Шева, которая хотела летать

Валерия Майская

Шева слишком отличается от своих сверстников и потому не имеет друзей. Она живет в мире, в котором давно исчезли люди, но не исчезли человеческие чувства. Мечта и внезапный друг меняют ее жизнь и переносят котенка в мир забытых легенд, путешествий по измерениям и древних тайн, которые ей придется разгадать.

Странное древнее чувство и прародитель кошек

Иногда один день переворачивает мир с ног на голову.

В классе дразнить никто не стал, разве что первые пару дней. Родители одноклассников стали считать Шеву ненормальной и даже нездоровой и объяснили детям, что смеяться над больными плохо. От этого она чувствовала себя еще хуже. Шеве впервые захотелось, чтобы ее дразнили.

Мама даже водила ее к психологу. После долгих уговоров Шева согласилась показать, как управляет светлячками.

Диагноз был поставлен однозначный.

Доктор объяснил:

— Звуки, что ты издаешь, глядя на летающее насекомое — пережиток прошлого, привитый еще домашним кошкам. Давным-давно, когда люди еще существовали, многие кошки жили взаперти в их домах как живые игрушки. Их не выпускали на улицу, чтобы они не поранили себя и просто не убежали на свободу.

— Звучит ужасно, — поразилась мама.

— Это для нас. Предки в то время даже не понимали, что не свободны. Несчастным ничего не оставалось, кроме как целыми днями сидеть на гигантских человеческих подоконниках и смотреть, как за стеклом летают свободные птицы, жуки, пчелы и даже мухи. Кошки видели их и еще острее ощущали неволю. В те времена еще никто из животных не отказался от охоты, и кошки даже считались одними из самых жестоких хищников. Смотря на маячущую по ту сторону окна добычу, кошка испытывала то, что называют фрустрацией — чувством несовпадения желаемого и действительного.

— Это просто когда ты чего-то желаешь всем сердцем, но в то же время понимаешь, что не имеешь никакой возможности это получить, — пояснила мама Шеве.

— Странное чувство иногда сопровождалось гневом и отчаянием, поэтому кошки и «кряхтели» на свою горькую судьбу. А может, кряхтели затем, чтобы заставить добычу саму подлететь к окну — мало ли. Как бы то ни было, та самая песня, что ты, Шева, поешь, глядя на светлячков — колыбельная тоски по неведомому или утраченному.

Потом доктор долго гладил Шеву по голове, объясняя маме, что детей нужно учить мечтать о том, что не причинит им боль.

Мама ругалась всю обратную дорогу, но к Шеве стала еще ласковее, чем раньше. Она даже не стала возражать, когда та сильнее прежнего попросилась не идти в школу и пропустила с ее разрешения несколько дней подряд.

Шева стала задумчивее обычного.

Она все так же не забывала подкармливать светлячков и даже отпускала их гулять по комнате, но больше не смела ими управлять. Ей начала казаться противной и стыдной песня, которой она раньше так гордилась и даже готовила как сюрприз маме.

Одним утром Анфиса, как и всегда ранней зимой, мастерила снежные шары на продажу. Шева сидела возле матери и листала затертую книгу с майским жуком на обложке.

Вдруг в дверь постучали.

Это были Пиона с дедушкой.

Дедушка улыбался во весь рот и держал на руках тарелку, накрытую полотенцем, из-под которого исходил пар. Пиона сосредоточенно держала цепкими пальчиками небольшую коробку.

— Добрый день, — сказал дедушка. — Решили тут навестить вас, а то Шевы в школе уже неделю не видать.

Мама накрывала стол, пока дедушка резал яблочный пирог. Шева и Пиона сидели рядом на старой софе.

— Это тебе, — тихо произнесла Пиона.

Она осторожно, словно иголки были не у нее, а у Шевы, передала ей в лапки коробку. Коробка была любимого цвета Шевы — темно-синего, перетянутая золотой лентой.

— Очень красивая.

— Это ты ее еще не видела, что внутри, — восторженно прошептала Пиона.

Шева аккуратно развернула коробку. Внутри оказалось маленькое стеклянное устройство, крышка была усеяна искусственными насекомыми из серебра. Шева узнала в них майских жуков.

— А что это такое?

— Это один из светильников, про которые говорил дедушка. Но он не будет гореть просто так.

— А что надо сделать?

Пиона наклонилась к большому уху Шевы и шепотом сказала:

— Надо представить то, чего еще нет в реальности. Твоя вера передастся фонарю и превратится в свет, который будет гореть в нем сколько угодно. Представляешь, какая экономия лампочек?

Шева недоверчиво посмотрела на Пиону. Похоже, это только вопрос времени, когда она перестанет считаться самой ненормальной в классе.

