Жена фабриканта. Том 2

Валерия Евгеньевна Карих, 2022

Второй том семейной саги является продолжением романа "Жена фабриканта". Жизнь всех членов семьи Ухтомцевых на первый взгляд кажется обыденной и размеренной. Читатель с головой погрузится в интересную эпоху купеческой Москвы 19 века. Но за фасадом привычной жизни кипят и бушуют людские страсти, герои любят и мечутся в поисках счастья, разрываются между страстью и чувством долга. Культ денег, наживы любой ценой и обмана, пренебрежение нравственными нормами становятся еще более ярко выраженными характерными чертами главного героя романа крупного промышленника и миллионера Ивана Ухтомцева. Завершение истории имеет неожиданный и трагический финал. Однако жизнь продолжается, и остается надежда на счастье. Сама жизнь и события, в которые она нас погружает – и есть то самое счастье, которое все мы ищем. Героям удается понять эту простую истину. И хотя не все в нашей жизни происходит так, как мы задумываем, все происходящее надо принимать как есть.

Часть 2

1

— Петр Кузьмич, голубчик! Здравствуйте. А мне Ариша сказала, что вы меня дожидаетесь, я пока всё переделала и сразу к вам. Ну как вы? Как ваше здоровье, как матушка? Слышала, что вы долго болели, — сочувственно расспрашивала Ольга Андреевна.

— Я и сейчас ещё немного болен. Но это скоро пройдет, я завязал. И вы не извольте об этом и думать с беспокойством. Про матушку свою пока ничего не знаю. Я воротился домой, ее нет. Вот жду теперь: обещала в сентябре вернуться. А как вы отдохнули на даче? Как Наташа, Таня? Как братец мой Иван? Вы не сердитесь, что только сегодня приехали, а я уже к вам и пришел. Я рад, что вижу вас, — признался он и виновато покачал головой.

— И я рада вас видеть, голубчик. А ведь вы и впрямь сильно исхудали. Пойдемте-ка, пока хозяин мой спит, на кухню, я вас накормлю. Без еды даже разговаривать не стану. Хотите кушать?

— Не хочу. Пить вот только сильно хочу, — ответил Петр.

— Там и попьем, морс, квас или компот. Что пожелаете, Петр Кузьмич, — радушно добавила хозяйка и пригнувшись вышла из низенького душного сарайчика. Петр волей-неволей отправился за ней. Они недолго пробыли на кухне, а потом Ольга Андреевна пошла провожать деверя за ворота.

— Братец мой вам запретил со мной видеться и разговаривать, я ведь знаю. А вы вот ничего не боитесь, — говорил Петр, искоса поглядывая на идущую рядом с ним невестку. До этой минуты он все еще не решался раскрыть истинную причину своего посещения. Разговор между ними все это время вертелся вокруг летней жизни на даче и семейных новостей.

— А чего мне его бояться, — усмехнулась хозяйка и стрельнула в Петра озорным взглядом.

— Ну… Иван строг ко всем. Когда вы к нам приезжали матушку навещать, он со мной и не здоровался, отворачивался при вас и детях, — в голосе Петра звучала плохо скрываемая обида.

— Тогда он сердился, Петр Кузьмич. Из-за чего, не рассказывал, — ответила Ольга Андреевна.

— Вы правда ничего не знаете? — удивился тот.

— Нет, — она отрицательно покачала головой.

— Ведь я к вам пришел не просто так, а по очень важному для меня делу, — он замолчал и выжидательно взглянул на нее. Она утвердительно кивнула.

— Я так и поняла, поэтому поспешила к вам. Прошу вас, голубчик, расскажите, что же случилось?

— Эх, Ольга Андреевна, душевный вы человек. Брату моему повезло с вами. Если бы у меня была такая жена, как вы, я бы не жил такой жизнью, как жил до сих пор. Ну да что говорить. Мне, видать, не судьба встретить такую женщину, как вы. Вы наверное в курсе, что с прошлого года я проживал на съемной квартире. У меня с матушкой длится конфликт из-за разногласий во взглядах по поводу того, как мне нужно жить и чем заниматься. Убедить матушку невозможно, и я вынужден был уйти… Знаю, что причинил ей боль, но в тот момент не мог поступить иначе, — Петр снова малодушно искал оправдания содеянному, только теперь уже в глазах Ольги Андреевны. Сперва хотел рассказать ей всю правду о своем воровстве, но когда посмотрел на ее честное одухотворенное лицо, понял, что она вряд ли его поймет. Да и у него самого, пожалуй, не хватит духа этим рассказом, пусть и с раскаянием, разрушить установившиеся между ними теплые доверительные отношения.

— А с матушкой вы уже помирились? — спросила Ольга Андреевна, с участием глядя на молодого человека.

— Пока нет, но когда она вернется из своих палестин, я с ней поговорю. Надеюсь, она простит меня.

— Уверена, что простит. Матушка любит вас больше кого бы то ни было, — уверила его Ольга Андреевна.

— Эти господа втянули меня в свой преступный сговор, а теперь вымогают деньги, — судорожно выпалил он.

Она охнула, прижала ко рту руку и спросила:

— Сколько на вас числится долга, голубчик?

— Сейчас осталось четыреста рублей.

Ольга Андреевна призадумалась.

— Я подумаю, как вам помочь. Дать вас сразу все деньги у меня не получится. Возможно, смогу по частям. Но вы на меня уж, сделайте милость, не обижайтесь. Я сама съезжу к этим людям и отдам им деньги.

Петр Кузьмич в изумлении уставился на невестку.

— Это невозможно. И опасно. Они нехорошие люди.

— Ну чем они для меня могут быть опасны? Я их не боюсь. Я старше вас, и взять с меня нечего. К тому же, я дама, — и обворожительно улыбнувшись, прибавила, — когда я найду деньги, я вам сообщу. Вы расскажете, куда нужно съездить?

Петр пожал плечами:

— Вы ставите мне невыполнимые условия. Я не могу согласиться, чтобы ради меня вы подвергали себя опасности.

— Петр Кузьмич, я поеду не одна. Вам не нужно за меня беспокоиться.

— С Иваном? Тем более невозможно. Мне ничего не нужно от вас, Ольга Андреевна. Денег тоже не нужно, — хмуро кивнув, он попрощался с ней и быстро ушел.

2

Иван Кузьмич встрепенулся, когда зазвенел дверной звонок. В коридоре раздались энергичные шаги, распахнулась дверь, и к нему буквально ворвался широкоплечий высокий богатырь с аккуратно постриженной черной бородкой, брат Федор.

Они пожали друг другу руки и крепко обнялись, тепло, по старинке троекратно расцеловавшись. Оба отличались мужественной статью: косая сажень в плечах, приятные благородные черты лица, спокойный умный взгляд серых глаз — это были семейные черты Ухтомцевых, доставшиеся от предков.

Пройдя в кабинет, братья расположились в мягких кожаных креслах возле ломберного столика, на котором были расставлены услужливой рукой дворецкого графины с различными прохладительными напитками и два высоких фужера.

— Как поживаешь? Как здоровье твое, детей и супруги? — расспрашивал Федор после того, как осушил второй стакан лимонада.

Иван благодушно произнес:

— Да все хорошо, сейчас за обедом их и увидишь. Расскажи, почему не привез к нам своих? Мы-то с Ольгой думали, вы все приедете погостить. Моя уже и комнаты для вас приготовила.

— Сережа приболел, и мы не рискнули его к вам везти. Аннушка сейчас с сыном, ухаживает за ним.

— А чем заболел?

