Мелодия дождя

Валерий Столыпин, 2021

Жизнь – бесконечная череда случайностей. Но ведь и от каждого нас тоже что-то существенное зависит. Судьба каждому преподносит сюрпризы: иногда вкусные, порой неожиданные, больше похожие на аттракцион с непредсказуемым итогом. Герои повести влюбляются, переживают, страдают, делают большие и маленькие глупости, но не сдаются, несмотря на молодость и отсутствие житейского опыта.

Мелодия дождя Глава 10

Казалось бы, всё серьёзно обговорили, но Лёньке неспокойно. Какие странные разговоры. Он ведь книжки тоже читает. Девочки от рождения о свадьбе мечтают. Если вдуматься, получается, что он за семью, а Алина — против.

Возразить невозможно, в каждом суждении истина, которой сложно чего-то противопоставить, а он добивается непонятного.

Лёнька столько раз представлял себя в роли отца и мужа, что проблем попросту не видит. Хоть сегодня готов начать семейную жизнь. Мелочи в виде съёма квартиры абсолютно не значимы для него, юноша готов на любые лишения ради любимой.

— Лёнька, устала я от серьёзных разговоров, — говорит девушка, — мозг скоро взорвётся. Давай просто жить с удовольствием. Зачем пытаться лезть туда, где притаилась неизвестность? А если там темно, сыро, опасно, противно, об этом не подумал?

— Любой путь начинается с первого шага. Если не пробовать, никогда не узнаешь, чего нашёл и что потерял.

— Тебе нравится меня целовать, я достаточно нежна и желанна? Пользуйся подарками, пока жизнь представляется праздником. Мне тоже хорошо с тобой. Зачем собственноручно создавать проблемы, которые могут оказаться неподъёмными? Успеем ещё стать скучными озабоченными взрослыми. Предлагаю идти на улицу хрустеть снегом. Я в этом году ещё ни разу неспешно не дышала морозом. Ты когда-нибудь замечал, что студёный воздух пахнет арбузом? Сегодня свежий снег выпал. Белый, сверкает. Красиво. Конечно, я больше весну и золотую осень люблю, но выбирать не приходится. Как ты думаешь, рисковать лучше или пользоваться доступными благами, судьбу испытывать, или снегом хрустеть?

— В детстве я все сезоны любил, но зиму, наверно, больше. Коньки, хоккей, санки. Сосульки грызли. Можно и снегом хрустеть, и семейную жизнь налаживать. Но тогда тебя ещё не было. Я тебя люблю.

— Не усложняй, Лёня. От добра добра не ищут. Ты был, а я ещё не родилась, так что ли? Мы ровесники.

— Раньше была другая жизнь, в которой тебя не было, а у меня была другая невеста.

— Ах ты, изменник! Колись. Сколько лет было девушке, красивая?

— Обыкновенная. В первом классе было дело. Мы поклялись в вечной любви и готовились к свадьбе. Родители тогда поздно с работы возвращались, времена тяжёлые были, а мы предоставлены сами себе. Гулять мы могли сколько угодно, хоть до восьми часов вечера. В это время уже совсем темно было. Кушать хотелось, страсть. А газ нам зажигать не разрешали, чтобы дом не спалили. Хлеба с солью или сахаром наедимся и опять гулять.

— А родители знали о ваших планах?

— Нет, конечно. Я, почему о том случае вспомнил, мы тоже пошли хрустеть снегом. Самые большие сугробы лежали за жёлтым домом, самым старым в городке. Мы с Олей, держась за руки, брели по снежной целине, проваливались по пояс и глубже. Ощущения фантастические: мороз, щёки горят, жить хочется. Мы тогда семьёй себя с ней чувствовали. На полном серьёзе. Даже детей намечали завести, только не знали с чего начать.

— Теперь знаешь?

