Отравленная маска

Валерия Вербинина

Семейство Амалии разорено! Вот если бы она удачно вышла замуж… Девушка не сомневалась, что будет иметь успех в свете, и вовсю готовилась к балу у Ланиных. Но блеснуть ей так и не удалось: бал отменили из-за трагических обстоятельств. Погибла Жюли Ланина. В доме ее родителей Амалия познакомилась с чиновником департамента полиции, милым, неуклюжим Сашей Зябликовым. Под большим секретом он поведал, что уже несколько богатых знатных девушек умерли без всяких на то причин. Амалия заинтересовалась его расследованием, и с ней начали происходить странные вещи: сначала ее чуть не сбила карета, потом погиб котенок, выпивший молоко из ее чашки…

Глава 7

Лариса Сергеевна Вострякова была женщиной слова. Если она обещала устроить судьбу своей двоюродной племянницы, можно было не сомневаться, что той не удастся избегнуть своего счастья. Ради этого Ларисе Сергеевне, которая последнее время вращалась исключительно в купеческой среде, пришлось подключить все свои старые связи. Один бог ведает, какие интриги предшествовали получению приглашения на бал к Ланиным, который завершился столь плачевным образом, даже не начавшись. Однако Ларису Сергеевну уже было не остановить: едва вернувшись домой, она тотчас же затребовала к себе Максима Максимыча.

Это был маленький старичок с плешивым черепом, сморщенной, как грецкий орех, кожей и подобострастной улыбкой. Фамилия его была начисто утеряна, ибо все знакомые величали его лишь Максимом Максимычем, и никак иначе. Определить род его занятий представляется довольно трудным. Он знал все обо всех, но не являлся сплетником; был вхож в любые дома, но никогда не привлекал в них внимания; мог достать все что угодно, от пиявок до приглашения на крестины великого князя, но только если его очень об этом просили и если просьба подкреплялась значительным денежным вспомоществованием. В общем, Максим Максимыч был престранный субъект; он использовал одних людей, чтобы угодить другим, но сам не любил никого, кроме своего терьера, с которым гулял каждый день по три раза в любую погоду. Услышав о том, что его ждут у Востряковой, старик тотчас же явился. Он устроился напротив Ларисы Сергеевны — худой, узкоплечий, в черном костюме и добротном жилете, из кармана которого выглядывала цепочка от часов, и, щуря свои маленькие глазки под кустистыми бровями, с любопытством осмотрелся. Важно постукивал маятник в настенных часах, в углу под образом теплился крохотный огонек. Максим Максимыч сощурился еще слаще и вздохнул.

— Вы, наверное, не знаете, зачем я вас позвала, — начала Лариса Сергеевна, сжав руки.

Максим Максимыч повел узкой шеей и слегка ослабил воротничок.

— Я слышал, что произошло у Ланиных, — просто сказал он, — и готов вернуть вам деньги. Вы ведь рассчитывали на праздник, а взамен…

— Но ведь вы в этом не виноваты, — возразила Лариса Сергеевна.

Максим Максимыч потупился, как будто в случившемся все-таки была доля и его соучастия. Затем залез в карман и достал два пригласительных билета с красивыми гербами и золотым тиснением.

— Я подумал, — пояснил старичок, — что это, гм, поможет вам развеять неприятное впечатление.

Лариса Сергеевна пододвинула к себе билеты, взглянула на обозначенные в них имена хозяев и заулыбалась.

— Максим Максимыч, да вы просто наш благодетель! Насколько я знаю, у Озеровых обычно собирается вся московская знать.

Старичок даже порозовел от смущения.

— О, я так рад сделать вам приятное, госпожа Вострякова… Вы всегда цените людей по заслугам, не то что некоторые!

Как по волшебству, после упоминания о заслугах на столе оказалось несколько золотых монет. Максим Максимыч покосился на них и, смущенно кашлянув, сгреб золотые кружки в карман.

— А теперь, — подавшись вперед всем телом, сказала Лариса Сергеевна, — я бы хотела с вами посоветоваться.

