Солнечный ветер

Валерий Рощин, 2018

Открытый космос. Орбита Земли. У американского корабля «Джемини» большие проблемы. Беспорядочно вращаясь, он быстро сближается с советской орбитальной станцией. Столкновение неизбежно. Космонавт Сергеев, пилотирующий «Салют», включает маршевые двигатели и пытается увести связку на другую орбиту, но двигатели слабоваты – не успеет! И «Джемини» врезается в пристыкованный грузовик «Прогресс». Команда с Земли: сбросить «Прогресс»! Сергеев пытается, но грузовик словно прилип к станции. Американский астронавт, спасаясь от пожара на своем корабле, выходит в открытый космос. На сколько ему хватит кислорода в скафандре? На Земле в это время решают, спасать ли американца. Счет идет на секунды. И Сергеев принимает самостоятельное решение…

Глава первая

СССР; Москва; ГНИИ авиационной и космической медицины — Московская область; Звездный городок

Октябрь — ноябрь 1977 года

Одноместная палата центрального корпуса ГНИИ космической медицины совсем не походила на палаты обычных городских больниц или клиник. Специальная широкая кровать с регулируемым наклоном изголовья, кондиционер, небольшой холодильник, журнальный столик перед удобным креслом, цветной телевизор на ножках, на большом окне горизонтальные жалюзи. Над кроватью пульт управления светом и вентиляцией, рядом кнопка вызова медицинского персонала.

По телевизору транслировался выпуск новостей.

— Запущенный в августе этого года первый блок Чернобыльской атомной электростанции функционирует в штатном режиме, выдавая расчетную мощность — девятьсот двадцать пять мегаватт… — вещал с экрана диктор.

На кровати под тонким одеялом лежал Сергеев. В кресле, развернув к свету тонкую стопку стандартных листов, сидел Николай Павлович Анисимов и внимательно читал довольно длинный отчет о космическом полете.

В палате, не считая приглушенного голоса диктора первого канала, было удивительно тихо. То ли из-за капитальных оконных рам, то ли благодаря тому, что клинический корпус ГНИИ стоял в глубине института, и звуки проезжавшего по ближайшей улице транспорта до него не долетали. Из коридора корпуса тоже не доносился привычный для типичной советской больницы гомон, потому как на этаже имелось всего шесть палат, пять из которых на сегодняшний день пустовали, а Сергеев оставался единственным пациентом.

Сашка лежал на спине. Глядя в белый матовый потолок, он ждал, когда шеф закончит изучать его письменные труды. Настроение было — хуже не придумаешь. Проведенные в ГНИИ трое суток тянулись так, словно в каждом часе было не шестьдесят минут, а все триста. Только сон отгонял мрачные мысли и возвращал организму относительную свежесть.

— А вот здесь ты упомянул мелькнувшую тень, — сказал Анисимов, — и тут же поставил замеченное под сомнение. Как это понимать?

Сергеев нехотя пояснил:

— Тень наблюдал Байдуков. Да и то… скорее показалось. Он позвал к иллюминатору, я подлетел, посмотрел, но ничего не увидел. Устали мы к тому времени, Николай Павлович, вот и мерещилась всякая всячина.

— Тогда лучше вычеркнуть это предложение. Незачем морочить голову членам комиссии.

— Как скажете. Там все равно половину переписывать.

— Почему половину? — оторвался от отчета Анисимов. — Ты еще что-то вспомнил?

— Некоторые детали. Лежу тут, потолок изучаю… Делать все равно нечего, вот и восстанавливаю полет поминутно.

— Это правильно, Саша. Чем подробнее составишь отчет — тем лучше. Для всех лучше, включая вас с Байдуковым…

Последняя фраза задела за живое.

— Вы нам не доверяете? — мрачно выдавил космонавт. — По-вашему, мы сами придумали и невидимый объект, и связанные с его появлением отказы?

