Смутные годы

Валерий Туринов, 2022

1609 год. Московское государство становится ареной борьбы за власть. Даже тот, кто не властолюбив и честно служит родине, может пострадать от этой борьбы, а властолюбцы могут и подавно. Они ведь только и думают, как подставить друг другу подножку. Шведский король Карл отправляет наёмников в помощь русским, опасаясь, что дела польского короля Сигизмунда в войне за московский трон пойдут слишком хорошо. Царь Василий Шуйский боится своих младших родственников, могущих отнять у него власть. Самозванец Матюшка, притворяющийся царевичем Димитрием, подозревает своего верного «боярина», атамана Заруцкого, в измене. Таковы реалии Смутного времени, отражённые в историческом романе Валерия Туринова. Книга является продолжением романа «Вторжение в Московию», ранее опубликованного в этой же серии.

Глава 7

Клушинское сражение

Для похода на Смоленск Василий Шуйский формировал под Можайском полки. Туда был послан Андрей Голицын со вторым воеводой Данилой Мезецким. На сход с ними из Погорелова Городища пришёл Василий Бутурлин с Григорием Пушкиным. Из Москвы по указу государя с полком выступили сокольничий Гаврило Пушкин и Якоб де ла Гарди. Но до Можайска наёмники де ла Гарди не дошли: они разбили на полпути стан и потребовали у Шуйского выплаты жалованья.

А под Можайском все с нетерпением ждали нового большого воеводу, гадая, кто же им будет. Наконец в начале июня к своей армии прибыл Дмитрий Шуйский и привёз с собой деньги и меха. Часть окладов он отослал де ла Гарди, с условием выдачи остального после соединения всего войска.

Известия о подготовке русских к походу на Смоленск дошли до короля Сигизмунда. И у него в ставке было решено: собрать под началом Жолкевского гусарские полки, раздробленные междоусобицами и разбросанные по разным городам, но представляющие немалую силу. В Вязьме обосновался полк Казановского. Впереди него, прикрывая дальние подступы к Смоленску, в Царёвом Займище укрепился Дуниковский, при нём было семьсот гусар и столько же пахоликов. В Шуйском расположился Зборовский с тремя тысячами тушинцев.

И вот в конце мая Жолкевский выступил из лагеря короля, чтобы создать из полков вольных гусар заслон русским на пути к Смоленску и одновременно освободить гарнизон крепости Белой, которую осаждали наёмники во главе с Эвертом Горном и полком Якова Барятинского. Когда Горн и Барятинский узнали от лазутчиков о движении его войска, они сняли осаду и стали отходить ко Ржеву. Жолкевский послал за ними в погоню из-под Вязьмы полк Млоцкого, придав ему ещё две тысячи казаков Заруцкого. Но стрельцы и шведы бежали так быстро, что гусарам удалось настичь только отставшие отряды. Они частью погромили их, а частью захватили в плен. Подо Ржевом Горн и Барятинский соединились с полком Ивана Хованского и ушли в Можайск. В ответ на этот поход Жолкевского Дмитрий Шуйский послал под Царёво Займище Валуева с ратниками. Валуеву было приказано занять городок и держать его до подхода главных сил. К Царёву Займищу Валуев пришёл с нарядом и двумя тысячами пеших воинов, покрыв скорым маршем сто пятьдесят вёрст от Волока Ламского. На соединение с ним из-под Можайска двинулся Фёдор Елецкий с полутысячей конных. При их приближении к городку Дуниковский оставил его и отступил в Шуйское, к Зборовскому. Через два дня туда же подошёл Жолкевский с двумя тысячами гусар и тоже разбил лагерь неподалёку от Зборовского. Вслед за ним пришли два полка вольных казаков Ивашина и Пясковского.

Устроив стан, Жолкевский вызвал к себе в палатку тлуматского старосту Николая Гербурта, двоюродного брата своей жены, и велел сходить к Зборовскому: переговорить с ним, будет ли тот сражаться под знаменем короля.

От тушинцев Гербурт вернулся ни с чем. Там его даже не стали слушать, а попросту выставили из лагеря.

— Они не намерены воевать. Говорят, король не выплатил обещанное жалованье даже за четверть. Пан Станислав, не советую туда ехать. Гусары не пойдут с вами на коло, чтобы не оскорблять отказом вашу честь.

— Пан гетман, не мешало хотя бы забрать с собой казаков Ивашина, — посоветовал Жолкевскому полковник Николай Струсь.

В таборах вольных казаков осел всякого рода сброд, ищущий лёгкой наживы. В критической ситуации они могли не только подвести, но и были бы опасны.

И Жолкевский резко отказался от них: «Плохо с такими в бою! Оставьте и этих в покое!»

Он свернул лагерь, двинулся в сторону Царёва Займища, но не дошёл до него и приказал разбить новый стан. Сам же он, взяв тысячу всадников, пошёл осмотреть городок и разведать местность.

* * *

В это время Валуев, подгоняя воинов, спешно ставил острожек. Он был неутомим, подбадривал, ругал и торопил всех, зная о большой опасности, что накапливалась неподалёку, о которой ему непрерывно доносили дозорные.

Острожек рубили с четырьмя башнями, ставили под прикрытием густого, непроходимого для конницы леса, что вплотную примыкал к острожку слева и позади. Справа от него находилось обширное топкое болото, а перед ним простиралось поросшее яркими луговыми цветами поле. Оно тянулось до самой плотины, которая перегораживала неглубокую, но илистую речушку Сеж. На ней некогда был огромный пруд, сейчас спущенный, за ним раскинулся сам городок Царёво Займище. Наиболее опасный открытый участок перед острожком Валуев велел одёрнуть частоколом из брёвен, а со стороны леса заметать тыном.

Дав этот наказ сотникам, он поехал с Фёдором Елецким в городок. Когда он вернулся назад, вокруг острожка уже высился земляной вал, а впереди него, со стороны поля, зиял глубокий ров. Стрельцы и даточные заканчивали возводить сторожевые башни. Из леса же, покрикивая на лошадей, казаки подтаскивали брёвна. Слышались возбуждённые голоса и громкий перестук топоров.

