История с манускриптом

Валерий Севумян

В конце ХIХ века российский музыковед и коллекционер ценных рукописей Василий Давидович Корганов приобрел в Париже исторический документ, принадлежащий перу Наполеона I. По утверждению коллекционера, этот раритет достался ему от Дмитрия Николаевича Астафьева, внука флигель-адъютанта Николая I. Этой версии В. Д. Корганов придерживался на протяжении многих лет и лишь незадолго до своей смерти открыл подлинную историю приобретения этого документа, сопровождавшуюся драматическими событиями. В чем же была причина этой тайны, и почему Василий Давидович на протяжении многих лет не решался раскрыть ее и хранил молчание? Об этом и о многом другом вы прочтете на страницах этой книги.

«Прекрасная эпоха» и парижские дни Василия Давидовича Корганова

Если тебе повезло и ты в молодости жил

в Париже, то, где бы ты ни был потом,

он до конца дней твоих останется с тобой,

потому что Париж — это праздник,

который всегда с тобой.

Эрнест Хемингуэй

В конце ХIХ столетия Василий Корганов совершил свое первое путешествие в Европу. Он посетил Австрию, Германию, Италию, а затем, в 1894 году, прибыл в столицу Франции, намереваясь пробыть здесь не более месяца. Но парижская столица внесла свои коррективы в его планы. После шумного и величественного Рима, восхитительной Венеции и романтической Вероны, многоликий Париж очаровал его необычной и фантастической жизнью.

Это время вошло в историю Франции под названием Belle Époque — Прекрасная эпоха — время безудержного карнавала, когда в изысканном ритме модерна переплелись и закружились персонажи всех эпох и культур. Ритм жизни Парижа стал резко меняться, а в быт французов стали входить электричество, автомобиль, трамвай и телефон. К международной выставке 1900 года строили первую линию метро, помпезный мост Александра Третьего — самый впечатляющий мост Парижа, выставочные залы — Гран-пале и Пти-пале. Эти дворцы несли в себе черты нового времени. А на левом берегу Сены уже возвышалась Эйфелева башня, возведенная к выставке 1889 года, и ставшая, несмотря на то, что у нее было немало убежденных противников, неотъемлемой частью Парижа (ну разве можно представить сегодня столицу Франции без башни Эйфеля?).

Появились новые архитектурные стили, но более всего выделялся модерн — ар-нуво. В моду входили оригинальные сооружения, навеянные природными формами, цветами, изогнутыми линиями.

Искусство достигло ошеломляющего успеха. Открывались многочисленные театры, мюзик-холлы, например, «Фоли-Бержер» и, конечно, «Мулен Руж» на Монмартре с узнаваемой красной мельницей на входе, слава которого быстро распространилась и за пределами Франции. Некоторые сравнивали открытие «Мулен Руж» с Великой французской революцией. И правильно, ведь кабаре до сих пор не потеряло своей актуальности. А в конце ХIХ века здесь, в восхитительном экстазе, взбивая пену своих нижних юбок, отплясывали кадриль Жанна Авриль, Ла Гулю и их бессменный партнер Валентин. Здесь родился знаменитый французский канкан, когда девушки, высоко поднимая ноги, демонстрировали свои кружевные панталоны. Он стал гвоздем программы любого вечернего шоу «Мулен Руж». Эту кадриль, которую перекрестили в канкан, попросту назывался «шум, гам». А когда на сцене кабаре, в 1893 году, на вечеринке парижских студентов, одна из танцовщиц по имени Мона полностью обнажилась, точнее — устроила первый в мире стриптиз (первый ли?), французское общество подвергло резкому осуждению этот номер. Мону взяли под арест, оштрафовав на сотню франков, но все закончилось хорошо: студенты в знак протеста устроили бузу на парижских улицах, и администрация города решила выпустить Мону, лишь бы не связываться с прогрессивной молодежью. Но именно с тех пор слава «Мулен Руж» разнеслась по всему миру, и все вечера в кабаре проходили при полном аншлаге.

А женщины?.. Женщины Парижа никогда еще не были так красивы. Платья, плотно обтягивающие фигуры, подчеркивают линии тела. На головах — огромные шляпы, целые клумбы, украшенные лентами и перьями. Ну как можно было спокойно пройти мимо таких очаровательных женщин?

Все сферы искусств подчинил себе стиль модерн. Он диктовал свои законы. Тон моде задавали парижские салоны «Ворт», «Руф», «Пату», «Дусе» и другие. Каждый из них имел свой стиль и почерк.