— Ну или просто поставь туда свечку. Там внизу. Под бумагой.

Шева пошарила лапкой по дну коробки и действительно нашла под нарезанной бумагой несколько свеч.

— Спасибо.

Пиона вытянула мордочку. Оказывается, у нее даже имелся лоб.

— Девочки, пойдемте к столу.

Шева и Пиона принялись за пирог, пока Анфиса за тем же столом заливала гель в очередной шар. Рядом с сахарницей стоял клей, а возле пирога лежали заготовки миниатюрных фигурок для шаров. Мама активно красила, подпиливала и успевала попивать имбирный чай. Намазанные клеем блестяшки забивались между пальцев и приставали к шерсти. Несмотря на беспорядок, все были довольны.

— Шева, леди Камилла рассказывала, что Тиф и Жав спрашивают о тебе, — произнес дедушка.

— Это неправда, — пробурчала Шева.

— Почему?

— Потому что они считают меня ненормальной.

— С ней никто не разговаривает в классе, деда, — высунулась из-за очередного кусочка Пиона.

— Это не от большого ума. Ты не должна стесняться того, что умеешь и любишь.

— Психолог сказал, что она переживает из-за несоответствия желаемого и действительного, — отвлеклась от шара мама.

— Вот как? Должны быть серьезные причины считать, что твое желаемое не может соответствовать действительному. Чего тебе хочется? — спросил дед Шеву.

— Хочу научиться летать.

— Но ведь ты кошка.

— Спасибо, что напомнили.

— Ты-то представляешь, как будет выглядеть твоя мечта, если она исполнится, — сказала Пиона.

Шева отложила пирог и подняла золотые глазки к потолку.

— Ну… Думаю, однажды у меня просто вырастут крылья.

— Какие?

— Этого я еще не решила.

— Тогда тебе нужно просто подождать этого дня. Звучит разумно?

— Папа говорит, что этого не случится. Что я должна буду кусаться и царапаться.

— Это у нее хорошо выходит, — с гордостью сказала мама.

— Пускай папа думает сам за себя. То, что ты сделала на дне талантов — очень редкая вещь. Она называется шаманизмом, Шева.

Мама широко раскрыла глаза и посмотрела на деда Кондрата так, словно он сказал что-то очень нехорошее.

— Шаманизмом? Это как-то связано со способностью летать?

— В некотором роде. Раньше люди думали, что шаманизм — их изобретение. Они называли его самой древней магией. Но ваши древние предки, дикие кошки, научились шаманизму гораздо раньше людей. Именно с его помощью они охотились, а позже и заставили людей себя полюбить.

— Они же держали кошек взаперти. И заставляли их чувствовать то, что сейчас чувствую я. Так доктор говорит.

— Думаю, ваши чувства все-таки разные.

Дедушка хитро улыбнулся.

— Как и мы, ежи, во времена людей кошки были хищниками. Они питались настоящим мясом, которое добывали на охоте. Это совсем не то, что мы едим сегодня. Когда кошка смотрит в окно и чувствует несоответствие желаемого и действительного при виде птицы — это досада, что она не может поохотиться, поиграть с более слабым в убийственную игру. Но если в наше время котенок кряхтит, глядя на летающее насекомое — то это лишь тоска по тому, что он не может летать вместе с ним.

— Извините, однако у Шевы и так проблемы с одноклассниками. Если сейчас вы устроите ей экскурс в историю и расскажите о злодеяниях наших предков — вряд ли станет лучше.

— Анфиса, вы ошибаетесь. Незнание полной картины неизбежно ведет к ошибкам. Откуда вы знаете, что предки ваших предков не умели летать? Откуда знаете, что сейчас это давно утерянное в слоях генов свойство не может открыться живой воле ребенка? Шева, я хочу рассказать тебе одну историю.

____________________________________________________________________

Еще когда люди не умели изменять погоду и возделывать землю, а только жили в пещерах и едва изучили огонь, мир принадлежал диким животным.

Лучше всего жилось в те времена кошкам. Они были гораздо крупнее, чем сейчас и чем во времена людей. Их когти и клыки вселяли ужас, а шкура была ярких расцветок и невероятных узоров, чтобы говорить всему живому, не роняя лишних слов: «Берегись».

Кошки были любимицей Гекаты, богини ночи и колдовства. Ее имя еще было не запятнано, а сила неограничена, и она щедро одаривала диких кошек крыльями. Тиграм, львам, пантерам и остальным кошкам тогда не нужно было охотиться. Было их ровно столько, чтобы их вид считался редким. Поэтому и, конечно, из-за их красоты и силы им воздвигали лесные храмы, словно настоящим богам. Люди жертвовали им только что одомашненных коров, овец и птицу.

