Здесь мопсы не рассказывают сказки

Варя Каткова, 2021

Добрая сказка, пронизанная мягким мелодичным юмором для взрослых и детей. Лишена однотонного повествования о добре и зле. Оригинальная, местами забавная трактовка городских легенд, мифов разных стран и трагичных исторических событий. Хотите узнать, что связывает город Екатеринбург, Лох-несское чудовище, мопса и Ван Гога? Значит, вам сюда! Милые графические иллюстрации от автора. А еще, забавные истории от лица очень обаятельного мопса Милки Мо, которого однажды бросили хозяева.

Глава ав ав 2

Незнакомец с тростью

Первым делом дома Варьваря распечатала на принтере объявления с текстом о поиске хозяина клада, где подробно рассказала о размере и цвете шкатулки с детальными фотографиями. Упустила она лишь сам момент обнаружения находки. Слишком пикантным он ей показался.

И еще один важный, очень примечательный для этого дела нюанс, который мы обнаружили не сразу.

Зайдя, да что уж лукавить, залетев в квартиру, словно космический спутник Союз-1 разрывающий атмосферу, педантичная, помешанная на чистоте Варьваря сегодня проигнорировала мытье моих пыльных лап, жестом указав, чтобы я проходила в комнату. Такому поступку я очень удивилась, но еще больше меня удивил проигнорированный хозяйкой МОЙ завтрак!

Она скинула куртку на пол в коридоре. В угол одним метким броском закинула кроссовки, прошла в комнату и села на кровать, рассматривая шкатулку в свете торчащего из стены бра.

— Какая удивительная, тонкая работа. У нас в музее…

Только сейчас я узнала, что каждый день Варьваря уходила не к другому мопсу, а, оказывается, на работу в музей.

–… У нас в музее, — продолжала хозяйка, рассматривая шкатулку уже через лупу, — я видела нечто похожее в каталоге, но не решусь судить, одна и та же — это шкатулка или нет. Но если это та самая, то сейчас в руках я держу уникальную и очень дорогую вещь.

«Ура! Кажется, мы богаты и наконец-то съедем из этой маленькой пыльной комнатушки в пентхаус на тридцатом этаже с видом на Нью-Йорк».

— И нам просто необходимо разыскать ее владельца.

«Черт. Так и знала».

— Ого себе! А это что тут у нас такое? — Варьваря аккуратно повернула металлический крючок в виде золотой розочки, и из шкатулки что-то выпало на кровать, сверкая в искусственных лучах светильника.

При распечатывании объявлений Варьваря упустила одну очень важную деталь. В шкатулке хранилась именная брошь. Она сделала это специально. Владелец за долгие годы, если он был еще жив, мог и подзабыть некоторые детали, но свое имя, выгравированное на брошке в виде маленького золотого японского карпа, чью спину украшала россыпь рубинов, если он на самом деле является владельцем, не забудет никогда.

Затем она разместила парочку объявлений в интернете и потащила меня на улицу расклеивать по столбам бумажки.

— Как будто твоя брошка важнее моего завтрака! — упираясь лапками, скандировала я.

— Милка, ну пожалуйста, я тебя умоляю! Я и так уже десять раз опоздала на работу. Музейный архив без меня покроется вековой пылью за секунду. Давай расклеим два объявления возле дома, и я тебя тут же покормлю чем-нибудь вкусненьким. Может быть даже бананом

«Может быть! Ха! Может быть!?»

— Сосиской! — на меньшее я не согласна.

Поводок резко дернулся, и я клюнула носом в ламинат.

–Больноооо, — жалостливо захрюкала я.

Варьваря не заметила моей трагедии и, зашнуровав кроссовок, поднялась с колен.

— Пошли, Милка.

И мы пошли.

Город все еще не очнулся от ночи. Улицы были пусты. Радовало одно: солнце чуть-чуть прогрело разряженный за ночь воздух, и стало значительно теплее. Лишь один мужчина стоял у столба, к которому мы стремительно приближались, чтобы наклеить бумажку с объявлением.