На больших бульварах и Елисейских полях царило небывалое оживление, здесь находилось много известных магазинов, театров и кафе. На бульваре Капуцинов открылся мюзикл-холл «Олимпия», а в «Гран кафе» братья Люмьер впервые продемонстрировали свое изобретение — движущиеся фотографии. Они создали аппарат, который назвали кинематографом. Такие же киносеансы, организованные Эженом Пиру (конкурентом братьев Люмьер), проходили в легендарном ресторане «Кафе де ля Пэ», близ оперы.

По улицам Парижа прогуливались гости столицы, восхищаясь дорогими магазинами, респектабельными ресторанами и бурной ночной жизнью. Париж стал превращаться в удивительно популярный город, благоприятный для творчества художников и писателей, как французских, так и иностранных, так называемой «богемы». Здесь появилась плеяда гениальных личностей, многие из которых навсегда войдут в историю.

Афиши, расклеенные на тумбах по всему Парижу, приглашали на новые театрализованные постановки, карнавалы и концерты с балами. Французы превратили рекламу — плакаты и афиши — в произведения искусства, которые родили своих звезд: Муша, Тулуз-Лотрека, Шере, Вийета… Театральные афиши Тулуз-Лотрека невозможно забыть. «Величайшим в мире художником декоративной живописи» назовут в то время художника Альфонса Муху. В первые дни 1895 года на рекламных тумбах Парижа появляется его новая афиша, представляющая постановку византийской мелодрамы «Жисмонда», где главную роль исполняла знаменитая Сара Бернар, о которой писатель Поль Моран сказал: «В 1900-х годах в Париже жизнь была театром, и этим театром была одна Сара Бернар».

Афиша была выполнена Альфонсом Мухой в новом стиле модерн, где Сара Бернар как бы парит над землей в возвышенном экстазе. Она в ореоле золотых волос, в пышном венке из цветов, а в руке — невесомая пальмовая ветвь. Ее дорогой бело-золотой наряд красивыми, изогнутыми линиями обвивает ее тело. Художник создал свой неповторимый и узнаваемый стиль: мир цветов, женщин и любви, который радовал глаз, но не был приторным и пошлым.

Репутация Парижа как столицы удовольствий и отдыха гарантировала городу появления в нем всех новинок и достижений науки. Париж становился столицей цивилизованного мира, воплощением современности и стиля модерн. И все эти события пришлись на период экономического и культурного подъема, который французы называют Belle Époque — Прекрасной эпохой. Ностальгический термин возник после Первой мировой войны. С его помощью подчеркивался контраст между счастливой бульварной жизнью кабаре и испытаниями, которые готовил для французов и всех европейцев наступающий XX век. И прав был Эрнест Хемингуэй, когда писал: «Никто не знает, когда Эпохи начинаются, но мы точно знаем, когда они заканчиваются».

Париж конца ХIХ века на афишах французских художников во времена Belle Époque. Сверху реклама постановки византийской мелодрамы «Жисмонда» в исполнении Сары Бернар, выполненная художником Альфонсом Мухой

Пребывание Василия Корганова в Париже стало значительным событием в его жизни. Он был молод, порывист, нетерпелив, охвачен жаждой жизни, увлекался музыкой, книгами, женщинами… Много времени он уделял музыкальной жизни Парижа и коллекционированию редких рукописей. Это было время его встреч с интересными людьми, среди которых были композиторы и писатели, общественные деятели, коллекционеры. Он был знаком со многими букинистами и владельцами антикварных салонов, старался не пропускать более или менее значительные аукционы, и почти всегда, как он говорил, становился обладателем новой находки — нежданного подарка судьбы.

Но, пожалуй, самый незабываемый подарок преподнес Василию Корганову сам Париж. Здесь он встретил свою любовь. Его внимание привлекла солистка Александринского театра — Анна Павловна, с успехом гастролировавшая во Франции. И хотя он знал ее, как музыкальный критик, по Петербургу, где она выступала на сцене императорского театра, но здесь, в Париже, она покорила его своей безупречной игрой и профессиональным мастерством. И устоять перед обаянием этой талантливой актрисы ему не удалось. Он влюбился в нее без памяти, еще ничего не зная о ней.

Василий Давидович зачастил в театр, старался, по возможности, не пропускать спектакля с участием этой удивительной актрисы. Он видел, что ее окружает немало поклонников, но это не останавливало его. Корганов отправлял ей цветы, вкладывая в них записочки со своими инициалами. Это интриговало ее, но это уже была его игра. Она играла на сцене — он в жизни.