Максим Максимыч настороженно поглядел на нее и зачем-то пригладил остатки волос, больше напоминавшие цыплячий пух.

— Слушаю вас, — молвил он, дернув жилистой шеей.

— Скажите, какого вы мнения о моей племяннице? Только откровенно.

— Об Амалии Константиновне?

— Ну да, ну да. О ней.

— Ну, что ж, — нерешительно промолвил старичок. — Молодая интересная барышня… — Он остерегался употреблять слово «красивая», говоря с одной женщиной о другой. — Очень хорошо воспитанная. Конечно, я видел ее всего лишь раз, но…

— Меня не это интересует, — нетерпеливо перебила его Вострякова. — Как по-вашему, есть ли у нее шансы сделать хорошую партию? Я имею в виду, в своем кругу.

Максим Максимыч вскинул одну бровь и стал задумчиво водить вдоль нее пальцем. Вопрос был не из легких. Старый плут мог назвать по меньшей мере два десятка ничем не обделенных барышень, которые так и остались старыми девами, и в то же время он мог припомнить не меньше дюжины других, которые блестяще вышли замуж, не имея ни особой внешности, ни даже особого приданого. Удача — вот как это называется; однако беседовать об удаче в этой тяжеловесно обставленной купеческой гостиной было бы по меньшей мере нелепо. Здесь платили деньги и хотели быть уверенными, что те не пропадут зря.

— Признаться, мне было бы куда проще приискать ей жениха среди купцов, — продолжала Лариса Сергеевна, — но маменька и слышать об этом не хочет. Она считает, что подобные мезальянсы не для них.

И Вострякова кисло улыбнулась. Сама она, хоть и родилась в дворянской семье, была в свое время вынуждена пойти как раз на такой мезальянс — просто потому, что не нашлось подходящего жениха в своем кругу.

— Вы, право же, мне льстите, — сказал Максим Максимыч, слабо улыбнувшись. — В таких делах, как это, все ведь зависит не только от… но и… Бывают разные обстоятельства, разные люди, наконец. Сама-то барышня славная, и она уже наверняка понимает, что к чему.

Слово «барышня» он произносил так, словно оно было производным от слова «барыш».

— Это верно, — согласилась Лариса Сергеевна. — Только вот с приданым у нее… не очень, прямо скажем.

Максим Максимыч задумчиво поглядел на хозяйку.

— Это плохо, — со вздохом изрек он.

— Вдобавок в семье было двое чахоточных, и еще неизвестно, чем это обернется для девушки, — безжалостно продолжала Лариса Сергеевна.

Старичок кивнул. Люди девятнадцатого века имели все основания бояться туберкулеза — в то время данный диагноз был равнозначен смертельному приговору.

— Но сама барышня ведь здорова? — участливо осведомился Максим Максимыч.

— Да бледная она какая-то, что мне и не нравится, — пожаловалась Лариса Сергеевна.

— Ну, так, на свежем воздухе, я думаю, поправится, — заметил старичок. — Это все?

— Мать у нее — полька, — выложила Лариса Сергеевна самую последнюю страшную тайну. — Вот.

Максим Максимыч слегка нахмурился. Вообще-то, если быть точным, по женской линии мать нашей героини происходила из грозного немецкого рода фон Мейссенов, последняя представительница которого, неугомонная Амелия фон Мейссен, в одном из своих семи браков родила дочь, вышедшую впоследствии замуж за шляхтича Браницкого. Вот от этого союза и появились на свет Аделаида Станиславовна и ее брат. Но тогдашним русским дворянам не было особого дела до таких тонкостей, а к полякам — католикам, гордецам и вдобавок вечным смутьянам — они питали недоверие, которое было трудно объяснить и уж тем более побороть. Все это Максим Максимыч знал не хуже, чем его собеседница. Он задумался.

— У купца Храпова есть сын, — начала Лариса Сергеевна, видя, что он колеблется. — Может, проще познакомить их да поглядеть, что будет? А то на всякие там балы да платья расходы анафемские, а толк — неизвестно, будет ли.

Как видим, даже доброта купеческой вдовы имела свои пределы.