Григорий осмотрел острожек, работой остался недоволен: по бокам и со стороны леса острожек укрепили слабо. Немного успокаивало то, что успели срубить башни. Они придавали острожку внушительный вид. Но всё равно душа была не на месте. И он, распекая сотников, забегал вокруг острожка, стал тыкать пальцем в их огрехи.

— А это что?! Кто рубил?! Какой…?! Почему так?..

В этот момент к нему подошёл Тухачевский и подтолкнул вперёд служилого:

— Перебежчик от поляков! Говорит, сюда подошёл коронный гетман!

Валуев, невольно обратив внимание на большие мозолистые руки перебежчика, грубо спросил его:

— Кто такой?!

— Из ярославских, сын боярский, — дрогнув голосом, ответил тот.

— За что же ты, дерьмо собачье, поляку продался?!

Перебежчик смолчал, однако глаза не опустил перед хмурым воеводой.

— Где гетман?

— Разбил стан: отсюда вёрст с пятнадцать будет…

В это время со стороны городка послышался крик, и на широкую равнину выскочил всадник. Он быстро покрыл расстояние от плотины до острожка, подлетел к Валуеву и выпалил:

— Поляк идёт! Конные — гусары!

— Ты что караул орёшь, как на майдане! — одёрнул Григорий его и обернулся к Елецкому: — Ну что, князь Фёдор?

Елецкий всё понял и согласно кивнул головой: «Давай!»

— Гони в городок, — приказал Валуев Тухачевскому. — И передай Корнейке, пускай поджигает его к чёртовой матери! Дуй вот с ним! — похлопал он рукой по холке коня боярского сына, прискакавшего с плотины. — И без паники у меня! — погрозил он им кулаком.

Яков вскинулся в седло, сорвал в галоп своего мерина и пошёл к плотине, слыша за собой топот копыт коня и горячее дыхание боярского сына. Они прошли мост и скрылись на другой стороне реки.

Вскоре из городка к небу потянулись клубы дыма. И стрельцы, поджигая за собой избы, отошли за плотину. Маленький городок не успел выгореть, как там, в просветах дыма, показался передовой разъезд гусар. Они погарцевали у русских на виду и исчезли. Вслед за тем к плотине подошёл большой отряд всадников.

Валуев и Елецкий при виде крупной силы неприятеля подняли всех воинов в сёдла и выступили навстречу ему. Конные стрельцы и гусары сошлись на плотине. Стрельцы оттеснили гусар, выбили их за плотину и пустились преследовать их.

— Назад, назад! — вдруг понеслось по рядам русских, увлечённых погоней. — Валуев приказал отходить!.. Назад — к острожку!..

— Григорий, ты что — сдурел?! — подскакал Елецкий к Валуеву. — Гусары бегут! Вперёд, только вперёд!

— Куда?! — вспылил Валуев. — Там же коронный гетман — засада! Побьют, как…!

Валуев знал, что это не простой противник, впереди может быть всякое, поэтому велел разобрать добротный мост через плотину, отрезая острожек от городка.

На следующий день Жолкевский подошёл уже с основным войском к выжженному городку и встал на высотах перед ним. К плотине он выслал пехоту, остальным велел занять позиции на пепелище городка. Полк казаков Заруцкого он расположил подле речки, ниже городка, у самого болота. Ивана Салтыкова и Ураз-Мухаммеда с их воинами он оставил при себе. Не отпускал он также от себя Урусова с его ногайцами. Войско изготовилось к бою, но Жолкевский не спешил отдавать приказ о переходе через плотину.

— Передай пану Струсю и Казановскому: в стычки не ввязываться, — приказал он вестовому. — Стоять, ждать темноты.

Он подозревал, что русские приготовили какую-нибудь хитрость. Они не могли воевать без этого. И он велел наблюдать за местностью около плотины и за ней.

Но разрушенная плотина выглядела обезлюдевшей.

«Это не в их правилах, — решил он. — Они обязательно попытались бы отстоять её».

Вдали, у леса, виднелся острожек. На той же стороне речки, ниже плотины, тянулся густой кустарник. Он закрывал берег и часть луга.

«Вот там я бы и укрыл пехоту. И она ударила бы во фланг наступающим», — подумал он, ставя себя на место Валуева.

— Наблюдать вон за тем кустарником! — распорядился он. — И стоять — на плотину ни шагу!..

Да, действительно, Валуев подготовил Жолкевскому сюрприз, засаду. Два десятка стрельцов сидели в промоинах подле плотины, не менее сотни затаилось в кустарнике.

Время тянулось медленно, до ночи было далеко. Солнце припекало, и стрельцы изнывали от жары и тоски.

Вот один из них подхватил самопал, вылез из промоины, стремительно, как заяц, проскочил к приятелю и плюхнулся рядом с ним.

Стрельцы засмеялись, повеселели, загораясь от его прыти. Вскоре побежали и другие…

— 3убы вышибу, стервецы! — прорычал Валуев и громко выругался, увидев, что стрельцы не выдержали томительной сидки и выдали себя.

Стрельцов в промоинах заметили с польской стороны. Эта засада меняла планы Жолкевского. Он решил очистить плотину от русских ещё до ночи и вызвал к себе Заруцкого.

— Пан Иван, пройди выше плотины и ударь в тыл засаде, — стал он объяснять ему. — Оттуда они не ожидают нападения…

— Добро, пан гетман! — сухо сказал Заруцкий и уехал к своему полку.

Там он отобрал нужных для такого дела казаков. Хоронясь за кустарником, он прошёл с ними к плотине, перебрался на её другую сторону по дну спущенного пруда. Там он собрал в кучу казаков и с криком: «За мной!» — бросился с саблей к промоине, где сидели стрельцы.

Неожиданная атака казаков ошеломила тех… И они побежали в кустарник. За ними устремились казаки. Стрельцы, которые сидели за кустарником, тоже побежали, когда увидели бегущих из промоин своих товарищей, а за ними донских казаков.

— Немедленно выводите за плотину пехоту! — приказал Жолкевский полковнику Вейеру.

За плотиной тем временем поднялась паника, и стрельцы толпой ринулись к острожку.

Валуев чуть не взвыл в бешенстве оттого, что натворила засада, и тут же вывел из острожка пехоту и конницу, чтобы спасти от гибели бегущих.