— Кашлять стал сильно. Но сейчас уже все, слава богу, ему уже лучше, пошел на поправку. Но он нас очень напугал.

Иван слушал брата и сочувственно кивал головой:

— Правильно сделал, что не взял их. Не дай бог, стало бы хуже…

— Вот и вот. Потому и не взяли. Ты ведь знаешь, моя Аннушка в нем души не чает. Вся так и обмирает, если сынок чихнет или кашлянет, докторов вызывает. Но я с ней не спорю, она мать. Что слышно про матушку, Петр как? Хочу завтра к ним заехать.

— Ну, матушка как всегда паломничает, Петька как всегда болеет. Слышал от Тимофея, что недавно вернулся домой.

— Вижу, что ты еще сердишься на него? — посерьезнев, спросил Федор.

— Ты меня, Федя, извини. Но я о нем даже говорить с тобой не хочу.

— Понятно, — нахмурился тот, — завтра я его навещу и попробую с ним поговорить. Расскажи, как ты съездил на ярмарку? Что там нового?

— Всё также: люди торгуют, суетятся, сделки свои заключают. Познакомился там с англичанами, металлурги. Один шустрый такой, быстро-быстро на своем разговаривает, ничего не понятно. Хорошо, при них толмач был. А так ни черта бы не понял. В общем, предложили они нам установить современную плавильную печь.

Федор Кузьмич оживился:

— Что за чудо техники?

Иван рассказал о печи Мартена и добавил:

— Я взял описание печи, но оно на английском. Отдал Гиммеру, он переведет и завтра покажет, — пояснил Иван.

— Хорошо, — одобрил Федор Кузьмич действия брата. Он соскучился по нему и теперь с удовольствием разглядывал посвежевшее загорелое лицо брата. — Нужно будет в контракте с англичанами прописать точный график отправки печи. Пойдет по морю, — рассказывал Иван.

— Хорошее дело. Англичане — деловые люди, и с ними надо все учитывать. Если есть риск потери дохода, они своего не упустят и постараются повесить на противную сторону. Тебе надо все учесть и повернуть все возможные финансовые издержки в свою пользу, — посоветовал Федор Кузьмич и довольный потер руки. Ему нравилось распутывать замысловатые хитросплетения различных коммерческих подрядов.

— Что в деревне? У нас в мае на Невской бумагопрядильной фабрике была стачка. Потом волнения среди рабочих и студентов, — рассказывал Федор столичные новости.

— Про стачку читал в газете. А что требовали? — поинтересовался Иван. Серые глаза вспыхнули нехорошим стальным блеском.

— Все как обычно: увеличение заработной платы, уменьшение штрафов и рабочего времени.

— Под суд надо отдать зачинщиков, — безапелляционно заявил Иван.

— Суд уже идет. Я как представитель общества петербургских промышленников тоже присутствую на заседаниях. Занятное дело: ведь там, действительно, вскрылся страшный произвол владельцев фабрики. Поэтому-то и запретили освещать процесс, чтобы лишний раз не будоражить либеральное общество. Ходят слухи, что подготовлен даже специальный циркуляр, который собираются разослать в губернии с рекомендациями не доводить дела о стачках до судов, арестовывать зачинщиков на месте и немедленно высылать в административном порядке.

— Спасибо, что предупредил, — Иван кивнул головой и расслабленно откинулся на спинку кресла.

— Неорганизованные выступления рабочих, студентов расшатывают нашу государственность и приближают революцию. Вспомни, как было во Франции. Нельзя допустить смуты и революции. Но наши прозападные либералы и их противники социалисты хотят одного — революции. Теперь дворянская и студенческая молодежь увлеклась народничеством, пошли в деревню, чтобы там начать революцию. Не встречал в деревне «учителей крестьян», этаких кротких волков в овечьей шкуре? — с шутливым сарказмом полюбопытствовал Федор Кузьмич.

Ему очень хотелось поговорить о политике, обсудить будоражащие его пытливый ум события в государстве, царском окружении и обществе. Федор Кузьмич увлекался политикой, но дальше, чем обсуждения на заседаниях общества, он не заходил. Обстановка в империи казалась ему тревожной, двоякой: с одной стороны, по его мнению, хорошо бы правительству и «ослабить вожжу», облегчить рабское положение рабочих на фабриках, чтобы не допустить роста недовольства. А с другой стороны, как владелец завода он выступал против расширения прав и свобод рабочих. И вопросы, которые он себе задавал, требовали осмысления, выработки стратегии действий как промышленника, и именно они послужили толчком к его решению вступить в Петербургское общество для содействия русской промышленности и торговле. Федор Кузьмич получил это предложение в мае на Всероссийском торгово-промышленном съезде от одного из знакомых промышленников, о чем он потом с удовольствием поведал брату в письме.

Все эти разрозненные события волновали все слои российского общества, консервативное и либеральное. Петербургские фабриканты и купцы ощущали надвигающуюся угрозу революции. Некоторые, в число которых входил и Ухтомцев, считали, что правительству лучше заранее провести необходимые реформы, принять закон по охране труда рабочих, не накаляя ситуацию до предела. Однако были и такие фабриканты, которые резко возражали против любых уступок рабочим. Из-за чего в зале заседаний между петербургскими фабрикантами разгорелись дебаты и жаркие споры.

С любопытством выслушал однажды на заседании Федор Кузьмич доклад секретаря Горного ученого комитета и Общества для содействия русской промышленности и торговли уважаемого им Константина Аполлоновича Сальковского.

— На Западе допустимо ограничивать работу малолетних, у нас же — такое невозможно. Потому что у нас такая мера стеснительна, и тяжело отразится на рабочих, которые и так бедны. Да и правительству не стоит вмешиваться в наши местные дела. На своих заводах мы хозяева. Нам и решать, — заключил Сальковский. В ответ раздались дружные аплодисменты и одобрительный гул находившихся в зале промышленников. Естественно, Федору Кузьмичу хотелось поделиться с братом своими мыслями. Но тот не любил и избагал разговоров на политические темы. Иван старался быть в курсе происходящих событий, но считал политику для себя пустым и безнадежным занятием.

Поморщившись, Иван раздраженно бросил:

— Пустое все это, не для нас! Свои бы дела решить.

Заметив, что Федор, разочарованный его негативной реакцией, примолк и даже погрустнел, смягчился:

— В российской глубинке народ думает, как бы выжить и копеечку заработать. Никто не будет слушать революционные речи.

— Ошибаешься! Среди мещан в провинциальных городках не будут, а в городах идет брожение умов. Не понаслышке знаю. Заранее надо в кулак рабочих у себя на заводе сжимать. Следить, чтобы вольнодумство не проникло. Я вернусь в Петербург и подам прошение в жандармское управление, чтобы на мой завод прислали двух офицеров.

— Платить придется.

— Для пользы дела не жалко.

— Ох, грехи, — протянул Иван и добавил: — Много у нас развелось всяких вольнодумцев и либералов. Намедни жена мне подсунула книжонку, купила у букиниста. Так я не смог осилить этот революционный бред и в печку засунул.

— Ай-ай, как же нехорошо. Оставил бы мне, интересно же почитать. Книги жечь нельзя, — укоризненно покачал головой Федор.

— Ну такие-то можно.

— А ты реакционер, как погляжу.

— Купец, — напыщенно ответил Иван, и желая поддеть брата, шутливо прибавил: — А ещё либерал.

— Ты?! — изумился Федор и раскатисто рассмеялся. — Да ты в зеркало когда в последний раз глядел на себя?

— А что во мне не так? — в шутку испугался Иван и провел рукой по лицу.

