Пираты, или Тайна Бермудского острова

Василий Боярков, 2021

Удивительные и необыкновенные приключения отважной и дерзкой пиратки… Валерия Хуляева, волею судьбы оказавшаяся в XVIII-м веке, попадает в свободолюбивое пиратское братство, где сразу же становится квартирмейстером. Победоносно проходя не через одно суровое испытание, удачливой мисс Доджер не раз придётся столкнуться с хитростью и вероломством мстительных недругов – но что ещё хуже! – с подлым предательством верных и, казалось бы, самых близких друзей.В то же самое время в XXI-м веке оказываются морские разбойники, подвластные жестокому капитану Бешеному Фрэнку Уойну. Воспользовавшись их сомнительной помощью, могущественные силы древнего и очень таинственного ордена организуют хитроумные провокации против китайских и российских военных судов.

Пролог

Конец мая 2021 года. Прибрежный американский корабль, сконструированный по аналогии и под тип тримарана, носящего название «Independence» («Независимость»), но только более современный, и притом новейшей, секретной, модификации. По установленному регламенту он должен нести патрульную службу в территориальных водах штата Флорида; однако какой-то страшной и неведомой силой его все больше затягивает в самую середину Бермудского треугольника. Ночь. Темно. Страшно и жутко. Вокруг собирается — нет, даже не шторм! — а нечто невообразимое, больше похожее на торнадо или же ураган, закрученный в несколько спиралей, несущихся по кругу с огромнейшей скоростью; огромные волны, невообразимые по размеру, словно по чьей-то зловещей, неведомой воле, вздымаются вверх, а в некоторых случаях доходят даже до высоты пятиэтажного дома.

Кома́ндер Хьюго Вильямс стоит на капитанском мостике и с нескрываемым напряжением (а где-то, возможно, и трепетным страхом?) вглядывается в почерневшую морскую пучину. Являясь молодым мужчиной, только что достигшим тридцатипятилетнего возраста, он буквально на днях назначен командовать новёхоньким судном, способным топить не только лишь надводные цели, но и любые враждебные субмарины (надлежит отметить, что в ответственном ранге произошло его первое плавание, готовое закончиться крайне трагически, едва ли не ужасно катастрофически). Подтянутым внешним видом офицер отображает стройную, развитую фигуру и выделяется приятным лицом — сейчас оно (обычно вроде бы мужественное?) перекашивается недоумённым взглядом, граничащим со сверхъестественным страхом (возникшее состояние передаётся испуганными голубыми глазами и всклоченными дыбом светлыми волосами); форменное обмундирование полностью соответствует присвоенному флотскому званию. Его встревоженное состояние обуславливается ещё и тем щекотливым фактом, что опытный капитан не может понять, в какой натуральной точке Саргассова моря оказалось подвластное судно и какой ему выбрать правильный курс (корабельные датчики будто бы разом «посходили с ума» и застыли в неправильных показаниях; навигационные приборы передают разительные несоответствия).

Не прошло и пяти минут, как он по внутренней связи скомандовал в машинное отделение «Дать полный назад!»; но проявленная предусмотрительность не возымела должного действия, то есть, несмотря на мощность газотурбинных и дизельных двигателей, корабль все еще продолжало сносить к центру гигантского естественного столба, чернеющей пучиной вздымающегося далеко в необозримую вышину и закрывающего собой всю видимую часть бескрайнего неба. Да, здесь было от чего ужаснуться! Вся представившаяся картина действительно имела сходство с чем-то потусторонним и сопоставлялась схожей с чудовищным, жутким кошмаром: обычно узкий в своем основании, на этот раз крутящийся «гриб» имел размер не менее трети морской мили в диаметре, возвышался на несколько сотен метров практически ровной колонной и резко начинал расширяться у самого поднебесья, превращаясь в густые, непроглядные, практически черные, тучи, носившиеся по кругу с неописуемой скоростью. «Если нас завлечёт в ту удивительную, страшно пугающую, воронку, — подумал мысленно Хьюго, реалистично оценивая прямую угрозу, предстающую как перед ним самим, так и перед подчинённой военной командой (в настоящем случае состоящей всего лишь из тридцати девяти человек, где каждый второй, созерцая бушующую стихию, в одинаковой мере подвергается непрекращающемуся суеверному ужасу), — то выжить в такой кутерьме — как не говори? — но нам не удастся… Но что это я, совсем, что ли, раскис? Не к лицу американскому офицеру сдаваться без боя и покоряться злосчастной судьбе…»

— Стоп машина, — не закончив беспокойную мысль, о́тдал Вильямс строгий приказ, направленный в машинное отделение, — поворачиваем назад и на полной скорости, на всех сорока узлах, идём в обратное направление. И поспешайте, ребятки, — сказал он значительно мягче, — от этого зависит наше с вами счастливое избавление…

В то же самое время, пока командир военного судна перед собственными глазами лицезрел ужаснейшее проявление гнева природы, в трюмном отсеке разворачивались совсем иные события, полностью шедшие вразрез с угрожавшей всему экипажу смертельной опасностью. Что же могло быть важнее разразившегося в море неописуемого тайфуна? Чтобы ответить на этот вопрос, следует сначала привести некоторые постыдные факты, ставшие возможными, благодаря царящей в американском флоте наследственной иерархии… С самого спуска борта на воду, на него был зачислен любимый сынок одного из высших адмиральских чинов ВМС США Джеймс Липкен, молодой человек двадцатисемилетнего возраста, имеющий вздорный, высокомерный, крайне противоречивый, характер и в полной мере пользующийся всеми привилегиями доставшегося от высокопоставленного отца завидного положения. Вопреки напыщенности своенравной натуры, он имел удивительно привлекательную внешность, схожую разве что с девушкой, где особенно выделялись «взбалмошные» глаза, которые (принимая во внимание смуглый цвет кожи и черные, как смоль, кудрявые волосы) были темно-карими, а скорее, даже коричневыми; средний рост его, при развитой, атлетически сложённой, фигуре, казался высоким, добавляя внешнему виду дополнительной привлекательности. Молодой человек без особого труда получил чин помощника капитана и соответствовавшее ему звание лейтенанта; а с появлением новоназначенного кома́ндера, он сразу же ввел его в курс, кем, по сути, является и что не собирается, соответственно, ни под кого «прогибаться» и жить по чьим-нибудь правилам. «Что-то в моём поведении будет не нравится, — сказал избалованный отпрыск при первой их встрече, — с вопросами, жалобами, пожеланиями обращайтесь прямиком к моему всемогущему папочке. Вместе с тем командовать личным составом мешать не буду, но и в мои дела лезть не советую, иначе возможно досрочное списание со службы на берег, — усмехнулся тогда он крайне презрительно и, не удосуживаясь дальнейшими объяснениями (так как отлично знал, что все и без того прекрасно осведомлены об исключительной незавидности командирской должности того экипажа), отправился восвояси, не преминув в назидание презрительно «бросить»: — Поаккуратней со мной — и желаю удачи!» Вот и теперь, невзирая на строгий устав корабельной службы и военную дисциплину, он додумался до того несопоставимого факта, что притащил на судно совсем еще юную проститутку, едва достигшую семнадцатилетнего возраста; а вот на ней, что называется, стоит остановиться особо…

