Парк Горького

Валерия Вербинина, 2019

1935 год. В парке Горького в день визита важного заграничного гостя убита молодая женщина. Наверху считают, что это может быть провокацией, предпринятой для дискредитации Советского Союза в глазах иностранцев. Расследование поручено одному из лучших сыщиков Московского уголовного розыска Ивану Опалину. Дело кажется ему сравнительно простым, и он даже не отказывается ради него от остальных расследований. Но вскоре выясняется, что жертва, личность которой он установил, по документам уже несколько лет мертва…

Глава 5. Протокол

Духи, продажная цена за десяток. «Дивная сирень», «Дивный ландыш» — 46 руб. «Кармен» — 77 руб. «Новая заря», «Сада-Якко» — 135 руб. 50 коп. «Красная Москва» — 300 руб.

«Прейскурант на парфюмерно-косметические изделия», 1935

В мутноватом зеркале ванной комнаты отражалось бледное, напряженное лицо. Казачинский плескал в него воду, чтобы прийти в себя — не потому, что верил в действенность этого средства, а потому, что когда позже явился фотограф со своим громоздким штативом, в комнате Карасика стало слишком тесно, и Петрович выставил Юру, сказав ему:

— Ты это, под ногами не путайся пока. Пойди, умойся холодной водичкой, что ли… Приедет следователь — тебя позовут.

Скрипнула дверь, и Казачинский рефлекторно дернулся. Но это оказался всего лишь Яша. Он покосился на Юру, вздохнул, снял очки и стал их протирать платком, который вытащил из кармана.

— Двадцать шесть рублей и три гривенника, — сообщил Яша, подышав на стекла.

— Что? — Казачинский решил, что ослышался.

— В сумочке у нее с собой было.

— Ее не из-за денег убили. — Юра насупился.

— Конечно, но еще в сумочке был ключ от комнаты, и Карасик не устоял перед соблазном. Иван Григорьевич думает, что он обшарил жилье убитой и кое-что присвоил.

— Деньги?

— Ну, деньги доказать будет трудно — жена и сестра сторожа, конечно, покажут, что это ихнее. Зоя Ходоровская работала в «Жиркости», у нее в шкафчике дорогое мыло лежало, духи хорошие. И коробочка от «Красной Москвы» стоит, но пустая, а флакон почему-то в комнате Карасика нашелся. Ну и разные другие мелочи.

Духи «Красная Москва» стоили недешево — в ту эпоху они делались из лучших компонентов и славились великолепным ароматом, но Казачинскому, по правде говоря, было не до таких тонкостей.

— А сторож? — спросил он больным голосом.

— Что — сторож? — Яша водрузил очки обратно на нос и посмотрел на собеседника с удивлением.

— Он умер?

— Ну а куда ему деваться? Умер, конечно.

— А… — Казачинский собрался с мыслями, — а у Петровича не будет из-за этого неприятностей?

— Зависит от следователя, — ответил Яша серьезно, подумав.

— Я думал, следователи — мы, — пробормотал Казачинский и тотчас же об этом пожалел. Юный коллега вытаращился на него так, словно Юра сморозил величайшую глупость на свете.

— Ты что? Следователи работают в прокуратуре, а мы — уголовный розыск. Они в кабинетах сидят в основном, бумажки заполняют, но считают, что главнее их нет никого не свете. Мы же занимаемся дознанием, и основная работа лежит именно на нас… Да ты смеешься, что ли, надо мной? — Яша начал сердиться. — Быть такого не может, чтобы ты пришел в угрозыск и не знал, чем здесь занимаются!

«Ничего я не знал, — вяло подумал Казачинский. — Просто мне надо было… Не важно. Главное, испугался я или нет, когда он наставил на меня пистолет? — Проанализировав свои недавние ощущения, он мысленно подытожил: — Нет, не испугался. Но это пакостное ощущение… что смерть где-то совсем близко и что тебя от нее отделяет даже не волосок, а меньше…»

— Ты фуражку уронил, — сказал Яша.

