовый стакан. Из графина — набиралось десять стаканов, по пятнадцать копеек, их распивали в среднем, за пятнадцать-двадцать минут.

Дальше — цикл повторялся, опять бегом домой, наполнение графина водопроводной водой и снова на рынок. Понятно, что те, кто пил воду из первого графина, часов в 9 — 10 утра, получали остуженную за ночь воду, а все последующие рейды, Сеня угощал жаждущих, обычной водой комнатной температуры. По установленной мамой Розой технологии, на каждый графин с водой, отпускалась одна лимонная долька, но Сеня знал, что на весь его рабочий день — отпущен только один лимон, поэтому, когда в наиболее жаркие дни воды требовалось больше, он слегка нарушал технологию, используя те лимонные дольки не один раз…

Понятно, что он мог набирать такую же воду и из базарных колонок, но незаметно сделать это было нельзя, а публично — тем более, чтобы не терять имидж, в глазах потенциальных покупателей воды. Ради того, чтобы объявлять во весь голос о том, что вода не только с лимоном, но еще и холодная, стоило бегать с графином домой столько раз, сколько требовалось по ситуации.

Рабочая программа Сени, была четко разработана мамой еще до начала лета и школьных каникул. Кроме технологических правил, он твердо знал, что минимальный его «торговый» оборот в день, установлен в 13 рублей, из которых — 3 рубля уходит на покупку лимона, а 10 рублей — идут в семейную (мамину)кассу. Но он знал еще и свой личный «гонорар»: — за каждые 10 рублей, заработанных на воде, он получал 50 копеек. Когда еще он только начинал продавать воду, то было заикнулся о том, что, мол, маловато те 50 копеек, на что мама Роза, резко отреагировала: «Сеня, ты даже не покраснел от такой просьбы! Жить на всем готовом и еще получать премиальные ежедневно с каждой десятки!. Мне — таки за тебя стыдно, хотя ты и мой сын! Старайся и имей больше!». Больше он по этому вопросу к маме не обращался и постепенно понял, что на этой работе — его «ноги кормят». Есть потребитель, есть вода, графин и стакан — осталось только более оперативно доставлять воду, поить людей и получать с них деньги (в том числе для себя).

Особым своим усердием, он не только стал получать больше «премиальных», но и удостоился от мамы персональной еженедельной премии в один рубль, на билет в кино. Ходил он в летний кинотеатр «Комсомолец», что на Дерибасовской, в десяти минутах ходьбы от дома. Там, через дорогу, был еще один кинотеатр — «Маяковского», но Сеня в нем ни разу не был, потому что в летнем кинотеатре, контролером работала женщина из их двора и пропускала его бесплатно. Мама об этом не знала и выделяемые ему на кино деньги, Сеня аккуратно получал и припрятывал…, добавляя их к деньгам, заработанным на воде. Сеня, почему-то очень любил деньги, даже в таком возрасте.

После пяти часов дня, даже летом, рынок постепенно затухал. Покупателей почти не было, продавцы собирали или укрывали свои товары, начинали работать уборщики, воду уже никто не покупал. Сеня шел к маме, помогал ей убираться, складывать ящики.

Помыться на рынке было негде, поэтому Роза только мыла руки, переодевалась, сдавала выручку, уточняла отдельные моменты по работе на завтрашний день, потом забирала домой для стирки и мойки свои рабочие фартуки и клеенки, прикупала иногда, здесь же, на рынке, что-нибудь из того, что было нужно для дома, и они, вместе с Сеней, отправлялись домой.

Сеня нес сверток со спецодеждой; в руках мамы, всегда была черная дермантиновая сумка. В сумке, кроме всего прочего, ежедневно и обязательно, находилось с десяток отборных черных бычков или других видов рыбы, пригодной для засолки и вяления. Дома Роза их мыла, чистила от внутренностей, солила, нанизывала на одножильный телефонный кабель и развешивала на балконе.