Покажется удивительным, но девушка та имела российскую родословную и являлась самым младшим ребенком в семье одного российского эмигранта; он же (в составе отчаянной и лихой группировки, разумеется, с бандитским уклоном) еще в далекие девяностые годы, как и многие другие, такие же в точности не очень разумные соискатели, отправился искать иллюзорного «американского счастья». Странное дело, но, всецело отдаваясь крайне неблаговидным и опасным занятиям, новоиспеченный штатовский преступник смог прочно укорениться в местных криминальных структурах; в них, невзирая ни на какие перипетии, он умудрился продержаться «на плаву» довольно долгое время и был застрелен членами конкурирующей гангстерской банды лишь в две тысячи пятом году, успев дать жизнь своей третьей дочке, получившей от рождения имя Хуляевой Леры, или в полном варианте Валерии. Времена тогда были сложные, а лишившись мужской опоры, мать девочки невероятно быстро пошла «по наклонной»; предаваясь каждодневным разврату и пьянству, она постепенно утратила человеческий облик и через пару лет «отправилась» вслед за супругом. Осиротевшие сёстры, соответственно, были разлучены, распределены по детским домам, то бишь заокеанским приютам, и потеряли между собою всякую, существовавшую ранее, связь, внезапно прерванную по зловещей воле, казалось бы, нисколько не справедливой судьбы и (чего уж греха таить?) чьему-то единственному волевому решению. Сопоставимо преступному происхождению и сложившимся вокруг нее нежелательным факторам, Лерочка, унаследовавшая от родителя отважную и суровую личность, уверенную в себе и не привыкшую склоняющуюся ни перед какими препонами, была вынуждена проявлять чудеса изобретательности; но в той же мере она не забывала охотно осваивать полагающиеся учебной программой прикладные науки, чтобы хоть как-то сосуществовать и выживать в ополчившемся против нее недружеском окружении. Таким образом, развивалась девочка, значительно превосходя всех других сверстниц как в сообразительности, так в том числе и несгибаемой воле, так в точности и способности подчинять себе более слабых; в общем, нет ничего удивительного, что именно она (впрочем, вполне заслуженно) становилась непререкаемым лидером в любых детских играх, проказах и, конечно же, шалостях. Однако это не могло продолжаться вечно — и вот настало то обычное у всех подростков время, когда ей исполнилось пятнадцать лет, когда, попросту говоря, у нее наступил переходный возраст и когда воспитанница приюта вдруг неожиданно посчитала, что в стенах детского заведения ей становится тесно; в результате она сбежала и самостоятельно начала строить свою дальнейшую будущность.

Поначалу ей было невероятно трудно и целый год юная Лерка перебивалась, кто чем подаст; в конце концов, она приняла невероятно трудное для себя решение: «Для того чтобы совсем «не загнуться», я непременно должна попробовать какое-нибудь несложное дело — к примеру, попробовать поторговать бесподобным и восхитительным телом». И вот тут ее жизнь практически полностью изменилась! Пошли существенные гонорары, никогда ею раньше не виданные, и, собственно, проблем со средствами у нее по большей части не стало. Стоит отметить, что к тому времени девушка попросту расцвела и представляла из себя непередаваемо красивейшую блондинку, обладавшую большими, глубокими, голубыми глазами, способными «растворять» и «топить» в себе каждого, на кого только падал взгляд их несравненной и прекраснейшей обладательницы; еще следует остановиться на ее светлой, немножечко бархатистой, коже, маленьком, аккуратненьком, но чуть вздернутом носе, пухленьких губах, несколько выпирающих, а по цвету сравнимых с морскими кораллами, румяных щеках, переливающихся игривым задором, и маленьких ушах, скрываемых за пышными кудрями модной и стильной прически; ну, а в завершение в точно такой же степени не стоит позабыть про великолепно сложенную женственную фигуру, где, при худощавом и изящном телосложении, не очень высоком росте, больше приближенном к среднему, особо можно выделить выпуклые, сочные груди, всегда прикрытые дорогим кружевным бюстгальтером, в меру зауженную талию и больше обычного выпирающую ягодичную область, переходящую в прямые, стройные ноги — словом, юная жрица любви обладала всеми теми качествами, какие необходимы в ее новой «профессии», пусть и до последней крайности незавидной, но, что бы не утверждалось, приносящей довольно-таки неплохую прибыль и обеспечивающей ей хоть какой-то, более или менее нормальный, достаток. Немного видоизменив родовую фамилию с Хуляевой на сокращенное Хой, что преобразовывалось от английского «whore», или по-простому девка, предлагающая себя за плату, она безраздельно влилась в американскую капиталистическую систему, где предлагала в продажу единственное, что имелось у нее по самому наивысшему классу (и дарованное ей от Господа Бога), — сногсшибательное, прекрасное тело.

Так случилось, что не слишком праведным бизнесом молодая путана занималась в городе Майами, раскинувшемся, как известно, в южном штате Флорида и бывшим для ее необычного занятия со всех сторон самым каким только возможно благоприятным; именно там она, по какому-то странному стечению обстоятельств, и была приглашена поразвлечься развратным и необузданным Липкеном. Итак, на военный борт девушка поднялась без каких-либо особенных трудностей (по настоянию все того же ветреного сынка адмирала), нисколько (как, впрочем, и обычно в ее давно устоявшейся практике) не заботясь о способных возникнуть непоправимых последствиях, полностью положившись на разнузданного и неразумного провожатого. Вот и сейчас, молодые люди, находясь в каюте помощника капитана, предавались праздному веселью, а также сладострастному разврату, и к наступившему же моменту изрядно «набра́лись» качественным, изготовленным в Ирландии, виски; никто из них, казалось бы, нисколько не обращал внимания на сильнейшую качку, какой когда бы то ни было подвергалось то современнейшее «плавсредство», оказавшееся на удивление крайне устойчивым (оно снабженным надежным балластом, способным не дать опрокинуться судну даже при самом сильнейшем океаническом шторме). На очередную, но и не совсем обычную вылазку Лера выбралась разряженная в кожаную куртку черного цвета, в тон ей открытые ботильоны, джинсовую синюю юбку, укороченную до самых последних пределов, белоснежную сорочку и ажурные чулки, расписной резинкой соблазнительно выставленные наружу; дамской сумочки при ней не находилось: она их попросту презирала, предпочитая рассовывать нужные ей личные вещи в имевшиеся на одежде потайные карманы; из броской косметики, как и обычно, присутствовали исключительно нескромные тени, густая, обильно нанесенная, пудра и яркая губная помада, обладавшая исключительным, красным оттенком, окантованная еще и коричневатой обводкой. К интересовавшему мгновению Хуляева лишилась практически всего небогатого верхнего одеяния и оставалась теперь только лишь в кружевном бельишке, выделявшемся классической темной расцветкой, стильной обуви и плотно облегающих ноги дамских чулках. Ее так называемый соблазнитель был с голым торсом, без брюк, и пребывал в одних, едва лишь прикрывавших пах, разноцветных трусах: он был полностью готов приступить к главной части плотского развлечения, для которого в общем-то и была приглашена на военный борт индивидуальная проститутка, как за последние полгода сложилась практика, работавшая исключительно на себя, без сутенера, и считавшаяся, вопреки чересчур юному возрасту, довольно элитной.