— А что она любит делать? — спросил внезапно Максим Максимыч.

— Кто, Амалия? — Вострякова фыркнула. — В том-то и дело, что ничего. Целыми днями сидит да книжки читает.

— Тогда, — решительно промолвил старичок, — ей лучше быть за дворянином. Купцы народ известный, они таких замашек терпеть не станут, да и рука у них тяжелая.

Вот так благодаря своей любви к книгам Амалия и оказалась в начале мая на балу у Озеровых. Накануне его Лариса Сергеевна, поняв свою ошибку с купеческой портнихой, отвела племянницу к французской модистке, которая сшила для Амалии прелестное розово-персиковое платье с множеством кружев. В этом платье, с зачесанными наверх волосами, украшенными кремовой розой, Амалия смотрелась на диво хорошенькой, и она даже привстала на цыпочки, чтобы как следует разглядеть себя в зеркале. Бал! Наконец-то она попадет на самый настоящий праздник — ведь она обожает музыку, и танцы, и веселье! Не выдержав, девушка сорвалась с места, схватила дядюшку Казимира за руки и закружилась с ним по комнате. Аделаида Станиславовна засмеялась и захлопала в ладоши.

— Ну что ты как маленькая, честное слово! — проворчала тетка. Однако она и сама казалась довольной.

— Тетушка, вы ангел! — воскликнула Амалия. Она почти забыла, что все это затеяно с единственной целью — повыгоднее сбыть ее с рук. Но платье было так воздушно, окружающие — так добры, и главное — впереди у нее целый вечер счастья! И еще много вечеров, и вся жизнь!

Но вот и особняк Озеровых, в котором назначен бал, и лакеи в париках почтительно отворяют двери, за которыми — холл и мраморная лестница, уставленная вдоль перил живыми цветами, которые одни наверняка стоили целое состояние. Амалия оглянулась на тетку и заметила, что представительная Лариса Сергеевна волнуется еще больше ее. Враз ощутив симпатию к этой женщине, Амалия тихонько пожала ей руку. Тетка удивленно взглянула на нее.

— Ничего, я так… — шепнула Амалия, краснея.

Они медленно поднялись по ступенькам вместе с другими приглашенными, которые с любопытством оглядывались на хорошенькое личико новенькой (как тогда говорили — «дебютантки»). Лакей звучным голосом бросил в залу их имена, и они вошли. Лариса Сергеевна усиленно обмахивалась веером, стараясь скрыть смущение, Амалия же в первое мгновение опустила глаза, но уже в следующее подняла их. Она заметила, что привлекла внимание и что многие взгляды устремлены на нее. Женщины, как всегда, искали в ней хоть какой-нибудь изъян, мужчины задавались вопросом, что за новая штучка появилась в свете. Амалию бросило в жар. Она посмотрела налево и увидела в креслах группу разряженных в шелк, тюль и бархат старух, которые негромко переговаривались между собой, нет-нет да поглядывая на нее. В некотором отдалении от старух жались в углу еще не приглашенные на танец девушки, обсуждая последние сплетни; и эти тоже смотрели на нее. В правом углу столпились кавалеры во фраках и мундирах, а напротив Амалии, на возвышении, оркестр раскручивал мелодию вальса, как бесконечную штуку капризного дорогого полотна. Бал открылся совсем недавно, и танцевало пока не так уж много пар. Отделившись от группы старух, к Ларисе Сергеевне уже семенила высланная подругами на разведку пожилая генеральша Берберова.

— Ах, Ларочка! — картинно всплеснув руками в кружевных митенках^[24], вскричала генеральша. — Как же давно я тебя не видела! Это твоя дочь?

— Племянница. Амалия Тамарина, дочка Константина.

Девушка послушно присела в реверансе.

— Правда? — изумилась старушка, показав остренькие желтые зубы. — Какое милое дитя! А ты так и не замужем, дорогая? — слащаво обратилась она к Востряковой.

— Я уже была, — довольно сухо ответила та.