— В общих чертах. В тот день отопление прорвало в первом подъезде. Мы об этом не знали. Пар видели, но думали, что это туман от мороза. Я предложил в сугробе пещеру вырыть, убежать от родителей и жить там. Не знаю, о чём мы думали, но за работу взялись с энтузиазмом. Копали, радовались, намечали, где что у нас будет из мебели, и вообще. Эти действия замечательно глушили голод. Когда всерьёз чем-то занят, вроде и есть не очень хочется.

— Прикольно. Ты уже тогда подсел на тему семьи. Понятно, почему тебе жениться приспичило. Комплексы, тяжёлое голодное детство, деревянные игрушки. В пещеру не пойду, не уговаривай. У меня другие планы.

— Да ну тебя. Никогда не слушаешь. Дорылись мы до того места, куда из батарей горячая вода протекла. Обрадовались, что у нас в пещере тепло будет. И провалились в яму, где кипяток скопился. Конечно, он уже основательно остыл, но обожглись всё равно. Мокрые полностью. Темнота. Снег подмыло, свод нашего тоннеля обвалился. Мы кричим, никто не слышит. От неожиданности и темноты потеряли ориентир, не знаем, куда копать, чтобы из западни выбраться. У Оли истерика. Я вместе с ней, за компанию разревелся. Семья же.

— Хорошо, что рассказал. Буду знать, что ты человек несерьёзный.

— Напротив. Взял я себя в руки, невесту ведь спасать нужно. Реву и рою. Откопался. Замёрзли страшно. Одежда обледенела. Побежали ко мне домой. Родителей ещё нет. Разделись догола, мы тогда о стеснении ничего не знали. Залезли в горячую ванну, а одежду, чтобы быстрее высохла, я в зажжённую газовую духовку засунул. Насыпали мы в воду резиновых игрушек: уточек, корабликов, воды горячей налили, согрелись. Играем, весело.

— Вот когда ты уже с женщинами романы крутил. Голые, значит?

— Голые. Заигрались мы. Весь пол в ванной залили, безобразничаем. Здорово. Нас тогда тело мало интересовало. И вдруг гарью потянуло. Тут я вспомнил, что одежда сушится в духовке. Выскочили, вся квартира в дыму. Растерялись, не знаем, что делать. Открыли духовку. Представляешь запах горелой одежды? Схватил я половник, давай выгребать горелую ветошь. Обжёгся, весь в саже, голый, рожа в соплях. Невеста не лучше. Одежда тлеет. Схватил я кастрюлю, набрал воды из ванной, заливать начал. В кухне, пол из линолеума. Скользко. Оля за меня держится, испугалась, истерит, тушить мешает. Встаём, падаем. Пол чёрный, липкий, плита такая же. По всему коридору сажа и скользкая вода, ванна не лучше. Вот-вот родители придут. Подружку даже завернуть не во что, всё тлеет. Залез в гардероб, достал мамкино платье. Попутно свалил с полок постельное белье, кое-что ещё. Начали обратно заталкивать. Короче, комнату и содержимое шкафа заляпали полностью.

— Не знаешь, почему мне смешно?

— Догадываюсь. Мне теперь тоже. А тогда не до смеха было. И тут родители пришли, дверь своим ключом отрывают. Да не одни, с Олиной мамой. Навстречу два растрёпанных, сопливых, голых негритёнка. Как у тебя с воображением?

— Образно рассказываешь. Дальше-то, что?

— Меня выдрали ремнём, отмыли и уложили спать. Но сначала я наревелся до икоты. Одежда в то время была в единственном экземпляре. Пришлось родителям в кассе взаимопомощи деньги просить. Была тогда такая палочка-выручалочка. Олю её родители не тронули. Я всю вину на себя взял. Заболели мы оба. Температура, лихорадка, постельный режим. Все наши с подругой мечты о семье и детях рухнули в одночасье. Дружить со мной ей запретили. Совсем. Одежду для Оли мой папка вручную шил. Их три сестры, а зарплаты у родителей копеечные. Купить не на что. Тогда все так жили.