Однако не только адмиральский сынок имел «пригласительный билет» на нескончаемый праздник жизни, нисколько не сопоставимый с морскими военными правилами, зато давно уже вошедший у молодого повесы в неосознанную привычку (она выработалась еще и благодаря потворствам со стороны значимого родителя, всеми силами старавшегося прикрывать любимого отпрыска во всех его, как он определенно считал, ни несущих никакой серьезной опасности «мальчишеских шалостях»), также здесь присутствовал его закадычный друг, не имевший офицерского чина, но собственными трудом, упорством, а главное, рвением сумевший дослужиться до почётного корабельного звания — старшина первого класса. В отличии от разнузданного товарища, не обладавшего значительным разумом и ведшего развратную, по большей части разгульную, жизнь, он был намного порядочнее, гораздо осмотрительнее и не полностью еще смог утратить чувство страха, возникающим перед дисциплинарным наказанием, неотвратимо следующим за любое нарушение установленного регламента и непременно несущим с собой последующее «раскаяние»; в частности, если говорить откровенно, и под влияние-то Джеймса он попал далеко не случайно, а по той лишь простой причине, что находился в его непосредственном подчинении (прочитав его досье, высокопоставленный родитель сразу же понял, что это именно тот человек, какой ему нужен и, не задумываясь, приставил его «присматривать» за своим непутевым сыночком, не ведающим никаких ограничений в похотливых устремлениях, нескончаемых и безнравственных, просто погрязших в пучине плотского греха и отъявленного порока). Внешности Билл Кедми (а именно такое имя досталось ему от родителей) являлся самой обыкновенной, а если чем и выделялся, то двадцатидевятилетним возрастом, крепко сложенным мускулистым телом, высоким ростом, мужественным, где-то даже злобным, лицом, обладавшим орлиным носом, колючими, оливково-голубыми глазами и смуглой, изрядно обветренной, кожей; еще у него возможно отметить гладкую, на лысо остриженную, голову и большие, закрученными кверху усы. Основным одеянием и общим состоянием он выгодно отличался от остальных участников столь небывалого трио: находился по полной форме, а если и виделся пьян, то разве только немножко, всецело памятуя о строгом наставлении старшего Липкена.

Вдруг! Праздное настроение было нарушено непередаваемым словами отчаянным криком «Йа-хой!!!», проникшим даже в глубины отдаленного офицерского трюма. Сразу же вслед за ним последовал оглушительный грохот, передававший почти одновременное столкновение нескольких тяжелых предметов, основательно ударивших по корпусу корабля, причем именно с той стороны, где теперь находилась вся эта странная троица. Присутствовавшие лица невольно вздрогнули, так как возникшее явление виделось настолько необычным, насколько морские американские вооруженные силы славились непререкаемым могуществом по всему остальному миру и, уж точно, не могли подвергнуться никакой военной агрессии. Валерия давно уже научилась как управлять волнительными эмоциями, так и следить за испуганным состоянием, в том числе и когда употребляла спиртное; благодаря выработанной привычке, она могла казаться, в зависимости от ситуации, чересчур пьяной либо же трезвой; вот и теперь, едва лишь судно затрясло не столько от естественной качки, сколько от жуткого грохота, обозначавшего столкновение с крепкой, брониро́ванной сталью американского судна чего-то твердого, круглого и, несомненно, тяжелого, летящего на внушительной скорости, юная путана тут же сбросила с себя «развесёлую маску» и (надо отдать должное ее выдержке) мгновенно оказалась практически трезвой, хотя до наступившего момента не «вязала вроде бы как даже и лыка».

— Что это у вас такое тут происходит?! — воскликнула Лера, не выказывая, однако, присущего представительнице прекрасного пола жуткого страха, а лишь отобразившись на очаровательном личике нездоровым недоумением. — Нас что, атакуют? И кста-а-ти… никому из вас не показалось, будто бы кто-то меня позвал, выкрикнув мое прозвище «Хой»?

— Нет, — единственное, только на первый вопрос заплетавшимся языком ответил ей блудливый сынок высокородного американского адмирала, одновременно начиная разыскивать снятые недавно офицерские брюки, — это попросту невозможно: мы представляем прославленный американский флот и не найдется ни один дурак, кто рискнет на подобную дерзость, потому что необдуманное нападение напрямую граничит с самоубийством… где, «черт возьми», мои брюки?

Молодой повеса нашел их, валявшимися в углу, куда сам и забросил их некоторое время назад, и, неловко натянув на волосатые ноги, причем не с первого раза, пошатываясь и периодически спотыкаясь, отправился на верхнюю палубу, чтобы, как он всех убедил, разузнать, что же все-таки там за чудное лихо случилось?

— Сидите… здесь, — еле выговорил Липкен, корявя пьяный язык, когда уже начал выбираться из удобного лейтенантского кубрика, — я схожу… разведаю, чего там… такое… и сразу назад… продолжим наше… прерванное веселье…

— Очень хотелось? — бросила ему вслед восхитительная красотка, произнеся коротенькую фразу на чистейшем русском наречии (не позабыв о своем истинном происхождении, она, кроме освоения английского языка, делала упор в том числе и на сроднившимся с душой диалекте). — Я бы и так никуда не вышла, а тут еще — «хрен» его знает че! — у вас сейчас начинает твориться.

Что же явилось основной причиной и вызвало такой переполох в маленькой и до этого момента невероятно развеселой компании, вопреки всем писанным законам и неписанным правилам предававшейся на секретной военной технике нескончаемым увлекательным праздникам?

Прибрежный корабль давно уже выполнил маневр, назначенный командером, а именно развернулся на обратное направление, и теперь всеми силами двух газовых турбин и стольких же дизельных двигателей на полном ходу старался удалиться от крутящейся по кругу огромной воронки, все больше затягивающей его в морскую пучину, тёмную и страшную, разверзнутую подобно входу в саму Преисподнюю.

— Какая у нас скорость?! — кричал капитан в переговорное устройство, связываясь с машинным отсеком, когда в конце концов понял, что вверенная ему боевая техника (какие бы не прикладывались титанические усилия) все равно упорно двигается в сторону громадной воронки, угрожающей жутким (да что там?), просто кошмарным, жерлом, чудовищным окончанием уносящимся высоко в беспросветное небо, в свете непрерывно мелькающих молний представляющееся иссиня-черным, зловещим, да и просто ужасным.

— Тридцать девять узлов, никак не меньше, — констатировал ответственный механик (как уже упоминалось, приборы вышли из строя, а значит, определить по ним точные показания не представлялось возможным), — тем не менее мы попали в столь сильное морское течение, что его сила видится мне примерно равной нашему ускорению, так что в итоге мы продолжаем оставаться на месте, не двигаясь ни вперед ни назад. А что у вас там, наверху, кэп, — поинтересовался тот своим чередом, в силу занимаемой должности не располагая достоверностью всей информации, — сильно все страшно?