Среди кошек у Гекаты был один особенный любимец — крупный даже среди сородичей, прекрасный белый тигр по имени Хонсу.

У Хонсу были крылья, похожие на два исполинских павлиньих хвоста. Он был горд и требовал особого уважения от людей за то, что даровал им способность рисовать на стенах и каллиграфию. Нельзя сказать, что настоящие боги не наделили людей фантазией, однако разница между той, какой их наделили боги и какую даровал им Хонсу, была такой же, как между белыми крупинками в стеклянном шаре и снежной бурей в феврале.

Гордо облетал Хонсу свои владения, какими он считал всю землю, что только охватывали его жадные глаза. Любимец Гекаты был едва подвластен времени, а потому не старел и все время наблюдал за людьми. Видел Хонсу, как вышли они из каменных пещер и поселились в теплых, но темных землянках. Видел и как они строили светлые сараи из хвороста, которые совсем скоро сменили на глиняные и затем каменные дома. Тщеславие Хонсу росло совсем как человеческие города. Он смотрел на то, как меняется человечество, и думал: «Это я, Хонсу, все устроил. Я даровал им письменность, я даровал им картины на их стенах и картины в их умах!». Геката не могла нарадоваться на своего любимца и прощала ему, что он так портился характером.

Вместе с тщеславием к Хонсу стала приходить и скука. Несколько тысяч лет жил он на земле, будучи смертным: ничто не могло удивить его взор, ничто не могло тронуть его могучего сердца. Любой человеческий замысел был ему известен, он все наперед знал из писем, дневников и книг, которые велись на им же изобретенном языке чернил. Чтобы утешить его, Геката создала Баст — удивительную красавицу с человеческим телом и львиной головой. Хонсу влюбился в Баст сразу же, как увидел. У Баст не было крыльев, ровно как и кошачьего тела — и Хонсу обрадовался этому, как только понял, что может катать ее целыми днями на своей спине и показывать свои владения.

Баст жила в хрустальном замке на краю одного из человеческих поселений. Хонсу повелел людям приносить ей в дар лучшие угощения, благовония, вина и дорогие украшения, как если бы они дарили их ему самому. Люди боялись гнева Хонсу и стали почитать Баст словно богиню, чтобы избежать его гнева.

Но однажды их терпению пришел конец. И на то были причины.

Каждый раз видели жрецы, приносившие Баст дары от всех людей, что она из такой же плоти и крови, как и все они. Единственное различие между ней и собой увидели они в том, что Баст не гнет своей спины на пашнях, не стачивает пальцы на ткацких станках, не ломает ноги и руки, охотясь в лесу, а живет в свое удовольствие на всем готовом. Они обозлились и, ничего не говоря Хонсу, закололи Баст в ее собственном замке.

Увидев свою возлюбленную мертвой, Хонсу метался по залам замка в бешенстве и кричал от горя несколько дней подряд. Он сразу понял, что произошло, и решил отомстить людям. На пестрых крыльях понесся Хонсу в самое сердце города, на рыночную площадь. Там он начал рвать всех подряд, не жалея ни стариков, ни детей. Горе его было бесконечным, и кричал он так, что сердца людей разрывались прежде, чем он успевал их нагнать.

Хонсу искупал древний город в крови. Мало кто уцелел после его расправы. И тогда на землю спустилась Геката.

«Ты слишком погряз в тщеславии и заставил людей себя ненавидеть», — молвила она. — «За это станешь ты теперь размером с их новорожденного ребенка и лишишься своих крыльев, поэтому оставь надежду с их помощью искать в мире места без людей. Пускай они полюбят тебя таким — маленьким, слабым и неспособным любить их в ответ. И боги свидетели, что не получишь ты другой пищи, кроме как из их рук.»

Так и свершилось. Хонсу в тот же момент уменьшился в размерах, а крылья отсохли от его спины.

С тех пор кошка нигде не могла найти пищи, кроме как в доме человека, и даже охотиться на мышей могла только там, где люди выращивали пшеницу и набивали ей закрома на складах.

Несмотря на то, что из-за Хонсу все кошки лишились крыльев, кротость и доброта несчастной Баст не забылась. После смерти она превратилась в настоящую богиню и помогала женщинам и кошкам, которые по вине ее возлюбленного стали совсем беззащитными перед своими вчерашними почитателями.

___________________________________________________________________

Девочки смотрели на деда с раскрытыми ртами.

— Что стало с Хонсу? — спросила первой Шева.

— Считается, что он стал прародителем всех домашних кошек.

— Это только миф. У нас таких много, что своих, что оставшихся от людей.

Анфиса строго посмотрела на дочь, но ей сейчас было невозможно испортить настроение.