— Джентльмен. Пытаешься убедить меня в своей надёжности?

— Нет. Рассказываю, как снегом хрустел. Совпадений боюсь. Пойдём сейчас с тобой, нахрустимся досыта, и ты меня бросишь.

— Неужели так хочется детскую мечту осуществить? Скажи, как так получается, о чём бы ни начали разговаривать, опять на свадьбу тему сворачиваешь? Может быть ты семейный маньяк?

— Не специально. Просто мне с тобой очень хорошо. А у тебя раньше была любовь?

— Ещё какая. Только мы про свадьбу не разговаривали. Нас больше отличия в анатомии интересовали. У моего жениха мама медицинская сестра в хирургии была. Закрывались, разглядывали отличия, трогали. И целовались. Я тогда мечтала, чтобы у меня такое же было, как у Генки. Смехота. Очень мне нравился его хобот.

— Больше не мечтаешь?

— Дурак. Зачем мне это нужно? Вон, вокруг, сколько претендентов, только свистни.

— Кажется, мы вступили на опасную тропу. Хочешь сказать, одного меня тебе мало, варианты подбираешь?

— Поживём — увидим. Договорились же, сначала сессия, потом стройотряд. До диплома о детях и прочем не может быть и речи. Дальше, как сложится. Учись зарабатывать, Ромео.

— Тогда ладно, пошли хрустеть. Я тебе ещё чего-нибудь расскажу. У меня историй много. И любви достаточно, даже на двоих, чтобы испытание пройти.

— Вот и чудненько. Знаешь, Лёнька, мне тоже захотелось с тобой в горячую ванну… с уточками, голышом. Но живём мы в общаге и такой кайф нам недоступен. Вот и подумай. Завёл ты меня своим рассказом, до хруста. Закрывай дверь на ключ, пока девчонки не пришли. Ну, ловелас. Вон ещё когда невинных девушек соблазнять начал. А что дальше будет?

— А сама-то, сама.

— Не болтай ерунды. Давай, быстрее в кровать. Я мокрая уже вся. Да не мешайся, сама разденусь. Ух, ты! И это всё моё?

Сколько раз разбухший поршень ласково и нежно проникал в глубины чувствительного естества, столько раз Алине запирало дыхание, сжимало и выкручивало каждую точку соприкосновения, засасывая мозг, растворяя рассудок и обнося голову.

Хотелось ещё и ещё, сильнее и глубже. Что-то прекрасное и большое накатывало, подступало, переполняло радостью, вливалось в каждый нерв фейерверком восторгов, отключало сознание, словно стремительно катишься на американских горках.

Нахлынувшие внезапно чувства вихрем уносили вверх, резко бросали с высоты. Сердце заходилось от предчувствия скорой гибели. В этот миг что-то таинственное и сильное подхватывало, кружило, переполняло предвкушением скорого взрыва.

Серия сильнейших толчков, сокращающих мышцы, вызвала жар, по телу прокатилась многократно волна эйфории, даря невиданное блаженство. Мозг озарило вспышкой опьяняющего счастья, небывалой благодарности за состоявшийся аттракцион и медленно затихло, посылая телу полное расслабление.

Усиленное дыхание никак не могло успокоиться. Лица ещё некоторое время сохраняли каменные выражения. Разлившаяся по груди и шее краснота выдала недавнее напряжённое действо.

Воздух, переполненный терпким мускусным запахом, окутавшим их разгорячённые тела, посылал в окружающее пространство незримую, но весьма прозрачную информацию о том, чем здесь только что занимались.

В дверь нетерпеливо колотились соседки по комнате.

Раскрасневшаяся Алина сыто потянулась, расцеловала Лёньку куда попало, настолько ей было хорошо и лениво.