— Лучше тебе и не знать, — ответил Вильямс с печальным вздохом, но тут же взял себя в руки и более уверенным тоном скомандовал: — Давай поднапрягись, подключи все имеющиеся возможности и вытяни нас наконец из чудовищной передряги, а не то…

Что он подразумевал под этим «а не то», Хьюго так и не успел досказать, так как то невероятное событие, что предстало перед его возбужденным видом, на какой-то момент полностью лишило его дара речи — из чернеющей жутью дьявольской бездны, под отсвет сверкающих молний, буквально выпрыгнул бриг, своеобразной конструкцией напоминавший середину эпохи колонизации и бывший еще старой, деревянной, постройки; на самой верхней стеньге у него развевался изодранный стяг, отмеченный чёрным цветом и украшенный белым черепом с перекрещенными костями, в простонародье именуемый запросто — «веселеньким Роджером». До ужасной воронки было приблизительно половина морской мили, но пиратский парусник как будто бы от самой разбушевавшейся природы получил дополнительный стимул и словно бы пролетел над волнами все разделявшее корабли немалое расстояние. Они встали как раз напротив друг друга, и, пока современный американский капитан ошарашенно смотрел на возникшее из ниоткуда редкостное явление, настолько необычное, насколько от одного его вида можно было не просто опешить, но и полностью утратить существующее восприятие привычного мира (а именно в такой ступор и впал опытный капитан, дав неожиданному противнику значительно ощутимое преимущество); а неожиданно представшие перед ним кровожадные недруги между тем активно готовились к ожесточённому нападению.

— Йа-хой!!! — пронесся над палубой пиратского судна громовой, душещипательный клич, призывающий команду наверх, в полной боевой выкладке, готовой к грабежу и сопутствующим ему боевому маневру; в следующую очередь, усиленный еще и грозной, дьявольской непогодой, он прокатился над волнами словно потусторонний глас, вырвавшийся из огненной Преисподней, словно от страшного, разъяренного Сатаны; а уже чуть тише, лишь только для членов морского братства, в мгновение ока повыскакивавших на призыв отважного капитана наружу, незнакомец зловеще добавил: — Отличное судно — сейчас немного с ним позабавимся! По местам всем стоять! Пушкари залп! Остальные на а-а-бор-д-а-а-ж!!! — растягивая последнее слово, недвусмысленно скомандовал разбойничий повелитель.

Вид страшного человека был не только ужасен, но и в то же время великолепен: в шуме непобедимого урагана, бушевавшего в западно-атлантической акватории, он возвышался на капитанском мостике, где, несмотря на разгневанную природу, держался с непревзойденной уверенностью, с полагавшейся его рангу своенравной напыщенностью и приобретенным за долгие годы горделивым достоинством; да, возраст того седовласого мужчины приближался к шестидесяти годам — срок для пирата сравнительно необычный (мало кому из них удавалось приблизиться хотя бы и к сорока). Но не, единственное, почтенные лета́ отличали типичного представителя пиратского общества, а еще и такие выразительные признаки, как-то́: физически развитое телосложение, передававшее собой небывалую силу; чёрные, озлобленные глаза, выражавшие ярость и заставлявшие трепетать всякого, на кого обращался их разгневанный взор; крючковатый нос, устрашавший и формой и большими размерами; всклокоченная борода, давно поседевшая и долгий период не ведавшая самой обыкновенной расчёски; почти полностью беззубый рот, выделявшийся лишь верхними гнилыми клыками; модный костюм, пошитый из китайского ситца; широкополая шляпа, окаймленная перьями… и, наконец, роскошная, отливавшая золотом, перевязь, увенчанная однозарядным пистолетом и абордажной, острозаточенной саблей.

— Я иду в бой — за меня останется квартирмейстер! — выкрикнул он как само собой разумевшийся факт и, ухватившись за один из концов спускающегося сверху бегучего такелажа, ловко переместился на основную, главную палубу.

К наступившему моменту канониры, всегда державшие пушки в заряженном состоянии, уже осуществили «рекомендованный» залп, остальные же сподручные «братья», верные соратники отчаянного старого «волка», отдавшего неоспоримое приказание, перекидывали на соседнее судно «морские кошки» (крюки, с привязанными канатами) и клали на борта деревянные лестницы, предназначая нехитрые вспомогательные предметы для более эффективной переброски основной части оголтелой команды на близ расположенное соседнее судно. Словно саранча, «посыпались» озверелые, отчаянные пираты, представлявшие собой невероятно жуткое зрелище; где-то сверкая «разношерстной» экипировкой, а где-то оставаясь попросту с голым торсом, они перескакивали на современный военный корабль и тут же нападали на всякого, кто только не попадался им на пути; кого-то они убивали, а кого-то, кто успевал поднять обе ру́ки, великодушно делали пленниками. Общая картина представлялась несказанно ужасной и отовсюду слышались неизменные признаки ведомого боя: истошные стоны, остервенелые крики, пистолетные выстрелы, непродолжительные автоматные очереди, лязганье сабель, мольбы о пощаде, победоносные крики восторга — словом, экипаж боевого сверхсекретного судна, обученный топить как любую надводную цель, так в том числе и подводную лодку, сейчас был застигнут врасплох, и в полном составе, одним матросом не доходившим до сорока человек, оказался полностью неспособным достойно сопротивляться, и хоть как-то противостоять разъяренным и страшным бандитам, всю свою жизнь проводящим в битвах, походах, кровопролитии, а главное, имеющим численный перевес, превышающий защитников больше чем вдвое. В настоящем случае сделанное сравнение можно считать совсем не пустыми словами, поскольку команда соперничавшего брига равнялась ста пятнадцати кровожадным убийцам, не ведавшим страха и не знавшим ни малейшей пощады по отношению к тем, кто все-таки отваживался вступить с ними в краткосрочную схватку; говоря точнее, сто десять из них успешно переместились на соседнюю палубу, где теперь безжалостно буйствовали и жестоко тиранили ничего не понимавшую малочисленную команду.

Действительно, матросы американского корабля, и без того находившиеся под страхом попасть в ужаснейший переплет, и готовившиеся вступить в отчаянное противоборство с разбушевавшейся непогодой, оказались теперь подвергнутыми еще одному жестокому испытанию — столкновению с вроде бы давно вымершими морскими разбойниками, явившимися перед ними неожиданно, точно из неоткуда, и притом в самом устрашавшем и ужасном обличье — как тут было не впасть в сверхъестественный ступор? Поэтому и неудивительно, что большая часть современных матросов именно так и сделала, предоставив лишь небольшой горстке более отважных товарищей попытаться отстоять честь американского флота, собственную свободу, а в том числе и горделивую независимость, вступая в неравную, практически рукопашную, схватку, где огнестрельное оружие если и приносило хоть какую-то пользу, то весьма неощутимую, еще только больше раззадоривавшую безжалостных «выродков», возникших будто бы с того света. Бой был короткий и не превысил более чем двадцать минут; закончился он так же внезапно, как и чуть раньше изволил нача́ться, — сразу после пленения Вильямса, бесцеремонно свергнутого пиратами со значимой должности и беспардонно вытащенного из командной рубки и на всеобщее обозрение, и на скорый суд беспощадного пиратского капитана.