Трёхтысячное войско русских столкнулось с жолнерами и казаками, стало теснить их к плотине. И те медленно покатились назад.

— Куда, куда?.. Стоять! — заметался по полю Заруцкий.

У плотины всё смешалось. Стрельцы прижали к ней неприятеля и попытались сбросить его в речку. Но жолнеры и донские казаки упёрлись и стояли.

— Пан Николай, немедля наведите мост и перекиньте к ним на помощь гусар! — приказал Жолкевский полковнику Струсю; он опасался, что пехотинцы не выстоят долго.

И на плотину двинулись мастеровые: застучали топоры, замелькали брёвна и доски. Через десяток минут мост был готов, и по нему на ту сторону пошли тяжеловооружённые, закованные в панцири всадники. Они ощетинились копьями и атаковали пехотинцев Валуева. Стрельцы под их ударом сломались и побежали к острожку, а гусары легко настигали их и сшибали, сшибали копьями… На подходе к острожку гусары напоролись на залп полковых пищалей. Их густо осыпало картечью, и они откатились назад.

Валуев воспользовался этим, быстро завёл своих воинов за стены и укрепился.

В свою очередь, свободно почувствовал себя и Жолкевский. Это сражение, непредвиденное, чуть было не обернулось для него большими потерями. Вечером он ушёл назад в свой лагерь. Для охраны же занятой плотины он оставил большой отряд пехоты и конных. На другой день, вернувшись под Царёво Займище, он перешёл плотину, обогнул с войском острожек и раскинул позади него лагерь. Так он отрезал Валуеву путь к отступлению на Можайск. В тот же день к нему подошёл полк Зборовского. В ставку гетмана полковник явился с ротмистрами и у его палатки попросил его поручика доложить о себе.

— Проходите, панове! — пригласил Жолкевский тушинцев, когда они вошли к нему.

Быстро окинув их взглядом, он уловил перемену в их настроении, спросил:

— Что привело вас ко мне?

— Пан гетман, гусары раскаиваются, что оставили вашу милость в трудную минуту, — сообщил ему Зборовский. — Просят забыть размолвку и приглашают на коло!

— Хорошо, панове, я приеду! — заверил Жолкевский тушинцев.

Для встречи с ним гусары собрались на большой лесной поляне и его появление приветствовали громкими криками.

— Панове, — обратился Жолкевский к гусарам, — принимая вашу помощь, я хочу напомнить: его величество обещал платить вам за службу, начиная с ухода от Димитрия. Вперёд он никогда не платил и платить не имеет права. Это выходит за рамки общевойскового соглашения и будет несправедливо по отношению ко всему королевскому войску…

Он прошёлся глазами по рядам гусар.

— Хотелось бы думать, что мы и другое одинаково понимаем с вами… Республика находится в тяжёлом положении… Валахию и Молдавию постоянно грабят набегами турки и крымские татары. На севере в боевой готовности стоят войска шведов. При малейшем ослаблении нашего государства они тут же отторгнут Ливонию. Поэтому, панове, король возлагает в войне с Московией большие надежды на вас, опытных воинов, преданных своей родине! Её же он начал для укрепления могущества нашей с вами родины, Посполитой!..

К себе в ставку он вернулся в хорошем расположении духа.

На военном совете полковых начальников объединённого войска он прямо спросил их, что делать с острожком, что они думают об этом.

— Брать их надо немедленно! — громко заговорил Дуниковский. — Пока напуганы! Окопаются — не выбьем!

Резко повернув голову в его сторону, он посмотрел с вызовом на него, на гетмана, ожидая, как он отреагирует на это предложение.

— Да, русские хорошо дерутся в окопах, — согласился с ним Жолкевский. — В этом пан Дуниковский прав. Но при штурме мы понесём большие потери. Перебежчики говорят, Валуев пришёл с малым запасом. Дня за три всё съедят. Кроме того, мы отрежем их острожками от воды. Вот так, панове, считаю, будет вернее!..

За два дня они построили шесть маленьких острожков и обложили Валуева, как медведя в берлоге: перекрыли ему все пути к воде.

Всё это время Жолкевский интенсивно собирал сведения и о войске Шуйского.

В стан к нему в очередной раз пахолики привели из дозора пленных, по виду — мелких служилых. Те по неопытности забрели далеко от своего войска, да не в ту сторону, и угодили прямо в руки пахоликам.

Их допросили. И они сообщили, что Дмитрий Шуйский только что соединился с наёмным войском де ла Гарди.

После полудня же в стан гетмана прискакал ротмистр Бобовский с гусарами. Они уходили разъездом по Можайской дороге. Вместе с ними прискакали несколько шведов из войска де ла Гарди. Наёмники пробирались под Вязьму. Там, как они слышали, стояли полки короля. И они собирались перекинуться на его сторону, к своему королю Сигизмунду из шведского дома Вазов, и в пути наткнулись на гусар.

У палатки гетмана они спешились.

— Перебежчики, пан гетман! — доложил Бобовский, когда пахолики впустили его в палатку гетмана. — Из войска де ла Гарди. Желают служить его величеству!

— Пусти.

Гусары ввели в палатку наёмников. Тех допросили, и они подтвердили показания русских пленных.

И вот все эти сведения стекались к гетману.

В этот же день Жолкевский собрал всех полковников у себя в ставке, огласил последнюю новость и попросил их высказаться.

— Шуйский не пойдёт на открытое сражение, — заявил Зборовский. — Будет теснить нас острожками…

Его поддержали Струсь и пан Балабан: «Зачем им драться в поле? Они вынудят нас и так уйти!»

— Иван, ты что отмалчиваешься? — спросил Жолкевский своего зятя Даниловича, мужа старшей дочери Софьи.

— Вы хотите услышать мое мнение? Дмитрий Шуйский — не Скопин. На его стороне большой перевес сил, и он не будет осторожничать.

— Да, но попытается, проигрывая, укрепиться! — возразил ему Казановский.

— А вот этого нельзя допустить!..

— Для нас большая помеха — Валуев, — напомнил всем князь Парыцкий. — Уйдём на Шуйского — ударит из острожка!