— Счастье моё. Спасибо, что ты есть. Одеваемся, живо. Ну и физиономии у нас. Даже гадать не нужно, чем занимались. Блин, неужели опять прокололись? Точно догадаются. Ну и ладно, пусть завидуют.

Студенческая жизнь очень непроста. Порой так завязнешь в круговороте недоделанных заданий и отложенных проблем, что времени не хватает не то, что на любовь, даже о себе позаботиться.

Всё в общежитии не просто. Даже сготовить поесть проблема.

Сварить обед на общежитской кухне — занятие архисложное. Сначала нужно всё иметь под рукой и ждать, когда освободится конфорка. Отходить нельзя. Недоваренное снимут, готовое могут незамедлительно сожрать. Голодные почти все. Достаточно пары минут, чтобы остаться без ужина.

Лёнька с Алиной уже наелись спагетти с маргарином, в которое добавили пару яиц. Макароны накручивали на вилки и глотали, не снимая с плиты, Жестковато, слегка не доварено, но весьма сытно.

Захотелось кофе. Турку арендовали у соседей, молотый кофейный порошок Алина предусмотрительно носит в своей сумочке в пузырьке из-под валерьанки. Так надёжнее, не вызывает подозрения.

Пошли варить кофе вдвоём, чтобы выпить сразу, пока никому не взбрело в голову попросить поделиться. Кружки с кусочками сахара держали наготове. Запах умопомрачительный. Вот-вот напиток закипит.

Слюна на пол капает от предвкушения.

В кухне полно девчонок. Одна первокурсница нечаянно засовывает руку в кипящую кастрюлю. Лёнька, как обычно, бежит спасать пострадавшую. Такая натура, привитый родителями альтруизм.

Алина ревниво смотрит на его действия.

Девочка симпатичная. Кофе тем временем убегает. В прямом и переносном смысле. Совсем.

Опорожненная досуха турка сиротливо покоится рядом с конфоркой, на которой уже стоит чей-то чайник. Пришлось пить воду из-под крана. Ничего не поделаешь — так устроен студенческий мир.

Иногда ребята так устают, что забывают, на кого учатся. А уж когда приходится ко всему этому хаосу добавлять необходимость зарабатывать параллельно обучению, да к тому же по ночам, миксер, перемешивающий в голове мысли набирает такие обороты, что возможность сосредоточиться исчезает начисто.

От перегрузки спасает только молодость. Да ещё сознание, что стараешься не для себя, для любимой.

Лёнька не ропщет на судьбу-злодейку. Даже когда разгружали и укладывали неподъёмный деревянный брус и тяжеленные мешки с цементом, мысленно он разговаривал с Алиной. На его застывшем от напряжения лице блуждала счастливая улыбка.

Окружающие принимали её за признак недалёкого ума, потому старались незаметно нагрузить его сверх меры. Усталость и усердие сказывались днём, когда невозможно было уловить смысл сказанного лектором, а сон неожиданно уносил в непроглядную тьму, целиком отключая сознание.

Несмотря на это, Лёнька умудрялся не зарываться в ворох задолженностей по учёбе, вовремя сдавал зачёты, чего не удавалось Алине. Похоже, его влюблённый мозг питался восторгами и восхищением, вырабатывая энергию в количестве, которого хватало на всё, включая саму любовь.

Время на свою милую девочку он находил всегда, самозабвенно одаривал её эмоциями страсти. При Алине он выглядел так, словно вёл не особенно обременённую непосильными занятиями беззаботную студенческую жизнь.

Любимым их совместным занятием стали полемики по любому поводу, которых находилось множество.

Сегодня они сидели в комнате у Алины одни, предварительно съев приготовленный девочкой суп из сосисок, купленных Лёнькой, с удовольствием соревнуясь в острословии.

Сытные ужины случались не часто, возможность остаться наедине и того реже. Настроение у влюблённых добродушно-ликующее. Разговор вдруг коснулся внешней привлекательности девушек.