Касаясь последнего инцидента, требуется уточнить, что честь закончить непродолжительную схватку выпала двум морским бандитам, откликавшимся на прозвища Стинджей (в переводе на русский — Скупой) и Трамп (по-русски значит Бродяга): первый представлялся мужчиной пропиты́м и рано состарившимся, хотя и достигшим всего-навсего сорокачетырехлетнего возраста (он был невысокого роста, нескладного телосложения, полностью лысый, с оголенным торсом, испещренным неприятными шрамами, и выделялся объемным, словно картошина, носом, беспрестанно бегавшими темно-серыми зенками и крайне неприятной щетиной); второй выглядел вполне прилично, соответственно достигнутых тридцати восьми лет (он виделся одетым в аглицкое сукно, перехваченное кожаной перевязью, при худощавом телосложении и высоком росте, смотрелся несколько несуразно — похож на оглоблю — и обозначался некогда красивым лицом, на удивление гладко выбритым; на нем до сих пор отчаянно блестели голубые глаза, а расстояние от правого виска и до самого подбородка обезображивалось страшным, давно зажи́вшим, ранением; ну, а венцом неприглядного облика можно выделить белокурые, кучерявые локоны, спускавшиеся сверху и представленные немытой, нестриженной шевелюрой) — и вот именно эти два бравых «мо́лодца» ворва́лись в служебное помещение застывшего командера. Воспользовавшись его обескураженным состоянием (когда Хьюго мало того что находился под впечатлением от страшного вида бури, но еще и был введен в непривычное, безвольное состояние, вызванное внезапным появлением едва ли ни средневековых головорезов), отчаянные «выродки», под прицелами давно устаревших, но все еще действенных пистолетов сумели всесторонне доходчиво до него донести, что сопротивление с его стороны является глупым, а главное, полностью бесполезным. Случай казался настолько неординарным, непрописанным ни в одном военном учебнике, в котором единственное, что Вильямс успел было сделать, — неуверенно потянулся правой рукой к кобуре, закрепленной на поясе; разумеется, он хотел воспользоваться индивидуальным оружием, но был оставлен обескуражившим окриком, последовавшим от злобного разбойника Трампа:

— Не советую, кэп! — по убранству рубки и внешнему виду определить его положение было нетрудно. — Не то наша встреча может кончится для тебя неестественно плохо.

Совет был неплохой, да еще и подкреплялся видом внушительного предмета, хотя и необычного, но, несомненно, убийственного; естественно, капитану не оставалось ничего другого, как подчиниться непререкаемой воле свирепых бандитов, следствием чего стало то неизменное обстоятельство, что под пиратским конвоем офицер был выведен к остальным, уже плененным, членам команды, так же как и он, находившимся сейчас перед лицом неотвратимой погибели, представившейся в грозном облике ни с чем не сравнимых грабителей.

— Капитан Мадмен… сэр, — раболепно обратился к нему Скупой и назвал его прозвищем, означающим в переводе как Бешеный, — мы захватили в плен главного на атакуемом судне, и, думаю, бой следует считать полностью конченным.

Ткнув Вильямсу под ребра дулом стального оружия, бандиты, сбив его дыхание, легко толкнули мужчину вперед, чтобы перед их предводителем тот оказался опустившимся на колени; послушное преклонение могло означать только одно — победа в недолгой битве достигнута.

— Корабль наш, джентльмены! — выкрикнул седовласый бандит, вскинув вверх руки и эффектно помахав и пистолетом, и саблей.

— А-а-а!!! — вторили ему восторженные члены пиратского воинства.

В тот же самый момент с той стороны атаковавших головорезов, на их собственном судне, прозвучали характерные звуки, отчетливо слышимые даже сквозь жуткий рев бури и однозначно передававшие, что абордажные «кошки» рубятся топорами, а лестницы падают в бурлящую снизу чёрную воду. И в тот же самый момент, только на миг непродолжительно стихнув (пока дерзкие бандиты прислушивались), к торжествующим крикам «А-а-а!!!» прибавился еще и оттенок непередаваемого словами неистового отчаяния. Что же послужило причиной столь неожиданно наступившей неучтённой развязки?

Оставшись вдвоем со старшиной Кедми, Хуляева, справедливо рассудив, что, вероятнее всего, веселье на сегодня закончилось, энергично начала́ одеваться, облачаясь сначала в джинсовую мини-юбку, затем белоснежную сорочку и в последнюю очередь кожаную черную куртку, сброшенные ею несколькими мгновениями ранее и положенные прямиком на лейтенантское ложе. Тем временем Билл наблюдал за ее неуверенными, но нисколько не напуганными движениями, сам предаваясь немного более сильным волнениям и, как следствие, пристально вслушиваясь в происходящие снаружи события. А они были, следует сказать, устрашающими, жуткими, да и просто ужасными; об их истинной природе можно судить по беспорядочной стрельбе, вое десятков остервенелых глоток, а заодно и лязганью острозаточенного металла, прочной сталью рассекающего незащищенную мягкую плоть. Для получения более полной картины, молодой мужчина слега приоткрыл входную дверцу уютной каюты и выставил наружу левое ухо; через пару минут тревожных исследований он смог сделать вполне убедительный вывод, напрашивающийся сам собой и очевидный даже для необученной военному делу неискушённой красавицы:

— Боюсь оказаться правым, но, кажется, на нас, и взаправду, напали; а ещё… по-моему, мы стремимся в уверенный проигрыш…

— Ты только сейчас это понял? — усмехнулась молодая путана, застегивая молнию и машинально проверяя карманы (все ли находится на местах?). — Я, если не ошибаюсь, сразу же озадачилась бедственной версией… Что будем делать? — тут же поставила она вопрос, ничуть не лишенный обоснованной логики. — Лично я бы предложила бежать, и притом как можно быстрее, — вот только никак не могу сообразить, куда можно деться посредине бескрайнего моря… а ты?.. Что, Билл, думаешь по настоящему поводу ты?

— Сказать трудно, — пожал плечами старшина первого класса, впервые попавший в подобную ситуацию и не сумевший сразу сориентироваться как требуется вести себя дальше, — ни с чем похожим я раньше не сталкивался, но возьмусь предположить, что в рассматриваемом случае ты абсолютно права, — необходимо побыстрее из стальной душегубки выбраться, и разобраться со всем уже наверху, на свежем воздухе, где и думается получше, да и мысли лезут совсем другие, более сопоставимые с окружающей обстановкой.

— Тогда чего скучаешь? — снова пошутила словоохотливая Валерия, никогда не «лезшая за словом в карман». — Пошли! — И засунув руки в карманы модной кожаной куртки, разукрашенной молниями и утыканной клепками, уверенным шагом направилась к выходу.

Моряк последовал за ней; не настолько убежденный в собственных отваге и смелости, он обнажил индивидуальное оружие и, выставив его перед собой, принял меры к внезапному нападению, готовый выстрелить в любого, кто встанет у него на пути и попытается преградить дорогу к спасению. Молодые люди спешили, ведь согласно здравому смыслу, чем тверже ты себя ведешь и меньше чураешься неприятностей, тем больше шансов остается у тебя, дабы, собственно, выжить. Не оставляя неписанную теорию без пристального внимания, они шли сейчас по узкому коридору, окружаемые дверями спальных кубриков и различной вспомогательной корабельной инфраструктурой.

Сверху продолжали слышаться беспрестанные выстрелы, отчаянные крики, как призывающие на помощь к загнанным в угол современным защитникам, так в том числе и торжествующие (эти изволили издаваться уже нападающими, повергающими в трепет очередную, сопротивляющуюся им, жертву), так в точности и злобные, предупреждающие о готовящемся прорыве следующей оборонительной позиции, пока еще продолжающей стремиться к героическому противоборству. Пока им везло: вся обслуживающая команда повыскакивала наружу и основной бой происходил наверху, оставляя нижние палубы как бы неприкасаемыми; однако ничто не продолжается бесконечно, что заставляло вынужденных компаньонов постепенно, по нарастающей, все более увеличивать изначально взятую скорость. Но вот наконец они достигли лестницы, ведущей наверх, и — о чудо! — как раз таки здесь, на выходе, не слышалось звуков, хоть отдаленно напоминавших происходившую поблизости ужасную «мясорубку»: выстрелы и крики хотя и предполагались, но доносились все-таки на значительном удалении, а значит, можно пробовать уверенно выбираться на воздух.