Неприятный тип. Я сразу это почувствовала. От него пахло злостью. Раньше я не знала, что злость пахнет именно так. Только когда стала старше и умнее, научилась распознавать ароматы эмоций, как и любая другая собака моего возраста, ума и обаяния. Счастье, например, пахнет ванилью и апельсинами. Поэтому счастливые люди, как сдобные апельсиновые кексики, источают приятный легкий аромат. Любовь благоухает мармеладом и малиной. Влюбленного человека, я учую первым в толпе.

«Ням».

А вот злость имеет аромат гвоздики и мокрой земли.

Тяжелый, удушающий запах. Такой аромат царил в моем прошлом доме, и я очень удивилась, когда почуяла его вновь. Возле столба.

Худощавый мужчина невысокого роста, в темно — зеленом плаще и черной шерстяной шляпе стоял на тротуаре, опершись на трость с ручкой в виде пуделя. Его глаза скользили сквозь маленькие стекла круглых очков по бумажке. Он читал объявление, которое до нас давным-давно наклеила на столб неизвестная рука.

Информация с бумажки, видимо, так огорчила мужчину в пальто, что аромат гвоздики усилился. И он начал ворчать себе под нос.

Когда мы с Варьварей подошли к столбу, он, разглядев в нас своих жертв, сразу перешел в наступление по сливу негатива. Без прелюдии.

— А что это ты делаешь? — без эмоционально спросил он у Варьвари, взглянув на меня.

— Здравствуйте. Мы нашли один предмет. Тут неподалеку. И сейчас разыскиваем его владельцев.

— Предмет? Что еще за предмет? Вы что воры? Или вы из пенсионного фонда?

Хозяйка предпочла не вестись на провокацию и промолчала.

Мужчина, подождав несколько секунд ответа и не дождавшись, начал разговор вновь.

— А что это ты за собакой не убираешь? Загадили тут все.

— Извините, мне кажется, вы меня с кем-то путаете. Я за своей собакой убираю. Всегда! — мягко ответила Варьваря быстро намазывая бумагу с объявлением канцелярским клеем.

В отличие от меня, в конфликты она вступать не любила. А я была уже во всеоружии, готовая заступать в бой. Не на жизнь, а на смерть. Как борется только мопс за последнюю упавшую со стола крошечку еды.

— Да ладно, не обижайся, — продолжил мужчина.

— И не думала.

Я впервые стала свидетелем Варьвариной лжи. Возьму на карандаш: покрасневшее правое ухо — признак того, что хозяйка врет.

— Послушай, а ты не видела здесь… В этом доме… — он ткнул тростью с пуделем в один из каменных Английских домиков, — раньше жила женщина с девочкой. Это было давно…

Он замешкался, словно погрузившись в теплые воспоминания, какие обычно находят на меня ближе к ужину, и сквозь горечь гвоздики не на долго просочился аромат мармелада.

–… Да и девочка уже выросла во взрослую женщину. Может, ты их встречала здесь когда-нибудь? А то я вернулся из… — он резко оборвал свой рассказ.

Варьварина сердобольность нас оставит без завтрака. Конечно, добровольно она не могла отказать неприятному старику в помощи.

— Хотя нет. Это все не важно. Ерунда! Вы, молодежь, дальше носа не видите и за собаками никогда не убираете.

На секунду исчезнувший запах злости вернулся вновь. Да с такой силой, что я начала хрипеть.

— Твоя псина рычит на меня! — закричал незнакомец. — Убери ее немедленно!

— Милка? Милка? Ты что? Что с тобой! — заверещала Варьваря и схватила меня на руки в тот самый момент, когда старик перехватил трость в руках и с силой ударил стальным пуделем по голове.

— За чтоооо? — заскулила я и потеряла сознание.

Кажется, я умерла

Или сошла с ума. Хотя, возможно, я сначала сошла с ума, а потом умерла. И это было от голода. Так и запишем. Пусть моя доблестная гибель будет на совести Варьвари.

Очнулась я дома от разрывающегося мобильного телефона. Его дребезжащее эхо больно колотило стальным молоточком по шишке, полученной от металлического пуделя.

Хозяйка прилежно отвечала на каждый звонок, не давая дребезжащему чудовищу надрываться в руках дольше двух секунд.

«Ну надо же, какая ответственность».

Лучше бы она соблюдала это правило во время кормежки, а то мои воспоминания о вчерашнем завтраке окончательно переварились в желудке еще утром.

