Золотая всадница

Валерия Вербинина, 2012

Сердце Амалии разбито – возлюбленный обвенчался с ее лучшей подругой! История стара как мир: в любви, как на войне, по-прежнему каждый сам за себя… Амалия вычеркнула предателей из своей жизни, но куда деваться от сочувствующих взглядов и перешептываний за спиной?.. После недолгих колебаний она согласилась на новое задание особой службы: отправиться в одну из балканских стран и убедить короля Стефана подписать важный для Российской империи договор. Однако как это сделать, если при дворе Стефана правит бал его фаворитка, очаровательная балерина Лотта Рейнлейн? Амалии приходится пустить в ход все свое обаяние, и ее чары, как оказалось, подействовали не только на легкомысленного монарха…

Глава 3

Адъютант его величества

Едва Петр Петрович Оленин открыл утром глаза, он сразу же вспомнил, кого он должен сегодня встретить на вокзале.

Итак, в Любляну приезжает баронесса Корф, о которой он в свое время слышал столько любопытных вещей. Говорили между прочим, что она будто бы предотвратила в одиночку большую войну^[7], но Петр Петрович был склонен считать, что если какой-либо войне суждено начаться, то ее не в состоянии отменить никакая земная сила. По натуре Петр Петрович был фаталистом, больше всех живых существ любил своего кота Ваську и раз в неделю отправлял курьером в Петербург подробнейшие донесения обо всем, что творилось при иллирийском дворе. Некоторое время назад он первым уловил неблагоприятные для России признаки и дал понять начальству, что подписание соглашения насчет Дубровника рискует затянуться до Страшного суда. Сначала Петра Петровича, как водится, пожурили за паникерство, а потом, получив из дюжины дополнительных источников те же сведения, встревожились. В Любляну приехал опытный дипломат граф Ламсдорф и попробовал найти подходы к королю Стефану. Ламсдорф беседовал с ним и доверительно, и по-отечески, ссылался на союзный договор, на священную обязанность славян дружить между собою и так далее. Стефан, который имел в роду дюжину немцев, столько же австрийцев, чуть меньше французов и итальянцев, но ни одного славянина, произнес в ответ прочувствованную речь и прослезился, но соглашения не подписал. Ламсдорф не отступал и пробовал убедить его и так и эдак, но ничего не добился и уехал восвояси с неприятным ощущением от проваленной миссии, которая может ой как аукнуться Российской империи. И вот теперь в качестве последнего средства из Петербурга посылают баронессу Корф, вероятно, рассчитывая на то, что женщине будет легче растопить сердце монарха.

«Ну, Рейнлейн вряд ли это допустит», — усмехнулся про себя Петр Петрович и отправился кормить кота.

Поезд баронессы должен был прибыть на вокзал в полдень, но, отлично зная особенности балканского транспорта, Петр Петрович явился в половине первого. Его расчеты полностью оправдались: поезд Вена — Любляна, как всегда, опаздывал.

Петр Петрович прогулялся по перрону, возле которого росли роскошные вишневые деревья, в эту пору находящиеся в самом цвету. Однако не поэтическая красота цветущих белых вишен занимала в эти мгновения российского резидента, а мысль о том, что именно может предпринять неведомая ему баронесса Корф, чтобы добиться своего. Зная обстановку при дворе, он не сомневался, что Дубровник для России потерян окончательно, и хорошо, если удастся не допустить там присутствия австрийского флота, который способен создать большие проблемы нашим союзникам в Адриатике.

Вдали сипло свистнул локомотив и медленно — медленно, словно украдкой, стал подходить к станции. Носильщики оживились, подтянулись немногие встречающие. Поезд пропыхтел вдоль единственной платформы вокзала и остановился.

— Любляна! Любляна, конечная!

Петр Петрович приподнялся на цыпочки и тут только вспомнил, что у него нет фотографии баронессы Корф, есть только словесное описание: красивая блондинка за 30. Как сообщили ему из Петербурга в недопустимо легкомысленном стиле, «мимо, Петр Петрович, вы точно не пройдете».

«Ох столичные остряки!» — вздохнул про себя Оленин и завертел головой, высматривая ту самую блондинку.

Из вагона первого класса вышла брюнетка лет 30 с собачкой. На взгляд Петра Петровича, собачка была куда симпатичнее хозяйки. Впрочем, в данный момент брюнетки его вовсе не интересовали.

Из другого вагона показалась миловидная блондинка, и лет ей было как раз около 30. Петр Петрович двинулся было к ней, но в этот момент из вагона вышел муж блондинки, который нес на руках ребенка и о чем-то оживленно переговаривался со своей женой.