— Да у тебя и вид, и бородка, как у приказчика с торговых рядов.

— Так я и есть приказчик. Это ты верно подметил. И знаешь, горжусь и купеческим сословием и… своей бородой, — рассмеялся Иван и не без удовольствия погладил бородку.

— Был бы ты либерал, так без бородки не ходил, и без пилочки не обошелся, ногти полировал, и не стоял за прилавком в засаленном сюртуке с поддевкой, в нарукавниках. Ездил бы в театры и на балеты, с моноклем спектакли смотрел, да о науках с политикой речи толкал.

— Такого и даром не надо! Я в театрах и книжках ни черта не смыслю, — замахал на него руками Иван.

— А супруга твоя…

— Не в счет! Но что-то мы заболтались, пойдем-ка лучше повечеряем, — предложил Иван, которому уже надоело шутливое препирательство. Он рывком поднялся с кресла.

— Забыл сказать, меня в прошлый месяц еще и на должность председателя попечительского школьного совета утвердили, — вспомнил вдруг Федор.

— Эка, — обернулся и скептически хмыкнул Иван. — Ну ежели теперь тебе станут давать хорошие подряды и ордена, то я тебя поздравлю. А если нет? А по мне так все законы и должности придуманы, чтобы нашего брата как-нибудь подвести и обобрать. К тебе теперь всякий чиновник как пиявка может присосаться и деньги вытягивать. Неужели не мог откупиться, с твоими-то связями?

Федор Кузьмич встал, потянулся и зевнул:

— Что-то меня разморило с дороги. А я тебе не рассказывал, как сиротский суд попытался всучить мне опеку над большим состоянием с тяжбой?

— Нет. Расскажи.

— Я тогда едва отвязался, пришлось заплатить хорошую взятку. Придумают законов, а потом навязывают нам всякие должности и опеки. А у нас голова должна болеть из-за них. Молись, Иван, чтобы не дай бог, не выбрали куда. А то ведь свяжут по рукам и ногам чужими тяжбами и долгами. Только обещают, дескать, вам-то никаких дел и не будет, всё за вас сами сделаем, всё соблюдем в наилучшем виде и не пропустим сроков. А вам только и дел-то, что отчет подписать. Я их спрашиваю: «Сколько же надо?» — «Три тысячи…» — «Помилуйте! Это же чистое разоренье! Нельзя ли поменьше?» — «Никак нет-с, нельзя. Сами знаете, дело большое, ответственность. А если невнимательно относиться, то и в Сибирь можно угодить». — «Какую-такую Сибирь, — спрашиваю. — Господи помилуй! Не погубите, отцы родные. Берите, сколько нужно!» — «Помилуйте, ваше степенство. Нам не расчет вас губить». У меня-то, сам знаешь, и своих дел видимо-невидимо, а тут еще и чужие дела подсовывают за ненадобностью. Кровопийцы, одним словом. Пришлось отдать, лишь бы отвязались, — обреченно пожал плечами Федор Кузьмич.

— Да, братец, опека — это беда. Не знаешь, как отвязаться. Сегодня же поставлю свечку перед иконой, чтобы, не дай бог, и ко мне не обратились с опекой, — с шутливым испугом пробормотал и тут же перекрестился Иван Кузьмич.

— И я всякий раз ставлю, лишь бы отвязаться. Да только, видишь как, — и не помогло, — вздохнул Федор Кузьмич.

— Сочувствую тебе, братец, ох, как сочувствую. Да ты не горюй. А что за дело-то, о котором хотел рассказать?

— Потом расскажу, — ответил Федор Кузьмич и легонько подтолкнул брата к двери.

3

— Ну, здравствуй, душенька и радость моя Ольга Андреевна. Дай же я тебя рассмотрю, как следует, пощупаю. Хорошая ты женщина, матушка. Где твоя щечки, я их расцелую, лапушка, — бархатным баритоном рассыпался гость, приближаясь к хозяйке с шутливыми объятиями.

— Ох, — только и успела выдохнуть Ольга, оказавшись в его крепкой медвежьей хватке. Она рассмеялась и подставила щеку для поцелуя. — Что же ты, Иван, дорогого гостя только разговорами кормишь? Заждалась уже вас!

— Да он меня заговорил, знаешь как, — оправдывался Иван.

— Не слушай его, врет! Меня слушай. Дай-ка я тебя еще разочек поцелую. Пускай завидует, — и не успела хозяйка опомниться, как Федор лихо сгреб ее в охапку и припечатал губами теперь уже в другую щеку.

— Да что же это! — жалобно пискнула та, оказавшись в могучих объятьях деверя.

— Эх, если бы не Аннушка, я бы давно увел тебя у этого увальня и медведя косолапого, — Федор лукаво подмигнул невестке.

— Гляди, как бы этот увалень не осерчал, да на дыбы не поднялся, — поддержала его шутливый тон Ольга Андреевна, задорно блестя глазами.

— И часто он такой? — расспрашивал Федор.

— Бывает…

— Ну тогда мы ему ничего не расскажем, — хохотнул Федор. Потом вопросительно поглядел на брата, но тот с улыбкой отмахнулся от обоих:

— Да ну вас! Истинно дети…

Они уже сидели за столом и разговаривали, когда скрипнула дверь, и в столовую вошли девочки. Федор Кузьмич отложил ложку и поднялся.

Подбежав к дяде, они повисли на его руках, как груши на ветках. От неожиданности Федору Кузьмичу пришлось присесть на стул. Он прижал к себе две русоволосые девичьи головы и ласково произнес:

— Касатушки мои, барышни. Вижу, что соскучились по своему дяде! Дайте же я на вас погляжу, как же вы выросли. Наташенька такая красавица, вылитая мать. Чаю, скоро от женихов не будет отбоя. Чего же ты покраснела, доченька? Не смущайся. Это я так, в шутку брякнул. А Танечка-то как выросла! Ох, ты ж господи! И дядя скучал, и Сережа. Жаль, заболел милок. А я вам от него и тети Ани подарки привез. После завтрака покажу.

Вокруг глаз у Федора когда он улыбался, появлялись крошечные лучики морщинок, как у отца. Его пушистые усы смешно шевелились, и Тане захотелось прижать их пальцами.

— Еще как любим! А тебя, дядечка, любим больше всех! — звонко воскликнула она и засмеялась.

Взрослые переглянулись и тоже засмеялись.

— Ну спасибо, Танюшка. Утешила меня.

Наконец стихли восклицания, и хозяйка велела Тимофею принести обед.

Все перекрестились и приступили к трапезе.

На первое подали борщ на бульоне из свежей говяжьей грудинки, а на второе — запеченное мясо, фаршированную осетрину и кулебяку с большим количеством начинки, которая мгновенно распространила по столовой неповторимый аромат свежей выпечки.

— Хотите, расскажу, что я задумал? — спросил Федор Кузьмич, когда осоловев от сытной еды, все лениво молчали, ожидая следующей перемены блюд.

— Валяй, — сказал Иван и незаметно подмигнул жене, мол, тоже послушай.

— Хочу, Иван, открыть в вашем уезде начальную школу для крестьянских детей. Деньгами и книгами обеспечу. И хочу попросить, чтобы ты списался с губернатором для поиска пустующего здания. В планах распространить подобные школы по всем губерниям и волостям. Я уже и в Думе получил одобрение, и от министерства просвещения.

— Ты как тот пострел везде поспел! — с иронией ухмыльнулся Иван.

— А чего? Пускай дети крестьян получают образование, не хуже чем в столице. Из этого будет только польза для Отечества. Прогресс-то нам на пятки наступает, — с пафосом проговорил Федор Кузьмич.