Фуражка лежала на полу. Словно насмехаясь над мечтой Казачинского — стать своим в угрозыске, — в последние полчаса она то и дело падала. И в комнате Карасика в присутствии коллег, и позже, в коридоре, и в ванной. Поборов раздражение, Юра наклонился, поднял фуражку и стал ее отряхивать. Яша с удивлением смотрел, как его коллега несколько минут кряду приводит головной убор в порядок, машинально повторяя одни и те же нервные жесты и, по-видимому, не сознавая, что уже давно пора остановиться.

В коридоре затрещал телефон. Он надрывался некоторое время, но потом умолк. Надевать фуражку Казачинский не стал. Сам себе он неожиданно стал казаться нелепым, совершенно неподходящим для работы, на которой оказался, и в конечном итоге — абсолютно ненужным.

— Ничего, вот поучимся у Леопольда стрелять, и Опалин даст нам оружие, — сказал Яша, чтобы его подбодрить.

— Кто такой Леопольд? — тускло спросил Юра.

Яша оживился и рассказал, что Леопольд Сигизмундович — поляк, старый знакомый Дзержинского еще по каторге. Чекиста из него не получилось, и в конце концов он определился на работу в ведомственный тир. Но дело с Леопольдом иметь трудно, и с новичков он дерет три шкуры.

— Ты давно знаешь Опалина? — спросил Яша.

Выслушав ответ, что Казачинский только сегодня его увидел, Яша оживился и одним махом выложил собеседнику всю подноготную их начальника.

— Я даже не знаю, учился он хотя бы четыре класса… Он и в угрозыск-то попал случайно! Знаешь, я слышал, что с таким же успехом он мог и среди бандитов оказаться… Конечно, это только слухи, и кто поручится, что все так и было, но — тогда угрозыску пришлось бы несладко…

— Я, наверное, все испортил, — пробормотал Казачинский, думая о своем.

— Что испортил? Ничего ты не испортил. Никто не имеет права угрожать сотруднику угрозыска. Есть оружие, сделают баллистическую экспертизу. Если окажется, что из него же застрелили Зину Ходоровскую, — тогда вообще говорить не о чем, дело закроют, и все.

— Ее Зоей звали, — напомнил Юра, насупившись.

— Зоя, Зина — да какая разница? — Яша всмотрелся в лицо собеседника. — Ты из-за нее расстроился, что ли? Но это же непрофессионально. Нельзя переживать, иначе с ума сойдешь. Да, симпатичная девушка была, жить, как говорится, и жить, но что ж теперь поделаешь, если так получилось?

Он был совершенно прав — но именно эта правота отчего-то глубоко возмущала Казачинского. До сегодняшнего дня он жил, не забивая голову извечными вопросами бытия, и переход от беспечного и бездумного существования к осознанию, что смерть, оказывается, всегда находится где-то поблизости, получился слишком резким. Она может стоять за дверью, которую ты случайно открыл, а может принять облик соседа, польстившегося на твои квадратные метры. «Просто улучил момент, взял и застрелил… И сумочку стибрить не забыл. А ведь Зоя общалась с его сестрой, управдом сказал, что они, может быть, дружили…»

— Тук-тук!

В ванную комнату заглянул Шаповалов. Судмедэксперт находился в благодушном настроении, глаза его за стеклами очков блестели, и Казачинский невольно подумал, что врач таки успел тяпнуть пивка на пару с Харулиным.

— Никому не нужно вскрытие вне очереди? — весело спросил Шаповалов. — Юра, да ты и впрямь трюкач! Опалин только разбирался, что случилось, а ты уже убийцу ему на блюдечке поднес…

— Очень смешно, — насупился Казачинский.

— При чем тут смех, я серьезно! Надо же тебе было вломиться к Карасику именно тогда, когда он перепрятывал сумочку убитой или пытался от нее избавиться… Не зря же говорят, что новичкам везет!