— Красивая девчонка — серьёзная опасность для окружающих. В древности от них избавлялись при помощи костра, — говорил, улыбаясь, юноша, — если судьи были против нерачительного употребления красавицы, по причине своей меркантильности (не пропадать же добру даром), правда, случалось это очень редко, девушку оставляли в живых, чтобы с наслаждением попользоваться… но потом всё равно сжигали.

— Какой же ты, Лёнька, пошляк. Всё к одному и тому же сводишь.

— Просто я однолюб. Для меня ты самая-самая, причём единственная. По этой причине боюсь и не хочу потерять. Терпеть не могу напрасных усилий. Приручаешь, стараешься, потом, бац — вторая смена. Всё должно быть рационально. Очень удобно, когда каждая вещь на своём месте. Попытаешься разлюбить — сожгу. И себя заодно. Так и знай.

— Вещь, значит! Стул. Деревянный, лакированый. Конспиратор, а сам про любовь втирал. Главное, чтобы у него спинка удобная была, и ножки правильно разведены?

— Ножки, да, сама понимаешь. Это основное условие успешного проникновение в самую тайную тайну. Неправильно разведённые и зафиксированные ножки приводят к преждевременному разводу. Тебе это нужно?

— Не заговаривай зубы. У меня создаётся впечатление, что ты не меня любишь, а то, что цветёт между ног.

— Твоя ошибка в том, что отрицаешь логику. Первое не исключает, а дополняет второе. Не нужно ловить меня на оттенках речи. Судить нужно не по словам, а по делам. Разве непонятно, что я прикалываюсь? Представь себе, что я стал занудой и букой. Пилю тебя, пилю. Всё меня раздражает, бесит, ревность там, и прочее.

— Я бы сразу дала от ворот поворот.

— Вот. Это я и хотел услышать. Не бросаешь, значит любишь. Пожалуй, сжигать тебя пока не стану. Временно помилую. Такая корова нужна самому. Можно, кое-что попросить?

— Валяй, издевайся. Но ещё чего-нибудь сморозишь — пеняй на себя.

— Пеняю. Разрешите посмотреть, милая дама, одну деталь, о которой вы только что упомянули.

— Я много о чём говорила. Какую именно?

— Вы сказали, что у вас что-то ценное расцвело. Между ног. Разрешите взглянуть. Я, как биолог, естествоиспытатель, очень интересуюсь этим вопросом, исключительно в целях познания истины.

— Так и знала. Ничего другого от тебя невозможно ожидать.

— Есть у меня такой недостаток. Каюсь. Это от молодости. Говорят, что любовного энтузиазма и пыла хватает в среднем на три года, потом мы становимся скучными и унылыми. Как все. Если не научимся относиться к жизни с юмором.

— Неужели все мужчины такие меркантильные, вам ещё что-нибудь, кроме естесвоиспытания, бывает интересно?

— Как же. Я, например, грудь твою обожаю. И попку тоже. А ещё…

— Надо же, целый список, это можно в письменном виде изложить. А душу, например?

— Всенепременно. Очень мне любопытно, какая она и где обитает.

— Потому и не видишь, что голова другим занята.

— А ты… ты уже обнаружила, в каком месте у меня душа? Сколько с собой живу, а где она обитает, не знаю.

— Давай вместе искать.

— Так и я о том же. Но ведь ты опять ругаться начнешь. Дело в том, что любые изыскания начинают от печки. А у тебя особенно горячо между ног. Так с какого места начнём поиски?

— Девочки любые исследования начинают с сумочки.

— Именно поэтому мы не девочки. Кто где ищет, тот там и находит. Душа всегда там, где твои мысли. Если я правильно понял, мои помыслы и мечты сосредоточены на тебе и внутри тебя, а твои — где-то далеко и снаружи. Бери лист бумаги и карандаш. Рисуй большой круг. В нём ещё два, поменьше, перекрывающие друг друга. Один маленький сектор — ты, другой — я, вместе они составляют наш общий дом. Всё остальное, ограниченное замкнутой линией, среда обитания. Я сосредоточен конкретно на нас. Мужчине без женщины ничего, в сущности, не нужно. Есть, пить, спать.