— Получается, что если бы не Хонсу, то у нас бы и дальше были крылья! Мама, ты слышала?! Что ты теперь скажешь, мама? А интересно, они рождались сразу с крыльями или получали их потом?

Дедушка улыбнулся.

— Дикие кошки родились без крыльев, но получили их за свои качества от Гекаты.

— Какова вероятность, что она и сейчас существует? Эта Геката?

— Шева, из всех богов Геката одна из немногих, которые считаются общими у нас и людей, — блеснула знаниями Пиона.

— Это значит, что…

Глаза у Шевы заблестели больше прежнего.

— Боги существуют, но только когда в них кто-то верит.

— Тогда я буду верить в Гекату, чтобы она и мне подарила крылья.

— Милая, ты считаешь, что она захочет? Вспомни, за что их получил Хонсу, — вмешалась мама.

— Вот я уж точно не буду влюбляться и обижать невиновных. Это ведь всего пара злых людей убила Баст. Остальные могли об этом даже не знать.

Мама хотела сказать что-то еще, но тут открылась входная дверь. Это папа пришел с работы.

— Папа! — пискнула Шева и бросилась к нему на шею.

Пиона жестом попросила деда наклониться к ней и прошептала ему на ухо:

— Деда, а ведь Шева дома совсем не такая, как в школе.

После того дня стало традицией, что дедушка Кондрат и Пиона заходили в гости. Родители Пионы жили далеко и приезжали редко, но Пиону это, казалось, не слишком печалило. Они с Шевой начали играть на реке. Вместе они любили сидеть на берегу и пускать кораблики, иногда и играть в куклы. Пиона была умненьким ежиком и часто рассказывала Шеве, что знала от деда про свойства растений и особенности зверей. Шева любила ее слушать и всегда удивлялась, как много известно ее компаньонке по играм, хоть и сама она знала очень многое.

Шеву потряс рассказ о Хонсу и Баст.

Ей, конечно, еще больше хотелось получить крылья, чем раньше. Она больше не представляла их как бабочкины, стрекозьи или мушины, потому что знала теперь наверняка, что есть и кошачьи.

Она даже начала снова ходить в школу. Одноклассники были так же равнодушны к ней, но ее это больше не задевало: Шева жила мечтами и тревоги реального мира больше не имели над ней власти. Дружба с Пионой этому только способствовала.

Однажды, когда они как обычно сидели у реки и собирались запускать один особо роскошный кораблик, украшенный фиалками и облепленный стащенным у мамы бисером, Шева сказала:

— Я совсем ничего не помню со дня талантов. Ты ведь тоже должна была выступать. Что ты делала?

А Пиона, немного помолчав, ответила:

— Я собиралась плавать.

Шеве внезапно вспомнились слова дедушки о том, что вообще-то ежи не любят воду.

— Интересно. Но на сцене же негде, а река далеко.

Пиона вклеивала в кораблик маленькие картонные фигурки себя и Шевы. Со своими прототипами те имели мало общего, но и ежу было ясно, что в кораблике плывут маленькие еж и кошка.

— На месте школы давно был Гуттаперчевый Театр. Представляешь? Потом его почему-то перенесли далеко отсюда.

— И что?

— От него остался высокий аквариум. В нем раньше фокусники показывали трюки с освобождением из оков. Вот в нем я должна была нырять. Ну… еще показать пару фигур, которые знаю. Иногда у меня чувство, что я не еж, а бобер…

— А ты хотела плавать? Для вас это нетипично.

— Нет, я не хотела. Так было надо. Раньше мы жили на большом клеверном лугу.

Пиона подняла глаза к туманному горизонту озера и мечтательно уставилась вдаль.

— Знала бы ты, как там красиво. Особенно весной. Цветки клевера расцветают, и весь луг становится розовым…

Шева тоже посмотрела на горизонт, но ничего интересного там не заметила. Пиона вздохнула:

— Да, клевера на нем растет столько, что из-за него почти не видно травы… Он любит воду, как никакое другое растение. Там часто шли дожди, а иногда луг полностью затапливало… Плавать там умеют все, даже улитки. Помню, мама с отцом ругались, когда дед заставлял меня учиться нырять — мол, пронесет, а когда Пиона подрастет, сразу переедем на сухое место. Не хотели меня «травмировать». Я тогда думала, что дед хочет мне зла и любит меня меньше всех, поэтому и мучит плаванием. Да, до потопа я так и думала.

— Ты выжила в потопе?

— Да, но такое для всех на том лугу это обычное дело.

— А что случилось с родителями?

— Ничего. Просто они остались там, а мы переехали сюда. Они ведь тоже хотят со временем перебраться в Лес.