— И то верно. Ты, Иван лучше бы брата послушал, а потом и говорил, — сказала Ольга.

Чувствуя поддержку, Федор продолжил свой рассказ, однако вскоре заметил, что его почти не слушают: брат сидел с отсутствующим выражением на лице и жевал, да и Ольга отвлеклась и начала перешептываться с детьми. Федор обиженно умолк.

Заметив, что гость умолк, Ольга встрепенулась и заботливо пододвинула к нему тарелку с пирогами:

— Вы бы, Федор Кузьмич сперва покушали, пока не остыло — сказала она.

Федор согласно кивнул, отломил кусок пирога и с покорным видом отправил его в рот.

Когда оказались съеденными горячие и холодные блюда, Тимофей водрузил на стол начищенный до блеска кипящий самовар, вокруг встали в ряд ярко расписанные чашки. Принесли два подноса: на одном — гора румяных маленьких пирожков с мясом и рыбой, а на другом — сладких булочек, коврижек и пряников.

Пообедав, перешли в гостиную. Туда же принесли коробку с подарками, и началась их шумная раздача. Потом Ольга Андреевна с дочерями ушла на свою половину, братья тоже вернулись в кабинет хозяина, решив перекинуться в картишки.

4

— В Петербурге есть один статский советник, ты о нем должен был слышать: Сан-Галли. Он наш конкурент, — сказал Федор, — состоит в петербургском Обществе промышленности и торговли. У него в собственности металлургический завод. И он наш прямой конкурент. Конечно, у него производство развито, потому что мы время упустили. Смог завести в высшем свете и в присутствии полезные знакомства. Он пустил у нас корни, женившись на богатой русской. И взял имя Франц Карлович…

— А может, дело в имени? — ухмыльнулся Иван. — То-то я смотрю, что в последнее время Петербург и Москву немцы наводнили. Поди, знают, что немецкие имена нынче в почете у правительства, — добавил он, вспомнив про Гиммера.

Федор хмыкнул и серьезно сказал:

— Ошибаешься. Нынче, слава богу, инородцы у нас не в почете.

— И правильно, у нас и самих ума палата, — заметил Иван. — Но ты же сам мне доказывал, что нечего нам равняться на запад.

— Я о наших либералах говорил, не о немцах. Ты же не будешь утверждать, что все наши либералы — немцы? Не уводи разговор. Изволь меня выслушать, а после и возражай. Так вот, Сан-Галли изобрел «горячее тело» из чугуна, назвал батареей…

— Ну и что? — спросил Иван, нахмурившись и слегка постучав позолоченной ложечкой по чашке. Он не скрывал своего недовольства снисходительным и поучительным тоном брата, который тот позволял себе еще в детстве.

— Он получил подряд от царского двора на отопление в оранжереях Царского Села и на металлический каркас для верхнего купола. Предложил цену вдвое меньше, чем у Берда. Он вхож в высокие кабинеты и благодаря связям получает заказы.

— Я понимаю, к чему ты ведешь, — в голосе хозяина дома послышались саркастические нотки, — чтобы пролезать, мне нужно заводить полезные знакомства. Но я так и делаю.

— Правильно поступаешь. Гиммер сказал, сколько цехов в работе?

— Литейный запущен, в остальных есть станки, но нет людей.

— Завтра поедем и поглядим на месте, что там и как.

— Не хочу я спешить, — Иван посерьезнел.

— А кто кроме тебя в Москве за водопровод возьмется? Немец Сан-Галли тебя скоро опередит, — сказал Федор и с сожалением вздохнул.

— Ну и пускай. За всем в этом мире не поспеешь. Это ты все куда-то торопишься и бежишь. А по мне так лучше придерживаться правила: тише едешь, дальше будешь.

— Да понял я, понял, — проворчал Федор и замолчал.

— Давно хотел у тебя спросить, где ты нашел Гиммера? Спесив, как черт, но работает четко и хорошо. Даже и не к чему придраться, — осторожно спросил у брата Иван. Он держал в одной руке карты, а другой нервно постукивал трубкой по массивной хрустальной пепельнице на краю стола.

— Давнишняя история: мне его, можно сказать, сам бог однажды послал. Когда я открыл первую мастерскую, то по неопытности нанял туда троих слесарей и кузнеца. Думал, что обойдусь своими силами. Какой там! Как посыпалось на меня заказы, я за голову-то и схватился. Ну, думаю, пропаду без помощника. А где хорошего и толкового инженера найти. Стал я ходить по всяким выставкам и собраниям Технического общества, слушать доклады. Там и познакомился. Он в тот момент ушел с какой-то мануфактуры и подыскивал себе новое место службы. Мы когда с ним разговорились, я понял, что он науку и технику хорошо знает, и технологии. Смекнул, что такого толкового специалиста упускать нельзя. Положил ему хорошие подъемные, чтобы к себе никто больше не переманил. И даже у себя во флигеле предложил пожить. И как видишь, не прогадал, — довольно ухмыльнулся Федор Кузьмич. — А ты чего о нем вспомнил?

— О немцах заговорили и вспомнил, — пояснил Иван. Он представил себе радостные глаза жены, когда она утром смотрела на инженера, и помрачнел. Федор Кузьмич, не подозревая о настроении брата, продолжал расхваливать Гиммера:

— Отработал у нас три месяца и попросил разрешение найти ещё специалистов. Я разрешил. Нашел он таких же немцев, как сам. А те, чтобы зацепиться в Петербурге, готовы землю рыть. Набрали людей и работали, как черти! Так они мне и возвели весь завод с котлована. Через полгода он сбежал от нас на съемную квартиру. Наверно, я ему надоел: на заводе он меня видел, и дома, Однажды пришел и говорит, так, мол, и так, отпустите с миром. Всю работу сделал, завод построил и нашел другое место службы. Он меня этим своим заявлением как обухом по башке ошарашил! Не хотел я его отпускать и предложил жалованье повыше, так он не соглашается. Стал я его уламывать и так и этак — нет, и все. А тут на завод к тебе понадобился инженер, вот я и предложил ему запустить его. А уж потом, если захочет, уйдет. Он подумал недолго и согласился. Так и переехал в Москву. А иначе ушел бы, — сказал Федор, зевая. — Что-то меня, братец, развезло. Пойдем-ка, пожалуй, спать.

— Ну пойдем, коли так, — отозвался Иван. Он положил карты на стол и взглянул на окно. Давно наступила тихая и теплая сентябрьская ночь. Где-то в темной глубине осеннего сада выводил свою сонную песенку маленький зяблик или шустрая синичка. Теплый свет канделябров мягко озарял задумчивые лица братьев.

Федору было хорошо и уютно сидеть в мягко очерченном на ковре круге желтого света от горящих свечей. Как будто и не было за спиной долгих прожитых лет. На миг ему даже показалось, что кто-то невидимый любезно приоткрыл перед ним давно запертую дверь, чтобы он снова вернулся в свое далекое счастливое детство…

Иван же, более суровый и сдержанный в проявлении эмоций, в эту минуту неожиданно тоже почувствовал уверенность и тепло, исходящие от брата. Это была его, Иванова родная душа и надежная опора. Но он знал, что такая прочная невидимая связь может существовать только между близкими друзьями, полностью понимающими друг друга. — Ну что? Пойдем на боковую, — нарушил он тишину.

— Да, пойдем пожалуй, — откликнулся Федор и поднялся, растирая затекшее колено. — Куда прикажешь идти?