Всё, что он делает, исключительно для неё, своей богини. Мне приходится контролировать среду обитания полностью, чтобы чувствовать уверенность и комфорт. Твоя душа, напротив, обитает вовне. В той самой сумочке, размер которой заполняет всё видимое пространство жизни, включая космос. Но для твоего спокойствия важнее то, что находится внутри дома. Там сосредоточены твоё внимание и усилия. Но, только объединившись, мы можем отслеживать и регулировать всё поле жизни. В этом и состоит смысл семьи. Лично я вижу так. Можешь оспорить, если я не прав.

— Я запуталась. Рассуждения меня совсем не убедили, но интуитивно я понимаю, что разумное зерно в твоих мыслях есть. Скорее всего. Нужно подумать. Считаешь, что нам нужно становиться семьей… какой, что ты конкретно мне можешь предложить… кроме секса?

— Мне кажется, что всё необходимое у нас уже есть. Нет, я в этом уверен. Маленькое зернышко падает в голую землю и прорастает. Не потому, что имеет всё, напротив, лишь стремление жить и энергию желания. И потом, я же тебя люблю.

— Однако думаешь в первую очередь об удовлетворении страсти.

— Когда ты голодна, хочешь пить или нечем дышать, на чём сосредоточены твои мысли? Только на стремлении утолить голод. А если не испытываешь таких потребностей, можешь расслабиться и заниматься другими делами. Хочешь, чтобы мужчина сосредоточился на том, чтобы строить, защищать и добывать, удовлетвори его интимный голод. Даёт или не даёт женщина, определяет, будет ли удовлетворена одна из его основных потребностей. Думай о мужчине и его потребностях, он добудет тебе всё, будет любить и стараться. Это аксиома.

— Выходит, что любовь, в некотором роде, эгоизм?

— Несомненно. Как же иначе? Человек появляется на свет один, и уходит тоже в одиночестве. Любовь — основной сспособ выживания вида, симбиоз. Одним целым супруги стать не могут, как бы ни старались. Но отдавая, не задумываясь о дивидендах, каждый из них получает многократно больше, чем подарил. Как-то так.

— Как же тогда романтика?

— Лишь красивый чувствительный фон, музыка, декорация бытия, внешнее оформление основного.

— В чём тогда смысл любви, жизни?

— Обеспечение непрерывности существования вида. Сладкая конфетка, которую получаешь, взваливая на себя тяжкое бремя осведомлённости о скоротечности бытия. Иной пользы для нас природа не заложила.

— Но это так бессмысленно и грустно. Зачем… зачем мы завели этот глупый разговор?

— Извини, Алина, я думал ты уже взрослая.

— Поклянись, что будешь любить меня вечно.

— Вечность каждого из нас не может превышать продолжительности личной жизни. Увы. Впрочем, даже этого срока я не могу гарантировать. Судьба человека — череда, цепочка случайностей, зависящих от нас лишь в малой степени. Со мной может произойти что-то трагическое, со страной, с миром в целом. У тебя, предположим, изменится образ ценностей, и клятва сама собой потеряет смысл. Во всяком случае, сегодня, сейчас, я люблю тебя больше всего на свете. Ты — моя единственная и главная драгоценность.

— Я… глупо, конечно, хотела бы от тебя ребёнка. Сегодня, сейчас. Если бы не учёба, не наша бедность, не обязанность умирать.

Алина заплакала.