Так как это действо совершалось шесть дней в неделю, то, вяленые бычки, занимали все небольшое балконное пространство, благо их балкон на втором этаже, находился изолированно от других таких же старинных балконов их дома; никому и в голову не приходило лакомиться теми вялеными бычками. Ни Роза, ни её сын, сами не употребляли их в пищу. Роза смотрела на них с отвращением и не переносила даже специфического запаха вяленной рыбы, но это был довольно ходовой товар для любителей, в первую очередь — пива.

Один раз в неделю, Роза отвозила полную сумку вяленой рыбы, на свою малую «родину», в район Слободки. Там, в одном из главных местных буфетов, держала пивное место её подруга — Лиза. С Лизой, они были знакомы с детских лет. Обе родились в одесской Слободке, ходили в одну школу, хотя и в разные классы; до Войны долгое время работали посменно в одном пивном буфете в районе порта и жили в одной квартире. За эти полтора десятка лет, так сложилось, что их судьбы не только пересеклись и переплелись, они просто слились в одну сплошную линию. Роза и Лиза были друг для друга больше, чем родные сестры, если бывает по жизни вообще такая оценка.

У них были разные стартовые возможности. У Лизы — отец, был хотя и хороший, но обычный закройщик, мать — модистка. Они имели свой небольшой дом на Слободке, жили тихо, мирно, никого не трогали, да и их тоже никто не трогал, ни власти, ни бандиты, по той причине, что с них нечего было взять. Жили скромно, но не бедствовали. Лиза была единственной дочерью и ей была уготована судьба наследственной модистки. Но — не сложилось. Из-за её несносного характера. Когда отец с матерью начали приучать её к своей работе, как к одному из направлений, гарантированно обеспечивающему приличный, по их меркам, уровень жизни, она еще в подростковом возрасте, заявила, что никогда не станет работать швеей и не будет колоть иголками пальцы, как её мама. Никакие меры воспитательного, религиозного и даже физического воздействия со стороны родителей, ни к чему не привели.

Родителям пришлось смириться, все-таки одна дочь в семье, больше детей нет, да и вряд ли уже будут, поэтому её оставили в покое — пусть закончит школу, а там будет видно. Но Судьбе их семьи было виднее. После окончания седьмого класса, Лиза поступила в торговое училище, её тянуло туда, в ту среду, где каждый день, можно было держать в руках деньги, неважно чьи, главное — держать. Когда деньги проходят через чьи-то руки, то обязательно каким-то образом, прилипают к тем рукам. Лиза это чувствовала интуитивно и надеялась выйти в люди по торговой линии. Возможно, все так бы и случилось. Лиза уже выходила иногда в город, да и в училище видела, как одеваются девушки из обеспеченных семей, слышала их разговоры между собой о семейной жизни, об ухажерах, походах в театры, кино, рестораны. Некоторых из коллег-студенток, привозили на занятия на красивых двуколках и даже на легковых автомобилях. Они часто тараторили о своем гарантированно обеспеченном будущем, строили какие-то планы, хвалились друг перед другом нарядами, различными украшениями и…знакомыми. Лиза, стиснув зубы — училась, никаких гарантий продвижения к той жизни, о которой она мечтала, у неё не было. То продвижение, ей надо было зарабатывать или выстраивать самой и учеба в данном случае, была первым и очень серьезным шагом, первой важной ступенькой на пути в её будущее. Так она думала.

Поставив перед собой определенную цель, она, в отличие от других сокурсниц — студенток, очень серьезно относилась к занятиям, особенно к вопросам товароведения, учета, отчетности, финансов и организации в сфере торговли. Ей это было интересно, она понимала, что знание этих направлений, пригодится по жизни, на любой работе. Лизу хвалили преподаватели, отдельные студентки ей завидовали и внутренне ненавидели, но она не обращала на них внимания. Она шла своей дорогой и скорее всего, на этой дороге, её ожидало что-то хорошее, настоящее. Родители не приветствовали выбранное ею направление жизни, но уступили дочке и в этот раз.