Так, если мое тонкое чувство юмора на месте, значит, ушиб был не сильным и со мной все в порядке. Жить буду, собственно, чему я очень рада.

Я потрогала шишку лапкой и заскулила, испугавшись ее размеров. Примерно с грецкий орех!

«Бедненькая я, бедненькая».

Варьваря продолжала отвечать на каждый звонок мобильного, параллельно ведя переписку в интернете.

— Нет, в шкатулке был не гвоздь.

— Да, это была брошка.

— Да, шкатулку нашла я.

— Нет, я вам ее не продам! И не отдам! Прекратите мне угрожать!

После седьмого звонка Варьваря положила трезвонящую трубку под подушку на стул и села сверху, зажмурив глаза.

— Милка, это кошмар какой-то! Во что мы ввязались?

— Не мы, а ты, — уточнила я, рассматривая коготки на передней лапке.

Хорошо, что хоть они были целы. В отличие от моей черепушки.

— О, моя красавица! Прости, прости, я и не заметила, как ты очнулась. Милка, мне так жаль.

«Ну-ну… Обычно свое сожаление люди проявляют по — другому. Как минимум завтраком в постель».

— Сейчас я приготовлю завтрак. И мы будем кушать!

— Не мы, а я!

— Я так испугалась за тебя. Покажи-ка мне свою голову.

Варьваря спрыгнула со стула и побежала ко мне посмотреть место ушиба. Поцелуи в нос и крепкие объятия не заставили себя долго ждать. Ведь лучшим лекарством, по версии Варьвари, была любовь.

Об этом она прочитала в популярной книге по позитивной психологии. И с тех пор каждое утро прыгала на пятках перед зеркалом и улыбалась своему отражению, тыкая в него пальцем со словами:

— Вселенная тебя любит.

Однажды я попыталась повторить подобный трюк, пока никого не было дома, заменив непонятное моему разуму слово «Вселенная» на «сосиска». Попрыгала пару раз перед зеркалом, но вместо сосисок и хорошего настроения на меня лишь обрушился гневный стук по батарее от соседей с низу. Не исключаю. Это Вселенная посылала в тот момент сообщение, но что для мопса знаки, когда все мысли о еде.

Какой смысл тратить свою космическую энергию на них? Лучше сразу отправить посылку с мясными деликатесами.

Варьваря чмокнула меня в мохнатую щеку, крепко обняла несколько раз и вернулась к рабочему столу.

Спустя две минуты сорок пять секунд тишины и медитации над остывшей кружкой чая, она была вынуждена поднять телефонную трубку вновь.

Я продолжала лежать на подушке, наблюдая со стороны за ситуацией, и не заметила, как на глаза опустились отяжелевшие веки. В мгновение я поняла, что очень устала. Как будто всю ночь вагоны с углем разгружала. Но я связала это с отсутствием завтрака, а не с углем.

Стоило мне прикрыть глаза, как я почувствовала, что кровать подо мной растворяется в пучине облаков розового пара, меняет привычную обстановку родного дома на нетипичную для Уральской зимы зеленую лужайку с сочной травой.

Я заволновалась и покрепче зажмурила глаза. Для надежности прикрыла их лапками. Сосчитала до семнадцати и оторвала правую лапу от морды, ощупывая пространство вокруг. Пространство ответило тем же.

Вместо мягкого одеяла мои ноги обнимал теплый ветер. На нос сел неопознанный летающий объект.

Любопытство, щекотавшее нос, взяло вверх, и я распахнула глаза.

Поляна была небольшая, но я находилась на ней совершенно одна. Вокруг не было ни трезвонящего телефона, ни Варьвари с Зайкой, ни пустой миски с едой.

Только ярко-зеленая, словно огуречная попка лужайка и обступившие ее многовековые сосны.

«Очень интересно».

Сквозь смурые деревья, подпиравшие облака, к поляне подступали белые кирпичные домики с разноцветными черепичными крышами. Желтые, красные, оранжевые. Украшенные железными флюгерами в форме короны или сосиски. Но что самое приятное, почти перед каждым был раскинут небольшой огород, где на открытом грунте росли одни лишь огуречные растения, усыпанные корнишонами.