— Да ничего вы не придумали! Его вообще заметили не вы, а операторы дальнего радиолокационного контроля, — поморщился заместитель начальника Центра подготовки космонавтов. — И доверие к вам абсолютное. Просто тех, кто сидит там, — ткнул он пальцем в сторону потолка, — крайне нелегко убедить в том, что наши ученые знают не все, а технологии далеки от совершенства. Что в космосе, да и на Земле существует масса непознанного, неизученного, неоткрытого. Им нужны факты, понимаешь? Железные и неопровержимые факты.

— Но ведь появление объекта зафиксировано!

— Да, на экранах локаторов его наблюдали десятки специалистов. А в реальности ни визуального контакта, ни фотографического, ни видеоматериала. Только ваши воспоминания о сопутствующих аномалиях и отказах…

Анисимов снова углубился в чтение.

Поправив подушку, Сергеев лег поудобнее и уставился в потолок, на котором за три дня успел изучить каждую трещинку, каждую крапинку под застывшей белой матовой краской.

— Переходим к международным событиям, — сообщил с экрана телевизора диктор, откладывая один листок с текстом и принимаясь за следующий. — Президентом США Джимми Картером и военным руководителем Панамы Омаром Торрихосом подписаны два соглашения, согласно которым в двухтысячном году Панамский канал будет полностью передан под юрисдикцию Панаме…

Новость не заинтересовала. Повернув голову к окну, Сергеев углубился в воспоминания…

* * *

Сейчас Александр вспоминал не те моменты, что были связаны с появлением неизвестного объекта, а последние суматошные мгновения пребывания на станции. О том, как вернувшись в рабочее помещение, потерял пространственную ориентировку. О том, как из-за густого дыма постоянно кашлял и ничего не видел на расстоянии вытянутой руки. Вспоминал, как цеплялся за что-то и кое-как продвигался вдоль стены туда, где во внутренней обшивке зияла большая дыра из-за снятых панелей.

— Володя! Володька, ты меня слышишь?! — постоянно звал он товарища.

Тот не откликался.

Сергеев был уверен: Байдуков там — в кормовой части рабочего отсека. Он ведь хотел добраться до источника задымления и ликвидировать его.

Задерживая дыхание, командир плыл все дальше и дальше в глубь станции…

Это было чертовски опасно. Инженер наверняка надышался дымом, потерял сознание и болтался где-то у кормовых агрегатов. Если Сергеева постигнет та же участь, то погибнут оба. Но он очень хотел найти друга и эвакуироваться в «Союз» вместе с ним. Иначе что он скажет, вернувшись на Землю один? Как будет смотреть в глаза родным Байдукова и своим товарищам?..

Внезапно ладонь нащупала холодную металлическую деталь.

«Вентиль! — определил по форме детали Сергеев. — Специальный вентиль бака с питьевой водой!» Пропитав водой рукава комбинезона, Александр стал дышать через влажную ткань. И поплыл дальше.

Вскоре из непроглядного тумана появился конусообразный кожух телескопа, расположенный примерно в середине рабочего отсека станции. И в этот момент лицо ощутило волну разогретого воздуха.

Переместившись еще немного вперед, Сергеев заметил мерцавшее сквозь дым оранжевое пятно.

«Огонь!» — похолодело у него в груди.

На станции начинался пожар — самое худшее ЧП из всех возможных. Согласно инструкциям и наставлениям, в этом случае экипажу надлежало принять срочные меры для устранения возгорания, и если это невозможно — немедленно покинуть пределы станции.

Выхватив из ближайшего кронштейна огнетушитель, Сергеев двинулся дальше. В эти страшные мгновения ему было наплевать на инструкции. Он принял решение и делал все для того, чтобы найти и спасти своего товарища.

Байдукова он обнаружил возле зиявшего отверстия во внутренней обшивке. Тот плавал в невесомости, раскинув руки и ноги, а вырывавшиеся из отверстия языки пламени лизали его тело. Комбинезон из специальной ткани тлел в нескольких местах.

Зафиксировавшись одной рукой за кронштейн торчавшего вентилятора, другой Сергеев оттолкнул в сторону Байдукова и привел в действие огнетушитель. Мощная струя накрыла отверстие; вырывавшиеся из него языки пламени на некоторое время исчезли.