Как-то после спектакля Анна вышла к публике, где ее окружили друзья и поклонники. Гордая осанка, аккуратно уложенные волосы, чарующие голубые глаза. Проходя мимо стоящего несколько в стороне от публики Василия, она невольно замедлила шаг и их взгляды встретились… Ничто, по мнению Василия Давидовича, не могло выдать его внутреннего волнения, но Анна все поняла. Улыбка едва коснулась уголков ее рта, и она исчезла, словно фея из волшебной сказки, оставив после себя чуть уловимый шлейф духов. «Женская интуиция!» — скажете вы и будете вполне правы. Трудно понять мир женщины: ее мысли, чувства, логику. Например, американская писательница Дароти Паркер как-то сказала: «Мужчина, если бы и смог понять, что думает женщина, все равно не поверил бы».

А тем временем Василий настойчиво искал тех, кто мог бы познакомить его с Анной. И такой случай представился. Вначале он провожал Анну домой после спектакля или репетиции, но вскоре они все больше и больше времени проводили вместе. Будь это за совместным обедом или ужином, в прогулках по бульварам Парижа или в загородных поездках. Анна называла своего друга «князем», и в самом деле он больше времени проводил среди людей искусства и вел «княжеский» образ жизни.

Василий и Анна часто и подолгу гуляли по вечерним улицам Парижа, избегая шумных мест. Говорили на самые разные темы. Василию нравились рассказы Анны о своей жизни и анекдотические случаи из жизни театра, особенно о той ее части, которая скрыта от зрителей. Он слушал Анну с необычайным интересом. Анне было хорошо и интересно с Василием, который так увлекал ее своими воспоминаниями и историями, что она забывала о театре, предстоящих репетициях и спектаклях.

Местом своих встреч и прогулок Василий и Анна облюбовали не веселые и шумные места, а сердце Латинского квартала, его прекрасное украшение — Люксембургский сад — оазис мира и покоя средь шумных парижских улиц. Он расположен недалеко от квартала Сен-Жермен, в пяти минутах ходьбы от Сорбонны. Здесь они провели немало часов в беседах, наслаждаясь каждой минутой и мгновением, которое у влюбленных всегда прекрасно, любовались фонтанами, слушали концерты симфонической музыки и смотрели театральные представления. Возможно, находясь в окружении роскошных, развесистых деревьев и скульптурных групп, они мысленно переносились в XVII век, во времена Марии Медичи, по решению которой был построен великолепный Люксембургский дворец и раскинувшийся перед ним сад — уютный и любимый парижанами уголок отдыха. Он находился как раз недалеко от бульвара Сен-Мишель, где занимала апартаменты Анна Павловна со своей горничной Дуняшей.

Именно сюда, на бульвар Сен-Мишель, спустя годы придет писать свои книги великий Хемингуэй. Здесь, недалеко друг от друга, расположены «Кафе де флер» и «Де маго». Небольшие помещения, красные навесы на улице, а под ними легкие плетеные стулья и маленькие столики. Здесь, сидя за столиком, Хемингуэй пил свой кофе или любимый аперитив и карандашом выводил в блокноте те слова, которыми впоследствии зачитывался весь мир, и которые стали классикой мировой литературы. Это были его самые счастливые дни, пропитанные воздухом Парижа, а сама атмосфера столицы располагала к творчеству. Здесь родились его знаменитые слова, ставшие навечно рекламой для французской столицы: «Париж — это праздник, который всегда с тобой». «Париж принадлежит мне, а я принадлежу своему карандашу и блокноту», — писал Хемингуэй. На улице очень шумно и остается удивляться тому, как Хемингуэй работал в таких условиях. Но может быть, раньше здесь было по-другому и значительно тише.

Сам же Василий Давидович снимал две большие комнаты с окнами, выходящими на улицу кардинала Лемуана. Это в нескольких минутах ходьбы от бульвара Сен-Жермен. Спускаясь от него к Сене можно выйти на набережную де ла Турнель, а там недалеко до острова Сен-Луи, где расположено величественное здание Нотр-Дама (Собора Парижской Богоматери). Здесь располагалось множество лотков букинистов и антиквариата, и Василий редко упускал возможность побыть в этих местах, чтобы покопаться в книгах, пообщаться с торговцами и любителями антиквариата и даже найти для себя что-то интересное.

После парижской зимы 1895 года Анна и Василий уже не думали даже о кратковременной разлуке и, как все влюбленные, строили планы на будущее. Театральный сезон подходил к концу, и было решено совершить небольшое путешествие по Европе, а потом вернуться домой, в Россию…