Аккуратные милые домики тесно подпирали друг друга, формируя дворы. Дворы — улицы. А улицы — город, неотмеченный ни на одной карте.

«Ха. Не знаю, кто тут живет, но эти ребята однозначно мне понравятся».

Я поднялась с земли и побежала познакомиться с жителями. К великому сожалению, город был пуст.

«Интересно, а где все»?

Я шла по покинутой опустевшей улице. Переступала с камня на камень по мощеной на европейский манер дороге. Заглядывала в окна домов, завешанные милыми накрахмаленными занавесками в цветочек, в надежде встретить хоть кого-то.

Но кроме цветущих гортензий в горшках не увидела ни души.

Возле одного дома я не удержалась и сорвала спелый огурец, росший на грядке за белым деревянным забором.

Надеюсь, никто не будет против. Во рту у меня не было ни росинки со вчерашнего вечера.

Я откусила с горького края и растеклась в блаженной улыбке. Это был самый вкусный, самый сочный и самый хрустящий огурец в моей жизни.

Ах, а какая у него была попка…

С огурцом в зубах я присела на резную деревянную лавочку возле дома и прислушалась. Да, это гудение и жужжание мой тонкий слух уловил еще при входе в город. Тогда я не придала ему значения. А сейчас. Шум усиливался, и, кажется, он доносился откуда-то со стороны правого уха.

Я засунула весь огурец в пасть и побежала в сторону шума. Пробежав несколько метров по каменной улочке, которую тесно зажали между собой белые домики, передо мной открылся большой замок. Он был нежного фисташкового цвета. А башенки-безешки венчали флюгеры в виде корон.

Шум нарастал. Подойдя ближе к замку, я увидела на площади толпу.

«Так-с надо бесшумно подобраться поближе и рассмотреть их лучше, не выдавая своего присутствия».

Я спряталась в тени одного из домов и стала пробираться тихонечко вперед. Но имея от природы грацию картошки, нечаянно затронула горшок с гортензией на окне макушкой головы, когда приподнялась посмотреть, что заставило толпу аплодировать. Горшок со звоном упал на мощеную дорожку и разлетелся на маленькие керамические кусочки, обнажив солнцу корни алого цветка.

— Ну почему, почему это происходит именно со мной? О святой Сасиско! — в отчаяние завопила я.

Толпа резко обернулась. И тогда я увидела, что на меня смотрят несколько десятков выпученных, знакомых глаз.

Мопсы. Целый город мопсов. Конечно, я могла об этом догадаться. Кто еще будет выращивать перед домом плантацию из огурцов? Да еще и такого отменного качества. Однозначно тот, кто знает в них толк.

Жители города замерли от удивления, и я смогла постепенно рассмотреть каждого. Тут были и белые, и черные мопсы. Некоторые в соломенных шляпах, другие с непокрытой головой.

Один черный мопс снял зеленую клетчатую кепку и почесал голову. Девочки-мопсы в розовых платьях с белыми фартуками стояли, прикрыв рот лапкой, а мопсы-мальчики в джинсовых комбинезонах нахмурили брови.

Тут мне окончательно стало неловко. Ведь я была без шляпки. А в изысканное общество, как вы знаете, без шляпки являться не стоит.

У одного пса была удочка и пустое ведро в руках. Другой держал перед собой двумя лапами корзину с огурцами. Маленький мопсик спрятался за маму и теребил в руках плюшевого мишку. Дедушка мопс, опершись на веточку, разглядывал меня в пенсне, улыбаясь беззубым ртом. А позади всех восседал на троне в виде связки огурцов толстый бежевый мопс в короне.

«Король похоже».

Так, а сейчас пришло самое время включить все свое обаяние. Ну, то самое, когда я вымаливаю у Варьвари имбирную печеньку. Я называю его «обаяние номер 5». Оно самое невыносимо прекрасное. Им я пользуюсь редко, в самых сложных случаях. Когда тяжелая артиллерия великого комбинатора уже не помогает. Остальные четыре вида обаяния я применяю чаще. Среди них есть «взгляд тоскующей по улице», «пусти на кровать, пол слишком жесток для меня» и… Ага! Так я вам и выдала все мопсячьи секреты! Хитренькие вы мои.