Схватив инженера, Александр рванул обратно — к выходному люку. И вдруг почувствовал, как «картинка» в глазах расплывается. Собственно ничего в густом дыму, кроме плывшего впереди тела Володьки, он не видел. Но именно его очертания и стали терять свою четкость. К тому же в затылке появилась острая пульсирующая боль, в желудке образовался тяжелый ком из съеденной накануне пищи и стало жутко подташнивать.

«Успеть бы! Только бы успеть добраться до люка!» — отчаянно хватался он свободной рукой за невидимые предметы и наугад корректировал направление полета.

Когда тело Владимира вдруг резко остановилось, Сергеев не сразу понял, что впереди из густого марева опять вырос кожух телескопа. Товарищ ударился о него плечом и развернулся поперек полета.

«Это только середина основного отсека!» — выпустил Сергеев из груди воздух и сделал новый глоток, от которого в горле нестерпимо запершило. С трудом обогнув препятствие, он оттолкнулся от него ногой и, обняв бесчувственного товарища, двинулся дальше.

Проплывая над центральным пультом управления, командир дотянулся до тумблера и полностью обесточил станцию.

Последним, что он запомнил с относительной ясностью, стало сужение, где заканчивался рабочий отсек станции, а за круглым отверстием начинался переходный.

* * *

— Саша, а ты не заметил какой-либо закономерности в отказах? — в очередной раз отвлекся от чтения отчета Анисимов. — Ну, скажем, одинаковые временные интервалы или какой-то другой порядок?..

Голос донесся как будто издалека.

Вернувшись из воспоминаний, Сергеев нехотя ответил:

— Как раз наоборот — никакой системы, Николай Павлович. Мы с Володей вконец издергались, пребывали в полной растерянности и не знали, чего ожидать при очередном появлении объекта.

— Вот это хуже всего, — вздохнул тот, положив отчет на прикроватную тумбочку. Встав и оправив пиджак ладного костюма, кашлянул в кулак: — Ладно, Саша, пора мне. Дел еще сегодня невпроворот.

Пожав Анисимову руку, Сергеев задал вдогонку последний и самый волнующий вопрос:

— Николай Павлович, вы у Володи сегодня были?

— Заходил. Разговаривал с главным врачом ожогового центра. Пока никаких изменений.

— Значит, лежит под стеклянным колпаком?

— Да, кажется, это называется «респираторная поддержка». Впрочем, я могу ошибаться. Совсем запутался в терминах главврача: волемические расстройства, венозный доступ, интубация, искусственная вентиляция… Байдуков лежит с закрытыми глазами, весь в иголках, системах…

Промолчав, Сергеев тяжело вздохнул.

— Да, Саша, и у меня мороз по коже от этой картины, — признался Анисимов. — Ну, довольно тебя расстраивать подробностями. Врач считает, что твой инженер выкарабкается. Все, пошел я. До встречи…

* * *

Как он перебрался с бесчувственным телом друга из задымленной станции в «Союз», — в памяти совершенно не отложилось. А ведь не только перебрался, но и закрыл за собой два люка и даже успел запустить на полную мощность систему вентиляции. Вероятно, это и спасло от гибели.

Некоторое время Сергеев балансировал на грани, то впадая в беспамятство, то возвращаясь в реальность. Голова раскалывалась, мышцы не слушались. Когда сознание прояснялось, он понимал: нужно срочно отваливать от «Салюта» и отводить «Союз» на безопасную дистанцию. Но заставить подчиниться непослушное тело не мог.

Наконец, очистив легкие свежим воздухом, он окончательно открыл глаза.

В бытовом отсеке «Союза» было шумно. Во-первых, надрывался руководитель, постоянно вызывая «Орланов» на связь. Во-вторых, громко гудели электродвигатели вентиляции из-за забитых рвотными массами приемных сеток. Неподалеку, раскинув руки и ноги, парил Байдуков; кисти рук и голова были обожжены, на комбинезоне зияли тлевшие дыры.

Конечно, надо было оказать другу посильную медицинскую помощь, но прежде Сергеев решил обезопасить корабль. Если на «Салюте» из-за пожара начнут взрываться воздушные баллоны, то пострадает и «Союз». И тогда возвращение на Землю будет под очень большим вопросом.