Как оказалось, опытный матрос посчитал совершенно правильно и привел прекрасную спутницу в носовую часть корабля, в то время как основной бой происходил на вертолетной площадке, располагавшейся сзади, а также в верхней части командирского мостика. Опасливо озираясь по сторонам, беглецы выбрались на основную палубу через специальный металлический люк, расположенный возле пушки, причем Валерия, пройдя суровое испытание детским приютом, чувствовала себя в сложившейся ситуации намного увереннее, что странно разнилось с той нервной дрожью, какая ни на секунду не отпускала тело военного мореплавателя, в обычных условиях достаточно бравого. Вместе с тем не только свирепые выкрики, не прекращавшаяся стрельба и рубящие звуки стального оружия могли повергнуть в ужас любого, кто невольно оказывался среди бушующего страшной грозой стихийного океана, — черные огромные волны попеременно накатывались на прочную, стальную броню, вокруг «гулял» чудовищный ветер, плотной стеной «стоял» тропический дождь и беспрестанно сверкали ярчайшие молнии. В один из похожих, неимоверно кошмарных, моментов, после того как схлынул очередной «набег» сногсшибательного черного вала, молодые люди, прочно державшиеся за железные поручни (для того чтобы их не скинуло в море), прямо перед собой увидели остервенелого, злого пирата, неведомо откуда взявшегося и страшным видом внушавшего им обоим сверхъестественный ужас. И действительно, здесь было чего испугаться: бандит был просто огромен, имел оголенный торс, скрываемый лишь перехлестнутой перевязью, зверское выражение обезображенного лица, где беззубый рот и свернутый на бок нос нагнетали еще гораздо больше дополнительной жути; а еще… это непривычное современному человеку вооружение, представлявшееся в одной руке пистолетом, а в другой — абордажной саблей. Всего лишь пары мгновений хватило, чтобы морской разбойник воспользовался замешательством опешивших недругов и, выбрав наиболее боеспособную цель, воткнул зазубренный меч прямиком в живот Билла Кедми; прозвучавшие вслед, друг за другом, шесть выстрелов, возвестили о том непременном условии, что старшина не совсем был застигнут врасплох, то есть смог воспользоваться личным оружием, вогнав в отчаянного противника смертельные пули.

— У-у-у! Я отправляюсь прямиком к Дэви Джонсу! — прокричал пират с охрипшими интонациями и, перевалившись за поручни, стал медленно заваливаться в бушующую морскую пучину; падая, он так и оставил убийственное оружие вонзенным в потенциального неприятеля.

— Не вынимай ее! — пытаясь переорать грохочущий ветер, прокричала молодая путана, положив маленькую ладошку на запястье пораженного мореплавателя, за разукрашенную рукоятку пытавшегося вырвать из себя колюще-рубящее орудие. — Давай переберемся на ту корявую шхуну, — неправильно обозвала она двухмачтовый бриг, указывая рукой на перекинутые неподалеку деревянные лестницы, — а там уже посмотрим, что в последующем потребуется нам сделать! Пошли! — крикнула она для пущей убедительности, а подхватив товарища по неожиданному несчастью под левую мышку, стала помогать ему продвигаться в сторону пиратского судна, пришвартовавшегося к ним столь необычным способом, крайне непривычным для американских военнослужащих, как, впрочем, и всех остальных современных покорителей морского пространства.

Словно бы по чьему-то неведомому желанию, Скупой и Бродяга перебрались на «Независимость — 2» (подобно прежнему предшественнику, военный корабль носил почти такое же имя) именно в носовой части, теперь же они скрылись в дверях, ведших в том числе и в капитанскую рубку, оставив перекинутую лестницу без бдительного присмотра; остальные абордажные принадлежности были переброшена на основную, на заднюю, палубу, где располагалась вертолетная площадка и где сейчас происходили основные события. Будто бы вокруг не бушевала страшная буря, а внизу не было крайне неспокойного моря (другого выхода просто-напросто не было, а соответственно, задумываться о чем-то особо не приходилось), поэтому обезумевшим беглецам снова пришлось неустрашимо рискнуть; но и на этот раз, как бы там ни случилось, они без большого труда (борта современного плавательного средства были чуть выше), «проскользили» вниз по мокрому дереву и, плотно прижимаясь к продольным слегам стопами и прочно схватившись ладонями, благополучно перебрались на атаковавшее судно, основная часть команды которого в настоящий момент без особых затруднений осуществляла захват боевого торпедо — ракетоносца, экипированного по последнему слову современнейшей техники. Однако не успели они перевалиться за деревянные поручни, как то́тчас же осознали, что, выбравшись из удобной каюты (хотя кто его знает, где она, удача и та самая правдивая истина?) и избавившись от одной смертельной опасности, возможно, тем самым совершили непоправимую, роковую ошибку, ведь прямо перед их возбужденными лицами, один за одним, возникли пять человек, ожесточенных головорезов, оставшихся в тот страшный момент на охране пиратского брига — они, можно верить, ужасным, неподражаемым видом, разъяренным, а при созерцании очаровательной девушки, неестественно похотливым, не предвещали молодым людям ничего хоть сколько-нибудь мало-мальски хорошего.

Как только раненый мужчина и юная девушка спрыгнули на мокрую палубу, из окруживших их джентльменов удачи вперед выдвинулся омерзительный незнакомец, отличавшийся до крайности неприятной наружностью; он давно уже достиг тридцатипятилетнего возраста, обладал отталкивавшей внешностью и, как оказалось, исполнял в разбойничьем братстве обязанность квартирмейстера, или, говоря современным языком, второго человека в команде, заведовавшего всей хозяйственной частью. Соответствуя значимой должности, бандит был одет гораздо лучше всех остальных, но его респектабельный вид портился зверским выражением продолговатой физиономии, морщинистой и изборождённой уродливыми, страшными шрамами, всклокоченной бородой, а также голубыми глазами, блестевшими неиссякаемым гневом и не передававшими собой ничего более-менее доброго; закончить его внешний облик можно надвинутой на узкий лоб кожаной треуголкой.

— Ага, добыча сама прибежала к нам в ловкие руки! — воскликнул он под жуткий вой ветра, выставляя вперед прямую, остроконечную шпагу, по-видимому захваченную у какого-нибудь богатого офицера; одновременно он скривил в зловещей усмешке противное и пропито́е лицо. — Сейчас мы с ней позабавимся!

Ужасное изречение, немногословное, но сравнительно ёмкое, бандит заканчивал, вонзая острый клинок в и так умирающее тело представителя сильного пола и нанося ему второе смертоубийственное ранение; для хорошенькой девушки им была избрана не менее прискорбная участь — какая? — стало известно из его дальнейшей команды:

— А теперь давайте, почтенные джентльмены, натешимся с этой маленькой шлюшкой, пока она, смазливая «сучка», не сдохнет!

Той же секундой к ней потянулись грязные, обтекавшие слюнями, довольные рожи, немытые руки, которые сначала ее тихонько поглаживали, нерешительно и опасливо, а затем, переходя ко все более активным инсинуациям, стали рвать на ней красивое одеяние, лишь в верхней части прикрывающее ее великолепно сложённое туловище; далее, когда задралась и без того короткая юбка, а грудь едва ли не полностью оголилась, остервенелые насильники, довольные доставшимся им «лёгким уловом», повалили оравшую девушку, бившуюся в страшной истерике, на мокрую, склизкую палубу; ну, а затем, как оно и полагается, первым на нее навалился, конечно же, квартирмейстер, однозначно задавшийся конечной целью — в полной мере насладиться непревзойденно восхитительным телом.

