Мгновения

Валя Худякова, 2022

Ближайшее будущее… У Юргена, Создателя интерфейсов Системы, неожиданно умирает мама, и это обстоятельство – глубокое переживание потери близкого – невольно заставляет его по-новому взглянуть на привычную, обыденную жизнь. Так личная трагедия отдельного человека оборачивается для него долгим путешествием к переосмыслению себя, окружающих, дружбы, любви, взаимоотношений, творчества, искусства и места художника, творца в мире.

Мгновение 1

***

Кожа чешется после душа и от грубоватой ткани костюма, волосы, руки — все пахнет не так, как обычно. Чуждо, таинственно, по-новому… Я поворачиваю голову. Очки, специальные и непривычные, прозрачные, в огромных пластиковых оправах, спадывают, медленно сползают с переносицы по горбинке носа. Пальцы сами тянутся поправить, однако я сдерживаю их благородные порывы. Только что снял перчатки, и, если дотронусь до голой кожи, придется возвращаться и тщательно мыть руки снова.

Эти странные, поначалу кажущиеся даже нелепо милыми неудобства одновременно раздражают и интригуют, заставляют невольно воображать себя людьми прошлого, для которых подобное было привычно и постоянно.

Рядом Мадс аккуратно касается пальцем сканера, тот издает тихий, ясный, гулкий звук — здесь старые технологии, только биометрия, затем молча пятится в сторону, освобождая место мне.

Я подхожу и тоже прикладываю палец. Смотрю прямо в графитовую точку камеры. Тишина. Сердце барабанит в груди, дыхание учащается. В мыслях проносится пугающее предчувствие, что эта древняя штуковина меня не узнает, и тогда все труды прахом. Но проходит долгая секунда, глазок неприветливо, лениво мигает, и звук повторяется.

Мадс что-то отмечает в Системе — перед нами прямо в воздухе висит окно интерфейса. Экран сканера меркнет. В стенах вокруг, внутри сверкающих пластин матового безжизненного металла обшивки, вдруг что-то оживает. Скребется, шелестит, стукает…

Свет подергивается. Мне становится страшно.

Однако Мадс оборачивается и спокойно кивает. Его глаза, яркие, знакомые, поблескивают, едва заметно смеясь, из-за пластика защитных очков.

— Перчатки надень.

Напоминает он, показывая на мои оголенные, побледневшие руки, стиснутые в кулаки.

— Ага…

От сомкнутых наглухо дверей вверх поднимает едва-едва различимая в холодном свете, серебристая струйка пыли. Скрежещут механизмы.

Двери открываются…

План

Конечно, пафосные речи это хорошо. Но не ими едиными жив человек…

— Ох-хо-хо, Юрген…

Мадс смеется, задорно и раскатисто, так что в уголках его глаз поблескивает скопившаяся крупными каплями влага.

— Да. Не ожидал!

Я загадочно улыбаюсь одними губами. Аккуратно подцепляю кончиками пальцев тонкий, практически невесомый листик блестящей глянцевой карамели. Делаю вид, будто не понял его сарказм.

— А что такое?

Карамель хрустит и раскалывается под натиском зубов, рассыпаясь фейерверком солоноватой сладости. Мадс рядом проделывает то же самое.

— Так что скажешь?

Смотрю на него открыто, едва подняв и выгнув бровь в такт вопросительным интонациям в голосе.

— Поможешь?

Он вновь смеется и качает головой.

— Ой, не знаю — не знаю…

Затем берет в руки изящную тонкую вилку. На кончиках ее зубчиков сверкает медно-золотистый свет потолочных ламп, он на мгновение распадается вокруг облаком световых всполохов и пятен. Мадс аккуратно, но с натиском, упирает подушечки крупных пальцев о ручку, разрезает пополам сочную мякоть укутанного в желтоватый крем бисквита и, ловко подцепив ближайший кусок, отправляет в рот часть десерта.

Пару секунд жует, задумавшись, а потом отвечает, так и не доев порцию до конца, из-за чего его голос глух и смазан.

— Ладно. Но ты ведь хорошо подумал, верно?