— Что с тобой, милая моя девочка, чего же ты так испугалась? Конечно, мы все умрём, но сначала у нас будет много-много счастья. Совсем недавно у тебя было иное мнение, ты доказывала, что брак — бессмысленное, в некоторой степени вредное мероприятие. У нас непременно будут дети, но не потому, что страшно жить. Дети должны появляться от и в любви. Я всё обдумал. Почти всё. Ты была права, нам нужна отдельная жилплощадь, чтобы понять, настоящая у нас любовь или обыкновенная иллюзия. Ответственное решение примем, как договорились, осенью, после стройоряда, хорошо?

— А если я умру… вдруг, например от родов?

— Не так фатально. Всему свой срок. Нам рано об этом думать.

— Иди ко мне. Успокой. Почему мне так хочется плакать?

— Только плакать и всё?

— Не всё. Но сначала поплачу. Ты специально наговорил ужасов?

— Дверь закрывать?

— Нет, сейчас в коридор выйдем и устроим публичное интимное шоу. Для тех, кто ещё не видел, как мы этим занимаемся. Устроим мастер класс, пригласим зрителей, продадим билеты, и заработаем на аренду квартиры.

— А если опозоримся? Давай сначала потренируемся, отрепетируем, как следует. Ты у меня самая лучшая девочка в мире. А я, самый счастливый претендент в мужья.

— Со светом или без?

— Сама подумай, зачем нам нужна Света? Я с двумя не справлюсь.

— Ну и дурак. Сейчас обижусь, и ничего не получишь.

— Вынужден предупредить, что с таких необдуманных заявлений начинаются все бракоразводные процессы. Возможен бунт, бессмысленный и беспощадный. Революционная ситуация созрела. Можешь удостовериться.

— Ха-ха! Ничего смешного не вижу.

— Я и не шучу. Предупреждаю.

— Ладно, на первый раз прощаю.

— Я верил в тебя, моя принцесса, в торжество любви и рационального мышления. Ты не можешь поступить жестоко.

— Пользуйся моей добротой. Это тебе сладкая конфетка, но авансом. Будешь должен.

— Век буду помнить твою щедрость, богиня! Знаешь, Алина, что-то мне расхотелось секса. Пойдём лучше гулять. Снегом похрустим, сосульки погрызём, снежками покидаемся.

— Ну, уж нет. Назвался груздем — полезай в кузов. Теперь я хочу, нечего было дразнить.

— Каждый пролетарий имеет право на революцию, когда верхи не могут, а низы всё равно хотят.

— Поэтому они обычно и пролетают. Броневик уже стоит?

— Он всегда на боевом посту. Боюсь разбудить лихо. Сдаётся мне, чтобы не нарваться на неприятности, главное, не трогать Аврору.

— Только посмей откосить. Революционные массы ждут залпа.

— А последствия?

— Под твою личную ответственность.

— Заложником берешь?

— Напротив, сдаюсь без боя, капитулирую.

— Тогда вынужден буду назначить налог и контрибуции. Пожизненно.

— Поясни.

— Требую безоговорочной поставки сексуальных услуг по первому требованию пролетариата.

— Ну, ты и хам, Лёнька! А если у меня голова заболит, или ещё чего поломается? Как это безоговорочно?

— Перебинтую голову, таблетку анальгина дам. Сделаю эротический массаж. Короче, победителя не касается, как ты соберёшь необходимую сумму. Готовность номер один двадцать четыре часа в сутки.

— Это рабство. Я протестую.

— Добровольное рабство, сладкое, потому что по любви.

— Ну, тогда ладно. Сдаюсь. Увяз коготок — всей птичке пропасть. Бедная я, бедная.

— Долго препираться будешь? Товьсь! Блин, торжественный момент, можно сказать, взятие зимнего, а у нас ни оркестра, ни проигрывателя, чтобы победный марш, и прочее. Какие свидетельства этого знаменательного момента сможем предъявить потомкам?

— Их самих и предъявим. Когда сделаем.

— Значит еще не скоро. Я, как победитель, требую закончить прения. Не могу заниматься двумя делами сразу.

— Вот мной и займись.

— Уже.

— Ой!