Не зная, что добавить, Шева сказала:

— Я тоже люблю плавать. Потому что это похоже на летать.

— Знаю. Я заметила это в аквариуме.

— А я в ванной.

В бумажном кораблике ветер трепал их фигурки, наперекор ему крепко державшиеся за лапки. Они спустили кораблик на воду, уселись на траву и молча смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду.

Шеве в голову пришла интересная мысль, которую она сразу же поспешила озвучить:

— А у ежей есть боги?

Пиона молчала и задумчиво барахтала кончиками лапок в воде.

— Есть, — наконец сказала она.

— Что они дают, если в них верить?

Пиона опять молчала. Наконец, честность взяла над ней верх, и она сказала подруге:

— Вообще-то дедушка говорил, что мы способнее в шаманизме, чем вы.

— Чем кто?

— Ну… кошки.

Шеву захлестнула волна возмущения:

— Это почему еще?

— Ты только не обижайся. Это же не я так считаю и даже не дедушка. Так просто… написано где-то.

— Раз ты это говоришь, значит, ты так считаешь. Еще и извиняешься.

— Это все потому что кошки провели слишком много времени рядом с человеком, в отличие от нас. Ходят слухи, что некоторое время они тоже держали нас как рабов. Вывели даже специальные породы, которые не пахли как ежи и выглядели так, чтоб их можно было рисовать красивыми и при этом не привирать. Это с их точки зрения. Представляешь — еж не пахнет ежом. Что еще? Сиреневый куст пахнет сыром? Камень пахнет шарлоткой?

— Да уж…

— Но по сравнению с вами мы вообще не жили в их власти. Кошки, — только не обижайся, пожалуйста, — совсем потеряли характер ради корма и крыши над головой.

— Ничего мы не потеряли.

— Вы забыли, ради чего были созданы Гекатой.

— Тебе нравятся легенды про Хонсу и других кошачьих богов. Но хватило бы богу для счастью миски с кормом?

Шева нахмурилась и уставилась на реку.

— Ну не обижайся… Шева, ты знаешь, что ты моя единственная подружка.

— Знаю.

— Ну так и не обижайся на меня.

Шева молчала.

— Что, так и будешь дуться?

–…

Шева не отрывала глаз от светло-зеленых волн. С одной стороны, было обидно. С другой — понятно, что Пиона это сказала не чтобы ее обидеть. Но взять и как ни в чем не бывало дальше продолжить разговор означало бы признать свою неправоту. Вот она — «Шева с плохим характером», вот она — снова побеждена в словесном поединке, снова наделала шуму из ничего.

–…

— Ладно. Ты можешь сидеть тут дальше, если хочешь. Я пойду домой. Увидимся завтра в школе.

Не дожидаясь ответа, оставила ее и ушла.

Ну вот, можно сказать, и победа.

_______________________________________

На следующий день Шева снова никуда не пошла, чтобы Пионино «увидимся в школе» не сбылось. Она ждала, что та придет к ней после уроков и даже была готова помириться с ней. Разумеется, после того, как мир будет предложен еще раз и конечно же не с Шевиной стороны.

Она провела день скучая. Не с кем было играть в куклы, делать кораблик одной пришлось бы очень долго, да и в нем не оставалось никакого смысла, если пускать его в одиночестве. Снаружи не было ни одной живой души. Шева прогулялась до того места на берегу, которое было совсем рядом с домом Пионы, чтобы попытать счастья — вдруг Пиона выйдет на улицу и увидит ее. А может, выйдет ее дедушка и позовет Шеву к ним в гости. Но ее никто не увидел. Она покидала мелкие прозрачные камешки, что устилали собой весь берег и речное дно, посмотрела, как они оставляют круги на воде, и пошла домой. Ее охватило еле заметное тревожное предчувствие из-за того, что за все время у реки она не услышала ни одного звука, который доносился бы из норы.

Домой она пришла охваченная еще большей тревогой. Родители не услышали от нее ни слова за весь вечер. Когда мама принялась ее купать, Шева молчала, прижав ушки. Она как будто боялась случайно выдать какую-то страшную тайну, которая разрушила бы их Дуб, а саму ее швырнула бы в реку прямо в любимой синей ванне. Она не стала просить почитать ей сказку и поспешила как можно скорее остаться в комнате одной. Ей даже было страшно оставаться без света, хотя она очень гордилась тем, что уже несколько месяцев могла спокойно спать без него. Включив торшер, Шева нырнула под одеяло и накрылась с головой.

Она начала думать о том, почему ее подруги нигде нет и почему родители как будто не замечают ее беспокойства. Папа всегда катал ее на плечах, если она начинала грустить, или начинал щекотать. А мама никогда не забывала зайти к ней перед сном и пожелать спокойной ночи.