Проскользнув в спускаемый аппарат, командир включил нужные системы, в одиночку произвел отстыковку «Союза» в ручном режиме и включил в работу рулевые и корректирующие двигатели. Отойдя от станции метров на двести, он зафиксировал корабль в одной точке и лишь после этого бросился помогать товарищу…

* * *

–…Двадцать второго октября в свой первый рейс отправился советский атомный ледокол «Сибирь», — торжественным голосом сообщил диктор. — Новое современное судно является третьим в мире ледоколом с ядерной энергетической установкой…

Склонившись над журнальным столиком, Сергеев сидел в кресле и заканчивал работу над отчетом. Перед ним лежал последний и окончательный вариант сочинения. За пять дней, проведенных в НИИ космической медицины, он припомнил весь полет до мельчайших деталей. Припомнил и подробно описал на четырнадцати стандартных листах.

Покончив с писаниной, Александр поставил внизу дату, подпись. Еще разок окинув взглядом свои труды, отодвинул стопку листов и удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

Сегодня настроение было гораздо лучше, и тому имелось несколько причин.

Во-первых, срок пребывания Сергеева в НИИ заканчивался. Он почти не пострадал в пожаре на станции, если не считать легкого отравления продуктами горения, и здешнее хождение по врачам являлось заурядной процедурой для любого вернувшегося с орбиты космонавта. Сдача анализов, кардиограммы, измерения, обследования — типовой набор углубленной медицинской комиссии, которую каждый, чья работа связана с космосом или небом, проходит как минимум дважды в год.

Во-вторых, обнаружились позитивные сдвиги и в состоянии Володи Байдукова. Сегодня он был выведен из искусственной комы и впервые открыл глаза. Об этом в одиннадцать утра радостно сообщил по телефону Анисимов.

В-третьих, Сергеев закончил отчет, который сегодня же будет переправлен членам комиссии. На его изучение уйдет два-три дня, после чего командира экипажа вызовут на заседание для устного опроса. Во время последней встречи Анисимов обмолвился о том, что комиссия в курсе происходившего на орбите, вины экипажа в аварии на станции не видит и полна желания докопаться до ее истинных причин.

Улыбнувшись, Сергеев перевел взгляд на экран телевизора, где транслировался короткий новостной сюжет о новом пассажирском лайнере.

— Сегодня совершил первый испытательный полет советский пассажирский самолет Ил-86, — глядя на космонавта, с гордостью сообщил диктор. — Четырехмоторный широкофюзеляжный лайнер спроектирован в конструкторском бюро Ильюшина и предназначен для эксплуатации на авиалиниях средней протяженности. Расчетная вместимость самолета — до трехсот пятидесяти пассажиров…

* * *

Отведя корабль на безопасную дистанцию, Сергеев занялся Байдуковым. Руководитель полетов надрывался, вызывая экипаж, а он осторожно высвобождал товарища из обгоревшего комбинезона и приговаривал:

— Потерпи, Вовка. Подгорел чуток, но это не смертельно. Площадь ожогов — процентов десять-пятнадцать. Четвертой степени нет. В основном вторая и местами третья. Ничего, как-нибудь справимся. Терпи, брат. Терпи…

Пребывая в полубессознательном состоянии, Байдуков изредка шевелил конечностями и стонал. Освободив пораженные места от ткани, командир смочил их прохладной водой, затем дал товарищу напиться, вколол два кубика аспирина и самое мощное обезболивающее средство, имевшееся в бортовой аптечке «Союза». В заключение обработал ожоги антисептиком и наложил слабые стерильные повязки.

— Все, Володька, теперь до посадки, — сказал он, осторожно закрепляя друга в спальном месте бытового отсека.

Нырнув в спускаемый аппарат, он схватил шлемофон с гарнитурой и наконец ответил взволнованному РП.

Тот поначалу обрадовался, а узнав причину долгого молчания, дал команду готовиться к экстренной посадке.