5

Иван проснулся на рассвете. Некоторое время он лежал, слушая, как тихо и монотонно тикают за стеной в гостиной английские бронзовые часы. Вставать ему не хотелось.

Он приподнялся и поглядел на жену, которая спала рядом, подложив под щеку ладонь. Тихонько дунул на рассыпавшиеся на подушке волосы, погладил их пальцами. Ему захотелось большего, но подумав, решил жену не тревожить. Соскользнул с кровати и, надев расписанный черными журавлями и пагодами красный китайский халат, прикупленный по случаю на нижегородской ярмарке, вышел из спальни.

В кабинете подошел к окну, дернул за шнур портьеры и велел вошедшему заспанному Тимофею, накрывать на стол.

Потом прошел на балкон, сел в плетеное кресло и посмотрел вокруг.

Над крышами домов зарозовела вешняя зорька. И серые облака под ее натиском стремительно растворялись в небесной вышине. Пахло цветами, увядающей травой и влажной свежевскопанной землей. До его слуха долетали звонкие трели птиц, среди которых солировал соловей. С хозяйственного двора доносился чей-то разговор.

За забором слышалось шорканье метлы дворника. Прогромыхала по мостовой водовозная телега и остановилась возле ворот. Прошел мимо разносчик с пирогами, зазывая купить.

Иван взял лежащий на столе старый номер «Московских ведомостей» и стал, зевая, бездумно перелистывать.

За этим занятием и застал его Федор, когда вышел на балкон. Прищурившись от бьющего в глаза солнца, с наслаждением потянулся и расправил плечи, аж косточки хрустнули.

— Эх, погодка сегодня хороша, — пробасил он весело и встряхнул головой.

— Ага. А ты чего в исподнем-то? Решил московских девиц на живца половить? — шутливо спросил Иван и окинул придирчивым взглядом крепкую фигуру брата.

— Угадал! Московские девки завидят мои столичные портки, и сразу ко мне набегут. А вот если тебя увидят в твоем китайском халате, онемеют. Подумают, что за птица такая диковинная сидит, а крыльями не машет, — весело парировал Федор.

Ухтомцевы обладали притягательным глубоким тембром голосов, и не одно женское сердце таяло, интуитивно откликаясь на их призывное звучание. Вот и сейчас идущие на той стороне улицы две женщины повернули в их сторону головы.

— Видал? А рыбка-то клюет, — торжествующе произнес Федор, и довольный произведенным эффектом, громко расхохотался.

— Вижу. Да сядь же ты! Что изволишь, чай или кофе с молоком? — спросил Иван.

— Пожалуй, чаю, — ответил Федор и сел напротив.

Иван подошел к перилам и крикнул ходившему по двору Сергею, чтобы тот велел подать самовар. Потом уселся напротив и стал рассказывать.

— Видел на ярмарке, как копают траншею. До чего скверное дело. Шипов пожаловался, что артельщики плохо работают, пригласил посмотреть. Полез я в траншею… — но он не успел все досказать, как Федор с удивлением его перебил:

— Неужели сам в траншею полез?

Иван кивнул. Федор Кузьмич недоверчиво покачал головой.

— И кто им трубы сделает? — спросил Федор, дослушав рассказ.

— Интересовался у Шипова про подрядчиков. Он мне ничего путного не сказал. Тогда я предложил ему иметь нас с тобой в виду и пообещал за это хорошую премию. Так он так извернулся, что и отвертелся. Сказал, что подумает и сообщит, когда примет решение. Но там есть, кому взять этот подряд: Рукавишникову или Колчину отдаст. У них большие заводы. Я съездил, посмотрел.

— А если его подмаслить, этого Шипова? — спросил Федор Кузьмич.

— Так я ему и сунул. Взять-то он деньги взял, как бы на благотворительность, а сам до отъезда так положительного ответа и не дал, — Иван огорченно вздохнул. — Зря только деньги потратил. Уверен, что Рукавишников и перехватит трубный подряд. Его в Новгороде хорошо знают, зовут железным стариком. И знаешь, для нас это даже к лучшему.

— Почему же?

— А ты бы сперва прикинул, сколько мы денег вложим в перевозку по железной дороге крупногабаритного груза. А с какими задержками по времени грузы перевозятся? Большие убытки. Да и прибыль, сомневаюсь, что скоро увидим. Сам знаешь, как связываться с казенными учреждениями.

— Риск есть… И оборот капитала длинный. В этом ты прав, но отказываться от поиска еще одного подряда не будем. Трубы всегда нужны: не только при тушении пожаров. Можно поручить Гиммеру, чтобы продумал, как сделать разводку труб для тушения пожаров через городской водопровод, — предложил Федор и вопросительно поглядел на брата. В этот момент им овладело то самое, знакомое каждому исследователю состояние горячечной и нетерпеливой страсти, которая гонит всякого пытливого человека вперед и не дает успокоиться, пока тот не добьется цели и горы свернет на пути. И только жесткий и расчетливый прагматизм Ивана обычно остужал пыл бесстрашного покорителя вершин, каковым был его брат.

— Не будем рисковать, — решительно произнес Иван.

— Что значит, не будем? Вон Сан-Галли бы точно справился. И мы не хуже, — сказал Федор.

— Не хочу рисковать именем, — вновь повторил Иван. Взглянул на раздосадованное лицо Федора и объяснил:

— Я в делах спешить не люблю. У меня уже есть набранные заказы. Считаю, что на сегодня мне хватит. Сделаю их, посчитаю прибыль. А после решу, — заключил он.

Федор Кузьмич разочарованно вздохнул и прибавил с горькой иронией:

— Эх… Я ведь знал, что ты мне ответишь. Ну дело твоё. А то ты на меня уже волком глядишь. Поди, думаешь про себя, что я приехал к тебе покомандовать на заводе.

— Да, брось ты.

— Э, нет! Я точно знаю, что ты так и думаешь. Но учти. Если найду хороший заказ на трубы, возьму его весь к себе на завод. И прибыль оставлю себе, — предупредил Федор.

— Согласен. Если хочешь, могу написать тебе письма для Шипилова, — ответил Иван, с облегчением вздохнув. Он обрадовался, что брат больше не настаивает.

— Не нужно. Поближе найду.

Напившись душистого чая с мятой и лимоном, братья оделись и вышли из дома, решив прогуляться до Крестьянской заставы. Коляска, управляемая Еремеем, медленно катилась следом за ними вдоль тротуара.

— Вечером хочу поехать на собрание московского отделения Общества содействия промышленности, — сказал Федор, — там соберется почтенная публика. Хочешь поедем вместе?

— Извини, не смогу. Собираюсь заехать к себе в торговые ряды, поглядеть, что там и как. В нашем деле сам знаешь, как? Доверяй, но проверяй! А вечером я обещался быть в клубе, — ответил Иван, подумав о Варваре.

— Ну как знаешь, — ответил Федор.

— Да ты не сердись. Мы же увидимся послезавтра. Лучше подумай, где можно развлечься.

— Хочешь побывать на петушиных боях? — предложил Иван.

— Они же запрещены? — удивился Федор.

— Для чужих запрещены, а для своих — милости просим! — усмехнулся Иван.

6

Почти два года назад взяв в аренду у города пустырь за заставой, Иван Кузьмич по совету брата начал строить на этом месте металлургический завод, который вскоре заработал на полную мощь.

По утрам громко и страшно ревел гудок, зазывая людей на смену. Так было на заводе Ухтомцева, и так было на сотнях других заводах и фабриках, появившихся в Российской империи. Широко раскрывались ворота, и в предрассветном сумраке через них навстречу друг другу шли две вереницы людей. Жандармы в серых суконных шинелях, дежурившие у ворот, цепко ощупывали взглядом каждого человека.