«Не то».

Из вагонов спускались военные, какие-то мужчины в цилиндрах, горничная со стертым невыразительным лицом и обширная старуха с тремя подбородками, плавно переходящими в бюст. Петр Петрович поглядел на нее и подумал, что старуха наверняка была когда-то молода и, может быть, даже нравилась кому-то. Однако сейчас не время было размышлять об этом, тем более что баронессы Амалии Корф не было видно.

Тут он завидел за спиной старухи даму в вуалетке с мушками, которая как раз готовилась спуститься на низкий перрон. Дама определенно была блондинкой — он видел завитки светлых волос, выглядывавшие из-под шляпки, — но было не похоже, что ей больше 30 лет. На всякий случай Петр Петрович приблизился, но тут из-за его спины выскочил высокий военный и галантно подал даме руку, помогая спуститься. Незнакомка поблагодарила его улыбкой и трепетом длинных ресниц.

— Merci, monsieur^[8].

Военный учтиво поклонился, и, когда он повернулся, Петр Петрович признал его. Это был Милорад Войкевич, адъютант короля Стефана, и чутье подсказало Оленину, что адъютант никак не мог по случайному совпадению оказаться на этом перроне одновременно с ним, да еще подавать руку незнакомой даме.

Поспешно приблизившись, Петр Петрович чуть резче, чем ему хотелось бы, спросил:

— Баронесса Корф?

Незнакомка подняла вуалетку, и на Оленина поглядели загадочные карие глаза, в которых трепетали золотистые искорки.

— Именно так, сударь. А вы — Петр Петрович Оленин?

Чувствуя неловкость, он поклонился. Амалия перевела взгляд на статного черноволосого Войкевича, и Оленин понял: она тоже догадалась, что полковник прибыл сюда не просто так и руку подал ей не из обычной вежливости, а с некой задней мыслью.

— Петр Петрович, — на довольно чистом русском сказал Войкевич, — как вы вовремя! Надеюсь, вы представите меня вашей знакомой? — И он устремил на Амалию пылающие то ли притворным, то ли настоящим восхищением черные глаза.

Оленин понял, что его переиграли, и напустил на себя небрежный вид, словно все происходящее было в порядке вещей.

— Амалия Константиновна, это полковник Войкевич, адъютант его величества… Баронесса Амалия Корф.

— Счастлив познакомиться с вами, сударыня, — сказал полковник, кланяясь. И, хотя Амалия была в перчатках, взял ее руку и поцеловал чуть выше запястья^[9].

— Какое совпадение, что вы оказались здесь, — продолжал Оленин. Происходящее невольно начало его забавлять.

— О, — не моргнув глазом отозвался Войкевич, — я просто встречал старого товарища. Он должен был приехать с этим поездом, но я что-то его не вижу.

Он стоял, высокий, очень худой, с тонкой талией и выбритым до синевы лицом, и победно улыбался краями губ, наслаждаясь каждым нюансом этой маленькой сценки. Бритье в армии ввел в моду Стефан, который никогда не мог похвастаться густой растительностью на лице и чисто брился в то время, когда еще при жизни отца состоял в полку. Черные глубоко посаженные глаза и черные волосы делали Войкевича похожим на турка, но кожа у него была светлая, почти не загоревшая на солнце. Его нельзя было назвать красавцем, но таково свойство военной формы, что она любого мужчину делает более видным, чем он есть на самом деле. Разговаривая с Олениным, полковник нет-нет да поглядывал на Амалию, которая, судя по всему, его очень занимала. «Интересно, что он знает о ее миссии?» — с беспокойством подумал Петр Петрович. Но, поглядев в лицо Войкевичу, понял, что тому уже все известно и он нарочно явился к поезду, чтобы встретить незваную гостью и доложить королю, что за особа эта Амалия Корф, которую к нему подсылают русские.

— Петр Петрович, — уронила Амалия, — мне нужен носильщик.

Она до сих пор не сказала адъютанту ничего, кроме слов благодарности на французском, и вообще никак не подала вида, что придает его присутствию хоть какое-то значение, и мысленно наблюдательный Петр Петрович отметил это. Однако Войкевич, казалось, этого не замечал.

— Позвольте я отнесу ваши вещи, государыня, — предложил он.

Амалию, должно быть, позабавило, что он спутал слово «сударыня» со словом «государыня», потому что она улыбнулась.

— Если вам так угодно, полковник…

— Уверен, Милораду не впервой это делать, — добродушно вставил Петр Петрович.