Остаток угощения, скользя по гладкой поверхности столешницы, это Мадс легко оттолкнул его, прибывает ко мне.

— Ага.

Я киваю, доедаю остаток торта в тишине. План действий готов, и ничто на свете не заставит меня отступить.

— Говорю тебе, это взорвет всем мозг. Знаешь же, новое — это всегда хорошо забытое старое…

Мадс закатывает глаза. Мол, нашелся тут умник. Я отправляю ему свою работу.

— Вот. Сделал вчера, и это только примерный эскиз, а если все закончить и…

— Вау, круто!

Мадс невидящим взглядом смотрит перед собой. Для него там в прозрачном окне воздуха — мое Изображение, для меня — пустота. От похвалы губы невольно расплываются в довольной улыбке.

— И такое уже типа было?…

Мадс смахивает картинку, но не выходит из Системы. Я молчу. Он большой мальчик — сам справится.

— А-а. Во-от. Давным-давно.

Видимо, сейчас он пробегает по предложенным Системой Изображениям старого голландского натюрморта какого-нибудь там семнадцатого века.

— Ха-х… Но у тебя получше будет.

Он поворачивается ко мне и усмехается.

— Спасибо.

Я польщен. Хотя, скорее всего, он просто шутит.

— И ты хочешь сделать из этого Мгновение?

Наша трапеза после недолгого перерыва продолжается. Мадс подвигает к себе чашку с кофе. Он всегда пьет черный без сахара. Я тоже присоединяюсь. В моей кружке лаконичная терпкость эспрессо и тонкая воздушная пенка молока. Мы с Мадсом снобы — презираем современные тенденции. К чему вся эта мелочная возня, если идеал уже найден, верно?

— Да, но не по стандартным шаблонам, таких пруд пруди в Обществе. Хочу особенное, с индивидуальной настройкой.

От напитков легкой струйкой поднимается беловатый клубящийся пар и щекочущий ноздри, манящий запах.

— Это я понял.

Мадс делает глоток и чуть хмурится. Затем, с видом гурмана смакуя вкус, возвращает чашку на место, нежно поглаживая подушечками пальцев гладкую белую ручку. Я свой кофе без всяких зазрений совести проглатываю залпом. Слишком уж напряжен и возбужден, чтобы обращать внимание на детали.

— Так ты поможешь разобраться, да? Не передумал?

Мадс с упреком косится на меня.

— Я ж согласился… Начнем завтра?

Наставник

Сквозь черноту медленно, поначалу едва-едва заметно, а затем становясь все напористей и интенсивней, проникают лучи мягкого, теплого, золотистого света. В желтоватых конусах мелькают, серебрясь, сероватые песчинки пыли. Они будто чуть раздражают нос, отчего я вдыхаю глубже, расправляя грудь, чувствую, как к телу прилегает прохладная ткань одежды, и вдруг улавливаю, или быть может это лишь фантазия, приторно-томный, влажный, сладковатый запах то ли листвы, то ли яблок, то ли мягкой карамели. Я не могу оторваться… Он завораживает меня своей мимолетной неуловимостью, он будто мерцает, изменяясь, накатываясь и отступая, а затем уже куда более явно раскрывается многообразным, ароматным букетом.

Мое внимание, подстегнутое растревоженным, взбудораженным любопытством, послушно следует за этим таинственным шлейфом. Чернильная вуаль темноты отступает и тает под натиском пульсирующей, расширяющейся сферы света. Я вижу багрянец бархата и лазурь роскошных ковров, искусную ручную вышивку, быстрые мазки света и тени на золотых краях огромной чаши с плоскими широкими кромками, внутри, покоясь друг на друге, разложены пирамидой спелые красные яблоки с засохшими корешками и мягкой плотью, под тонкой, кое-где коричневой, блестящей кожурой, тронутой по бокам, это почти незаметно, если бы не отражения на зеркальной поверхности металла, темными точками будущих очагов гниения. Рядом в кровавой, уходящей в пунцово-умбровую полутьму глубине бокала озеро отсветов и бликов. Замечая их, я вдруг будто чувствую, а точнее выделяю, отличая от напористого облака окутавших меня ароматов отчетливый, горьковатый, резкий запах перебродившего алкоголя. Он бьет мне в нос, кружит голову, путает мысли и…

— Не Мадс, слишком сильно.