— Здравствуйте, — замахала хвостиком и лапкой я, — меня зовут Милка.

Толпа загудела. Мопсы зашушукались между собой.

— Меня Милкой звать! Мне кажется, я заблудилась и совершенно не понимаю, где я сейчас нахожусь.

В этот момент я хотела всплакнуть для пущей убедительности, но запас соленой жидкости решила оставить до вечера. Вдруг меня так никто и не покормит.

— Я что, умерла и попала в собачий рай?

— Ша, господа! Тише, — заговорил главный мопс, поднявшись с трона.

Видимо, он распределял еду и был важной персоной в городе. Мопсы сразу его послушали и стихли. А это на мопсов совсем не похоже.

— Никто не умер. Просто ты попала в царство мопсячьих снов.

«Лучше бы я попала в царство сосисочных фантазий. Эх. Опять промахнулась».

— Каждый раз, засыпая, мопс попадает именно сюда. Меня зовут Борис. И я избранный царь сонного города.

Борис спустился по обтесанным ветрами ступеням замка и сквозь толпу прошел ко мне, протягивая лапку для лапопожатия. В ответ я протянула свою. А толпа тем временем удивленно продолжала смотреть на нас выпученными глазами.

— Знакомься, это жители Мопсячьего города, — Борис жестом указал на скопище затаившихся песиков.

Я вылупилась на толпу, а толпа вылупилась на меня. Я облизнулась от мысли, что угодить сейчас в сосисочное царство было бы куда приятнее. А толпа продолжала стоять в недоумении.

— Друзья, не стесняйтесь, будьте дружелюбны. Пусть Милка чувствует себя как дома.

Собачий народ вновь зашушукал и вытолкнул вперед мопса в джинсовом комбинезоне. Пес запротестовал и попытался встать на место, но толпа вновь подтолкнула его ко мне, встав в плотное кольцо и выдвинув круглые пузики вперед, словно крепость. Мопсу ничего не оставалось делать, засунув лапы в карманы глубже и опустив взор, он подошел ко мне.

— Чуи, — робко сказал себе под нос мопс, — я тут местный пекарь. Приятно познакомиться.

— И мне приятно, Милка, — стала кокетничать я.

Чуи удивленно поднял голову, улыбнулся мне, завилял хвостом и побежал в город.

— Кажется, банановые пирожки пригорели, — донеслось из-за угла.

Толпа опять загудела, но уже не от страха, а от желания познакомиться со мной, пожать лапу, обнять и поцеловать в щеку, как можно скорее. Жители стали выстраиваться в очередь для знакомства. Спустя тридцать минут я знала каждого. Как, кого зовут. Сколько лет. Где живет. Кем работает в Мопсячьем городе.

Удивительный народ.

Марсель, Тефтель, Федя, Лолита, Бася, Филя, Рагнар, Стася, Максик, Марсик, Джо, Зая, Ролекс, Груняша. Кого тут только не было.

У каждого мопса в городе был свой дом и профессия. Времени зря они не теряли. Честно работали на благо песьего города. Кто-то пек пироги, кто-то делал огуречную настойку.

Был тут и фотограф, и актер, и даже сыщик в маленькой клетчатой кепке. Мопсы жили дружно. В мире и согласии. Слушались своего уважаемого короля.

Днем работали, вечером танцевали на главной площади города, а с наступлением ночи засыпали и возвращались обратно. В обычную жизнь. К своим человеческим хозяевам. Безмолвно тая тайну мопсячьей удивительной жизни.

Жителем этого города была и я. Когда-то… Очень давно. В детстве. А потом воспоминания о танцах в брызгах огуречной настойки, дружбе с мопсом-пекарем и мопсом-швеей, огород за белой оградой — стерлись. Внезапно сменившись на сердечную боль, приносимую бессердечными хозяевами.

В теории в страну Грез мог попасть любой четвероногий. Каждый в свой город. В город Хомяков попадали шумные грызуны, в город Сиамских котов — драчливые котики. В город Мопсов — беззаботные песики.

Но все это было в теории. А на практике: только счастливые и сытые, дремлющие на хозяйских подушках, любимые и обласканные, зацелованные от пяточек до головы животные: знали, как сюда добраться. Например, как я сейчас.