Войкевич быстро обернулся, его глаза угрожающе вспыхнули. Ни для кого при дворе не было секретом, что отец адъютанта был простым слугой, а дед — вообще пастухом. Нет сомнений, что Милорада ждала та же участь, однако отец Стефана, считавший, что у детей свои права, сквозь пальцы смотрел на то, как его сын с увлечением играет с сыном обычного слуги. Когда Стефан начал заниматься с учителями, выяснилось, что он слишком ленив. Чтобы его подстегнуть, Владислав велел учить вместе с ним и Милорада, тайком пообещав последнему награду за каждую хорошую оценку. Поначалу мальчику приходилось нелегко — он не знал даже грамоты, не то что начатков латыни, — но врожденное упорство, а может быть, и обещания Владислава сделали свое дело. Вскоре он уверенно склонял слово rosa^[10], а через несколько лет уже прочитал Цезаря в оригинале и далеко обошел товарища своих детских игр по математике. У него был пытливый, любознательный ум, он много читал и хватался за любую книгу, которую мог достать. Мать Стефана, поначалу невзлюбившая сына лакея, вскоре признала, что он достоин большего, чем быть простым слугой, и, когда умерли его родители, взяла его в свою семью. Он был закадычным другом Стефана и сохранил свое положение даже тогда, когда тот из дальнего родственника опального монарха внезапно превратился в наследника престола Иллирийского королевства. Оба, и Стефан, и Милорад, по настоянию Владислава отправились служить в гвардии, а вскоре король присвоил Войкевичу чин капитана. По восшествии на престол Стефан произвел его в полковники и дал ему звание личного адъютанта. Такая благосклонность к сыну слуги шокировала местных аристократов, но после того, как адъютант на дуэли убил двоих молодых людей, которые посмели его задеть, все сочли за благо прикусить языки. Оскорблять этого человека было крайне опасно, однако Оленин, обладавший дипломатической неприкосновенностью, спокойно встретил взгляд разъяренного иллирийца. Войкевич был опасен, но коварный Петр Петрович вовсе не собирался отказывать себе в удовольствии лишний раз вывести ненавистного выскочку из себя. Полковника он терпеть не мог за то, что тот, хоть и участвовал во всех дворцовых интригах, никогда не делал ничего, что могло бы принести пользу России, а такой человек для резидента мог быть только врагом.

— Я думаю, нам все же лучше взять носильщика, — прозвенел спокойный голос Амалии.

Полковник пересилил себя и, обернувшись к ней, улыбнулся. По правде говоря, больше всего в это мгновение ему хотелось свернуть флегматичному коротенькому Петру Петровичу шею.

— Как вам угодно, государыня.

— У нас говорят сударыня, — не удержавшись, поправила его Амалия.

— О, это совсем не то! — засмеялся полковник. Но глаза его все еще горели гневом, который очень не понравился Амалии. Оглянувшись на цветущие вишни, она сказала первое, что пришло в голову:

— Вы не принесете мне ветку, полковник?

Войкевич тотчас же отправился выполнять поручение, а Оленин подозвал носильщика и велел ему перенести вещи дамы в экипаж.

— Петр Петрович, — шепнула ему Амалия, — что на вас нашло? Не надо злить этого человека, ни к чему.

— Если вы так считаете… — начал Оленин с некоторой досадой.

— Считайте, что это приказ, — оборвала она его. Петр Петрович хотел обратить все в шутку, но по виду Амалии понял, что она говорит совершенно серьезно, и насупился. Похоже, приезжая дама принимает свою миссию близко к сердцу, раз позволяет себе такой командный тон.

Вернулся Войкевич, неся с собой ветку так густо усаженную белыми раскрытыми цветами, что не видно было коры.

— Вы очень любезны, полковник, — сказала Амалия и, сняв перчатку, протянула ему руку. Однако Милорад, похоже, был не слишком силен в этикете, потому что на сей раз он руку просто пожал, после чего откланялся и, метнув на резидента испепеляющий взгляд, удалился.

— Иллирийские манеры, — проворчал Петр Петрович, от которого не укрылся промах Войкевича.

— Полно вам, господин Оленин, — отозвалась Амалия. — Давайте лучше сядем в экипаж и поговорим. Надеюсь, вы уже подыскали мне хорошее жилье?

Примечания

7

Подробнее прочитать об этом можно в романе «На службе его величества».

8

Спасибо, сударь (франц.).

9

Руку в перчатке (не бальной) согласно тогдашнему этикету целовать было не принято.

10

Роза (лат.).