Жолкевский выслушал всех, подчеркнул позиции полковников:

— Итак, панове, либо укрепляем лагерь и ждём подхода Шуйского. Для проверки боем вышлем передовые отряды. Либо идём навстречу ему и навязываем сражение, когда он этого не ждёт! Господа, о своём решении я сообщу позже. Ждать моего приказа! Полкам и станицам быть готовыми выступить в любую минуту.

Полковники разошлись.

Он же прилёг на походную койку, чтобы отдохнуть перед ночным походом. У него не было сомнения, выступать или нет. В этом его укрепил и совет военачальников. Впереди, до рассвета, предстоял бросок и с марша атака. Он предвидел, что будет тяжёлое, с большими потерями сражение. Нужно будет не только выстоять, но и заставить противника бежать с поля боя.

Он был далеко не молод: ему было уже шестьдесят три года. Однако выглядел он моложаво, был подтянутым, хотя как ни бодрился, а возраст всё равно давал себя знать. Отчасти спасала старая закалка. Да и сейчас, при удобном случае, он садился на коня, не пренебрегал фехтованием и пешей ходьбой. К этому он приучил себя ещё с юности, в немалой степени из-за слабого здоровья.

Он заворочался на походной койке, чувствуя усталость и не в состоянии заснуть. В памяти, будоража, всплывали картины прошлого…

* * *

Войско Дмитрия Шуйского выступило из-под Можайска и двинулось на Ржев, чтобы обойти с севера укрепившиеся в городках по Смоленской дороге польские гарнизоны и так выйти к Смоленску. Когда же князю Дмитрию донесли, что Валуева в Царёвом Займище осадил Жолкевский, то он распорядился идти на помощь Валуеву. Войско резко повернуло на юг и двинулось просёлочными дорогами на Царёво Займище. На третий день пути полки Дмитрия Шуйского, измотанные жарой и топкими лесными дорогами, выползли наконец-то из лесной чащи на широкую равнину. Тут, подле леса, стояла какая-то деревушка, совершенно пустая. Задолго до их подхода крестьяне бежали в глухой лес: с женщинами, детьми, скотом и житейским хламом.

Подле этой деревушки, называемой Клушино, как донесли ему, князь Дмитрий и разбил свой лагерь. В утомлённом дневным переходом войске никто не стал возиться с укреплениями. Наспех обнесли рогатками только воеводские шатры да кое-как обозы, и то со стороны, где встали лагерем наёмники.

Вечером к Шуйскому на ужин явился с офицерами де ла Гарди. Удивившись беспечности, с какой русские расположились на ночлег, он осуждающе покачал головой, что-то насмешливо проронил по-шведски, отчего его спутники заухмылялись.

Большой шатёр князя Дмитрия, куда они вошли, весь был выстлан персидскими коврами. Воздух же внутри шатра благоухал ароматом восточных пряностей. Посреди шатра стоял роскошный стол. Подле него выстроились рядком лавки. А в переднем углу, у стола, возвышалось кресло, обитое алым бархатом. В этом кресле сидел Шуйский на подушечке из норников, в небрежно накинутом шёлковом кафтане, украшенном гурмыцким жемчугом^[19]. Дородный, с кольцами на руках, среди которых сразу бросался в глаза массивный перстень с редким синим льяником, он походил на средиземноморского сибарита. Немножко нос, однако, подкачал, белее была кожа. К тому же подле кресла, на шестке, болтался сиротливой тряпкой лик православного Николы.

На столе шеренгой выстроились серебряные блюда с пирогами со всякой начинкой, бог знает с чем ещё. Горками лежали огромные куски копчёностей. Здесь же были звенья осетрины, а в ковшиках пузырилась красная и чёрная икра.

Два стольника встречали и рассаживали гостей.

И вот только здесь наконец-то свиделся Гаврило Григорьевич Пушкин со своим братом Григорием, после того как только что наёмники соединились с Шуйским. За стол они уселись вместе.

— Ты что — чесотка напала? — толкнул его в бок Григорий, когда он нервно заскрёб бороду.

Гаврило Григорьевич односложно отговорился: на душе-де скверно.

— Князь Андрей, ты генерала-то угощай! — крикнул Шуйский Голицыну, который сидел на другом конце стола рядом с де ла Гарди. — Для того ведь и посажен!..

К столу подали по чарке водки.

— Якоб Пунтосович, рады ли воины государеву жалованью? — спросил князь Дмитрий генерала.

Он не доверял ему из-за его прошлой близости со Скопиным.

— Веселятся, Дмитрий Иванович! — ответил де ла Гарди. — Поклоны бьют великому московскому князю!

«Врёт, пёс!» — проскользнуло у князя Дмитрия, и он, чтобы скрыть эти свои мысли, с заискивающей улыбкой спросил его:

— Мужество их, стало быть, увидим в сражении, а?

— Искуснее шведских мушкетёров нет в пешем бою! — уверенно заявил де ла Гарди, хотя и уловил в его голосе скрытую неприязнь.

Князь Дмитрий понял, что генерал догадался о его отношении к нему, быстро встал и поднял кубок: «Господа, предлагаю тост за генерала и его офицеров!»

Он выпил вино, поклонился де ла Гарди и снова сел в своё кресло, аккуратно расправив складки шёлкового кафтана.

Де ла Гарди тут же поднесли кубок с вином. И он тоже поднял его за здоровье Шуйского, поклонился ему, но вяло и равнодушно.

Его мысли перескочили на Жолкевского. И у него зародилась шальная затея: написать тому дружескую записку по-русски: иду, мол, на вы! — и отправить с гонцом. Он усмехнулся и оставил эту затею.

Рядом с ним, подвыпив, завозились воеводы.

— Душа моя, Иван Андреевич, ты что горюнишься? — обнял одной рукой Яков Барятинский князя Хованского. — Веселись! С поляком не скоро столкнёмся. Гетману сейчас не до нас!

Князь Иван легонько отстранился от него, и рука Барятинского безвольно упала, как мягкая и толстая плеть.

— Ему хотя бы Валуева взять, — задумчиво обронил Данило Мезецкий, покручивая тонкими, но сильными пальцами кудрявую бородку и не замечая ничего вокруг.