Я чувствую, что меня сейчас вырвет. Где-то на периферии слуха тревожным звоночком реагирует Система. Картинка перед глазами резко замирает и затем пропадает, уступая, вымарываясь яркими интерфейсами. Меня продолжает мутить от такой неожиданной перемены, но я уже готов к ней. Смахиваю. Выхожу.

— Пф-ф…

С облегчением откидываюсь на мягкую спинку дивана. Живот еще крутит, однако каждым вдохом становится легче. Мадс сидит рядом, нога на ноге, одна рука на подлокотнике, голова чуть склонена в сторону, в светлых глазах — добрая усмешка. Он утомлен, но, кажется, совсем не скучает. Это хорошо, потому что мне, если честно, уже не так весело, как четыре часа назад. За окном темные сумерки, я устал от тошноты, повторений и переходов, а мы продвинулись лишь до половины.

— Говорил же, надо помягче.

Мадс доволен тем, что оказался прав.

— Ага.

Я же совсем не доволен. Быстро открываю настройки, смещаю пару ползунков вниз по шкалам. Слышу под ухом полный упрека вздох.

— Да-да, Мадс…

Закатываю глаза, даже не взглянув на него, тянусь рукой в пустоту.

–… Знаю. Сей-час.

Открывая другое меню, делаю там то же самое, подправляю еще несколько параметров. Вроде все.

— Вот.

И только после этого поворачиваюсь лицом к другу. А Мадс заливисто смеется.

— Ну?!

Спрашиваю с напором, отталкиваюсь от спинки и упираюсь кулаками в мягкие подушки. У меня уже нет сил играть в его глупые игры «догадайся, что не сделал сам».

— Да, все в порядке. Успокойся, молодец!

Его тяжелая, теплая, немного грубоватая рука тянется и бережно сжимает мое подрагивающее от напряжения плечо. А затем, задержавшись на пару секунд, вновь возвращается на подлокотник.

Я расслабленно улыбаюсь.

— Уф-ф…

Выдыхаю, довольный, преисполненный горделивого удовлетворения растекаюсь в уютной бархатистости дивана. И тут Мадс добавляет с ехидным лукавством.

— Но я бы все-таки… ой!

Я поворачиваюсь. Глаза сверкают. Вот, надоел!

Рука сама вытягивается и сжимается.

— А-а! Юрген!

И в удивленно ошарашенную физиономию Мадса, со свистом крутясь в воздухе, летит большая, пушистая подушка.

Реакция

Широким шагом вхожу в зону общего пространства Создателей, оставляя за спиной уличный гул и надоедливую суету. Из-за баррикад неброских, бежево-серых диванов и кресел на меня, обернувшись, смотрит пара-тройка из собравшихся внутри коллег. На их лицах — легкое удивление и нейтральные, сдержанно любопытные улыбки. Это все потому что обычно я провожу совместные часы в другой день, но сегодня… Сегодня.

— Привет, видела твой Поток! Классная штука…

Слышу высокий дружелюбный голос и тут же поворачиваюсь. Мимо, окидывая меня с ног до головы бесстрастно оценивающим взглядом глубоких карих глаз, проходит девушка. Мы с ней как-то работали вместе, даже разговаривали, но я не помню имя. В ее руке большая кружка с кофе, и запах, терпковатый, бодрящий, с нотками то ли ягод, то ли пряностей, приятно и ободрительно щекочет мне мои ноздри.

—

О, спасибо!

Киваю в ответ, слегка смутившись. Прохожу дальше, поближе к диванам и людям. Украдкой косясь по сторонам, разглядываю лица. Есть пара знакомых. Они здороваются, кое-кто хвалит мое Мгновение, я скромно отшучиваюсь, хотя улыбаюсь открыто и широко, потому что, к чему лукавить, мне приятно, и, вежливо отказываясь от просьб присоединиться к общему разговору, пробираюсь вглубь. К месту с едой и напитками. А на самом деле к Марте.