— Ах, да-да, я что-то такое припоминаю… — Старушка пытливо прищурилась на раскрасневшуюся Ларису Сергеевну. — Кажется, он был статским советником?

— Нет, — мило улыбнувшись, проворковала купеческая вдова. — Он был просто хороший человек.

— Дорогая! — с чувством промолвила Берберова, положив руку ей на локоть. — Как я тебе сочувствую!

Амалия сделала вид, что застегивает пуговку на перчатке. Все ее упоение, весь радужный настрой разом куда-то улетучились. Она была разочарована, обнаружив, что даже в самых прекрасных бальных платьях и под самую дивную музыку на свете люди остаются такими же пошлыми, эгоистичными и мелочными, как и в любом другом месте. Ей так хотелось верить в сказку, а та обернулась банальным фарсом. Бал только начался, а она уже с нетерпением ждала, чтобы он поскорее закончился.

— Посмотри, какая куколка! — важно сказал Григорий Гордеев своему приятелю Дмитрию Озерову в правом углу залы. Озеров был сыном хозяев бала. Он мечтал о славе литератора и писал стихи и прозу, но вот слава о нем вовсе не мечтала, ибо его литературные опыты успеха не имели. В остальном это был вежливый, интеллигентный, спокойный молодой человек, ни в чем не вызывавший нареканий.

— Ты о ком? — спросил он у Григория.

— Возле Берберовой, — многозначительно промолвил Григорий, заливаясь счастливым глуповатым смехом. — Видишь? Та, что потупила глазки.

Озеров пристально посмотрел в указанном направлении, увидел Амалию, поправил очки, но не удержался и взглянул на нее вновь.

— Кто это? — нарочито равнодушным тоном осведомился он. — Ты ее знаешь?

— Впервые вижу, — отвечал его собеседник.

К ним подошел Евгений Полонский. В свете все трое считались большими друзьями.

— Эжен, — спросил у него Григорий, — кто эта юная особа между генеральшей и толстой бабой у дверей?

Евгений обернулся и без всякого интереса поглядел в другой конец залы.

— Ее зовут Амалия, — объявил он.

— Ты ее знаешь? — удивился Дмитрий. — Познакомь меня с ней.

— Я ей не представлен, — поставил его на место Евгений. — Видел как-то мельком в Париже.

Григорий захохотал.

— В Париже! Это интересно! Что она делала в Париже, а?

Он высунул кончик языка и силился подмигнуть приятелям обоими глазами. Его широкое мясистое лицо лоснилось от пота.

— Как ты глуп, Гриша, — равнодушно заметил ему Евгений.

Гриша, ничуть не обидевшись, еще заливистее рассмеялся.

— Я приглашу ее на вальс, — решился Озеров и сделал шаг вперед.

— Берегись, Митенька, — сказал ему вслед граф Полонский. — По-моему, та вульгарная особа рядом с ней только и ищет, кому бы ее сосватать. Да и, насколько я помню, происхождение у нее — так себе.

Озеров не был снобом, но он заколебался и упустил момент. Амалия, по-прежнему чувствуя себя под перекрестным огнем взглядов, двинулась к толпе ожидавших приглашения девушек. Она не была трусихой, но колени у нее подгибались.

«Никогда не буду больше ездить на балы!» — решила она.

«Но чего же я боюсь? — в смятении подумала она уже в следующее мгновение. — Чего? Как все это глупо, в самом деле!»

— Похоже, у бедняжки неспокойно на душе, — притворно участливым тоном заметила длиннолицая девушка в желтом платье. К ней только что подошел офицер в красивом белом мундире, собираясь пригласить ее на танец.

Офицер обернулся, и Амалия мгновенно узнала его. Этого человека она видела в Ментоне — он жил в уединении на соседней вилле и лечил слабые легкие. Когда умер ее отец, сосед — его звали Орест Иванов — первым предложил свою помощь, хотя за все предыдущее время они перекинулись едва ли десятком фраз. И хотя память об Иванове была связана для Амалии с самыми горестными минутами ее жизни, она тем не менее обрадовалась, заметив среди многолюдной толпы хоть одно знакомое лицо, и дружески кивнула ему. О том, что произойдет непосредственно вслед за этим, она даже не могла помыслить: бросив девушку в желтом, офицер шагнул Амалии навстречу.