* * *

Покинув ГНИИ авиационной и космической медицины, отдохнувший и посвежевший Сергеев прибыл в Звездный городок, где предстал перед членами высокой комиссии.

Заседание проходило в кабинете Георгия Берегового — начальника Центра подготовки космонавтов. В кресле Георгия Тимофеевича расположился председатель комиссии Иван Дмитриевич Сербин — заведующий отделом оборонной промышленности ЦК КПСС. Рядом занимали места представители Военно-промышленной комиссии, Министерства обороны, Министерства общего машиностроения, Комитета по оборонной технике. Рядовые члены комиссии сидели напротив друг друга за длинным столом, где обычно во время совещаний устраивались подчиненные Берегового.

Среди членов комиссии Сергеев узнал Берегового, Анисимова и еще двух человек, принимавших активное участие в подготовке полета.

Поздоровавшись, космонавт замер возле двери.

— Присаживайтесь Александр Станиславович, — кивнул на отдельно стоящий стул председатель.

Сергеев шагнул к стулу, сел.

— Как вы себя чувствуете? — последовал первый вопрос.

— Спасибо, я абсолютно здоров.

Перед каждым членом комиссии лежали копия его отчета, врачебные выписки и еще какие-то документы.

Полистав отчет, Сербин попросил:

— Расскажите о первом появлении так называемого «неопознанного объекта».

— Мы с Байдуковым его не видели, — начал Сергеев. — Нас предупредили о его приближении из Центра управления полетом. Спустя минуту или полторы стала барахлить радиосвязь и отключилось основное освещение в рабочем отсеке станции.

— А вы пытались установить визуальный контакт с объектом?

— Да, конечно. Каждый раз, когда руководитель полетов предупреждал о его появлении и передавал нам приблизительные координаты с параметрами движения, мы перемещались к иллюминаторам и пытались рассмотреть объект.

— И ничего не видели?

— Ничего.

— Разрешите? — обратился к председателю один из членов комиссии.

— Да, пожалуйста, — кивнул тот.

— Скажите, а ваше самочувствие никак не менялось во время приближения неизвестного объекта?

— Пульс оставался в норме, — пожал плечами Сергеев. — Давление вроде тоже не изменялось.

— Головных болей или беспокойства не ощущали?

— Нет, никаких недомоганий мы не испытывали, а беспокоиться приходилось только из-за отказов.

— Мы ознакомились с вашим отчетом. В нем все события изложены с предельной четкостью, — вновь принял эстафету Иван Дмитриевич Сербин. — Все, кроме последнего этапа.

— Вас интересует посадка спускаемого аппарата? — удивился Сергеев.

‒ Да.

— Данный этап был довольно скоротечен. Все происходило штатно, без отказов и накладок.

— И все же нам хотелось бы услышать, как вы в одиночку справились с этим непростым делом. Готовы вспомнить и рассказать?

— Конечно.

— Тогда слушаем…

* * *

Получив «добро» от РП на экстренную посадку, Сергеев не терял ни секунды. Первым делом он рассчитал момент включения двигателя для торможения. Точность данного расчета была очень важна для определения места посадки.

Покончив с расчетами и определив точку вхождения в плотные слои атмосферы, Александр передал координаты в ЦУП и начал готовиться к посадке.

Володька по-прежнему пребывал на грани: то терял сознание, то что-то шептал красными обожженными губами. Обезболивающий препарат возымел действие: пострадавший в огне космонавт уже не метался и не стонал.

Командир с предельной осторожностью переправил его в спускаемый аппарат, усадил в ложемент, пристегнул ремнями. Затем наглухо запечатал люк между спускаемым аппаратом и «бытовкой», устроился в своем кресле, доложил «Заре» о готовности и принялся ждать…

Через полчаса РП предупредил о минутной готовности к включению двигателей ориентации, поэтому их шипение врасплох не застало. Развернув корабль в нужную сторону, автоматика запустила маршевую двигательную установку. Внутри «Союза» появилась ощутимая гравитация.