— Какое везение, — вспылил Юра, — он убить меня хотел!

— Вот именно! Хотел, да не убил! Кругом тебе повезло, считай. Сейчас Соколов приедет, бумаги заполнит, и все — дело с плеч долой.

— Соколов — это следователь? — быстро спросил Яша. — Который дружит с Опалиным?

— Как много ты знаешь, Яша, — сказал судмедэксперт после паузы. — Скажем так: из всех народных следователей Соколов для нас сейчас — самый лучший вариант, потому что он на нашей стороне. А то, знаешь ли, бывают и такие, которые за применение оружия не при задержании закопать готовы.

Но когда Соколов наконец явился, Казачинский испытал живейшее разочарование. Следователь оказался самым обыкновенным малым с простоватым лицом, которое при желании можно было счесть даже глупым, но неприятно поразило Юру даже не это, а то, что представитель прокуратуры выглядел как человек, который только недавно вышел из длительного запоя. Он, очевидно, прилагал колоссальные усилия для того, чтобы держаться в рамках приличий, но красные глаза, дрожанье рук и речь выдавали его. От Юры не укрылось, что Опалин, заметив состояние своего приятеля, неодобрительно нахмурился, но остальные сотрудники как один сделали вид, что все в порядке. Впрочем, когда дошло до дела, Соколов действительно сумел сосредоточиться и, устроившись за столом в комнате Карасика, петляющим, напряженным почерком стал заполнять многочисленные документы. В дверь поминутно кто-то совался, в коридоре сипло и противно трезвонил телефон, управдом приводил то одного, то другого свидетеля, которых требовали обстоятельства. Составили протокол осмотра места происшествия, сумочку Зои официально опознали и приобщили к уликам, управдом, Опалин и Петрович дали свои показания, и Соколов достал из портфеля новый бланк.

— Так, кто теперь… — Он страдальчески наморщил лоб.

— Юрий Казачинский, — подсказал Опалин. Он сидел за одним столом со следователем и то ли заполнял, то ли делал вид, что заполняет какую-то бумагу, а на самом деле контролировал и, если надо, аккуратно направлял действия своего приятеля.

— Он на испытательном сроке у вас? — спросил Соколов.

— С сегодняшнего дня.

— Ну-ну, — пробормотал следователь, почесывая голову. Но его отвлекли люди, которые прибыли забирать тело. В заставленной мебелью комнате им пришлось несладко — даже носилки удалось развернуть не с первого раза. Наконец труп Карасика унесли, и Казачинского поразило, что на полу даже не осталось крови, словно все происшедшее ему приснилось, словно сторожа фабрики «Марат» вообще никогда не было на свете. Поглядев на следователя, Юра увидел, как Соколов, сопя, жирной чертой вычеркивает слово «потерпевшего» в заголовке бланка, который гласил: «Протокол допроса свидетеля/потерпевшего». Дальше следовало вписать дату, и следователь страдальчески скривился, припоминая.

— 1935-го года июля месяца 12-го дня, — вполголоса подсказал Опалин, от которого, похоже, ничто не ускользало.

— Фамилия, имя, отчество, возраст, — скороговоркой пробубнил Соколов, бросив на Казачинского равнодушный взгляд. — Статью 95-ю УК знаете? Об ответственности за ложные показания?

Юра впервые слышал о существовании такой статьи, но тем не менее сказал, что знает, чтобы не грузить знакомого Опалина лишними подробностями. В последующие несколько минут Казачинскому пришлось ответить на стандартные вопросы о происхождении, местожительстве, профессии, месте службы, образовании, партийности, прежней судимости — если таковая имеется — и отношении к участвующим в деле лицам, причем под происхождением, как оказалось, подразумевалось место рождения. Затем Соколов стал задавать вопросы по существу, и некоторые из них ставили Казачинского в тупик. Следователь словно задался целью выпытать мельчайшие подробности того, каким образом Юра оказался в комнате сторожа, в то время как само убийство, похоже, его не слишком интересовало.