— Мадемуазель Тамарина, если не ошибаюсь? — весело спросил он, кланяясь ей. — Вы еще не танцуете? Позвольте пригласить вас!

Амалия порозовела и наклонила голову. В руке у нее был веер, и она оглянулась, ища, куда бы положить его, но тут Лариса Сергеевна подошла и взяла его. Случайно Амалия перехватила взгляд девушки в желтом, который был красноречивее любых слов. «Однако как легко нажить себе врага», — мелькнуло в голове у Амалии, но она не стала задерживаться на этой мысли. Офицер в белом взял ее за кончики пальцев и повел в круг.

— А я и не знал, что вы будете, — сказал он.

— Я и сама не знала, — искренне ответила Амалия.

Их подхватила волна музыки, закружила и увлекла за собой. Поначалу Амалия выступала робко — ее не покидало чувство, что все присутствующие смотрят именно на нее; но потом она забыла обо всем на свете, кроме танца и своего кавалера. Он прекрасно вальсировал, тонко чувствовал ритм и ни разу не допустил ошибки. То и дело Амалия ловила на себе исполненные жгучей зависти взгляды оставшихся без приглашения дам, и ей это было и забавно, и приятно. Вся ее былая неуверенность отступила куда-то, растворилась в дрожании сотен огней, наполнявших залу. Это был ее вечер и ее мир. Для нее — ликование музыки, для нее — яркий свет, для нее — восхитительное кремово-розовое платье, ничуть не сковывавшее движений, для нее — улыбки, смех и… этот молодой человек, чья рука в белой перчатке касалась ее руки. Они были самой красивой парой в зале, она — белокурая, тоненькая, с четко очерченными уголками губ и черными бровями, и ее кавалер — темноволосый, ослепительно юный, с серо-зелеными глазами и тонким профилем, достойным камеи. Особенно ей почему-то нравились в Оресте его длинные ресницы, от которых его взгляд словно становился глубже и загадочней. А еще ее пленяла его прелестная улыбка, от которой на щеках неожиданно появлялись ямочки, и тогда становилось ясно, что их обладателю не больше двадцати лет. Амалия видела Ореста всего четвертый или пятый раз в жизни, а ей уже казалось, что они знакомы давным-давно. Никогда еще ни с кем не было ей так легко, как с этим юношей в белом здесь, в просторной танцевальной зале московского особняка.

— А я и не знала, что вы офицер, — сказала она, кивая подбородком на его мундир.

Орест улыбнулся.

— О, это тайна!

Вальс вспыхнул фейерверком и угас. Амалия почувствовала, как ее кольнуло острое сожаление оттого, что все так быстро закончилось. Тем не менее она улыбнулась и грациозно поклонилась своему кавалеру, правой рукой отводя с виска непокорный локон. Иванов спросил, с кем она танцует мазурку.

— Еще не знаю, — ответила Амалия.

— Тогда оставьте ее за мной, хорошо?

Он блеснул глазами, улыбнулся и отошел. К Амалии уже спешила Лариса Сергеевна с ее веером. Оркестр заиграл кадриль.

— Дорогая! — воскликнула купеческая вдова. — Я понятия не имела, что ты знакома с князем! Право же, ты должна была мне его представить!

— С каким князем? — удивилась Амалия.

— Тот молодой человек, с которым ты танцевала… разве ты не знаешь, кто это? Князь Орест Рокотов, богач и… кавалергард…

Веер замер в руке Амалии.

— В самом деле? — довольно сухо ответила она. — В Ментоне я знала его под другим именем.

— О, — оживилась Лариса Сергеевна, — наверное, он хотел сохранить инкогнито. Так ты что, даже не знала, кто он такой? Уму непостижимо!

Но Амалия не успела ответить, потому что в это мгновение к ней приблизился Дмитрий Озеров и, застенчиво кашлянув, пригласил ее на кадриль.

Примечания

24

Перчатки без пальцев.