Контролируя работу систем, Сергеев беспрестанно поглядывал влево на инженера. Его спина и шея здорово пострадали от огня, а кресло было устроено таким образом, что находиться в нем полагалось только лицом к пульту. Даже повернуть Володьку набок не представлялось возможным — при входе в плотные слои перегрузка достигала предельных значений, и при неправильном положении возникала опасность повредить позвоночник.

— Потерпи, Вовка. Все будет нормально, — прошептал Александр.

Отработав положенный промежуток времени, двигатель умолк. Корабль снизил скорость до заданного значения и приближался под расчетным углом к верхним слоям атмосферы.

После выработки топлива и отключения двигателя в тесном пространстве спускаемого аппарата опять стало тихо. Корабль находился в безвоздушном пространстве последние секунды. Снижение проходило штатно: скорость и угол вхождения в атмосферу точно соответствовали расчетным. Данный участок возвращения корабля с орбиты походил на падение по баллистической траектории. Плавно теряя скорость, «Союз» летел, подобно пущенному кем-то булыжнику. И никто, включая находившихся внутри космонавтов, уже не мог повлиять на траекторию, скорость и место посадки.

Более всего Сергеев переживал за товарища: как он перенесет перегрузки, не пострадают ли при бешеной тряске и вибрации пораженные огнем участки тела. Возле пульта управления, медленно вращаясь против часовой стрелки, парил пустой тюбик из-под чистой питьевой воды. А Александр покусывал губы и сокрушался: «Надо было сделать Володьке еще один укол обезболивающего препарата. Чтоб уж наверняка…»

Внезапно тюбик вздрогнул и плавно поплыл к ногам Сергеева.

— Гравитация, — прошептал он. — Достигли пограничного слоя атмосферы.

Снаружи послышался слабый шум. Постепенно его мощность нарастала, а за иллюминаторами появились оранжевые всполохи плазмы. Где-то внизу сработали пиропатроны, отстрелившие агрегатный отсек, а через несколько секунд отсоединился и бытовой отсек. Каждое из этих действий сопровождалось рывками и вибрацией.

Полегчавший трехтонный спускаемый аппарат опасно «рыскал» до тех пор, пока воздух не стал плотнее и не стабилизировал его полет.

* * *

Почти час Сергеев сидел перед высокой комиссией и отвечал на сыпавшиеся от ее членов вопросы. Спрашивали все, за исключением Анисимова, который до заседания неоднократно виделся с командиром космического экипажа и успел вдоволь с ним наговориться.

–…Начальник ЦУП в своем отчете отметил, что связь с экипажем при входе в плотные слои отсутствовала вдвое дольше обычного, — снял очки председатель. — Что вы можете сказать по этому поводу? Это нормальное явление?

— Аппарат сильно трясло. Из-за вибрации я не мог считывать показаний приборов и не контролировал время, — ответил Сергеев. — Да связь какое-то время отсутствовала, но когда я услышал запрос руководителя, то сразу ответил.

— Вам, вероятно, не сказали о том, что при сходе «Союза» с орбиты дальний локационный контроль в очередной раз зафиксировал появление объекта?

— Нет, я этого не знал.

— Вот поэтому я и задал вопрос: не отмечались ли вами какие-либо отказы на этапе посадки?

— Нет, товарищ председатель, — упрямо мотнул головой Сергеев. — Посадка происходила в штатном режиме. Никаких отклонений. Кроме, пожалуй, одного.

— Ну-ка поподробнее, пожалуйста.

— На две-три секунды пропадало питание основной электросистемы. Дублирующая включалась своевременно, поэтому все остальные системы работали без сбоев.

Члены комиссии переглянулись.

— Почему же вы не отметили данный факт в отчете? — удивился Сербин.

— Я был уверен в том, что кратковременный сбой произошел из-за вибрации. И к тому же полагал, что комиссию интересуют отказы, произошедшие во время основной стадии полета, а не за несколько минут до посадки.

— Напрасно вы так полагали. Произошедшее с вами на орбите имеет определенную уникальность, поэтому нас интересует абсолютно все. Кстати, как происходило приземление? Вы об этом тоже не написали ни слова…

* * *

При прохождении плотных слоев атмосферы внутри спускаемого аппарата было довольно шумно. Если Байдуков мог бы говорить, то его голоса Сергеев все равно не расслышал бы.