Рабочие выходили с завода и разбредались по своим домам. Но многие не доходили до дома, останавливаясь в кабаках и трактирах, как нарочно выстроившихся сразу за воротами. Мужчины проводили там много времени, устраивая на улице драки до крови. Многих забирал квартальный пристав. А те, кто оставался, напивался до полусмерти. Шатаясь, они вываливались из трактиров и расползались, как тараканы по щелям, забиваясь в свои дома и там тоже устраивая пьяные драки. Некоторые валились под заборы возле трактиров. Очухавшись от тяжелого пьянства и услышав знакомый гудок, не выспавшиеся рабочие натягивали на себя грязную засаленную одежду и снова спешили на завод.

Одновременно с заводом Ухтомцев построил для своих рабочих две трехэтажные жилые казармы, в которые заселились вчерашние крестьяне. Эти люди отличались от коренных москвичей тем, что с трудом привыкали к городской и заводской жизни. На первых порах их еще можно было отличить от местных по степенности речи, особенностям диалекта отдаленных российских губерний, уральских людей можно было отличить от волжан по говору. Бывшие крестьяне держались с достоинством, обособленно, они не пили водки и вели себя скромно. Но незаметно серая тяжелая повседневность и накопленная от хронического недосыпа усталость оказывали и на них свое разрушительное воздействие. Люди все больше озлоблялись, различия с местными стирались, и теперь крестьяне всё больше напоминали однородную безликую человеческую массу.

Главный корпус представлял собой трехэтажное кирпичное здание. Под крышей висела огромная вывеска, на которой было написано: «Металлический завод Ухтомцевых и K°».

Первый и второй этажи в здании были приспособлены под цеха, на третьем этаже находился склад и подсобные помещения. Администрация располагалась в одноэтажном желтом строении, находившимся за главным корпусом.

Котельная располагалась в отдельно стоящем корпусе, на крыше торчала высокая и широкая труба, которая постоянно коптила небо клубами черного дыма. Возле нее под навесом был насыпана гора угля. Тех, кто работал в котельной, можно было сразу отличить по их закопченным лицам и черной, пропахшей маслом и угольным дымом одежде.

Рабочий день был в разгаре, людей на территории мало. На заводе с первых дней был введен административный запрет собираться во время смены больше трех человек. За этим следили все мастера, и в случае нарушений выписывали штраф.

Заметив сваленный строительный мусор, Иван остановил первого попавшегося рабочего, спросил фамилию и цех, приказал выкопать за территорией завода яму и сбросить туда мусор, засыпав землей.

Осмотр братья решили начать с кузнечного цеха, возле которого лежали груды кирпича и старого железа. Поговорив с кузнецами, вышли и направились в сторону главного корпуса.

Цех, в котором соединились две литейные мастерские с вагранкой для сборки средних изделий, располагался на первом этаже.

Здесь будто рассерженные шмели гудели станки и копошились рабочие. Заметив остановившегося в дверях хозяина, мастер оторвался от своих дел и направился к нему. Поинтересовавшись, сколько в среднем в день приходит заказов, Федор прикинул количество и суточную выработку, нагнулся к брату и прокричал:

— Маленькое помещение. Не годится для подобного цеха.

Но Иван и сам уже это видел. Они дошли до котельной, внутри которой, загораживая проход вперед, стояли два готовых для заказчика паровых котла. Мастер объяснил, что склад под крупные изделия отсутствует, поэтому приходится оставлять котлы, пока не заберет заказчик.

Немного понаблюдав за игрой огня в печах котельной, братья выскочили оттуда с красными лицами, одурев от жары.

— Может, сделать здесь вытяжку? Тяжело работать в таком аду, — заметил Федор.

Иван промолчал.

Следующее помещение, предназначенное для складирования оснастки, инструментов и готовых изделий, оказалось забитым ящиками, которые громоздились друг на друге до самого потолка.

— Надо спросить у Гиммера, для кого этот товар, — сказал Иван.

— Сейчас и спросишь. А ты не хочешь построить еще один корпус под склад? А это помещение отдать под мастерскую? Гиммер, ведь предлагал. Погоди, чему ты удивляешься? — спросил он, заметив, как брат переменился в лице.

— Почему тебе он это предлагал, а не мне, директору завода? — недовольно буркнул тот.

— Так ты же был на даче. Видимо, не хотел тебя тревожить. А у меня и опыта побольше. Так что зря ты на него злишься.

— Он рядом с нами отдыхал и даже нанес визит. И промолчал, — Иван сердито пожевал губами.

— Придираешься, — иронично поддел его Федор. — Яков Михайлович толковый специалист. Можешь смело довериться ему в деле производства.

— Посмотрим, — отрезал Иван, размышляя про себя, что именно в словах брата вызвало в нем такое раздражение. То, что брат не сообщил ему сразу, что распоряжался в его отсутствие на его, Ивана, заводе? А если так, то почему упоминание имени Гиммера вызывает у него такую неприязнь?

«С этим надо поскорей разобраться и покончить. Дыма без огня не бывает, — раздраженно думал он. — Ольга на него так смотрела… как же нехорошо она на него давеча смотрела».

Мимо них по коридору прошли двое рабочих, держа в руках ящики со стружкой и гвоздями. Блестели от пота красные от напряжения лица и оголенные спины, а натруженные узловатые руки с трудом удерживали тяжелые ящики. Один неловко оступился и выронил ящик, с размаху задев Ивана плечом. Ящики с грохотом упали, все рассыпалось. Рабочие остановились, и виновник испуганно вжался в стену. Судорожно сглотнув, отчего кадык на его грязной шее дернулся, он стал униженно извиняться. Другой рабочий поспешил нагнуться и стал собирать рассыпанное.

— Чего уж там, бывает… Ты бы лучше помог товарищу. И вы уж идите, ребята, работайте, — махнул рукой Иван и досадливо поморщился.

— Что-то я нигде не видел здесь чанов с водой. Я бы испил водицы, душно, — посетовал Федор Кузьмич, оглядываясь по сторонам, как путник, испытывающий жажду в пустыне.

— Гиммер по твоему совету небось их не поставил, — съязвил Иван.

Федор с недоумением посмотрел на него:

— Лучше бы тебе об этом позаботиться, а не ехидничать. Видишь же, как жарко, а у тебя вентиляция не предусмотрена, да и окошки маленькие и высоко расположены.

— Я подумаю. С чаном ты прав. Распоряжусь, чтобы завтра поставили.

Братья обошли все этажи и внимательно осмотрели цеха. Некоторые еще оставались пустыми. Решили к весне заказать у англичан в конторе недостающее оборудование, и возможно, послать Гиммера за ним в Англию. Но перед этим пусть съездит в Нижний Тагил на завод Демидова, посмотрит, как там налажена работа.

7

Яков Михайлович ожидал прихода Ухтомцевых в полной боевой готовности. Как только те вышли из котельного отделения, к нему прибежал запыхавшийся мастер и предупредил, что хозяева ходят по цехам, разговаривают с мастерами, спрашивают о неполадках.

Пожав руки, мужчины уселись возле стола, оббитого довольно потертой кожей. Яков Михайлович, как радушный хозяин, засуетился, предложил гостям холодного мятного квасу. Сам же и разлил его в широкие кружки с витиеватыми императорскими вензелями.