Но не зря сказано — когда бедному жениться — и ночь мала. Лиза уже заканчивала первое полугодие, все в училище и дома было нормально, но в середине декабря, пришло известие, что в Николаеве, ушла из жизни старшая сестра мамы и родственники приглашали родителей Лизы на похороны, на такой-то день. Сообщение поступило от каких-то дальних родственников мамы, живущих в Одессе. Они же сказали что сегодня, в ночь, несколько человек будут ехать в Николаев, на это скорбное мероприятие. Сказали, что поездом уже не успеть, он будет только завтра в обед, но они подрядили какого-то ездового из порта, который, на лошадях, пообещал к утру доставить их на место. Похороны были назначены на двенадцать часов дня, так что должны успеть. Родители Лизы, быстро собрались и отправились к вечеру на указанное место сбора. Больше она их не видела…

Где-то, через месяц, Лиза получила официальное уведомление, что её отец и мать, такого-то числа и в такое-то время, утонули в Южно-Бугском лимане, при переправе по плавучему мосту, в городе Николаеве.

Еще недели через две, её нашел в Слободке, один из дальних маминых родственников, ездивший вместе с её родителями в тот злополучный день. Он рассказал, что они выехали из Одессы поздним вечером, ездовой представил им большую пароконную деревянную площадку, обычно называемую «биндюг». Вначале собирались ехать на повозке, но когда все подошли, оказалось что набирается группа из 13 человек. На повозке их не разместить, поэтому и взяли площадку. Люди расселись по обеим её сторонам, по шесть человек, тринадцатый — сел рядом с ездовым.

Погода была хорошая, нормально доехали на рассвете к мосту через лиман. Там плавающий мост. Такие огромные, связанные цепями, бревна. Когда машина по ним проезжает, они притапливаются, так, что колеса идут по воде. Люди обычно выходят из машины и идут сбоку, по уложенным по бокам, доскам. У повозки, даже с людьми, вес небольшой, она не притапливает те бревна, поэтому, подождали, пока совсем рассветет и начали потихоньку двигаться по тому мосту. Все сидели на своих местах, конечно, было не совсем приятно, и людям, и лошадям, но ехать было надо…Мост тот в ширину — почти на две площадки, ездовой держал лошадей посредине, так что ничего опасного вроде бы не ожидалось

Когда выехали почти на середину лимана, в нескольких метрах, справа по ходу, вверх взметнулась какая-то большая птица, скорее всего-чайка. Она что-то там клевала на одном из бревен, мы её спугнули, наверное. Птица резко взлетела в воздух, захлопав крыльями и, в это время, лошадь, шедшая в упряжке с правой стороны, с испугу вздыбилась и подала назад. Правое переднее колесо повозки, соскользнуло с бревен, повозка резко накренилась и все шестеро сидящих с правой стороны пассажиров — упали в воду. Кто находился по левой стороне, — попрыгали на бревна.

Ездовой сумел успокоить лошадей, потом мы, все вместе, выровняли площадку, поставили на все четыре колеса и двинулись дальше, так как сзади нас еще шел транспорт и останавливаться на таком мосту, было нельзя.

Родители Лизы, сидели рядом на той, правой, стороне повозки и вместе ушли под воду. Лиман, по середине, довольно глубокий, большие корабли там ходят, да и декабрьская вода — ледяная. Их, наверное, течением сразу отнесло от места падения, помочь им мы ничем не смогли бы, даже если они и всплыли на поверхность. Куда там! Все были тепло одеты, видимо — сразу ушли на глубину. Никто так и не знает — нашли их или нет. Да кто и где их будет искать?! Лиман уже давно замерз. Ты получила извещение из милиции? это наши родственники в Николаеве, побеспокоились и сообщили фамилии тех, кого не стало, в Одессу. А здесь никаких свидетельств не выдают, ждут каких-то подтверждений. А что тут подтверждать? На наших глазах все произошло. Как же ты теперь одна будешь?.