Я заметил ее еще с порога. Она вместе с той девушкой стояла у автомата. Они что-то обсуждали, и Марта засмеялась, чуть откинув назад голову, отчего мягкие пряди ее волос, темные у корней и светлые на концах, волной перекатились через узкие плечи, а звук голоса приглушенным эхом запрыгал по стенам. Она тоже увидела меня. Но позже. Уже когда хотела уходить и вдруг, неловко дернувшись, случайно встретилась со мной взглядом.

— Ого, Юрген! Привет!

Мы обнялись, и я привычно поцеловал мягкую упругую щеку, окунувшись в облако сладковатых запахов ее волос и кожи.

— Привет, Марта! Вот решил…

Хотел пояснить, почему я пришел, но она, даже не дослушав, перебила.

— Отличная идея, кстати,…

Покрепче перехватила тонкими гибкими пальцами стакан с напитком. Я с удивлением отметил, что она, кажется, немного нервничает.

–… сделать Мгновение из голландцев.

Улыбнулась, чуть прикусив зубами нижнюю губу.

— Темные фона. Театральный свет. Натюрморт… Запахи… М-м… Очень эффектно!

Я знаю, что она говорит искренне, что она хвалит, потому что ей понравилось и она хочет подбодрить, но все равно не могу отделаться от подозрительности и поиска тех самых ноток снисходительного превосходства или, наоборот, зависти в ее голосе.

— А еще постановка…

— Да, специально так сделал.

Не в силах больше молчать, решаю вклиниться в разговор. И она не перебивает.

— Идея была в том, чтобы как бы провести фокус зрения за запахом. Ограничить восприятие, сосредоточить его и постепенно переводить с одного предмета на другой.

— Ага, я поняла.

Кивает. Затем спрашивает.

— А Изображение?

Я слегка краснею и бледнею одновременно. Мне неловко.

— Это… э-э.. сам. Ну… В той технике. Типа под…

–… «старых мастеров».

Архаичное выражение. Мы улыбаемся почти синхронно. И отчего-то у меня с души спадает огромный тяжелый ком. Я облегченно выдыхаю, словно освобождаюсь от невидимой доселе, гнетущей пелены дурного, липкого наваждения.

— В общем, было сложно…

Охваченный порывом, пускаюсь в долгожданные объяснения.

— Там столько всего! Мадс мне помог освоиться с оболочками. Целую ночь просидели! Столько часов! Просто нереально! Но…

И тут я замечаю, что она не слушает — взгляд будто рассеян, затуманен, смотрит на меня, но не видит. Она в Системе?!

— Марта?!

Не успеваю смягчить голос. Он горек и резок, рассекает воздух со свистом сорвавшегося заточенного лезвия. Она вздрагивает и понимает, что попалась.

— Юрген…

Тонкие брови растерянно взлетают вверх, улыбка меркнет, взгляд бледнеет.

— Прости.

— Прости.

Мы говорим почти в унисон. И на сей раз слова рождают лишь одиночество и тяжесть, развевая былое единение и радостное облегчение.

— Просто недавно выложила свою работу…

Она виновато отводит взгляд.

Пелена возвращается, вновь накрывая чувства душным, затхлым покровом. Мы не понимаем этого, но мы задыхаемся.

Мои губы трогает разочарованная улыбка.

— Да, ничего. Давай, я посмотрю.

***

… Двери открываются.

И нас с Мадсом обдает потоком прохладного, свежего, странного, лишенного привычных запахов воздуха. Я поспешно натягиваю перчатки. Створки, отъехав в стороны на достаточное расстояние, замирают, выпуская последнюю, громкую волну эха, которая низким гулом вибраций тут же раскатывается по бетону под ногами. Перед нами за хрупким полотном автоматических дверей стекло, абсолютно прозрачное, и лишь со внешней стороны на его гладкую поверхность осели несколько едва заметных пылинок; небольшое помещение, крохотный вестибюль со светлыми пустыми стенами, украшенными лаконичной лепниной, тонкими лентами потолочных карнизов и лакированным паркетным полом из приятного красноватого дерева с темными прожилками.

