О животных, людях и нелюдях

Валерий Хаагенти, 2021

Эта книга представляет собой авантюрно-ироническое повествование об удивительных животных, которых можно встретить в мире людей и нелюдей. Сборник рассказов, написанных в связи с участием в различных литературных конкурсах.

Козел

Сказка-быль не детская, а котомешочная…

Царь еще раз повертел в руках беременную лягушку.

— Ну скажи мне, олух, как? — он отбросил жабу на пуфик к коту. Тот моментально сдриснул под лавку и забился в мешок.

— Как?! Как у тебя это случилось?!

— Оно само собой как-то, — понурившись и шмыгая носом, ответил царевич.

— Само собой оно у Мальчика-с-пальчика могло быть, — заорал царь, ерзая на троне, — или у Карлика Носа, или у Маленького Принца! Или у хоббита-недорослика!

— А у тебя здорового лба как статься могло? — отдышавшись, он сплюнул и взял чарку. Мигом подлетевший виночерпий наполнил ее медовухой, настоянной на отборных мухоморах и рыжиках.

Царевич еще сильнее зашмыгал носом.

Василиса Премудрая отложила в сторону перо, коим сочиняла конкурсную новогоднюю сказку, и оборотившись к царю, с укоризной сказала:

— Ты бы, царь-батюшка, язык свой укоротил. Видишь, наш младшенький не в себе до сих пор.

— Иди сюда, Ванечка, я тебе носик вытру, — продолжила Василиса.

— Иди, дурачок, иди к маменьке, — пробурчал царь.

Иван-царевич, малость помявшись, подошел к матери.

— Ты вот скажи, свет очей моих, — опять обратилась к царю Василиса.

— Зачем всех сыновей разогнал? Старшего отправил — иди туда, не знаю куда. Среднего — принеси то, не знаю что. Что ж ты за изверг такой становишься, когда медовухи своей перепьешь? Сгинули поди наши кровинушки, — застонала царица горестно.

— Чет они сгинули? Шарятся поди теперь по тьмутараканьским борделям. Ничего им не станется, вот карантины отменют, и вернутся домой наши соколы, — насупился царь.

— Хорошо хоть Иванушку послал куда Макар телят не гонял, — не внимая царю, продолжала горевать Василиса Премудрая. — Хоть Черное болото и гиблое место, но нашенское. Слава богу живехонький домой возвратился.

Услышав слова матери, Иван приосанился и даже перестал ковырять грязным сапогом царский линолеум. Лягушка на пуфике подбоченилась и с интересом уставилась на царицу.

— А уж название того места, прости господи, какое непотребное, даже язык не поворачивается сказать, — не останавливалась Василиса.

— Тьфу, завелась, — досадливо проворчал царь и вновь взялся за чарку, — хорош кликушествовать, пусть он лучше расскажет как было.

— Дык она Красной Девицей обернулась, а дальше и не помню я, как в тумане все, — выдавил Иван, вновь понурившись.

— Вот и я говорю, охмурили там нашего Ванечку, на болоте том Черном с грязями колдовскими ихними. Опоили, обкурили, да обесчестили.

— Ты, мать, за языком-то тоже следи! — царь грохнул кулаком по измятой державе.

— Там еще девок много-разно было, да уж эта была больно красивая, — протянул Иван, вспоминая, и покрылся нездоровым румянцем.

— Точно охмурили бессариды бесстыжие, менады охальные, фурии подлые, — вновь затянула матушка.

— Там еще Козел был, — сказал Иван.

— Какой Козел? Сегурский? — встрепенулся царь.

— Не знамо мне, батя, говорили — то ли бардосский, то ль черноморский.

— В отряде дядьки Черномора был Козел из поповицких, знавал я одного. Ох и хитрожопый он оказался. Новатор хренов.

— Помнишь, — царь обратился к жене, — рассказывал я тебе. У казенного мушкета мушку спилил, чтобы дулом идеально ровные кругляши для пельменей из теста выдавливать.

— Ужо как его только батогами потом и не прикладывали. И по сусалам, и по ребрам. А живучий Козел оказался, отлежался в холодной, да деру задал.

— Слышала я, — певуче ответила Василиса, — что он еще длинные тонкие веревки из теста придумал, лапшой назвал, да лапшовый заводик построил. Только ты, наш царь-батюшка, заводик тот в казну обратил.

— А не надо было казенное имущество портить. И другим урок будет. А Козла я потом помиловал и в Темногорию забугорную повелел отправить, чтобы там лапшу свою втюхивал. Там он и сгинул, — сказал царь, — чой-та не поделил с итальянцами.

— Кривда это, дворовые девки сказывали, что вновь его в Са…, прости господи, — перекрестилась царица, — вновь его в том непотребном месте видели. Даже вроде заговоренным он стал с какой-то куар-отметкою дьявольской.

Услышав слова Василисы, царь замолчал и насупился. Виночерпий у стены переминался в тоске с ноги на ногу. Дьяк-писарь в дальнем краю царских палат, затаив дыхание, навострил уши. Кот высунулся из-под лавки и жалобно мявкнул. Лягушка залегла на бок и, приняв на пуфике вульгарную позу, подперла голову правой лапой.

— Вот тогда тебе и указ мой, — сказал царь Ивану и, вновь помолчав, продолжил, — собирай отряд и скачи к болоту тому Черному, найди того Козла аль живым, аль мертвым. И сюда привези. Тогда может и прощенье мое заслужишь.

— Царь-батюшка, вели выдать для Ванечки сапоги-скороходы, шапку-невидимку и скатерть-самобранку, — попросила царица.

— Хрена с маком! А вот манду-самоблудку выдам, чтобы больше царский двор не позорил!

Скоро сказка сказывается, да не скоро государево дело делается. А энто дело и вовсе не сделалось. Отмахал Иван-царевич в поисках Козла пять тысяч знаков-столбов приснопамятных, но возвратился в Царьград в ночь рождественскую по государеву повелению, вымоленному слезами царицы-матушки. И вовремя возвратился. Родила лягушка в ночь то ли сына, то ли, как злые языки крапивничали, головастика. Но нет, родила обыкновенного мальчика. А уродился он уж и удаленький, уж и веселенький, уж и умненький, уж и грозненький.

И обернулась лягушка при родах Красной Девицей, да так и осталась красавицей. И стали в народе звать царевну-лягушку душевно и попросту — Гадушка. А супруга ее Ивана и того проще — Гад или чуть иначе, в зависимости от говора древнерусского в местностях разных. А Козла он так и не сыскал потом. Хитрее всех Козел оказался. Мало того, стал он о царе тексты слагать. Тексты — озорные, греховные:

для власти — вздорные,

для критиков — спорные,

для народа — фольклорные.

***