Миллион в воздухе

Валерия Вербинина, 2010

Юная Мэй отправилась в Ниццу с тяжелым сердцем: ей предстояло наладить отношения между родителями и баснословно богатой бабушкой. Едва устроившись в доме вздорной пожилой дамы, девушка обнаружила в своем чемодане окровавленный нож… Устав ломать голову над этой пугающей находкой, Мэй обратилась за помощью к своей недавней соседке по купе, баронессе Амалии Корф. Она не знала: Амалия – бывший секретный агент российского императора. Баронесса уже покинула особую службу, но история с ножом чрезвычайно заинтересовала ее: орудие есть, а убийства нет! Амалия заподозрила, что некто хотел подбросить улику вовсе не попутчице, а ей самой, но спутал чемоданы. А значит, отходить от дел еще рано…

Глава 6

Крик в ночи

Если англичанину случится стать свидетелем скандала, он непременно попытается превратиться в столб, шкаф, или стул, или во что-нибудь столь же деревянное и неодушевленное. Сердца разобьются, глаза ослепнут от слез, судьбы людей уже никогда не будут прежними, и тут англичанин оживет, повернется к вам и учтиво скажет что-нибудь вроде: «Сегодня прекрасная погода, не правда ли?»

Мэй изо всех сил пыталась не подавать виду, что слышала и видела происходящее. С ее точки зрения, этого требовали приличия, но душа ее разрывалась между любопытством, негодованием и сочувствием. По правде говоря, она вообще впервые в жизни видела семейную суету, потому что ее родители жили душа в душу, а их соседи и знакомые были — или казались — до отвращения добропорядочными. И юная Мэй чувствовала себя сейчас, как Ливингстон, впервые ступивший в дебри, кишащие неведомыми чудовищами. Тут до нее донеслись слова Амалии.

— Скандал — это как карточная игра, — задумчиво заметила баронесса. — Вы играете в карты, мисс Мэй?

Слегка оторопев от сравнения, Мэй призналась, что иногда играет с братьями, но в шутку. Амалия кивнула.

— Можно сказать, что в отношениях скандал — нечто вроде главной ставки, и разыгрывать ее надо, во-первых, хладнокровно, а во-вторых, умело, когда у вас на руках все козыри. Если же у вас ничего нет, кроме шестерок и сомнительной мелочи, то лучше воздержаться. Иначе результат будет именно таким, какой мы наблюдали.

— Вы шутите? — недоверчиво спросила Мэй, оглядываясь на соседний столик.

Теодор и его рыжая спутница как ни в чем не бывало разговаривали вполголоса, смеялись и поедали десерт. Коммивояжер, которому принесли заказ, время от времени поглядывал на них, чему-то улыбаясь про себя. Дети восхищенно глазели на спину рыжей дамы, белевшую в вырезе откровенного платья. Появились еще несколько пассажиров, рассевшиеся за свободными столиками.

— Ничуть, — ответила Амалия. — Что мы видели? Дама застала мужа в поезде с любовницей. Это не козырной туз, но при умелом розыгрыше мог бы стать таковым. Надо же было потерять над собой контроль и разыграть все так скверно, чтобы потерпеть полное поражение и услышать от супруга, что он спит и видит, как бы скорее овдоветь.

— По-моему, он просто негодяй, — пылко сказала Мэй. Амалия улыбнулась.

— Дорогая мисс Уинтерберри, — сказала она, — я нечасто даю советы, но на сей раз все-таки рискну. Не требуйте от людей больше того, что они согласны дать, особенно если эти люди абсолютно вам неизвестны. С сотворения мира мужья обманывают жен, а жены — мужей, и это еще не самое худшее из того, что может произойти на свете. Смерть близких, болезни детей, природные катаклизмы — все это куда более трагично и куда более страшно, чем тот факт, был ли верен Джон Мэри и наоборот. Есть только одно средство привязать человека к себе: его собственная добрая воля. Если этого нет, не спасут никакие клятвы у алтаря.

Мэй покраснела и залпом проглотила свой шабли. По природе она была максималисткой, и все, что не белое, для нее было черным.

— Все равно, — упрямо проговорила девушка, — я считаю, что предавать близких нехорошо. А это… — ее голос дрогнул, — просто предательство.

— Когда вы повзрослеете, то поймете: зачастую не бывает более далеких людей, чем близкие, — мягко сказала Амалия.

Мэй вспомнила о своей бабушке и умолкла.

— Я понимаю, что это не мое дело, — вновь заговорила она через несколько минут, ковыряя вилкой в тарелке. — Просто мне очень ее жаль.

— Кого? — спросила Амалия.

— Ну… Даму в синем. — Мэй порозовела.

— Почему? — безжалостно спросила Амалия. — Потому что она не старая и на ней красивое платье от Жанны Пакэн?^[11]А если бы ей было пятьдесят и она была бы плохо одета?

Мэй надулась.

— Я не могу рассуждать о том, чего нет. То, что он сказал ей, просто ужасно!

— Думаете, он и впрямь способен толкнуть супругу под поезд? — улыбнулась Амалия. — Нет, мисс Мэй. У людей, которые много говорят, разговорами все исчерпывается. Просто он был рассержен и сказал то, о чем уже жалеет. Потому что это и в самом деле чересчур.

Мэй задумалась.

— И что же теперь будет? — несмело спросила она. — Я имею в виду, что с ними… дальше? Как им теперь с этим жить?

Амалия пожала плечами.

— Понятия не имею. Вряд ли дело дойдет до развода, потому что это слишком хлопотно и опять-таки слишком публично. Значит, помирятся и примутся кое-как, по удачному выражению одного беллетристо, «влачить совместное существование».