Мадс делает пару уверенных шагов вперед. Мелькает огонек датчика. Он на мгновение притормаживает, и стеклянные створки, будто наконец признав гостя, с легким шорохом и свистом отъезжают в стороны. Я, как призрак, боясь отстать, проскальзываю следом, невпопад семеня и даже не пытаясь приноровиться к широкому шагу друга.

Деревянные рейки паркета уютно поскрипывают, деформируясь от нашего веса. Под их нестройный аккомпанемент мы торопливо пересекаем комнату. Останавливаемся около массивных дверей, обрамленных тяжелыми широкими доборами с фигурными наличниками, на противоположной ее, комнаты, стороне.

Мадс неторопливо обхватывает пальцами крупную кованую ручку, с небольшим усилием, отводя назад локоть, тянет на себя. Его движения точны и выверены, кажется, будто он уже делал это тысячу раз в жизни. Все происходит очень быстро, отдышавшись, я успеваю разглядеть лишь наконечник дверной ручки в виде небольшой, бронзовой сферы. Вытертый от прикосновений он тускло поблескивает в искусственном тепловатом свете потолочных ламп.

Спустя мгновение дверь легко поддается и, бесшумно поворачиваясь на старых петлях, торжественно открывает перед нами долгожданную цель нашего небольшого путешествия.

Разговоры

— Нет, ну как она так может?!

Я нервно провожу рукой по волосам, убирая спавшие на лоб пряди. Они гладкие и немного сальные после целого дня, так что на пальцах остается легкий, практически незаметный, блестящий налет и сладковатый запах немытой кожи.

–Пф-ф…

Замечая его, даже не задумавшись, хулигански провожу ладонью по бедру, а потом вновь расстроено опираюсь о холодный мрамор стойки и опускаю на руку голову.

Рядом Мадс неторопливо потягивает из бокала какой-то неизвестный коктейль, мерно поворачиваясь туда-сюда на круглом высоком стуле с крохотной спинкой.

— Оу?

Он, кажется, ничего не расслышал. Вокруг нас — теплый, мягкий свет, собранный в пучки четких расширяющихся конусов, игра бликов стекла, зеркал и металла, ненавязчивая, заполняющая пространство мелодичными, приятными звуками музыка, располагающая к себе приватность и приглушенный, монотонный гул разговоров.

Я повторяю недовольно.

— Говорю, что меня просто бесит, как она себя ведет.

— А-а-а…

Видимо, Мадс совсем не удивлен.

— И что такого?

Он разводит по сторонам руками.

— Подумаешь…

Нарочно закатывает глаза. И произносит, с театральным придыханием.

— Эх-х… Марта…

Я понимаю, что от потасовки нас отделяет лишь толика оставшегося у меня благоразумного терпения. Мадс, очевидно, тоже знает это и назло провоцирует.

— Между прочим, она крутой Создатель, одна из лучших!

— Угу…

Он лениво кивает. Словно я тут не душу свою ему изливаю, а обсуждаю список дел на месяц.

— А еще очень популярна в Обществе. Да, что там, когда-то даже она почти стала Лицом!

— Ага-ага…

Я распыляюсь: щеки горят, кончики топорщащихся ушей краснеют, терпение тает. Однако на лице Мадса по-прежнему гуляет лишь ненавязчивая ухмылка.

— И в конце концов, Мадс, Марта, она ведь мне больше, чем друг! Я, она…

Нервно глотаю наполненный парами и запахами воздух. Голос срывается то ли в хрип, то ли в визг. А перед глазами отплясывают танцы разноцветные точки.

И тут Мадс, наконец, все-таки решает обратить на меня внимание. Перестает крутиться, аккуратно отставляет в сторону бокал и, вздохнув, говорит тихим, серьезным, размеренным, низким голосом, от звуков которого мой внутренний хаос сразу усмиряется.

— Послушай, Юрген….