Командир постоянно поглядывал на товарища. В первые секунды, когда корабль закрутило и здорово затрясло, тот морщился от боли и, наверное, стонал. Потом затих.

«Снова потерял сознание, — догадался Сергеев. — Черт… даже мощные обезболивающие бессильны…»

Вибрация понемногу затихала. Огненные всполохи за иллюминатором побледнели и стали реже, а по специальным огнеупорным стеклам перестали ползти капли расплавленного металла.

По круглому циферблату равномерно бежала стрелка, отсчитывая секунды до приземления.

— Все нормально, Володя. Все у нас будет нормально, — приговаривал командир.

Сейчас его взгляд «приклеился» к барометрическому прибору, стрелки которого показывали стремительно растущее внешнее атмосферное давление.

Одна из стрелок приближалась к заветной красной риске.

— Скорость падает. Сейчас появится связь с Землей, а над головой должны сработать пиропатроны. Сейчас… Ну! Давай же!..

Однако вместо ожидаемых щелчков дважды выключились и включились плафоны внутреннего освещения, а на пульте истерично заморгало табло «Отказ основной электросистемы». Ее оперативно подстраховала дублирующая система, обеспечившая исправную и бесперебойную работу оборудования и агрегатов.

Через несколько секунд табло погасло. Шум от воздушного потока стих, появилась связь с ЦУПом, а над головой наконец дружно протрещали пиропатроны, отстрелив крышку парашютного отсека.

Аппарат прилично встряхнуло.

«Выход вытяжного блока, — понял Сергеев и посмотрел влево. Байдуков по-прежнему был без сознания. — Еще трижды тряхнет, и закончатся наши мучения, Володька. Совсем немного осталось…»

Вытяжной блок одновременно выполнял две функции: замедлял скорость падения аппарата и вытягивал небольшой тормозной парашют.

Стрелка барометрического прибора постепенно замедляла бег по круговой шкале. Скоро аппарат вздрогнул вторично — сверху раскрылся небольшой купол тормозного парашюта. Перегрузка увеличилась, отчего Байдуков застонал.

Сергеев дотянулся до запястья друга, легонько сжал его.

— Держись, брат. Сейчас тряхнет в третий раз. На семи километрах. И все. Дальше касание земли и, считай, наши приключения завершились…

Раскрытие последнего и самого большого купола обеспечило аппарату и самую ощутимую встряску. Привязные ремни настолько сильно впились в тело Сергеева, что он и сам едва не застонал.

Дальнейшее снижение происходило плавно, без рывков. Аппарат лишь слегка раскачивался под парашютным куполом и вращался вокруг вертикальной оси. Встроенная КВ-радиостанция исправно работала, передавая в эфир сигнал и давая возможность пеленговать точное местоположение спускаемого аппарата.

На высоте одного километра командир заметил в иллюминаторе пролетавший на некотором удалении поисковый вертолет.

— Все, Володя, мы практически дома, — облегченно выдохнул он. — Через полторы минуты легонько тюкнемся о планету, откроем люк. А там нас встретят наши товарищи: врачи, специалисты, вертолетчики… В общем, все те, кто тебе сейчас нужен.

Автоматика на орбите сработала безупречно, и посадка происходила точно в заданном районе — в ровной как теннисный стол казахской степи.

Метрах на восьмистах звонко щелкнул последний пиропатрон под полом аппарата, отстрелив небольшую круглую крышку. Из углубления тотчас выскочил свернутый жгут, в мгновение ока развернувшийся в длинный металлический щуп.

Ровно через минуту конец щупа встретился с земной поверхностью, и надежная система привела в действие тормозное устройство, состоящее из четырех направленных вниз и в стороны небольших пороховых ускорителей.

Четыре огненных струи создали мощный импульс, который уменьшил скорость снижения до минимальной. Спускаемый аппарат плавно коснулся земной поверхности и замер. Жгуты строп отделились от конусообразного аппарата, «испустивший дух» бело-оранжевый купол стал опадать рядом.