— Итак, — начал Иван Кузьмич, — мы все осмотрели и хотим поблагодарить вас за работу. Убедились, что не зря платим вам жалованье. Завод работает. Но мы хотели бы кое-что прояснить. Объясните, почему вы выбрали под котельное и литейные цеха такие маленькие помещения, в то время как большие залы пустуют.

— Спасибо за доверие и лестную оценку моей работы, господа. Конечно, я поясню. Когда я думал, где расположить станки, то исходил из количества заказов, которые успел набрать на год. Их пока не так много: в основном топоры, пилы, серпы, молотки, косы и прочая мелочевка для домовладений. Но я предполагал, господа, что вы захотите построить еще один или два корпуса под литейный цех для крупной сборки. А тот цех, который вы видели, вполне пригоден только для малых паровых машин для крестьянских хозяйств. На сегодня для ремонта и изготовления мелких изделий нам вполне хватает уже имеющихся площадей. Демонтаж и перенос оборудования выйдет хлопотным делом. Я запрашивал документы из департамента жилищного хозяйства. Уверен, что потребность в ремонте и изготовлении крупных металлических изделий будет нарастать. Хорошо бы построить еще два корпуса. Если пожелаете, господа, могу показать вам расчетные таблицы.

— Ну что я тебе говорил? — торжествующе воскликнул Федор и развернулся к брату, — это пока только ремонт средней и мелкой утвари, а потом, объемы вырастут. С таким специалистом, как Яков Михайлович, можно не бояться и браться за любой крупный заказ. Даже за водопроводные трубы, — Федор Кузьмич хитро подмигнул брату.

— Да погоди уже со своими водопроводами! — раздраженно отозвался тот и пояснил инженеру: — Мы с ним весь день спорим, бороться или нет за подряд на изготовление для Макарьевской ярмарки водяного оборудования. Федор Кузьмич намерен взять подряд, я против. Передайте ему те бумаги, которые я вчера дал вам на вокзале. Надеюсь, вы их посмотрели и можете высказать моему брату суждение по вопросу.

Гиммер согласно кивнул. Он достал из ящика стола аккуратно перевязанную пачку и передал Федору Кузьмичу:

— Прошу вас.

— Благодарю, — ответил тот и, развязав бечевку, стал бегло просматривать документы.

Иван Кузьмич повернулся к Гиммеру.

— Весной вы получали от меня помесячное жалованье в тысячу рублей и ежемесячные подъемные. Подъемные я снимаю, они вам больше не нужны. Тем более, что вы уже вполне обустроились в Москве, вас все устраивает, — в его голосе прозвучал неприкрытый сарказм. Не понимая, чем он вызван, инженер тем не менее утвердительно кивнул.

— Я собираюсь поднять вам жалованье до двух тысяч рублей. Также вы будете еще получать тридцать процентов премиальных, если будете способны добиваться исполнения производственного плана за каждый месяц. Прошу вас ответить, согласны ли вы с таким предложением?

— Конечно, господа! Смею заверить, что приложу все усилия для процветания завода, — ответил Гиммер. Он не смог скрыть своей радости, и его симпатичное лицо расплылось в довольной улыбке. Сообщение о повышении оклада вдохновило его, однако сарказм, сквозивший в голосе Ивана Ухтомцева действовал как охлаждающий душ.

Перед летним отпуском он так и не зашел к Козюлину и не дал согласия на отъезд из Москвы и отказ от работы на заводе Ухтомцева. Хорошенько обдумав, он пришел к выводу, что несмотря на открывающиеся перед ним широкие перспективы обогащения на вполне официальных спекуляциях и продажах железнодорожных концессий, подобная деятельность не принесет ему ни радости, ни морального удовлетворения, которые он с избытком получает, работая на заводе Ухтомцева.

Да и что говорить! Даже обыкновенная покупка гвоздей и та казалась инженеру милей и ближе, чем игра на бирже или железнодорожные спекуляции. Практическая деятельность приносила ни с чем несравнимую радость. Яков Михайлович был талантливый инженер. И это гордое слово — инженер — было для него не просто слово, обозначающее род ежедневной профессиональной деятельности. Это было его призвание. Без этой деятельности Гиммер не мыслил своей жизни. Ему нравилось решать различные сложные инженерные и технические головоломки. Нравилось сознавать, что от принятых им решений так много зависит в работе большого количества людей, большого количества станков, агрегатов и деятельность всего завода.

Гиммер понимал, что если вернется в Петербург и станет концессионером, то ему придется закрывать глаза на многочисленные нарушения жадных до быстрых денег строительных подрядчиков. А это для его принципиальной, прямой и честной души было совершенно невозможным делом. Потому-то так важно и приятно было ему слышать, что проделанная им работа по запуску завода достойно оценена и будет хорошо вознаграждена! Даже если эта по праву заслуженная им похвала по вполне понятной причине была высказана сквозь зубы…

Отъезд из Москвы означал также и расставание с милой сердцу женщиной. И к этому он был не готов. «Может быть потом, когда пойму, что между нами никогда ничего не будет. Тогда и уеду, заграницу» — думалось ему.

Братья молча пили из кружек квас и слушали отчет Гиммера:

— Вы видели, господа, что станки отлажены и работают без перебоев, как хорошие швейцарские часы. Я уверен, что сложные времена для завода позади. Это главное. Но я хочу обратить ваше внимание, господа, что на заводе остро стоит вопрос с нехваткой хороших мастеровых людей. Позвольте мне набирать на работу кустарей и ремесленников из разных губерний или окрестных деревень. Это обойдется дешевле, чем если бы я набирал людей из московских кузнецов и ремесленников. К тому же не понаслышке знаю, что Калужская и Тульская области славятся своими мастеровыми людьми. Сам часто бывал в тех местах. Крестьяне со всех мест охотно едут в Москву на заработки. Мы можем даже послать туда приказчиков — рекрутеров, чтобы те объезжали близлежащие волости и деревни и приглашали на наш завод мастеровых. А так я уже ходил по вокзалам, присматривался к приезжим артельщикам. Там много сейчас их ходит в поисках заработка.

Иван Кузьмич молча и сухо кивнул. И Федору Кузьмичу пришлось ответить вместо него:

— Вы правы. Крестьяне едут в наши города из отдаленных губерний и готовы работать за копейки. Ну что скажешь, Иван?

— Можно, — сухо и нехотя буркнул тот.

— Построим при твоем заводе ремесленное училище, наберем в него смышленых крестьянских детей и обучим их литейному или токарному делу? А?

Иван Кузьмич неопределенно пожал плечами.

— Объяснись, как тебя понимать? — спросил его Федор Кузьмич.

— Потом! Ты давай, продолжай…

— А чего продолжать-то? Ты здесь хозяин, как решишь, так и будет, — развел руками Федор Кузьмич.

— Господа, какое бы решение вы не приняли, я могу добавить, что детей рабочих можно было бы принимать в такие училища на контрактной основе, на пять лет. А если кто-то потом будет хорошо учиться, то такого можно и наградить. Перевести на бесплатное обучение, с обязательной отработкой на нашем заводе. Тогда из училища выйдут уже готовые рабочие. Под него можно переоборудовать старый складской корпус и начать обучение со следующей осени. А для складов придется построить еще ангары. Можно еще сделать для людей бесплатную столовую, — предложил Гиммер. Он давно обдумал эту идею и ждал удобного случая, чтобы предложить ее директору завода.

— Мне нравится ваше предложение. Что скажешь? — обрадовался Федор Кузьмич и обернулся к брату. Но заметил его замкнутое лицо и радостное оживление исчезло.