За этими мыслями все не удавалось уснуть, и Шева вылезла наружу из-под теплой темноты.

Вокруг нее был луг.

Луг был бескрайним и весь-весь в мелких бледных-розовых цветочках и росе. Сверху на нее давило огромное синее небо с пышными дождевыми облаками. Несмотря на облака, луг был прямо залит солнцем. Вокруг не было ничего, только цветки клевера слегка дрожали от слабого ветра.

Шева открыла, что под одеялом не было ничего, кроме нее самой, лежащей на траве. Она осмотрелась, но так ничего и не увидела, кроме травы и неба. Шева почувствовала, что ей нужно идти туда, за горизонт, и последовала этому неясному предчувствию. Горизонт кончился очень быстро. За горизонтом не было ничего.

Она увидела перед своими лапками последние сантиметры земли, после которых открывалась сиреневая бездна с медленно вращающимся ураганом далеко внизу. Сразу за обрывом поднималась золотая световая стена, настолько яркая и сверкающая, что Шева инстинктивно прищурилась. Ничего не было, кроме сиреневого, заполонившего все свободное пространство, и золотого света. Шеве показалось, что бездна ждет от нее вопроса, и потому она, вытянув шею и посмотрев в самую ее суть, закричала:

— Пиона, ты на меня злишься?

Бездна не услышала в потоке речи непонятного языка своего имени и тактично промолчала.

— Пиона?!

Шева опустилась на землю, села и свесила с обрыва лапки. Свет, казалось, был настоящим и приятно грел их. Она чувствовала одиночество. Вспомнилось, что мама и папа ей не родные. Интересно, они хотят завести еще одного, своего ребенка? Ей этого очень не хотелось. Это позволило бы ей окончательно убедиться, что дети все-таки бывают чужими, и сама она, Шева, всегда была чужой для своих двух самых дорогих существ. Она только что посмотрела в бездну, а бездна посмотрела в нее, но это не значит, что они расстанутся, как только Шева покинет луг. Бездна всегда будет с ней. Она будет в ее сердце и голове. Не позволит поверить тем, кто попытается стать ее друзьями или сделать для нее что-то доброе. Не позволит делать доброе самой. Вот как с Пионой. Сначала она показала, что не такая как все другие. Утешала, играла с Шевой. У них двоих даже появилась своя традиция с корабликами. А что в итоге?

Шева поняла, что на самом деле всегда была одна. Даже в своих камышах тогда, на первой неделе своей жизни, она лежала одна, а не вдвоем или втроем, как все нормальные котята.

Она до чего-то внезапно додумалась и поднялась на ноги.

— Раз ты такая же, как они, то лучше я буду одной.

Как только этот жестокий вердикт был услышан пустотой, Шевиной спины и плеч коснулось тепло. Оно нарастало так быстро, что нельзя было не уделить ему внимания и повернуться к нему лицом. Шева обернулась и обомлела.

Если золотое свечение, исходившее из бездны, было ярким и сверкающим, то по сравнению с тем, что ударило ей в глаза и сразу же заставило ромбики зрачков превратиться в две тонкие ниточки, его можно было бы назвать короткой вспышкой огня из дешевой зажигалки. Свет настолько ослепил, что показалось, словно ее с силой ударили в грудь, отчего исчезло дыхание. Это было похоже на ощущение, которое испытывает тот, кто всю жизнь жил в темной пещере и однажды вышел наружу как раз в тот момент, когда солнце стояло в зените. Свет разоблачал все тайное, отнимал все секреты и заставлял чувствовать бесконечные стыд и вину. Луг купался в золоте, роса на его травинках засияла мелкими острыми алмазами и резала ее глаза еще больше, чем сам свет. От этого вида нельзя было не почувствовать себя неуклюжим и злым, нельзя было не ощущить ослабшими легкими совесть, острым сталактитом протыкающую тебя сверху вниз. Шева сразу пожалела о злых словах, которые когда-либо с обиды говорила родителям. Эти слова были пустяковыми, даже смешными и уж точно не принадлежали ей по-настоящему — родители всегда чувствовали, что даже в полные уныния моменты своей жизни их девочка никогда не переставала любить их и никогда не хотела задеть их по-настоящему. Совсем необязательно, что известные двум взрослым тайны детских мотивов были известны самим детям, поэтому нельзя было сказать, не задела ли такими же словами Шева свою единственную подругу. Перед ней Шеве тоже было стыдно, и тлеющие до этого нерешительными угольками в ее душе укоры совести воспылали, словно туда кто-то щедро наложил хвороста и облил все бензином.