Я знаю, что не услышу трогательной речи, знаю, что меня не будут утешать и жалеть. Притворяться не в правилах Мадса. Сейчас я услышу объективную правду, и очень надеюсь, она меня успокоит.

— Хватит уже ныть, ладно. У тебя получилось отличное Мгновение. Уж я-то в этом хоть что-то да понимаю, ага?

Киваю.

— То-то.

Мадс коротко улыбается.

— Оно нравится людям, мне нравится. Ты же видел, сколько реакций в Потоке?

— Да…

Бурчу, опуская голову.

— Не сильно-то меньше, чем у твоей хваленой Марты.

Мадс нарочно передразнивает мой ноющий голос, и мне тоже становится смешно.

— Творчество ведь для удовольствия, а не чтобы себя и других изводить?

Снова киваю.

— Ну, вот и получай свое удовольствие. Самовыражайся, воплощай идеи, радуйся, и плевать, что там думает какая-то Марта.

Собираюсь ему возразить, но он догадывается почему и отвечает сам.

— А еще лучше, просто пойди и скажи ей об этом. Объясни, что тебе не нравится, как она к тебе относится. Пригласи ее куда-нибудь, поговорите и все такое… Кто знает, может она тебе так помочь пытается?

Мадс вновь подтягивает к себе бокал и делает большой, долгий, аппетитный глоток, давай понять, что разговор окончен.

Я улыбаюсь.

— Ладно. Спасибо, друг…

Мадс довольно облизывается.

— Да, пожалуйста…

В устах Мадса все звучало так просто и понятно. Однако дни шли, а с Мартой я не поговорил.

Продолжал делать свои Мгновения. С каждым разом процесс становился проще и приятнее. Система училась у меня, а я приноравливался к логике оболочек, чувствительности настроек и тонкостям управления, так что в конце концов первые немыслимые шесть часов тяжкого труда превратились в тридцать минут расслабленного, ленивого удовольствия. Со временем мой Поток обрел свою постоянную аудиторию, а стиль моих Мгновений — обожателей и поклонников, в том числе и в среде Создателей. Поэтому теперь на работе меня узнавали чуть ли не чаще, чем Марту, что, кажется, ее немного злило или по крайней мере, мне так казалось.

Во время наших совместных встреч мы с Мартой невольно старались избегать обстоятельных разговоров на тему творчества. Обычно, если у кого-то появлялось в Потоке что-то новое, обменивались скупыми, по большей части исключительно вежливыми похвалами в адрес друг друга и сразу замолкали, нарочно осторожно, деликатно, но по общему молчаливому согласию, направляя беседу в иное русло. Это всегда оставляло за собой чувство неловкости и скованности, создавало между нами несуществующие ранее границы, отдаляло и делало нас какими-то другими, чужими и холодными. Однако мы не стремились избавиться от этого, хотя, наверное, могли бы. Могли, если бы я решился начать разговор… Могли бы, если бы решилась Марта.

Но ничего не менялось. И я уже начал было думать, сначала будто вскользь, как это часто бывает в первый раз, когда мысль вдруг появляется и пугает, оставляя на коже пелену холодного пота, а потом все чаще, все отчетливей и осознанней, что, возможно, мы с Мартой просто такие люди, не друг для друга, и пришло время разойтись, остаться хорошими знакомыми, но нет, увы, не друзьями.

Как странно, размышляя на эту тему, я чувствовал уверенность: вот об этом я способен сказать ей хоть прямо сейчас. Я делал такое много раз. Но теперь отчего-то меня настораживала простая мысль: я так легко могу все бросить, но, кажется, совершенно не могу бороться.

И надо ли оно… бороться?

По стеклу окна крупными каплями барабанит дождь. Я сижу напротив, уютно примостившись на одном из двух высоких, вращающихся стульев и медленно потягиваю горячий ароматный чай с какими-то душистыми травами. Понятия не имею что в составе, если честно, чай подобрала Система, но вкус точно такой, какой необходим для идеального дождливого вечера — чуть терпкий, чуть обжигающий, словно во рту кусочек перца, но в тоже время обволакивающе сладкий и с легкой кислинкой.