— Зачем вы ушли от товарищей? — спросил Соколов.

— В смысле?

— Что побудило вас идти на кухню? Вот чего я понять не могу. — Следователь залез в один карман, в другой, наконец нашел пачку папирос, и Опалин зажег спичку.

— Я просто отошел, — пробормотал Юра. Он и сам едва помнил теперь, почему его потянуло на кухню. Кажется, его в какой-то момент стало раздражать общество коллег, но даже если так, нельзя же упоминать об этом при Опалине.

— И что, мне так и написать в протоколе? — весьма иронически осведомился Соколов, пуская дым.

— А какое это имеет значение? — Казачинский по-прежнему ничего не понимал.

— Большое, потому что вы отходите, потом возвращаетесь, заходите не в ту комнату — а там сторож с сумочкой жертвы. — Следователь постучал по бланку протокола согнутым пальцем. — Вы знаете, что покойный Карасик был кандидатом в партию?

— Я знаю, что он убил человека, — огрызнулся Юра, в котором взыграл дух противоречия.

— А это мы еще должны установить, — ласково ответил Соколов.

И тут Казачинский растерялся.

— Как это? Но ведь сумочка Зои… и он угрожал мне…

— Подобрал сумочку в переулке, когда девушка была уже мертва, — ответил следователь, желчно щурясь. — И то, что он угрожал вам, не обязательно значит, что именно он ее убил. Может, он угрожал вам, потому что испугался, что вы приняли его за убийцу. Вот когда выяснится, что девушку застрелили из оружия Карасика — тогда да, все вопросы снимаются.

— Вы что, смеетесь надо мной? — не выдержал Юра. — Он ее убил, он! Если бы вы видели, какое у него было лицо, когда он понял, что я узнал ее сумочку…

— Милый юноша, — с бесконечным презрением ответил Соколов, хотя сам был ненамного старше собеседника, — вы, простите, несете редкостную чушь. Выражение лица к делу не подошьешь и суду не предъявишь, ясно? Нужны доказательства. Железные. Неопровержимые! Факты нужны, подтвержденные свидетелями. К примеру, факт первый — Карасик ходил к управдому узнавать насчет улучшения жилищных условий и выяснил, что свободных комнат нет, но если вдруг появятся — он первый кандидат в очереди. — Следователь начал загибать пальцы. — Факт второй — у Зои недавно умерла мать, и девушка осталась в комнате одна. Факт третий — Зоя могла выйти замуж и прописать у себя мужа, так что тому, кто хотел завладеть ее жилплощадью, надо было торопиться. Факт четвертый — Карасик был ее соседом, знал, когда она выходит из дому, и легко мог проследить, каким именно путем она идет. И так далее. Факты подтверждаются уликами — сумочка, револьвер, вещи девушки, найденные в комнате сторожа. Все должно быть логично и доказуемо, а то вдруг товарищи, которые выдвигали Карасика в члены партии, начнут строчить кляузы и требовать наши головы…

Он поперхнулся дымом и бурно закашлялся.

— У нас уязвимое место, — продолжал Соколов после того, как откашлялся. Он говорил, понизив голос, хотя они и так находились в комнате втроем и никого больше поблизости не было. — То, что ты вдруг отошел, а потом вернулся и вломился в чужую закрытую комнату.

— Я не вламывался, я… — Юра даже не заметил, что его собеседник перешел на «ты». — Почему в закрытую? — удивился он вслух.

— Потому что я видел замок, — ответил следователь с торжеством. — Он, конечно, дрянь и потому поддался, когда ты сильно толкнул дверь.