Лиза поблагодарила гостя за сообщение и беспокойство, потом сказала, что будет стараться выжить сама и на том они расстались. Жизнь жестоким образом поставила её перед фактом — она осталась одна на семнадцатом году жизни. Да, она была статная, привлекательная внешне и умная девочка, но она — таки была девочка, пусть даже уже девушка, но теперь абсолютно одна.

Совсем недавно, её кормили, поили, одевали, давали какие-то карманные деньги, а сегодня — и ей этого никто не даст, даром, как до сих пор. Ей некому пожаловаться, если кто-то обидит, не с кем посоветоваться, да и не с кем просто поговорить — одна дома. Учебу пришлось оставить. Руководство училища, сожалея о потере лучшей студентки, помогли Лизе, чем могли — выдали ей свидетельство об окончании с отличием краткосрочных курсов продавцов продовольственных товаров. На этом её «университеты» закончились. Надо было жить, а чтобы жить — надо было идти работать.

Все, что осталось от отца с матерью, в плане их профессиональной деятельности, — одну из двух швейных машин, различные подсобные инструменты, материалы — мелочи, Лиза продала по дешевке, бывшему папиному коллеге-закройщику, здесь же на Слободке, который, по доброте душевной, помог ей устроится на работу в столовую на Слободском рынке, официанткой. Лизе нравилась работа, в первую очередь тем, что она всегда была при деньгах. Пусть это были и не её деньги, а просто выручка, но то, что она, весь рабочий день, держала их в руках — уже грело её неравнодушную к деньгам, душу… Ну и потом — в тепле, постоянно во внимании, к тому же — питание бесплатное. Все-таки лучше, чем стоять зимой на улице у прилавка и торговать мерзлой тюлькой…

Там её и приметил один механик с торгового судна, в период межрейсового отдыха. Сам он был из Слободки, после плаваний обычно отдыхал на базе моряков, но иногда заглядывал в места своего детства и юности. Родных у него там уже не оставалось. Но были знакомые ребята, школьные друзья.

Он, как увидел Лизу, сразу «запал» на неё, начал возить подарки, цветы. Парень был собою видный и на Слободке авторитетный, с молодости. Он объявил публично, что Лиза его невеста и, если кто-то с этим не согласен, то будет иметь дело с ним и его друзьями по команде их судна, которое сейчас проходит «докование» в одесском порту. Он начал приходить к Лизе домой, с самыми серьезными намерениями. Они расписались в Загсе, был небольшой вечер в той же столовой, где Лиза работала. Лиза поменяла фамилию Шварцман на Кузьменко и прожила с нею всю свою жизнь.

Муж-механик, как уже женатый человек, добился выделения небольшой отдельной комнаты на базе моряков, там они и жили с Лизой. Он устроил её буфетчицей в одной из припортовых так называемых — «Чайных». И ей было удобно ходить на работу, и ему не надо было добираться в её дом на Слободке. Лиза пустила в свой дом в качестве квартирантов молодую семью из местных, платили они немного, но все-таки — платили, да и за домом присматривали. Вроде бы немного улеглась горечь потери родителей, у мужа были деньги, заработанные за длительный торговый рейс, Лиза тоже неплохо зарабатывала по умеренным потребительским нормам и жизнь молодой семьи вроде бы налаживалась к лучшему.

Потом муж ушел в очередной многомесячный рейс, Лиза жила сама на базе моряков, без особых приключений. К 17 годам, она уже выглядела вполне созревшей девушкой, рослая, статная, приятная на вид и, к тому же — не глупая. Возле буфетной стойки, где работала Лиза, прошла не одна сотня моряков и портовых рабочих, и многие из них были не прочь завязать с Лизой знакомство, но на их пути были минимум два непреодолимых препятствия — все знали, что она ждет мужа из рейса, а механика Кузьменко, знали не только, как человека достаточно сильного физически, но и непредсказуемо дурного по характеру.