Он, князь Данило, был старшим сыном князя Ивана Мезецкого. А тот-то дослужился даже до боярства при Грозном, был способным в дворцовых и посольских делах. Сам же князь Данило ходил не так давно в любимцах у Бориса Годунова. Он, средних лет, уже полнеющий, был высокий ростом и внешне броский.

— Мы Григория Леонтьевича не отдадим! — пьяно выкрикнул Барятинский и повёл широко руками, словно хотел защитить находящегося сейчас где-то далеко от них Валуева. — Гетмана прижмём — побежит к Смоленску! Ха-ха-ха!

— Якоб Пунтосович, а каков гетман как противник? — поспешно спросил Андрей Голицын генерала, чтобы отвлечь его от того, что происходило в шатре: ему было неловко за своих…

За столом все сразу замолчали и обернулись в сторону генерала.

Де ла Гарди пробежал взглядом по лицам воевод, невольно сравнил подтянутого и подвижного Жолкевского с ними, русскими воеводами: широкими в поясе, бородатыми и от этого выглядевшими дремучими.

— В сражениях ещё никому не удавалось нанести ему урон… Под Валмером в столкновении с польской армией удача отвернулась от шведов, и я попал в плен вместе с генералом Карлом Гилленгиёльмом. И там пробыл два года. Гетман как мог поддерживал меня всё это время. А на прощание, в знак расположения, он подарил мне рысью шубу. Я же собираюсь отдарить его собольей. Как говорят у вас: долг платежом красен!.. Вот я и полагаю, что завтра мы пленим его! Для этого я и приготовил соболью шубу!

В шатре все громко засмеялись.

— Дмитрий Иванович, ты счастливый человек! — с пафосом воскликнул де ла Гарди.

На лице у Шуйского мелькнула самодовольная улыбка.

«Попался, клюнул! На такое-то!» — удивился и мысленно усмехнулся де ла Гарди.

* * *

Чтобы не вызывать подозрений у Валуева, на шанцах под острожком жолнеры поделали чучела из веток и конопли. Не стали прекращать они и земляные осадные работы, возились с ними только для видимости. Уходящие с гетманом роты снялись с позиций и присоединились к нему.

Из лагеря полки выступили тихо, без барабанного боя, со свёрнутыми знаменами. Они прошли по Можайской дороге вёрст пятнадцать, свернули на север и двинулись по какой-то глухой лесной дороге. Жолкевский ехал в крытой повозке вслед за полком Януша Парыцкого. За ним шёл гусарский полк Струся. Далее двигался Зборовский с тушинцами, две сотни ногайских татар Урусова. С большой массой конных был Ураз-Мухаммед. Затем шёл отряд Ивана Салтыкова и донские казаки с Заруцким. Позади всех тащились пехотинцы Людвига Вейера с двумя фальконетами и всё больше и больше отставали, чем дальше уходило войско.

Когда наступила короткая июньская ночь, войско прошло более половины пути. Темнота замедлила, но не остановила его продвижение.

На рассвете головной отряд подошёл к опушке леса и остановился.

Жолкевский вылез из повозки, пересел на коня и выехал с полковниками на опушку.

Впереди, на противоположной стороне широкой равнины, лежала деревушка, а подле неё лагерем раскинулись русские полки. Ни вдали, ни вблизи деревушки нигде не было разъездов и не заметно было ни малейшего движения. Только у редких сторожевых костров дремали часовые.

Это было невероятно и настораживало. Казалось, там, где было русское войско, отдыхает какой-то великан: самоуверенный, вызывающий и даже не скрывает своей силы…

И у Жолкевского в груди на мгновение что-то дрогнуло, но только на мгновение. Он отдал команду, и роты стали выходить одна за другой из леса и расползаться по обе стороны дороги так, словно из чащи вытекал поток. Накапливаясь на опушке, он, будто какой-то раствор, стал густеть и кристаллизоваться в строгий порядок. Вскоре все роты выстроились, прикрытые с тыла густым пихтовым лесом. На правом крыле приготовился к бою полк Зборовского. За ним, в боковых и запасных колоннах, расположились полки Дуниковского и Казановского. На левый фланг выдвинулись гусары Николая Струся. За ними встал гетманский полк под началом князя Парыцкого. Он разбился также по двум колоннам. Здесь же, сбоку у кустарника, кучно столпились погребещенские казаки и донцы Заруцкого. И в резерве у него, как ни тасовал Жолкевский своё войско, осталась одна-единственная рота гусар и ногайцы Урусова и касимовцы Ураз-Мухаммеда. Да ещё была горстка русских под началом Ивана Салтыкова, те, которые ушли к Смоленску, к королю, из-под Иосифова монастыря, когда его ещё в мае осаждал Валуев.

По полкам пошли ксендзы, благословляя воинов. Вслед за ними вдоль полков двинулся и сам Жолкевский. Он придирчиво осматривал ряды воинов, тянул время и надеялся, что вот-вот подойдёт с пушками пехота. Медлительность с разворачиванием войска и задержка фальконетов, которые затерялись где-то в лесу, начинали беспокоить его. Он объехал полки и вернулся на левый фланг. Там стояли его роты, его гусары, которых он знал почти поимённо. Это были опытные воины, он верил в них, знал, что они не растеряются, выстоят, как бы ни складывалось дело на поле.

— Ты что не весел, Януш? — крикнул он ротмистру Немчинскому, который торчал в первом ряду гусар. — Сейчас такое пойдёт — только отмахивайся! Глянь на Маскевича!.. Не так ли, поручик? — спросил он молодого, броского, с осанистой выправкой гусара; уже не раз он невольно замечал его на поле боя.

— Пан гетман, он всегда такой, если за ночь накачается не на той кобыле! — задорно откликнулся тот и восторженно закрутил головой, переглядываясь со своими товарищами, польщённый вниманием коронного гетмана.

Гусары заметили улыбку на лице гетмана и дружно захохотали.

Жолкевский выждал, когда утихнет смех, приподнялся на стременах и бросил в ряды воинов:

— Панове, во имя Польши постоим и добудем победу!.. Но, мальчики мои, вы родине живыми нужны!.. Слава гусарам!

Над войском волной покатилось: «Слава, слава!» — провожая Жолкевского.