Познакомившись со всеми. Наевшись огурцов и истоптав лапки до мозолей в танце на главной площади с другими мопсами — обитателями города, меня словно крепкой стальной рукой выхватили из мопсячьего царства. Эдема. Эта же рука долбила в дверной звонок Варьвариной квартиры.

Гертруда Филипповна

Да, это не была галлюцинация от голодного обморока. В дверь и правда кто-то звонил.

Я, как любая порядочная собака, конечно же, разразилась громким лаем. Кому-то нужно защищать дом от незваных гостей. А вдруг это почтальонша? Или газовики? Которые отключили нам с Варьварей газ накануне выходных, и мы два дня сидели на сухом пайке в виде яблок и бананов. А Зайка вообще чуть не похудел от досады.

Мои размышления прервала пробежавшая к двери Варьваря. Я незамедлительно проследовала за ней, готовая защищать свое имущество и хозяйку любым из известных мне законных и не очень способов.

Дверь открылась, и, к моему удивлению, на пороге стоял не суровый бородатый газовик с этиловым амбре из пасти, а милая старушка. Дюймовочка. Почти прозрачная. Гладко зализанные в низкий пучок, как у балерины, волосы были абсолютно седыми, а под морщинистой шеей собрался белый накрахмаленный воротничок в рюшку. Он обрамлял невесомый серый кашемировый свитер, который в сочетании с такими же серыми волосами отдаленно делал старушку похожей на привидение.

Накинутое на плечи пальто из каракульчи добавляло образу шарма и лоска, русских аристократок в Париже начала XX века.

Судя по нервному перебиранию в тонких пальцах зеленых ручек кожаной сумочки, со вкусом подобранной в цвет крокодиловых туфель, привидение сильно волновалось.

— Здравствуй, дорогая, — ее скрипучий, словно старая патефонная пластинка, голос разлетелся гулом по подъезду, — я увидела объявление на столбе, когда утром пошла за халвой. И мне кажется, вы нашли мою вещицу.

Варьваря очень обрадовалась гостье, запустила в дом и побежала ставить чайник. Незнакомка незаметно достала из сумки халву.

— Проходите, пожалуйста, не стесняйтесь! Сейчас мы с вами будем пить чай! — кричала Варьваря из кухни под шум закипающей воды, — меня Варя зовут! Да вы проходите, проходите, не бойтесь. Это Милка. Она совершенно безобидна. Кроме обтирания мокрого носа об ногу и подсыпания шерсти в чай, она ничего плохого не сделает.

Ну вот и ложные обвинения пошли. Наговоры! На приличную собаку… А это, между прочим, клевета и статья! Уголовного кодекса. Мопсо РФ.

— Варенька, какая вы замечательная! И Милка у вас, ну просто прелесть! — кричала старушка из коридора в кухню, где Варьваря накрывала на стол.

Я сидела в углу и подозрительно разглядывала гостью, не отрываясь. Боялась оставить одну. Последние события внесли смуту в мое мировосприятие. Доверять встречным-поперечным я больше не могла.

— А меня зовут Гертруда Филипповна. Как оказалось, мы с вами соседи. Я живу в «Английском домике» напротив ваших окон, — произнесла женщина и прошла в кухню, располагаясь на ближайшем к ней стуле, накрытом маленькой подушкой.

— Я рада с вами познакомиться.

— И мне тоже очень приятно.

Гертруда села и оперативно достала из зеленной сумки шуршащую конфетку. Без звука развернула ее и незаметно для Варьвари и всего человечества сунула мне под нос.

— Кушай, кушай, красавица, «Раковую шейку», — шёпотом произнесла она.

Запомните первое правило мопсячьего клуба: человек, пришедший в дом с конфетой — автоматически становится вашим другом. И запишите сразу второе: там, где есть одна конфета, всегда найдется вторая. Ну, это я так, на всякий случай вам говорю. Вдруг в жизни пригодится.

— У меня раньше тоже жил мопсик. Тимофей звали, — обратилась она к Варьваре, — очень любил он конфетки «Раковая шейка». Каждый день ел. Правда, ему нельзя было. Ветеринар вечно отчитывал меня за лишний вес.