Юра сидел, открыв рот, и чувствовал себя последним дураком. Он только сейчас осознал, что дверь, которую он перепутал с дверью комнаты Зои, была и в самом деле закрыта. Но тогда, в коридоре, он был так расстроен и унижен мыслью, что о нем забыли, что его фактически бросили, что…

— Я, конечно, напишу, что Карасик не запер дверь, чтобы вам не приписали незаконное проникновение, — спокойно добавил Соколов, докуривая папиросу. — Но неплохо бы все-таки обосновать, для чего ты ходил в кухню. Может, услышал подозрительный шум и решил проверить?

— Что за шум? — мрачно спросил Казачинский.

— Не знаю, тебе виднее. Ну, к примеру, птицы галдели под окном.

— А почему другие этот шум не слышали? — поинтересовался Опалин.

— Ну так он новичок. Ему вообще показалось.

И следователь очень внимательно посмотрел на Казачинского, причем в эти мгновения Соколов уже не производил впечатления пьяницы, который только что вышел из запоя. Даже его простоватое лицо стало казаться Юре вовсе не таким простым.

— Все так и было, — решился Казачинский.

— Услышал шум, отошел проверить, понял, что ошибся?

— Да. Именно так.

— Потом вернулся, перепутал двери и…

— Я действительно их перепутал, — вырвалось у Юры, которому не понравилась интонация Соколова.

— Не горячись, — добродушно ответил тот, заполняя протокол. Почерк его на глазах становился все ровнее и ровнее. — Теперь внимание, самый важный вопрос. — Казачинский напрягся, а следователь с хитрым видом спросил: — Почему у тебя петлицы зеленые?

— Потому что не синие, — выпалил Юра первое, что пришло в голову. Соколов переглянулся с Опалиным, и оба засмеялись.

— Наш человек, — подытожил следователь. Он протянул Казачинскому заполненный бланк и ручку. — Прочитай и подпиши после слов «Показание записано верно».

Юра криво расписался. Ему не давал покоя один вопрос, и, поколебавшись, он все же решил его задать.

— Послушайте, я… ну… Я совершенно уверен, что сторож убил Зою, но вы тут так убедительно рассуждали… Что, может быть, это и не он… Что он мог просто найти ее сумочку и испугался, когда я вломился…

— И по чистой случайности у него при себе оказался маузер, из которого недавно стреляли, — хмыкнул Соколов. — Брось, Юра. Я просто пытался тебе объяснить, что то, что кажется нам очевидным, другим надо разжевывать по пунктам, с подробностями. Чтобы никакой комар носу подточить не мог…

— А! — Казачинский с облегчением выдохнул. — Просто… ну… понимаете, если он убийца и получил по заслугам, то это… ну… только справедливо… А если не он ее убил, тогда нет.

— Уверен, Ваня с тобой согласится, — усмехнулся следователь. — Он тоже считает, что убийца должен быть там же, где и его жертвы… И вообще этот Карасик свалял большого дурака. Надо было ему первым делом избавиться от оружия, а про сумочку твердить, что он ее нашел, да испугался звать милицию. И тогда, если бы он не раскололся и если бы Ваня не нашел свидетелей, которые видели, как он убивал девушку, — а таких свидетелей, судя по всему, нет, — мы могли бы ему предъявить только кражу.

— А кража — это… — начал ошеломленный Юра.

— Статья 162-я. Три месяца максимум, — подал голос Опалин. — Да и то, принимая во внимание его прошлое и отсутствие судимостей, суд бы почти наверняка проявил снисходительность…

— И часто такое бывает? — спросил Казачинский после паузы.

— Случается, — коротко ответил Опалин, и шрам на его виске дернулся.

— Всякое бывает, — со вздохом подытожил Соколов и полез в карман за новой папиросой. — Но не в этом деле. Сторож полез на рожон, стал тебе угрожать, и Петрович его застрелил. Теперь у гражданина Карасика не будет никаких проблем с жилплощадью — на кладбище хватит места для всех. — И, довольный своей собственной шуткой, следователь весело рассмеялся.