Он же отвернул в сторону коня, обогнул полки и поднялся на возвышение позади войска, где устроил ставку. Отсюда, с высоты, взору открывалась полностью вся равнина и стан русского войска. Сейчас он был похож на развороченный муравейник. В нём метались всадники и бегали пешие, укрепляли телегами и рогатками лагерь и деревушку. А ближе к их войску стояла ещё одна деревушка, обнесённая длинными плетнями.

— Немедленно убрать их! — приказал он полковнику Струсю. — Сожгите, очистите место для конницы. Если за ними укроется пехота, то наделает беды! Действуйте, действуйте!.. Время теряем! — с сожалением в голосе произнёс он…

В войске Шуйского появление неприятеля оказалось неожиданным для всех. Поднялась суматоха. Воеводы спешно собрали полки и повели их на позиции. Никто не понимал, что происходит. Почему войско гетмана, немногочисленное и компактное, стоит здесь, перед ними, собирается нападать. Но из-за чего-то не делает этого!.. Там, в войске гетмана, как будто что-то выжидали. И этим приводили всех в русском стане в ещё большее замешательство.

Сгоряча, в растерянности, князь Дмитрий поставил в центре всего войска конных и пеших в одном строю. Этим он не укрепил пехоту, но связал маневренность конницы. На левое крыло, против гусар Зборовского, выдвинулась конница Андрея Голицына. На открытом месте, перед деревушкой, она оказалась уязвимой с фланга. Чтобы защитить её, Шуйский распорядился поставить за ней пехоту. На правом же крыле, у де ла Гарди, наоборот, вперёд вышли мушкетёры и засели за плетнями. Как раз напротив полка Струся. А позади них встали конные.

Около семи часов утра над полками гетмана запели трубы и гулко ударили барабаны. Отзвуки этого сигнала к общему наступлению отразились от стены леса и пронеслись над рядами воинов.

И все напряжённо замерли перед битвой…

Первыми в дело вступили гусары Зборовского. Конница Голицына дала по ним залп и стала отходить, чтобы перезарядить пищали. Гусары не дали им сделать это, обрушились на них с копьями наперевес. Конники Голицына повернули вспять, налетели на стоявшие позади них свои же пешие сотни и потоптали их. Те смешались и устремились к своему стану…

Захваченный этим потоком бегущих, князь Дмитрий не успел моргнуть глазом, как оказался в деревушке. И только там он перевёл дух, почувствовав себя в безопасности.

— Гаврило Григорьевич, где Барятинский?! — крикнул он сокольничему, недоумевая, почему тот здесь, а не с наёмниками. — Ах, пёс…, растудыт! Его люди первыми побежали! Найди хоть из-под земли!

— С Барятинским беда — на поле остался! — прохрипел Пушкин, гарцуя на коне в окружении своих холопов.

— Сыскать! И узнай, что у Голицына! Стоит ли?.. Хотя нет, этим займётся Аргамаков!..

В деревушку мало-помалу стали стекаться воины, которые разбежались было по сторонам. Вскоре набралось тысяч пять пеших. Они засели за телегами и стали обороняться от Зборовского. А тот кружил с гусарами вокруг них. Он не решался пешить людей для приступа: боялся больших потерь.

Постепенно для Шуйского начали проясняться последствия первого удара тяжёлой польской конницы. Весь левый фланг его войска оказался смятым. И лишь в центре поля ещё стояла конница Голицына, которую подпирали с правой стороны шведы.

А в это время гусары получили хороший отпор от мушкетёров, когда столкнулись с наёмниками де ла Гарди: те встретили их дружным залпом. Тогда Струсь отвёл свой полк, затем снова бросил его на шведов. Гусары прорвались через проходы в плетнях под градом пуль с двух сторон и тут же столкнулись с конными англичанами и французами. Те ударили навстречу им и выбили их назад. Ещё не раз водил гусар в атаку полковник — и всё безуспешно… Бой за плетни продолжался долго. И каждый раз после наскока гусары откатывались назад с уроном для себя. Положение опасно затягивалось. И Струсь обратился за помощью к гетману.

— Что, он так и не убрал эти чёртовы плетни? — раздражённым встретил Жолкевский вестовых полковника. — Я же приказал ему!..

Он опасался, что русские опомнятся, соберут разбежавшиеся полки и всё пойдёт тогда по-другому. И как только пехотинцы с пушками выползли наконец-то из леса, он тут же послал их к Струсю.

Пушкари вышли на левый фланг, саженей за сто до плетней развернули фальконеты, ударили по плетням картечью. И сразу же туда устремились пехотинцы. Залп картечи накрыл наёмников. Они запаниковали, а когда перед ними появилась смело наступающая польская пехота, то они побежали из-за плетней.

Струсь, теперь уже уверенный в успехе, снова поднял в атаку гусар на конных французов и англичан. Те, под натиском тяжеловооружённых латников, стали отходить к своему лагерю. Не отпуская их, гусары ворвались в их лагерь вслед за ними. Спасаясь от них, наёмники проскочили через свой лагерь и рассыпались в стороны. Вместе со всеми из лагеря бежали де ла Гарди и Горн.

В погоне за ними гусары тоже проскочили через их лагерь. И этим сразу воспользовались три тысячи пеших наёмников, стоявших в стороне, не участвуя в деле. Они заняли опустевший лагерь и приготовились к обороне.

Гусары оправились от азарта погони, вернулись к лагерю наёмников и оказались перед свежими ротами, которые засели за козлами. Взбешённый Струсь кинул на них свой полк и был отброшен залпом из мушкетов.

Сражение шло уже четыре часа. Гусары переломали копья, устали и начали выдыхаться.

Резервов же у Жолкевского не осталось, заменить полки свежими было нечем. Ситуация становилась критической. Он столкнул с поля боя Шуйского, но не получил окончательной победы.

— Мирослав, скачи живо к Струсю! Пусть он пугнёт шведов! — приказал он поручику. — Ложно атакует! Мои роты пойдут справа! Но в бой не ввязываться! Передай ему: надо вынудить их отпасть от Шуйского!