Тонкий-тонкий смех звоном серебряного колокольчика заглушил свист забытого чайника, который уже начинал изрядно нервничать.

— Как будто он был у меня. Вес их лишний.

Варьваря улыбнулась и продолжила выкладывать в хрустальную узорчатую пиалу: халву поверх запрятанного на случай важных переговоров имбирного печенья.

— Но я в тайне от врача иногда подкармливала Тимошу. К сожалению, не стало моего мальчика пару месяцев назад. Семнадцать лет прожили: спали вместе, ели вместе, а когда я вязала, он уютно сопел у моих ног.

Достав из крокодиловой сумочки шелковый белоснежный платок, она промокнула глаза.

— Мой папа´ был пленным немцем.

Внезапно сменила разговор Гертруда Филипповна, собирая крошки халвы по блюдцу кобальтовой чашки, куда Варьваря минутой ранее налила можжевеловый чай.

— О, не думайте плохо, моя дорогая. Он не участвовал в военных действиях. Он был юношей из знатного немецкого рода, а семья его считалась одной из богатейших в маленьком городе Шверин.

Гертруда поднялась, поправила юбку и вновь аккуратно присела на табуретку, где лежала вышитая Варьвариной бабушкой розовая подушечка, с кисточками.

Элегантно скрестив ноги, как первая леди английского государства, она продолжила рассказ:

— Но во время войны тяжко пришлось всем. Поместье, в котором жила семья папа´, приглянулось властям. Знаете, как это обычно бывает в тяжелое для страны время, когда твое внезапно становится общим. Хотя откуда вам знать. Вы живете в прекрасный век.

Мы переглянулись, не зная, что ответить. Наша жизнь была не такой насыщенной и сводилась к стабильности замкнутого круга, напоминая все чаще день сурка.

Неизменно сытого. Среднестатистического сурка.

Неловкое молчание Варьваря решила прикрыть громким хлюпаньем чая. А я изящно закинула лапу наверх, почесав за ушком.

— Поместье семьи служило штабом для нацистов с самого начала войны. А так как мой дед был знаком с Гитлером и разделял его взгляды, в отличие от юного отца, в семье произошел безмолвный конфликт. Дед даже пригрозил лишить папа´ наследства, но это было несерьезно. Радикальные взгляды двенадцатилетнего мальчика еще не раз переменятся за годы пубертатного периода. Нацисты обещал семье достойное будущее в новой Германии: лучшие школы для младших детей, поступление в любой европейский институт для старших, а родителям — высокие должности в министерстве культуры.

Гертруда подула на горячий чай, отломила тонкими пальцами с алым маникюром малюсенький кусочек халвы и продолжила рассказ.

— Но планы на идеальное будущее разрушили русские солдаты, когда ворвались в Берлин в апреле сорок пятого. Русские брали в плен всех без разбора, кто был как-то связан с военными. Среди них оказался мой отец. В тот день он собирался уехать на учебу в Париж, но по роковому стечению обстоятельств его машина не завелась.

— Кошмар, — всхлипнула Варьваря, не в силах сдержать подкатившие эмоции.

— Жизнь отца знатно помотала. Вместе с группой пленных солдат он попал на Урал. Что стало с остальными членами семьи, ему было не известно. Папа´ много работал, мирно отбывал свою трудовую повинность. Жизнь то продолжается. Даже если остался один в невыносимых условиях. Его устроили на сталелитейный завод, поселили в маленькую комнатушку деревянного барака: три на три метра, еще с пятью немцами. Так бы и остался он один, никому не нужный, в чужом городе, в чужой стране. Если бы однажды не встретил в цеху завода девушку с глазами, напоминающими цветом траву возле дома в Шверине. Ирина, так звали любовь отца, сразу захватила сердце. Словно русские Рейхстаг. Навсегда.

Потом он признается, что она так похожа на мать, которую с ним разделяют километры вражеской страны.

Я подошла к Варьваре поклянчить кусочек халвы. Уткнулась мокрым носом в колено. Не отводя глаза от пожилой собеседницы, она резко убрала мою морду.