На Экранах, а свет в комнате приглушен, так что они отбрасывают впереди себя яркие, холодные, неоновые прямоугольники, мелькают интерфейсы Системы. Я в очередной раз разглядываю коллекцию натюрмортов, начал с голландцев семнадцатого века, а теперь, кажется, уже подбираюсь к импрессионистам в надежде отыскать вдохновение для нового Мгновения. В последнее время с этим у меня туго, да и зрители в Потоке заметно заскучали, Система предупреждает, интерес падает, значит надо бы постараться и придумать что-то новое и грандиозное.

— Так… Может уйти от этой квазистатичности изображения и попробовать добавить больше движения? Хм…

Внезапно в углу экрана мелькает уведомление. А спустя пару секунд слышу стук в дверь.

— Марта?

Я удивлен. Она улыбается.

— Привет, Юрген. Не против?

Проходит внутрь. На пол с легким шорохом падают прозрачные капли.

— Нет… Нет, конечно… Заходи.

Закрываю дверь, едва касаясь ее прохладного, мокрого плеча, и замираю. Она раздевается, откидывает капюшон, снимает длинный, блестяще зеркальный от дождя плащ, привычно отправляет его в прозрачную, утопленную в стену капсулу шкафа. Затем проходит в комнату, любопытно оглядываясь кругом, замечает Экраны.

— Чай?

Я совсем сбит с толку и немного раздражен. Она не предупредила, что зайдет, а у меня были свои планы на вечер. Вокруг нас, как на зло, все тот же загадочный, уютно интимный полумрак, он словно нарочно намекает на что-то, и это действует мне на нервы.

— Да, не откажусь, спасибо.

Она кивает, отбрасывая назад влажноватые, волнистые волосы. Проходит за мной к столу кухни. Я жду пока автомат приготовит еще напиток, после чего усаживаюсь на стул, плотно обхватывая ладонями свою полупустую уже чашку.

Марта синхронно повторяет это движение.

Мы — друг напротив друга, словно приготовившиеся к обороне или, быть может, к примирению?

— Юрген…

Она вздыхает. Делает глоток. Чуть морщится. Я боюсь шелохнуться, чувствую ее напряжение и волнение, концентрацию решившегося на серьезный поступок человека, и знаю, сейчас очень важно все не испортить.

Она опускает голову, скрывшись от меня, словно за занавесом, за шелковистыми переливами мягких волос. Ее лицо в их синеватой тени, а весь оставшийся свет в комнате вокруг — теплым шлейфом.

Она говорит тихо, но разборчиво. Говорит, что я для нее очень дорог, что она не хочет меня терять. Что долго думала, прежде чем прийти, и если я решил иначе, то она не помешает, встанет и тут же уйдет.

Она знает, что не идеальная и что, наверное, никогда не сможет уделять мне все свое время, что для нее очень много значит творчество, ее работа, ее дело, ее Изображения, она сама, и вряд ли это изменится.

Она понимает, порой с ней сложно, она очень ценит мою поддержку, мое внимание и заботу, пусть и забывает сказать об этом.

Она… она…

Я протягиваю руку. Вижу как блестят слезы под вуалью волос. И прерываю ее.

— Марта…

Она поднимает растерянные припухшие глаза, обрамленные темными пучками склеившихся от влаги ресниц.

— Слушай…

Пытаюсь подобрать слова.

— Просто будь помягче, ладно?

Она будто не понимает.

— Я знаю, ты отличный Создатель. Лучший. Но иногда люди хотят просто поддержки, дружеского совета, а не критики. Обсуждения, а не наставительных монологов. Возможно, даже похвалы…

Я улыбаюсь ей.

— Хотя бы за попытку. А то, как ты говоришь, как отвечаешь… Это… Это выбивает из колеи, понимаешь?

Она, немного нахмурившись, задумывается, а затем медленно кивает.

— Согласна.

Нам, кажется, одновременно и неловко, и очень радостно. Смутившись, делаем по глотку чая.

— Хм… Смотришь картины?