Мирослав и с ним его приятель Любомир ускакали на левый фланг. А роты гетмана обошли деревушку с засевшей там пехотой Шуйского и подступили вплотную к лагерю наёмников. Слева, от леса, туда же придвинулся полк Струся. И они взяли наёмников в клещи. Прошло немного времени, и оттуда, из лагеря, к гусарам стали переходить мушкетёры.

От шведов Мирослав и Любомир вернулись к Жолкевскому с парламентёрами.

— Пан гетман, де ла Гарди и Горн бежали! — сообщил один из парламентёров, кирасир, закованный наглухо в латы. — Командование войском принял полковник Линке. Он предлагает переговоры. Хотел бы обсудить условия, которые удовлетворили бы и наших воинов…

Жолкевский велел Мирославу тут же лететь обратно в стан Линке и привезти условия сдачи наёмников. Мирослав и Любомир снова ускакали к шведам и вскоре вернулись назад. Линке просил у гетмана гарантии безопасности наёмникам и сохранения личного имущества в обмен на то, что они не будут служить ни царю Василию, ни самозванцу, не будут выступать и против короля. Жолкевский быстро оформил договор в письменном виде и отправил посыльных назад к шведам. Линке под присягой подписал договор. За ним его подписали капитаны наёмников…

Русские же, которые оказались в деревушке вместе с князем Дмитрием, укрепились со всех сторон телегами и козлами, стояли в обороне и успешно отбивали мелкие приступы Зборовского. Атаки на деревушку следовали одна за другой и уже длились два часа. Наконец гусары отошли, оставили её в покое.

В середине дня в деревушку прибежали из стана наёмников два шведа. И Гаврило Григорьевич тут же ввалился с ними в избу к Шуйскому, где тот в это время сидел и что-то обсуждал с Боборыкиным и дьяком Алексеем Аргамаковым.

— Дмитрий Иванович, от шведов — гонцы!

— Что ещё?! — паническим голосом вскрикнул князь Дмитрий, увидев растерянное выражение на лице сокольничего. Вид у него был подавленный. Он потерял представление о происходящем на поле боя, не знал, что делать, и готов был ухватиться за любую подсказанную мысль.

— Шведы договариваются с Жолкевским о сдаче!..

На упитанных, обвисших щеках князя Дмитрия выступил болезненный румянец.

— Измена! — взвизгнул он, не дослушав сокольничего. — Где Голицын?! Де ла Гарди где?!

Он густо наморщил лоб, усиленно потёр его рукавом кафтана, успокоился, тяжело вздохнул и попросил Пушкина:

— Гаврило Григорьевич, душечка, спасай дело! Скачи к шведам — не дай измене хода!

— Да как же я один-то! — вырвалось у сокольничего.

— Михайло Фёдорович! — подкатился князь Дмитрий к Боборыкину. — Сделай милость, сотвори потребное государево дело: сходи с Гаврилой Григорьевичем к шведам! Уговорите, напомните, царю-де Василию крест целовали: с литвой биться и в правде стоять!

— Добро, Дмитрий Иванович, добро, — смущённо пробормотал сокольничий; он впервые увидел на лице у князя Дмитрия униженное, просительное выражение. — Сию минуту поскачем!.. Давай, Михаил Фёдорович, торопись! Дело не терпит!

Пушкин и Боборыкин вышли из избы.

— Назарка, где ты, сучий сын? — закричал сокольничий.

— Здесь я, Гаврило Григорьевич! — мгновенно вырос перед ним стремянный.

— Пойдёшь со мной! И быстро, не отставай! Ваську и Федьку захвати!

Сокольничий и Боборыкин вскочили на коней и с горсткой холопов двинулись к стану шведов, с опаской поглядывая по сторонам на разрозненные группы всадников, которые рыскали по полю боя. Они подъехали к стану наёмников, свободно проехали за козлы и скрылись между шатрами.

В это время к Шуйскому прискакали Данило Мезецкий и Григорий Пушкин с тремя сотнями конных боярских детей. За ними подошли ещё две тысячи пеших воинов, которых они перехватили по лесам и болотам и уломали вернуться назад. За Мезецким в укреплённой деревушке появился де ла Гарди с крохотным отрядом шведов, а вслед за ним и Горн. Узнав, что произошло в их отсутствие, они не стали встречаться с Шуйским и сразу ускакали в свой лагерь. Лагерь наёмников был похож на гудящий улей, когда туда вернулся де ла Гарди. Вернулся он взвинченным от своего же малодушного бегства и был на грани срыва. Договор с гетманом взбесил его, и он накинулся с упрёками на воинов:

— Солдаты, заклинаю вашей честью — не срамите себя! Разорвите договор!.. Позор шведам! С кем заключили союз?! Я прошу, требую, приказываю!

— Генерал, ты бросил нас и убежал!

Де ла Гарди вздрогнул, как от пощёчины, побледнел и сорвался на угрозы:

— Я прикажу казнить зачинщиков — за измену! И первым тебя, Линке!

— Ты сам забыл присягу!..

Де ла Гарди и Горна окружили небольшой кучкой верные им солдаты, чтобы защитить от наливающейся гневом массы наёмников.

— Присоединяйся к нам, де ла Гарди! — послышались крики из толпы наёмников. — С Шуйским — пропадём!

— До нас ли ему?!

— Гляди, какой у него обоз-то!.. Отнять!..

Французы кинулись к обозу генералов. К грабежу присоединились и немцы, когда увидели, что добро из обоза уплывает в одни руки. Де ла Гарди двинул на них своих людей, чтобы помешать этому. Но их оттеснили, и солдаты быстро растащили обоз и казну.

Ошарашенный этим Гаврило Григорьевич хотел было ретироваться из стана. Сдержало его присутствие Боборыкина. И он, улучив момент, подъехал к де ла Гарди.

— Якоб Пунтосович, князь Дмитрий напоминает присягу царю Василию!..

Де ла Гарди обернулся к нему и посмотрел сквозь него, похоже, не узнавая его.

Из стана сотнями побежали наёмники. Не скрываясь, они пошли в сторону польских полков. При виде этого де ла Гарди на мгновение замер. Его бледное лицо перекосила гримаса боли. Последняя выдержка покинула его. И он разразился бранью на Шуйских, московских бояр и поляков…

Таким его Гаврило Григорьевич никогда не видел и стушевался…

Известие же об измене наёмников окончательно доконало князя Дмитрия. Он приказал вытащить во двор из избы сундуки, ругался, раздавал холопам тумаки, чтобы быстрее шевелились.