Мэй тряхнула волосами и машинально отпила еще шабли. Вино оказалось чудо как хорошо и охлаждено как раз в меру.

— Я бы такое не простила, — решительно заявила она.

— Не думаю, что у вас когда-нибудь возникнет нужда в таком выборе, — безмятежно отозвалась баронесса. — Уверена, вы вообще не станете связывать свою судьбу с человеком, от которого можно услышать что-то подобное.

— Почему вы так думаете? — быстро спросила Мэй. — Вы ведь совсем не знаете меня, миледи.

Уже задав вопрос, она с опозданием сообразила, что он вышел не то чтобы дерзким, но с намеком на вызов, и поспешно отставила бокал. «Наверное, это все французское вино… И что это на меня нашло? Мы обсуждаем людей в их же присутствии, о, видела бы меня тетя Сьюзан! Мэй Уинтерберри, ты ведешь себя неприлично. Сейчас же надо перевести разговор на другую тему, например, какая погода сейчас в Ницце…»

— На мой взгляд, вы очень благоразумны, — заметила Амалия, отвечая на вопрос Мэй. — Скажете, я ошибаюсь?

И что прикажете отвечать? Сказать «нет, миледи, я вовсе не благоразумна»? А сказать «да» — так получится, что она хвалит себя саму, что тоже не слишком хорошо.

Мэй поймала себя на мысли, что чувствует себя, как улитка, которую вытащили из уютного домика. Ее тянуло обратно — и в то же время хотелось, чтобы Амалия сказала еще что-нибудь этакое, а значит, с возвращением следовало повременить. «И почему у меня такое ощущение, словно я знаю ее уже много-много лет? — размышляла Мэй. — В конце концов, мы только случайные попутчицы, завтра поезд прибудет в Ниццу, мы расстанемся, и я больше ее не увижу…»

И она искренне огорчилась. Ей ужасно нравилась Амалия, и, по совести говоря, она была бы не прочь иметь именно такую старшую сестру — умную, великодушную и щедрую.

Когда они возвращались из вагона-ресторана в свое купе, то столкнулись в коридоре с дамой в синем, которая отзывалась на имя Матильда. Глаза у нее покраснели, судя по всему, она плакала. Матильда взглянула на Амалию и ее спутницу и отвернулась, очевидно, вспомнив, что они присутствовали при ее унижении.

В купе номер семь было прохладно. Войдя, Амалия первым делом закрыла окно.

— Скоро станет гораздо теплее, и можно будет лечь спать, — сказала Амалия, улыбаясь. — Завтра утром окажемся в Ницце.

— А мы не пропустим станцию? — встревожилась Мэй.

— Нет, кондуктор нас разбудит.

Остаток дня как-то скомкался в памяти Мэй, — может быть, сказалось то, что она впервые в жизни пила вино, а может быть, просто устала. Колеса стучат по рельсам — стук становится резче и назойливей, значит, они проезжают мост — гулкий стук означает, что едут по туннелю — а вот ее ежик Джек бежит, семеня лапками, и в следующее мгновение он уже не Джек, а официант в вагоне-ресторане, но с ушками, как у ежа, и в лапке у него бутылка шабли, но, присмотревшись, Мэй видит, что это вовсе не вино, а флакон духов.

— Самое лучшее вино! — жизнерадостно заверяет ее Джек, вновь превращаясь в ежа, и неожиданно вагон-ресторан скрывается из глаз так быстро, как это бывает только во сне.

— А-а-а!

Мэй открыла глаза.

…крушен…

…белье!

…состав сошел с рельсов…

За окном стояла густая, как чернила, тьма. Никто не кричал, не звал на помощь, словом, никаких признаков железнодорожной катастрофы. Мэй с облегчением перевела дух.

— В чем дело? — спросила баронесса Корф по-русски, не открывая глаз.

— Что? — робко переспросила Мэй. — Простите, миледи… Мне показалось, что кто-то кричал. Я вас разбудила?

Амалия не стала уточнять, что у нее чуткий сон и ее тоже разбудил крик в коридоре. Сказала лишь:

— Может быть, кому-то нужна помощь? Схожу посмотрю.

Она поднялась и приоткрыла дверь.

В неярком свете ламп она разглядела в конце вагона знакомую фигуру в синем платье.

— Что-нибудь случилось, сударыня? — очень вежливо спросила Амалия. — Нам послышался какой-то крик.

Матильда обернулась. На лице молодой женщины было написано волнение, но она попыталась улыбнуться.

— Простите, сударыня, — проговорила она, — наверное, это все нервы. Я не люблю поездов, а в этот раз мне приснилось что-то совершенно нелепое. Наверное, это из-за… — Она умолкла.

— Простите мое любопытство, — сказала Амалия. — И… — Она поколебалась, но все же проговорила: — Спокойной ночи. Завтра будет новый день, и все как-нибудь образуется.

Матильда грустно усмехнулась.

— Да, — сказала она, — я только на это и надеюсь. Спокойной ночи, сударыня. — Она кивнула Амалии и скрылась в своем купе.

Когда Амалия закрыла дверь, она увидела, что Мэй, приподнявшись на локте, вопросительно смотрит на нее.

— Это была она? — спросила Мэй драматическим шепотом. — Что с ней?

— Говорит, приснился кошмар, — проворчала Амалия, забираясь в постель. — Спите, Мэй. До Ниццы еще далеко.

Мэй хотела задать еще тысячу вопросов о Матильде, за судьбу которой очень переживала, но по лицу Амалии поняла, что та не расположена говорить. Девушка вздохнула, натянула одеяло повыше и закрыла глаза. «Золотая стрела» торжественно рассекала ночь.

Примечания

11

Жанна Пакэн — знаменитая французская модистка.