— Эта девушка, как вы сумели догадаться, моя мама. Через год после свадьбы родилась я. А еще через три пленным немцам дали приказ вернуться домой. И тут опять вмешался роковой случай, сведший однажды родителей. Отец не хотел уезжать без мамы, а ей строго на строго было запрещено покидать родную страну из-за работы на секретном производстве. Мама не растерялась, через связи на заводе, продав все свое имущество, договорилась, что папа´ выдадут русский паспорт, и он навсегда порвет со своим немецким прошлым. Возьмет фамилию матери и станет Филиппом Шевцовым.

Я не переставала надеяться на получение кусочка халвы. И решила попросить его у нашей гостьи. Но она так была увлечена историей своей жизни, что внимания на меня не обратила.

— Единственным, что напоминало отцу о доме, была маленькая брошка, которая принадлежала еще его бабушке, в виде карпа кои. Украшение он привез из Германии, пристегнув к штанине изнутри, а спустя несколько лет подарил мне в маленькой шкатулке.

Когда пришлось тайно менять документы на русский паспорт, он похоронил шкатулку с брошкой в саду, как и все свои воспоминания о немецкой семье. Осталась лишь привычка называть меня «майн фиш», что по-немецки значит «моя рыбка».

— Ох! — Варьваря вновь не удержала эмоции при себе, сквозь слезы нежно взглянув на меня.

Через секунду взгляд, наполненный болью проживаемых эмоций и сочувствием к главным героям рассказа, растаял возле моей лапы, коварно тянущейся к столу.

Пока Варьваря сопереживала участникам давно минувших событий, я предполагала новый план по вызволению халвы. В надежде, что меня никто не заметит, лапкой тянула уголок скатерти со стола, на которой стояла вазочка с лакомствами. Словно кошка, вымаливающая еду у своего кошковладельца.

Шлеп. И Варьварина рука опустилась поверх хрустальной пиалы, предотвратив ее скорое падение.

— Родители преодолели все бюрократические сложности, а потом случилось то, что никогда не должно было случиться. Никто не ожидал. Мистер Шевцов выиграл в государственную лотерею. Билет выдали на заводе вместо премии. Отдал налогами 30% от выигрыша, и решил сбежать, оставив маму и меня. В кармане у него была огромная сумма, составившая после уплаты налогов 113 рублей и 32 копейки. Перед побегом отец уничтожил все документы, вещи и даже фотографии, которые были связаны с ним. Не оставив никаких воспоминаний, кроме тех детских, что хранились в моей голове. Поговаривали, что он поездом добрался до Карпат, где обосновался в небольшой деревушке и занялся производством яблочного сыра. По другой версии, поселился в Лос-Анджелесе, став популярным писателем-эзотериком. Ни в родительский дом, ни к нам он больше не вернулся.

Словно первый долгожданный снег, выпавший в канун Рождества, неспешно полетели в рот крошки халвы. Операция «сдерни скатерть со стола» прошла успешно.

— Мама, к сожалению, замуж больше не вышла. Как и я. Всю сознательную жизнь я посвятила сначала заботе о детях. Работала учителем истории в школе. Потом уходу за больной матерью. У меня было много поклонников, но я боялась разбить маме сердце, как когда-то разбил его отец. Не могла себе позволить уйти, выйти замуж и оставить ее одну. Потенциальным претендентам на создание счастливой крепкой пары и моей радостной жизни, наполненной смехом малышей, лаем собак и ароматом вкусных завтраков по утрам, я отказывала. Так и дожила до глубокой старости совершенно одна. Поэтому шкатулка, которую вы нашли, важна для меня, как единственная связь с отцом. Надеюсь, рассказанная история не вызовет подозрений, что владелец именно я. Если что, проверьте гравировку, там указано мое имя.

Варьваря и не смела сомневаться. Она поняла сразу, как только открыла дверь. Интуиция больно кольнула в сердце, подав сигнал в мозг: перед ней — истинная владелица сокровища. А названное Гертрудой имя окончательно развеяло все сомнения.

Старушка закончила историю нелегкой жизни, когда за окном появилась первая звезда. Чай в кобальтовых чашках на столе давно остыл, а на беззвучном телефоне у хозяйки было семьдесят пропущенных звонков от неизвестных номеров, желающих заполучить шкатулку.