— На помощь! Спасите! Хоть кто-нибудь! — до того момента, как грязная ладонь накрыла ее бесподобное личико, отчаянным криком успела воскликнуть Хуляева; да, непроизвольно она пыталась искать действительной подмоги самым простым и проверенным способом — путем пронзительного верещания и сумасшедшего, ни с чем не сравнимого, крика.

В следующую секунду на Лере были порваны непрочные кружевные трусики (сорванный бюстгальтер уже валялся неподалеку и возлежал на мокрой палубе вместе со стянутой курткой и белоснежной сорочкой); сама же она, обливаясь слезами и извиваясь в безумной истерике, готовилась сопротивляться до полного окончания — и чего бы ей это не стоило! Тем более что дальнейшая судьба была ей предопределена словами безжалостного пирата, основным смыслом которых предполагалось, что ей, покуда она остается живой, до самой смерти предстоит ублажать всю многочисленную разбойничью братию, в лице пока всего лишь пяти подонков смердящую на нее отвратительным запахом, сравнимым разве что с вонью грязных, никогда не мытых, диких животных. В то же самое время ее невольный напарник, дважды пронзенный в области живота, был все еще жив, но уже медленно, пошатываясь, опустился на деревянное палубное покрытие, где теперь истекал багряной живительной жидкостью, где периодически закатывал кверху измученные глаза и где, выставляя на обозрение безжизненные белки, лишь отчасти созерцал ужасное зрелище, представшее его постепенно затухавшему изумлённому взору; старшина умирал, и, безвольно прислонившись спиной к борту, он был уже не в силах чем-то помочь очаровательной спутнице, а, испуская матросский дух, лишь ненавязчиво, и беспомощно, и омерзительно ёкал.

Но и это еще не все участники тех жутких и странных событий! На нижней палубе пиратского корабля, в трюме, предназначенном для содержания пленников, отгороженные от вольной воли железной решеткой, томились два незадачливых человека. Касаясь первого, можно сказать, что он был мужчиной, достигнутым возрастом стремившийся к шестидесяти годам, но, в отличии от пиратского капитана, тот поседел еще не полностью и сохранил в густой шевелюре кучерявые, черные локоны; Джек Колипо (имя, унаследованное им от рождения, либо он сам же себе его и выдумал) выделялся сильной фигурой, физически развитой и отнюдь не выделявшейся естественным жиром (она прикрывалась простоватой, но добротной одеждой, сирой неприметностью выдававшей обыкновенного обывателя, какие существовали в далёкий период начала развития Нового времени); физиономия его хотя и была испещрена множеством неприятных, глубоких морщин, но в целом выглядела довольно прилично и (не в пример отпетым разбойникам) не носила на себе печати беспробудного пьянства — она обозначалась уверенным взглядом, внешне доброжелательным, однако в глубине скрывавшим «буйственную» жестокость, всклоченной, никогда нечесаной, бородой и отсутствием правого глаза, прикрытого выцветшим кожаным кругляшом, аккуратно обрезанным и закрепленным неширокой перемычкой за голову. Второй откликался на имя Джонатан Рид, или попросту Джо, считался «неоперившимся» юнцом, едва достигшим девятнадцати лет, а разнясь с возрастным сокамерником, был одет в однотонный, тёмный камзол, отличавшийся дороговизной материала и качеством исполнения. Молодой человек обладал худощавой, но в то же время и жилистой внешностью, где выносливая фигура представлялась на удивление стройной, не лишенной физической силы и, в отличие от истинного положения, казавшейся необычайно высокой; лицо его виделось смуглым, обветренным, для представителя сильного пола несоразмерно красивым, но и не лишенным мужского достоинства; по уверенному взгляду каре-зеленых глаз можно было судить о непререкаемой воле, бесстрашном характере, а где-то и безрассудной отваге, присущей, как известно, любому романтику; особое внимание следует заострить на прямом, явно аристократическом, носе, широких и тонких губах, говорящих о хитрости, а заодно и роскошных, густых волосах, черными прядями спускающихся к самым плечам и слегка прикрывающих изящные брови (перечисленное великолепие скрывается за простой, но добротной кожаной шляпой). Из обуви на обоих пленниках надеты доброкачественные длинные сапоги, по странному стечению обстоятельств не отобранные пиратами, хотя к предполагаемой экспроприации, возможно, пока еще попросту не назначено необходимое время.

Они слышали грозный клич капитана, призывавший команду наверх и требовавший готовиться к непременному абордажу, а затем, пускай и сквозь рев урагана, до них отчетливо стали доноситься звуки ведомого боя и, что интересно, непривычная, если не устрашающая трескотня неведомых автоматов.

— Что это, воспитатель? — обратился молодой человек к старшему спутнику, применяя несколько необычный термин; одновременно он поднялся с занимаемого места (они оба сидели на полу, спиной прижавшись к борту) и подошел к металлической решетке, надежно отгораживавшей их «малюсенький закуточек». — Вроде бы мы, — имел он в виду пиратский корабль, — на кого-то напали? Но что это за необычные выстрелы, будто единовременно, друг вслед за другом, стреляют с полсотни заряженных ружей?

— Да кто его «…маму» знает? — «матюкнулся» более зрелый мужчина, точно так же поднимаясь и приближаясь к железной преграде. — Вместе с тем для нас образовалась неплохая возможность, чтобы попытаться изменить положение, а главное, статус. Давай-ка, брат, как утверждают пираты, поднимем с тобой «Веселого Роджера», — предположил Колипо, что пришла пора немного «повеселиться», — и покинем осточертевшее, крайне неприятное, место.

«Покопошившись» пальцами в густой бороде, Джек извлек наружу небольшой, но острый предмет, похожий на гвоздь, разве только немного загнутый на заточенном окончании. Он подошел к решетчатой двери и неторопливо стал ковыряться в массивном замке, висевшем снаружи, производя впечатление человека, не раз уже занимавшегося чем-то подобным. Воспитанник смотрел на него широко открытыми глазами и до крайности изумленным взглядом, явно увидев почтенного спутника с совсем неожиданной стороны, ранее ему, по сути, неведомой.

— Но как?.. — пролепетал он в качестве комментария либо неназойливого вопроса, изобразив на безусом лице бескрайнее удивление. — Нас же вроде обыскивали?.. И еще… почему Вы, — Джо обращался к пожилому мужчине почтительно, — не воспользовались отмычкой чуть раньше и что все это, вообще говоря, означает?

— Ничего такого, что истолковывалось бы превратно, — не оборачиваясь к юноше (тот в ходе процесса непреднамеренно оказался сзади), рассудительно ответил наставник, продолжая ковыряться в запорном устройстве и издавать характерные звуки, передающие неприятный скрежет металла, — ты же ведь, надеюсь, будешь не против, чтобы мы отсюда без разрешения выбрались?

— Откровенно сказать, нисколько! — горячо воскликнул молодой человек, приподнимая шляпу и вскидывая кверху неестественно красивые брови. — Я только не могу понять: как такое стало возможным и как все это прикажете понимать?