Марта косится на Экраны, ее голос неестественен и натянут. Вокруг еще держится странная, будто лишенная времени и пространства, атмосфера законченного откровенного разговора, но реальность потихоньку уже возвращается на свое место.

— Ага. Вот, думаю…

Я поворачиваюсь вполоборота, чтобы видеть и ее, и комнату.

–… Как бы сделать следующее Мгновение… Может, подскажешь?

Опять улыбаюсь. И она, довольно вскинув вверх кончик носа, широко улыбается в ответ.

— Еще бы…

Спрыгивает с табуретки.

— Я точно знаю, как сделать лучше!

Интервью

— И так, Юрген… Расскажи нам, как все началось? Наверное, из-за того, что ты работаешь Создателем или…

Взгляд блестящих, томно прикрытых глаз стремительно переходит ко мне. На лице моего собеседника легкая ободряющая улыбка, он удобно расположился в просторном круглом кресле, закинув ногу на ногу и облокотив руки о подлокотники. Элегантный узкий костюм не стесняет движения, волосы собраны и убраны назад, на запястьях поблескивают тонкие кольца браслетов, он выглядит идеально на фоне темной матовой обивки кресла, выхваченный четким кругом света из однотонных полотен пола и стен.

— Да-да… э-э-э…

Я, выпрямившись по струнке, сижу на краю собственного дивана и тоже улыбаюсь, не так непринужденно и открыто, но стараюсь изо всех сил. На мне почти черные брюки и точно такой же джемпер, узкий, слегка в обтяжку, с длинными рукавами и глухим воротником. В комнате душно, хотя Система включила на максимум всю вентиляцию. По спине, меж бугров напряженных, подрагивающих мышц и сведенных вместе ребер, в ложбинке позвоночника медленно стекает, раздражая кожу, тонкая холодноватая струйка пота. Его липкая пелена выступила уже и на лбу, но тут своей тенью меня спасает шляпа. Я сильно нервничаю и не уверен, что мне удается это скрыть.

–… Точнее, конечно, это тоже, но не совсем….

Я усмехаюсь. Хотя скорее это похоже на душераздирающий вздох.

— Любовь к творчеству у меня с детства. Мама…

Лицо на Экране понимающе кивает. А мне от мысли о маме становится одновременно и тяжелее, и легче.

— Моя мама много работала с Изображениями, так что вроде как я всегда жил в этой среде.

— Ага…

Собеседник принимает задумчивый, озадаченный вид, обхватывает пальцами выразительный прямоугольный подбородок, едва наклоняет голову и хмурится.

— То есть, поэтому ты и решил обратиться к старым традициям? Устремить взгляд в прошлое…

Вид из задумчивого становится таинственным.

— Ну, не только поэтому…

Я снова улыбаюсь. Кажется, начинаю потихоньку расслабляться, а мой язык перестает заплетаться даже на самых простых словах. Разжимаю сомкнутые в тугой замок побелевшие пальцы, развожу руки.

— Хотя, стоит признать, впечатления детства, когда я впервые видел те старые картины, сильно на меня повлияли. Просто я подумал, что все стараются выдумать что-то новое. Однако, новое…

Мы заканчиваем синхронно, будто закадычные друзья и понимаем друг друга с полуслова.

–… это всегда забытое старое.

— Браво, Юрген! Как умно!

Человек на Экране сводит вместе длинные худые ладони. Он выглядит воодушевленным, нетерпеливым, любопытным, раскованным, и его энергия, настрой невольно передаются мне.

— Да…

Я смущенно отмахиваюсь.

–… Ничего необычного. Каждый так может.

Шляпа чуть сползает на лоб, и приходится в очередной раз поправлять ее, аккуратно подтолкнув пальцем назад за широкие поля. Вообще я не очень понял, зачем она нужна, по-моему выглядит глупо, по-стариковски, а еще жутко мешается, но это было одно из условий интервью, и я не стал спорить. Надо, так надо, когда тебя приглашает Лицо, глупо отказываться из-за такого мелкого повода.

— Твои первые Мгновения, Юрген…

Конец ознакомительного фрагмента.