Когда она, наконец, смогла открыть глаза и те привыкли к яркости света, Шева увидела, что весь он исходит от большой сферы, висящей не слишком высоко над лугом. Сфера бурлила золотом и блестками, как варево в ведьминском котле, и периодически озарялась разноцветными вспышками. Шева поймала себя на мысли, что ей хорошо и приятно смотреть на сферу, хоть и излучаемый ей свет пугал ее. Внезапно та заговорила:

— Шева, мое дитя. Подойди ко мне. Не бойся!

Голос, которым она говорила, был красивый и в то же время властный, даже надменный. Шева не была трусихой и потому послушалась.

— На этом лугу никогда не оказывается тот, кто спокоен и живет в мире с собой. Посмотри вокруг — не тревожат тебя эти цветы? Не пугает тебя мой свет? Не давит ли это прекрасное синее небо, которое вот-вот разразится благостным дождем?

Каждое слово сферы звучало так, словно было самим громом и только притворялось для Шевы понятными звуками. От этого ей казалось, что вот-вот действительно пойдет дождь.

— Да, мне тут не очень удобно!

Она прокричала эти слова так громко, как только могла, потому что сфера находилась все-таки не рядом и была настолько большой, что писк какой-то Шевы могла и не услышать.

— Тебе нет нужды кричать, дитя. Я услышу тебя, даже если ты будешь шептать под свой маленький нос.

— Кто ты?

После идеально выдержанной паузы ей ответили:

— Я та, кого ты хотела просить о помощи. Королева человеческих женщин и кошек всех полов. Целительница изувеченных и заступница оскорбленных. Я — торжество и воздержанность, я — богатство и затворничество, я — красота и сожаление о ее утрате. Я мастерю сны, которые становятся явью. Я была рядом с твоей матерью, чтобы ты появилась на свет живой, я была с тобой, когда камыши не изрезали твою кожу и не выкололи твои невидящие глаза. Вы, мои дети, зовете меня Баст. Что ж, это славное имя. Поэтому я его приняла тысячи и тысячи лет назад. Вам гораздо удобнее обращаться к тому богу, который носит имя… желательно такое, которое вы придумали сами и сможете выговорить.

— Баст?! Я знала, что ты есть! А ты не дашь мне крылья?

Сфера пошла небольшими волнами от мягкого снисходительного смеха.

— Маленькая Шева. Неужели ты не видишь разницы между богиней и джином?

Шева прижала ушки от стыда. Она вспомнила, что выпрашивать подарки — нехорошо.

— Мне нечего тебе дать. У меня нет ни драгоценностей, ни благовоний, ни деликатесов. Хотя… Вообще у нас всегда много вкусной еды, я люблю клубничный йогурт. Если ты такое ешь, то я могу приносить тебе его в жертву.

На этот раз сфера засмеялась громко и раскатисто, как от хорошей шутки.

— Маленькое неиспорченное дитя. Мир — не твой мешок сладостей. Зачем мне тебе что-то давать? Даже если ты… — сфера откашлялась, чтобы подавить смех, и продолжила — будешь отдавать мне весь свой йогурт?

— Но… как тогда… зачем тогда…

Шева замялась, боясь высказать очевидный вопрос относительно богов, который и раньше не давал ей покоя.

— Да?

— Я имею в виду, какой тогда смысл…

— Говори наконец! Я не имею дел с трусами и подлизами.

Шева набралась смелости, подумала еще немного и наконец спросила:

— Если ты не даешь то, о чем тебя просят — зачем тебе поклоняются все эти… тысячи и тысячи лет.

На бурлящей поверхности сферы появился белый блик, который прошелся по ее лицу большим солнечным зайчиком.

— Вот оно, дитя. Лишь когда ты признаешь, что пришла ко мне из корысти и просишь меня, потому что я тебя сильнее и потому что ни на чью другую милость ты уповать не можешь — лишь тогда Баст выслушает тебя. Ну и поможет… может быть.

Шева не ожидала такой реакции, ответ Баст ее ободрил и придал смелости, так что она задала еще один вопрос:

— Если ты Баст, то почему ты так выглядишь? Где твоя львиная голова и человеческое тело?

Пытаясь польстить богине, она добавила:

— Есть легенда, в которой говорится, что ты была самой прекрасной на человеческой земле.

Баст ответила:

— У меня много лиц, девочка. Но сегодня мне захотелось увидеть твой ум, поэтому на этот раз ты не увидишь моего лица.

— А их будет много?

— Зависит от того, какой путь ты выберешь.

— Я бы очень хотела выбрать тот, который приведет меня к крыльям. Честно говоря, я считала, что ты вроде как…

Сфера молчала.

— Вроде как… знаешь, не самая главная.

— Вот как?