Кроме того, Лиза, по своему характеру, и сама могла дать отпор любому «любителю» быстрых развлечений. Поэтому ей таких «предложений» никто не делал. В данном случае действовал один из бесспорных законов Жизни — «или — Все, или — Никто». Все мужчины, знавшие Лизу, с этим смирились. Это «Никто» и прикрывало Лизу от ненужных неприятностей. Так она и жила, постоянно на людях, но — сама по себе.

Глава вторая

Они случайно встретились с Розой в городе. Обрадовались. Все-таки вместе ходили в школу, хотя и в разные классы. Лиза была на пару лет старше, подругами они не были, но знали друг друга неплохо, тем более, что обе были из еврейских семей Слободки. Это уже как-то роднило, несмотря на разные положения в обществе. Отец Розы был известным адвокатом, мать — преподавала музыку, а в молодости — играла в театре. У них был довольно приличный дом, повар-горничная и свой конюх, возивший отца на работу на одноконной двуколке. За отцом числились индивидуальное хозяйство, юридически он выступал, как Единоличник. Это разрешалось советскими законами.

Чтобы быть адвокатом в Одессе, в двадцатые-тридцатые годы прошлого века, — мало было изучить юриспруденцию, завести знакомства с судейскими, прокурорскими и главарями отдельных криминальных группировок, надо было и самому побывать в нарушителях закона, чтобы не только знать, но и чувствовать ситуацию, изнутри. Отец неоднократно успел побывать и в местах не столь отдаленных, правда, еще при царской власти, что было зачтено ему в достоинство и, при умелом использовании, — мошенничество, подлог, обман, шантаж и многие другие его действия, были засчитаны, как борьба с ненавистным монархическим режимом. Потому он и сохранил часть своих привилегий, в том числе дом, прислугу и гужевой транспорт. Пройдя такую школу, он чувствовал себя уверенно и брался за самые сложные дела, которые, как правило, — выигрывал. Отец Розы пользовался авторитетом у людей по обеим сторонам закона — и правоохранителей, и правонарушителей. И у него это довольно долго и неплохо получалось.

Но такое положение не могло быть постоянным. В одном очень серьезном деле, схлестнулись интересы двух крупных преступных группировок и обе обратились к нему за помощью и содействием, обещая неслыханные гонорары. Адвокат понимал, что это его конец, не только карьеры, но и самой жизни. Он не мог отказаться от участия в этом деле и, одновременно понимал и чувствовал физически, что любой исход дела, в пользу любой из враждующих сторон, это приговор, в первую очередь — ему. И ничто, и никто ему в этом не поможет. Пришло Его время. Он, изучив досконально дело, определился с наиболее «правоверной» стороной-истцом и взялся защищать её интересы. На суде, сторона, интересы которой он защищал, не то, чтобы победила, а не проиграла, в то же время отдельные видные фигуранты проигравшей стороны, из свидетелей превратились в подозреваемых, а некоторые были взяты под стражу в зале суда. И — началось!.

Приехав после суда в свою контору, он только успел сесть за стол, как зазвонил телефон: дежурный из городского отдела милиции, сообщил, что в Слободке, в районе двенадцати часов дня, полностью сгорел его дом. Больше никаких подробностей не было, адвокат вызвал кучера и на двуколке они понеслись в Слободку. До дому ему доехать было не суждено. На дороге, не доезжая до железнодорожного переезда в районе Дюковского сада, перед Слободкой, все живое в экипаже — адвокат, кучер и лошадь, были убиты выстрелами в голову. И никто ничего не видел и не знает. Никакие следственно-розыскные мероприятия, успеха не имели. Дело потом закрыли, потому что никто и не хотел его доводить до конца, по многим причинам.

Когда Роза вернулась домой из школы, а она уже заканчивала восьмой класс, то, что она увидела на месте их дома, потрясло ее, она потеряла сознание и её на пожарной машине отвезли в больницу. Хорошо, что она не пришла на час раньше, когда пожарные, затушив огонь, обнаружили обгоревший труп её мамы, его забрала милиция, погрузив на проезжающую мимо повозку.