— А мне не нравится, — сердито буркнул тот, — я, кажется, предупреждал вас, милостивый сударь, чтобы вы не показывали свою прыть до того, как будет принято решение владельцем завода. — Сердитый взгляд Ивана,обращенный на Гиммера, казалось, просверлил инженера насквозь. — После ваших речей может сложиться мнение, что вы желаете моему заводу разорения и дурной репутации! Как это понимать?

Гиммер побледнел от несправедливого обвинения. Он собрался было возразить, но заметил предостерегающе поднятую руку Федора.

— Чего ты на него взъелся? Он всего лишь высказал тебе свое рабочее мнение, которое, кстати, полностью совпадает с моим. Другое дело, что Яков Михалович забыл, как ты относишься к расширению денежных затрат. Но твои обвинения в его адрес я не могу принять. Я даже слышать их больше не хочу в моем присутствии, тем более без каких-либо доказательств! Нехорошо получается, Иван, — с осуждением заключил он.

Иван высокомерно и отстраненно молчал.

— Но если Яков Михайлович не знает, то я точно знаю, почему ты так решительно отказываешься от этого предложения об училищах. Да, ты же шага не сделаешь, пока не уверен, что будет быстрая прибыль. Вкладываться в людей, и правда затратное дело. Да пойми ты, наконец! Мы не раздаем нуждающимся, мы достойно платим. У людей появится другая ответственность, назови это благодарностью, если хочешь. Но человек после такого аванса со стороны хозяина за рабочее место зубами вцепится. Сытый и довольный рабочий трудится на совесть, — проговорил Федор Кузьмич.

— А у меня есть свои, проверенные временем способы удержать людей на заводе. Тебе они тоже известны, — сухо произнес Иван Кузьмич. Он снова обернулся к инженеру.

— Будем считать, что вы меня поняли!

Гиммер подумал и согласно кивнул.

— В таком случае, подготовьте мне на подпись до конца этой недели новые правила внутреннего распорядка. Добавьте в них пункт о штрафе за самовольную отлучку с территории, без ведома мастера. Также с завтрашнего дня я вам запрещаю при найме людей предлагать им подписывать договора на бумаге. Для нас достаточно устных договоренностей. И еще. Вы должны будете изымать у нанимающихся на завод паспорта. Можете предлагать людям приводить на работу подростков. Детский труд мы оплачиваем ниже. В условиях переизбытка рабочих и низкой квалификации крестьян мне нет разницы, кто будет работать в ночную смену на разгрузке угля — подросток или взрослый человек. И мне предпочтительней подросток.

Гиммеру был наслышан о рабских условиях труда на металлическом заводе Гужона и он отрицал подобную систему. Хотя Яков Михайлович не придерживался либеральных или социалистических взглядов, но как честный и принципиальный человек он ратовал за справедливое отношение к рабочим со стороны администрации завода. И поэтому требование фабриканта показалось ему диким.

В комнате воцарилось молчание. Инженер обдумывал сказанное. Иван Кузьмич тоже разглядывал что-то в окне со своего места.

Федор Кузьмич поспешил разрядить напряженную обстановку и миролюбиво сказал:

— Тебе, Иван, все же надо вступить в это общество, чтобы не быть в стороне. Там широко и также жарко обсуждают рабочий вопрос. Он явно назрел на крупных производствах. Видишь ли, дело в чем. Если позволишь, я всё же выскажу свою точку зрения, — спросил он и взглянул на брата. Тот холодно кивнул.

— В железном деле нужно все время идти вперед. Это не только новые станки и способы обработки металла. Это еще и вложения с нашей стороны в улучшение быта и труда рабочих, которые работают на нас. Если мы не будем заботиться о дойной корове, она может заболеть и издохнуть. Также и в нашем железном деле. Если твой конкурент поймет это раньше тебя, он тебя обойдет и заработает больше прибыли. А ты будешь плестись в хвосте, трясясь над кубышкой с миллионами. Я считаю, что вложить деньги в ремесленное училище — это то же самое, как вложить деньги в покупку новых умных станков. Еще философ Лейбниц писал в трактате, что прогрессивное преобразование человеческого рода и любого дела совершается с преобразования молодого поколения, — процитировал Федор и, не желая обидеть брата, добродушно подмигнул ему.

— Ты хорошее придумал сравнение с дойной коровой. Не спорю. Но на этом заводе директор — я. И я не позволю тебе швырять деньги направо и налево. Хотя ты и имеешь равный пай, ты здесь не директор, — сухо добавил Иван, хмуро поглядев на брата.

Федор скептически пожал плечами.

— Ты слишком упрям. Впрочем, я нисколько не удивляюсь, что ты отвергнул мое предложение. Для тебя важна только прибыль, причем любой ценой. Может, даже чужой жизнью и кровью, — он замолчал. Потом добавил:

— Давай на этом закончим. Надеюсь, что жизнь заставит тебя переменить свое мнение, — заключил он и устало вздохнул.

8

Яков Михайлович слушал их разговор, а сам вспоминал Ольгу Андреевну: ее глаза и милую грустную улыбку, и как она стояла в тихий солнечный день среди зеленеющих грядок и кустов спелой смородины и поправляла выбившиеся из-под платка волосы.

Ему вдруг страстно захотелось увидеть ее. «Где же ты, милая? Как поживаешь? Вот сидит передо мной твой муж и волком на меня смотрит. Ревнует к тебе.»

Но тут Федор Кузьмич заговорил с братом о скором расширении завода, и он прислушался.

— Хорошо бы найти крупный выгодный заказ, появятся средства. Можно изъять часть из оборота и построить плавильный цех, как ты и хотел.

— Есть у меня на примете в Думе один чиновник. В прошлый раз спрашивал его, он сказал, что в настоящий момент городской голова такие заказы не рассматривает, — охладил его пыл Иван Кузьмич.

— А может, мало сунул в карман? Сведи меня с ним. Мы же будем там завтра.

— Ладно.

Федор Кузьмич обратился к инженеру:

— Вам говорили, что после Рождества мы ожидаем прибытия на завод двух специалистов: один из Германии, господин Миллер, другой Егоров Петр Сергеевич с Владимирской губернии. Слышали?

— Я не слышал. С Петром Сергеевичем я уже знаком.

Федор Кузьмич вопросительно посмотрел на брата.

— Еще не успел, — объяснил тот.

— Вам нужно будет ознакомить их с производством. После чего мы хотим, чтобы вы отправились в Англию в служебную поездку. Закупите для моего и московского заводов некоторое оборудование. Список мы с вами согласуем. Расскажите нам про печи Мартена, о которых все только и говорят, — попросил Федор Кузьмич. Глаза его засветились хорошо знакомым исследовательским азартом.

— Охотно, — улыбнулся инженер. Когда он закончил, Федор Кузьмич сказал, обращаясь к брату:

— Когда ты с семьей был на даче, у нас в Петербурге проходила промышленная выставка. Я писал о ней, помнишь? Как же я пожалел, что мы не успели подать заявку на участие! Там было много солидной публики, из Германии, Франции приезжали промышленники. Нам с тобой обязательно нужно участвовать в таких делах ради рекламы. Попадем в обзоры, о наших заводах узнают заграницей.

— В следующий раз поучаствуем, — ухмыльнулся Иван.

Братья поднялись и стали прощаться.

Если Иван Кузьмич выходил из конторы с недовольным выражением лица, то Федор Кузьмич, напротив, остался, доволен состоявшимся разговором. Когда отъезжали от проходной, колокол на церковной звоннице пробил пять ударов. Федор взглянул на сидящего рядом брата, хотел было спросить у него, что случилось, но потом передумал, велел извозчику трогать.

Конец ознакомительного фрагмента.