Когда рассеялась пыль, а купол из-за безветрия спокойно улегся на пожухлую траву, люк с лязгом открылся. В темном проеме появился Сергеев.

Оглядевшись по сторонам и заметив заходивший на посадку поисковый вертолет, он сорвал с головы шлемофон и принялся им призывно махать.

* * *

В общей сложности заседание комиссии продолжалось более двух с половиной часов. Примерно половину этого времени Сергеев подробно отвечал на многочисленные вопросы председательствующего Сербина и его коллег. Затем командира космического экипажа поблагодарили и попросили подождать в соседнем помещении.

Покинув огромный кабинет начальника ЦПК, Сергеев оказался в приемной, где за боковым столиком стучала клавишами печатной машинки молодая секретарша.

— Присаживайтесь, — кивнула она на ряд кресел, стоявших напротив.

Мысленно космонавт все еще находился перед комиссией и обдумывал свой ответ на последний вопрос. Пропустив мимо ушей предложение присесть, он подошел к приоткрытому окну и, не оглядываясь, спросил:

— У тебя сигареты есть?

— Здесь нельзя, — неуверенно ответила секретарша. Тем не менее встала, подошла и протянула пачку.

Сергеев курил очень редко. Когда нервничал или когда ситуация требовала быстрой и напряженной работы головного мозга. Вроде бы никакой связи, но думалось с сигаретой почему-то лучше.

Девушка щелкнула зажигалкой, Сергеев жадно затянулся, медленно выпустил дым в щель между окном и рамой.

— Неприятности? — робко спросила секретарша.

Только теперь он повернул голову и обратил на нее внимание.

Небольшого роста, но с хорошей фигуркой. Лет двадцать пять — двадцать семь. Темные волосы, доверчивый взгляд выразительных карих глаз; чуть вздернутый, но прямой носик, пухлые губки. Абсолютное отсутствие косметики. Строгий костюмчик добавлял ей немного возраста и серьезности. Сергеев на миг представил девушку в легком платье и… невольно улыбнулся.

— Мои неприятности позади. Вот инженер поправится и вообще будет здорово.

— Я слышала, у вас случился пожар?

— Да. К сожалению, не успели вовремя распознать и среагировать, — кивнул Сергеев. И поинтересовался в свою очередь: — Вы работаете здесь недавно?

— Почему недавно? Второй год, — с детской наивностью ответила девушка.

— Почему же я не замечал вас раньше?

Она улыбнулась:

— Не знаю. Я каждый раз с вами здороваюсь, когда вы приходите к Георгию Тимофеевичу…

Секретарша хотела спросить еще о чем-то, но за дверью кабинета послышались шаги. Она прошмыгнула на рабочее место, а Александру пришлось выбросить от греха подальше окурок в окно.

Дверь распахнулась. В проеме показался Анисимов.

— Поехали, Саша, — кивнул он. — Я отвезу тебя домой.

Проходя мимо секретарского стола, Сергеев вернул пачку сигарет.

— Спасибо.

— Не за что. Удачи вам…

* * *

Служебная машина Анисимова ехала по вечерней Москве в сторону Тушино, где проживал Сергеев. В конце рабочего дня движение в столице становилось интенсивным, и сидевший за рулем пожилой грузный мужчина был полностью занят дорогой. Расположившиеся на заднем диване Анисимов и Сергеев некоторое время молчали, вспоминая и обдумывая только что прошедшее заседание комиссии.

Затем Николай Павлович очнулся и, хлопнув подчиненного по коленке, сказал:

— Нет повода расстраиваться, Саша. Отчет ты составил полно и грамотно, на вопросы отвечал правильно, держался достойно.

— Что решили? — мрачно поинтересовался тот.

— До окончательного решения еще далеко. Сейчас все вопросы вертятся вокруг тщательного и объективного расследования происшествий на станции. Пока Байдуков приходит в себя, ты остаешься единственным свидетелем и участником событий на орбите. Поэтому будь готов к продолжению «допроса».

— Всегда готов, — буркнул Сергеев и отвернулся к окну.