— Ты имеешь в виду то странное обстоятельство, — усмехнулся Колипо, ни на секунду не прекращая освободительное занятие, — что я тебе постоянно твердил, что следует всегда поступать по совести и жить по закону?

Ответить Рид не успел, так как раздался едва различимый щелчок, подтверждавший, что Джек успешно завершил взятую на себя непростую задачу, а следом за ним прозвучал пронзительный крик, раздавшийся с верхней палубы и принадлежавший, по-видимому, совсем еще юной особе.

— Поспешим? — вопросительно уставился Джек на вздрогнувшего воспитанника, очевидно ища у того словесной поддержки.

— Поспешим! — вторя ему, но уже в утвердительном ключе ответствовал юноша, решительно распахивая решетчатую створку и стремительно устремляясь наружу.

Они успели аккурат к тому моменту, когда старшина умирал, а сопротивление красавицы было полностью сломлено — в конечном итоге она была прижата четырьмя морскими разбойниками, за руки и за ноги, к полу, а квартирмейстер готовился осуществить омерзительное, до последней гнусности отвратное, дело.

— Делай как я! — стараясь заглушить ревы всемогущего ветра, прокричал пожилой мужчина, уверенной походкой приблизившийся к крайним бандитам и в одно мгновение ока выхвативший у них из-за поясо́в пистолеты.

Молодой человек в точности исполнил озвученную рекомендацию — вот только подбежал он к более отдаленным противникам, удерживавшим у девушки конечности слева. Никто из пиратов так ничего и не успел толково осмыслить, как выстрел, произведенный в ухо, выбил дух из их «охочего» предводителя, заставив того неприятным и грузным телом непредумышленно навалиться на молодую путану — она точно так же ничего пока еще не поняла, зато не замедлила сразу же вцепиться в отвратительное лицо остервенелого недруга белоснежными, как оказалось, до крайности острыми зубками.

— Корабль наш, джентльмены! — приняв горделивую осанку, провозгласил седовласый мужчина; а следующим окриком он развеял малейшие сомнения, вдруг способные у кого-то возникнуть, назвав пиратское прозвище, отлично известное среди подобного общества. — Я, Джек Мортишен, — на русском наречии выглядит как Умертвитель, — новый капитан судна, предлагаю вам, «грязным подонкам», поступить под мое командование — в противном случае? — несогласных ждет аналогичная участь! — он указал вторым, пока еще неразряженным, пистолетом на поверженного в ходе первоначальной стычки значимого пирата.

Очевидно, произнесенное имя, да жуткий облик недавнего пленника, представшего искателям приключений в совсем ином свете, да, наверное (что, конечно, важнее!), вид бездыханного тела их неуёмного предводителя произвели ожидаемое, должное впечатление, вследствие чего они, поднимаясь и выстраиваясь в одну линию с понурыми головами, любезно согласились с озвученным предложением и покорно стали дожидаться дальнейших распоряжений.

— Тогда свистать всех наверх: мы отправляемся в плавание! — победоносно главенствовал самопровозгласивший себя капитан, размахивая перед собою огнестрельным оружием. — Отдать концы! Отставших, — разумеется, он имел в виду тех, кто захватывал «Независимость — 2», — дожидаться не будем.

В то же самое время, когда новоиспеченный главарь произносил торжественный монолог, его воспитанник энергичным, по большей части пренебрежительным, движением сбрасывал с полураздетой красавицы мертвое тело, принадлежавшее бывшему квартирмейстеру, и помогал ей поспешно подняться. Откусив с омерзительной щеки солидный кусок человеческой плоти, та выплюнула его на собственного хозяина и, оставаясь с окровавленным ртом, приобрела в тот грандиозный момент вид древней фурии, отчаянной и кровожадной, не знавшей ни капельки человеческой жалости.

— Не гоже в таком одеянии показываться пиратам, — сказал юноша, скидывая с себя камзол и передавая его спасённой красавице, чтобы она немедленно прикрыла им оголенные части поразительно роскошного тела, — Вам непременно нужно, — продолжал он выдавать отменное воспитание, — подыскать что-нибудь подходящее обстановке.

— У, «мерзость»! — выражала негодование Лера, поочередно поднимая с палубы и осматривая порванные куртку, блузку и лифчик, а чтобы получше донести возникшие чувства, злобно пнула восхитительной ножкой по омерзительной, враз опостылевшей, роже пирата, прямо у нее на глазах умерщвленного столь неожиданным образом.

Она была перевозбуждена и не до конца отдавала себе отчет, что же с ней приключилось; единственное, что ей было сейчас просто необходимо, — это выплеснуть куда-нибудь накопившиеся эмоции. Верная женской натуре, возмущенная девушка буквально впала в истерику и принялась методично, следуя один за одним, наносить удары, пиная ногами по ненавистному телу морского разбойника; одновременно она не забывала смачивать его противную рожу обильно выделяющейся слюной, плевками передаваемой на лицо и одежду.

— Хватит! Хватит! — вежливо, но настойчиво Джо пытался оттащить красавицу от уже остывающего покойника. — Он умер.

— Да?! — недоумевала разбушевавшаяся красавица. — Так пусть отправляется в Ад! — И снова возвращалась к противному телу, и продолжала его тиранить прекраснейшими ногами, давно уже изодрав тоненькие чулки и полностью отломав высокие, эффектные шпильки.

Но не только молодые люди были заняты в то тревожное мгновение «правильным» делом: другие участники развернувшейся печальной трагедии, незамедлительно бросились исполнять приказ самопровозглашенного капитана — похватав топоры, они начали скидывать в море абордажные лестницы и обрубать веревочные концы, заброшенные «кошечными крюками» на соседнее судно… Как раз в тот самый момент оттуда раздавался торжествовавший возглас лёгкой победы, издаваемый десятками оголтелых и радостных глоток; но… почти сразу же, едва лишь заработали «беспринципные плотники», чудовищный ор внезапно затих, а буквально через секунду раздался с удвоенной силой, куда в интонацию примешались еще и гнев, и печаль, и отчаяние. Ничто больше не связывало два корабля, и, словно одноименно заряженные частицы, ведомые чьей-то злой волей, они стали стремительно отдаляться, двигаясь каждый в отдельную сторону: военный — прочь от страшного урагана; пиратский — в самое жерло страшной и черной воронки. И вот именно в этот момент, в блеске сверкающих молний, Мадмэн увидел того, кто беспардонно захватил его великолепное судно.

— Катись ты к Дэви Джонсу, дважды мной про́клятый Умертвитель! Опять ты угоняешь принадлежащий мне бриг! — прогрохотал он голосом, значительно усиленным ветром и беспрепятственно достигшим Колипо. — Что, впрочем, у него уже входит в привычку, — договорил он чуть слышно, очевидно адресуя последнее выражение только лишь для себя.

Он смотрел в сторону уплывавшего от него славного корабля, пока тот не приблизился к самому центру кошмарной воронки и пока не скрылся в замысловатых клубах невиданно жуткого урагана, какой ему когда-либо приходилось увидеть. «А-а-а!!!» — прорычал капитан в полнейшем отчаянии, и буквально в то же мгновение голова командера Вильямса, отсеченная, покатилась по палубе. Почти сразу же всё вокруг единовременно стихло: темные тучи рассеялись, а бушевавшее море вмиг успокоилось, будто бы сама природа (неизвестно зачем?) устроила для этих отважных людей доселе невиданное, невероятно жестокое, испытание.