Роза несколько дней пробыла в больнице, она не знала, что на этой же территории находится её мать, вернее — то, что от неё осталось, а потом туда же, привезли тела отца и его кучера. От неё это скрывали, боялись, что она просто может не выдержать такого стресса. Не сказали даже, когда хоронили вместе обоих родителей. Через неделю после похорон, к ней пришла их соседка, добрая была женщина и увела её к себе домой. И только тогда, уже она рассказала, что случилось с её родителями и с их домом. Соседка посоветовала Розе, поскорее покинуть этот район, потому что те, кто уничтожил её семью, могут добраться и до неё, если узнают, что она осталась жива. Сказала еще, что несколько дней она может пожить у них, пока осознает и прочувствует сама все то, что случилось и наметит себе план дальнейших действий. Сказала также, что Роза может всегда найти у них временный кров и пищу, если будет в этом, крайняя необходимость. Потом, поколебавшись, добавила: «Знаешь, Роза, признаюсь тебе, когда мы выдавали замуж свою дочь, в Ананьев, я попросила у твоей мамы в долг тысячу рублей, нам было очень нужно. Мама твоя, царствие ей небесное, очень была хорошая женщина, она тайком от мужа, дала мне эти деньги, сказала — отдадите, когда будет возможность. Так вот такая возможность пришла. Дочка удачно вышла замуж, она одна знала про долг и недавно привезла мне эти деньги, даже больше. Я тебе их сейчас отдам, думаю, тебе они сегодня пригодятся».

Она принесла деньги, вручила их Розе. Та взяла деньги и растрогалась, обняла соседку: «Спасибо вам, тетя Поля, я этого никогда не забуду!».

Через несколько дней, Роза вышла в город, ни на что не надеясь. Паспорта у неё еще не было, только свидетельство о рождении, где стояла её фамилия по матери — Шпица. Это мать настояла, чтобы её единственная дочь, еврейка по матери, носила и её (матери) фамилию, а не фамилию её отца, Никопольский, еврея по отцу и украинца по матери. Как показала дальнейшая жизнь, фамилия матери в определенной мере, помогла ей постепенно и незаметно раствориться в одесской среде, до тех пор, пока она не пропала из поля зрения тех, кто мог её искать. Те, кто был причастен к несчастьям семьи Розы, считали, что она погибла при пожаре вместе с мамой, а другим до этого вообще не было дела, так что никто её не искал, зато она искала варианты — как жить дальше с тем, что случилось.

Повезло. Когда она зашла в магазин, чтобы купить себе летние босоножки, встретила там — Лизу. Девушки обрадовались встрече. Лиза еще не знала о трагедии в семье Розы, приняла рассказ землячки близко к сердцу, рассказала о трагедии, случившейся и в её семье, поведала о том, что вынуждена была выйти замуж за моряка, что живет сейчас в его комнате на базе моряков и работает буфетчицей в одной из припортовых «Чайных».

Лиза была не только старше, она уже пообтерлась среди разных людей и понимала жизнь более приземлено, чем шестнадцатилетняя Роза. Прекратив грустные воспоминания, Лиза внимательно посмотрела на молодую землячку и утвердительно спросила: «Судя по тому, что случилось с твоей семьей, можно предположить, что и тебе спокойно жить могут не дать, а раз ты рискнула выйти в город, значит — не знаешь, что дальше делать, и тебе некуда податься. Я — права?». Роза покраснела и — промолчала.

«Вот что, Роза, ты уже купила то, что было нужно в этом магазине? Я — тоже. А так как у меня сегодня выходной, то мы с тобой сейчас отправимся ко мне домой. По дороге что-нибудь прикупим вкусненького. Потом покушаем, отдохнем, более подробно и внимательно поговорим друг с другом и подумаем, что нам с тобой делать дальше!». Роза снова промолчала, и они вместе направились к трамвайной остановке, а потом поехали — в сторону базы отдыха моряков.

После обеда, они долгое время сидели на старинном, у кого-то реквизированного в свое время, кожаном диване и говорили-говорили. Вспомнили и родителей, и школу, и одноклассников, и родную для обеих, Слободку. Так как одними воспоминаниями, возникшую у Розы ситуацию решить было невозможно, то начали искать подходящие варианты.