Не уловив в голосе богини ни намека на обиду или возмущения, запуганная сказками про гнев богов Шева продолжила:

— Да. Мне рассказывали, что тебя создали невестой Хонсу. Белому тигру с павлиньими крыльями.

Тут Баст расхохоталась еще сильнее, чем над прошлыми словами Шевы. Это был заливистый смех девушки, которая смеется над своим недостойным поклонником.

— Что у Хонсу был павлиний хвост, я поверила бы скорее. Ах, несчастный мой Хонсу. Не думаешь же ты, дитя, что я стала бы женой лысого египетского кота? Ха-ха-ха!

— Так ты была его невестой?

— Может и была. Но то было давно и пока он не сравнялся с теми, кого презирал. Знаешь, почему боги помогают тем, кто в них верит, Шева? Почему у их детей складывается впечатление, что воля богов — мешок с подарками?

— Не знаю, — пробурчала та себе под нос, обиженная, что над ней кто-то смеется, пусть даже и богиня.

Однако Баст все равно ее услышала и ответила:

— Конечно же ты не знаешь. Ведь ты еще не выросла. Знай же, что мы, боги, остаемся собой до тех пор, пока находим великодушие одаривать и направлять. Это редкое качество что у зверей, что у людей. Как только мы позволяем нашей душе измельчать и забыть о прощении — мы становимся кем-то из вас.

— Это значит…

— Это значит, что я помогу тебе только после того, как направлю. Направлю на путь, который может оказаться извилистым и каменистым, дитя.

— Я все что угодно пройду, чтобы получить крылья.

— Это мы увидим. Однако корысть — не все, что есть в твоей душе.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты амбициозна, как лев, и умна, словно тигрица-людоедка. Однако ты не одиночка. Одиночество тяготит тебя, тебе больно и страшно. Свет открывает все секреты, и когда он озаряет мир, богам становится видно, что крылья красят тебя. Однако крылья — не просто красивое украшение. На крыльях летят. Но куда? Неужели на реку, до которой можно дойти пешком? Или на волчью пещеру, откуда открывается прекрасный вид на окрестности? Куда бы ты ни пошла одна — везде тебя могут отнести ноги. Зачем тогда крылья?

Шева вспомнила о стыде, который исчез из-за нахлынувшего потопом восхищения великолепием богини.

— Есть еще кое-что.

— Да?

— Я поссорилась со своей подругой. Со своей… единственной подругой.

Сфера молчала так, словно чувствовала, что Шева не хочет говорить всей правды.

— Я разозлилась на ее и хотела показать, что она меня обидела.

Сфера молчала дальше.

— Меня раздражало то, что она постоянно умничает. И еще… Она сказала, что кошки не так способны к шаманизму, как ежи.

Сфера вспыхнула рубиновой пеленой.

— Какие еще ежи?! Как ежи могут хоть в чем-то быть способнее кошек?!

Шева приосанилась:

— Я так же подумала и сказала ей об этом. Кстати, все вокруг говорят, а я так особо и не поняла — что такое шаманизм? Я знаю в общих чертах, но саму суть…

Сфера побагровела и покрылась частыми фиолетовыми вспышками.

— Эта твоя подруга слышала звон, да не знает где он. Тебе предстоит многое узнать, и делать ты будешь это сама.

На этой фразе сфера остановилась. Шева почувствовала, что продолжения мысли не последует и они вот-вот расстанутся, и испуганно закричала:

— Но ты обещала показать мне путь!

— О нет, дитя. Я обещала тебя направить. И я сделаю это.

Недалеко от твоего дома стоит мой единственный сохранившийся храм. Тебе нужно пойти туда, чтобы постичь правду и найти свой путь. До того момента я прощаюсь с тобой, маленький котенок.

Шева испугалась еще больше, потому что считала, что разговор выйдет более долгим:

— Подожди, я еще не сказала главного! Я не только обидела Пиону, я вообще не принимала ее всерьез и пока она не исчезла, дружила с ней, потому что больше не с кем было! Но теперь ее нет и я не знаю что думать, я очень скучаю по ней, она правда моя лучшая подруга, я не знаю, где она! Наверное, случилось что-то плохое! Баст, пожалуйста, помоги мне!

Сферический клубок света стал разматываться на золотые, темно-оранжевые и белые нити и расползаться по всему небу.

— Нет, подожди! Не улетай!

Ответа не последовало.

Когда от клубка ничего не осталось и последняя его нить, длинная и извилистая, как сказочный дракон, улетела в облака, небо взорвалось и озарилось нежным цветом крем-брюле и молочного чая.

Шева стояла со слезами на глазах. Сожаление жгло ее щеки, голова была словно охвачена огнем, хотя никакого света, который отнимал ее секреты и оживлял постыдные воспоминания, уже не было.