— Вываливай! — грубо толкнул он своего дворового приказчика. — Живо, паршивцы!

Холопы стали опрокидывать сундуки подле крыльца избы, таращились на князя, не понимая, что с ним случилось. Ещё вчера тот, за утерю хотя бы одной из этих вещиц, посадил бы на кол, а сейчас велит выбрасывать в пыль и грязь.

На землю с мелодичным звоном посыпались серебряные и золочёные кубки, братины, блюда и кольца. Стремглав бегая из избы во двор, холопы вытащили мешки с мехами. И сороковки соболей последовали за кубками.

В этот момент во двор влетел на аргамаке Голицын, а за ним сотня боярских детей.

— Дмитрий Иванович, уж не болен ли ты?! — удивлённо уставился он на разбросанное по земле добро, соскочил с коня и подбежал к Шуйскому. — Слышал, как заворовали шведы? Ах, собаки!

— Андрей Васильевич, это конец! Бежать, пока не перекрыли дорогу! Ох, на погибель послал Гаврилу Григорьевича, на погибель!

— Выкрутимся, не впервой! — стал успокаивать его Голицын.

Они переговорили, поняли, что войско теперь не спасти, и быстро приняли решение. Князь Дмитрий тут же приказал сотникам и головам разобрать заслон со стороны леса, поднять всех воинов и уходить из деревушки. Стрельцы начали растаскивать телеги и рогатки, делать проход к отступлению, как тут же раздался истошный вопль: «Воеводы бегут!» И в стане началась паника…

Многотысячная толпа пеших воинов бросила оборону и устремилась в узкий проход, сшибая всё на своём пути. Этот поток подхватил Шуйского с Голицыным и вынес из деревушки. Там он быстро расползся: одни побежали в лес, другие устремились по дороге на Можайск.

Князь Дмитрий вытянул плёткой аргамака и пустил его вскачь. Где-то позади протяжно запела труба, послышался низкий гул идущей в атаку конницы, захлопали редкие мушкетные выстрелы. Он не заметил, когда отстал от него со своими холопами Голицын, который свернул куда-то на лесную тропу. Какое-то время рядом с ним ещё держались чьи-то холопы и стрельцы.

Зборовский же, увидев бегство русских из деревушки, тут же повёл весь свой полк на их позиции. Гусары ворвались в опустевший стан, посыпались с коней и принялись грабить обоз Шуйского. Полковник, поняв уловку русских, заорал на гусар, стал ругаться: «В погоню…!» Он с трудом поднял их опять в сёдла и пошёл вдогон за уходящими конными боярскими детьми. Вслед за ними устремились роты Струся и Дуниковского. И так они гнались ещё вёрст десять за отступающим войском…

В лагере наёмников тоже заметили бегство Шуйского.

Гаврило Григорьевич моментально развернул коня, наддал ему по бокам каблуками и ринулся вперёд с неистовым желанием скорее вырваться на свободу. Кирасиры загородили было ему дорогу, но он сшиб на скаку одного из них и устремился к воротам из стана.

Он выскочил из стана и кинул жеребца к ближайшему кустарнику, который окружал поле боя. Резвый скакун вынес его к лесу раньше погони. На опушке он бросил коня, метнулся по кочкам в густые заросли и скрылся на болоте.

А лагерь наёмников продолжал бурлить. Де ла Гарди и Горн всё ещё пытались справиться с вышедшими из повиновения воинами, когда перед ними появился ротмистр Борковский с гусарами и решительно заявил:

— Гетман требует немедленно выполнить условия договора! В противном случае мы атакуем вас! И уже никто больше не поверит ни единому вашему слову! Обманули московитов, так же собираетесь обмануть и пана гетмана?!

Де ла Гарди смолчал. Он ничего не мог сделать: и сила, и удача были не на его стороне… «Долгоногий трус!» — вспомнил он почему-то язвительный ярлык, каким наградили этого ротмистра наёмники.

— Шуйский бежал! Вы остались одни! И пан гетман не советует вам браться за оружие!..

Де ла Гарди бросил ненавидящий взгляд на сидевшего перед ним на коне надменного польского ротмистра, спрятал глаза за вежливым поклоном.

— Договор Линке я не могу признать!.. И передайте пану Жолкевскому, я прошу его о личной встрече!

— Я донесу до пана гетмана вашу просьбу! — с высокомерной усмешкой произнёс Борковский, снисходительно взирая на потрёпанного шведского генерала…

Прошло немного времени. И к месту встречи, посредине поля битвы, на виду у обоих войск, с двух сторон съехались по три всадника.

Жолкевский и де ла Гарди остановили коней друг против друга. Гетман посмотрел на де ла Гарди, дружелюбно улыбнулся ему, как старому знакомому. Де ла Гарди держался с достоинством, хотя это давалось ему с трудом. Доброжелательная, с лукавинкой, улыбка Жолкевского обезоруживала и, казалось, унижала его.

— Как поживаете, генерал? Мы с вами давно не виделись: тому уж восемь лет.

— Да, пан гетман!

— Зачем вы пришли к Шуйскому, зная, что король собирается походом на Москву? Вы же понимали, что не участвовать в этом предприятии я не мог!

— Пан Станислав, не будем вспоминать прошлое!

— Хорошо, господин генерал! — согласился Жолкевский. — Вы принимаете условия договора?

Чуть раскосые глаза его смотрели на де ла Гарди открыто и в то же время сочувственно. В них сквозила огромная воля и сила ума, подкреплённые богатым жизненным опытом. Играть с ним в прятки было бессмысленно. Ему ли, де ла Гарди, не знать об этом. И он принял его условия. При этом он оговорил, что, мол, воины просят не мешать им проследовать до шведской границы с развёрнутыми знаменами, в полном вооружении. И они хотят также истребовать с царя Василия выслуженное, но не выплаченное им жалованье.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

19

Гурмыцкий — название жемчуга лучшего качества. Льяник (льянец) — стекло, подделанное под драгоценный камень или жемчуг. Сибарит — праздный, избалованный роскошью человек.