Вариант с жильем, был найден первым. Лиза сказала, что пока муж её в плавании, и когда будет неизвестно, то Роза может временно пожить здесь же, в этой комнате. Места им на двоих хватит. Можно спать и вдвоем на койке, она полутора спальная, можно Розе устроиться на диване, как захочет. «Пока мой механик вернется, мы что-нибудь придумаем с твоим проживанием» — заявила Лиза — «Это на сегодня неплохой вариант и он не обсуждается!.

Хорошо, что ты закончила восемь классов, да и на вид вполне взрослая девушка, давай подумаем, куда тебя можно будет пристроить на работу. Так, чтобы не очень от кого-то зависеть, не сильно светиться и какую-то копейку иметь на жизнь. Нас теперь двое пострадавших, ничего, сестренка, переживем!».

На следующий день, они пошли пораньше к месту работы Лизы. До открытия чайной было еще более часа, поэтому Лиза попросила Розу, подождать во дворе, а сама направилась к заведующему. Она уже несколько месяцев отработала, начинала сменной буфетчицей, потом её старшая заболела, ей не разрешили больше работать в системе общественного питания, и Лиза осталась в буфете одна. Она вполне справлялась с работой, хотя стоять за буфетным прилавком, по 12 часов в день, а иногда и «до последнего клиента», шесть дней в неделю, было тяжело, но более — менее выгодно. Лиза платила заведующему по сто рублей от каждой полученной бочки пива, авансом. Заведующий столовой, уже в солидном возрасте, раньше плавал директором ресторанов на больших пассажирских судах, — понимал толк в торговых делах, в том числе и в торговле пивом…Он прямо сказал, что на бочке пива — можно иметь 200–250 рублей «навара», но он берет с неё только сотню, ему тоже надо платить кому-то «наверх».

Лиза убедилась, что заведующий был прав; она, действительно имела, кроме зарплаты, 100–150 рублей, с каждой реализованной бочки пива. Заведующий знал её мужа, ходили вместе в «загранку», поэтому относился к Лизе уже, как к своему человеку. Сегодня Лиза пошла к нему из-за Розы. Напомнила, что давно работает одна, постоянно в табачном дыму, шум, гам и т. д… Сказала, что нашла себе сменщицу. Дальняя родственница, молодая, грамотная, порядочная. Просит принять её на работу, сменной буфетчицей. Тогда можно будет им работать через день, пусть и по 12–14 часов…Заведующий захотел, естественно, лицезреть предлагаемого кандидата и побеседовать с ней.

Лиза пригласила Розу, представила её заведующему, сама вышла. Минут через пятнадцать, заведующий пригласил её к себе и заявил, что только что подписал заявление Розалии Шпице о приеме её на работу в качестве сменной буфетчицы, с месячным испытательным сроком. Сказал, что в период испытательного срока, на Лизу возлагается ответственность за подготовку и обучение нового работника, в соответствии с требованиями прав и обязанностей буфетчицы такой солидной столовой, как наша…

Добавил, чтобы Лиза показала к кому обратиться по поводу оформления трудоустройства, документально. На том они расстались. До начала работы, был подготовлен приказ о принятии Розы на работу и выдан необходимый комплект спецодежды. Кроме того, ей надо было пройти медицинский осмотр в портовой поликлинике, после которого, она может приступить к работе.

До обеда, все необходимые формальности, были улажены и Роза начала работать вместе с Лизой. Обучение основывалось на практике. После недели совместной работы, Роза освоила основные премудрости работы в буфете, а через месяц, они начали работать через день, что было не так трудно для обеих. Жили они вместе, а после окончания рабочего дня — приходили поочередно (через день) в столовую, чтобы вместе идти домой, так было и веселее и безопаснее. Они постепенно подружились и чувствовали себя, как близкие родственники, называли друг друга не по именам, а «сестрами».

Конец ознакомительного фрагмента.