Проект «Оазис»

Валерий Ременюк, 2017

фантастическая повесть с приключенческим сюжетом, с терактами, похищениями, противостоянием спецслужб, поисками революционной теории мироздания, попытками решить проблему религиозных войн, а главное – с любовью мужчины и женщины, без которой всё остальное просто не имело бы смысла.

Глава 1. Увидеть Париж и…

Вы не задумывались, чем утреннее солнце отличается от вечернего? Смотрите: вот лежит его прозрачная золотистая пыльца на обнажённой груди прекрасной женщины и кажется такой же, как на закате — и оттенком, и насыщенностью, и тонкой вибрацией света передающей дрожание воздуха в июньском небе. А ощущается по-иному, чем вечером, — хоть ты тресни! В вечернем свете есть тайна и ожидание близкой ночи, ускользающая нега прошедших дневных хлопот, словно удаляющийся стук колёс дневного экспресса. Утром же солнечный свет насыщен нервным зарядом будущего дня, уже стоящего на пороге со всеми обязательными атрибутами: деловитостью, торопливостью и жёсткими контурами неотложных дел. Поэтому утром свет солнца кажется эфемерным, случайным, нестойким, вырванным из плотной ткани дня и занесённым сюда как мимолётный запах садовой фиалки, благоухающей под окнами отеля…

Виталий всегда просыпался рано — классический жаворонок. Сейчас наш жаворонок лежал на белоснежных простынях небольшого отеля «Лепаж» в пригороде Парижа и с интересом рассматривал Юлину соблазнительную грудь, выглянувшую из-под одеяла навстречу утреннему солнцу, словно любознательный детёныш нерпы из лунки. Будильник обещал ещё двенадцать минут покоя. Кроме волнующей груди женщины, взору Виталия было доступно её нежно-смуглое, немного скуластое лицо, обрамлённое пышными кучерявыми волосами цвета орехового дерева, густые ресницы и аккуратные, с чёткой границей — как будто резцом скульптора вырезанные — губы, радующие глаз изящными завитками.

Виталий и Юля трудились в московском журнале «Пересвет», имевшем общественно-политическую и державно-патриотическую направленность. Правда, временами налёт «желтизны» перевешивал всё остальное, что было в этом издании, но зато обеспечивал хорошие тиражи и приличную рекламную подпитку. Наполовину журнал кормился всё же из госзаказа и был на хорошем счету у властей как верный проводник державных идей и мощный инструмент предвыборных манипуляций общественным мнением. За это начальство и не обделяло его кусками бюджетного пирога. Юлю и Виталия, впрочем, мало трогал весь этот картонно-бутафорский антураж издания, ведь место было доходное и подкидное — то есть «Пересвет» рассматривался ими как трамплин к будущей карьере. За что и ценили его.

В Париж влюблённых занесла служебная командировка по спецзаданию редакции. Так сказать, «труба позвала в дорогу». Подписывая Виталию задание на командировку, главред Макар Иваныч Бездокладников сказал:

— Ну, старик, ждём от вас сенсационного репортажа, чтобы «МК» и «Коммерсантъ» слюной захлебнулись от зависти! Я уже не говорю о «Ленте. ру», Мёбиус ей в дышло!

— Это не извольте сумлеваться, Макар Иваныч, за нами не заржавеет! Нам это — что раку ногу оторвать! — отшутился Виталий.

— Нет, ног отрывать никому не надо, а вот поторопиться придётся. Первый репортаж я ожидаю уже в среду (разговор происходил в пятницу, а перелёт из Москвы в Париж планировался на ближайший понедельник).

Виталий был родом из небольшого уральского райцентра Кунгур, в школе подавал большие надежды в литературе и языках — быстро соображал, хорошо писал, английский и испанский шли у него влёт. Однажды Виталик, будучи ещё третьеклассником, несказанно обрадовал учительницу литературы Марию Николаевну, спросив:

— Марь Николавна, а правда, что в песне «Во поле берёза стояла» как бы парень обращается к девушке, которую он… ну, представляет в виде берёзоньки, что ли, и, это, любит её, в общем?

— Да, Виталик, можно и так понимать эту замечательную народную песенку! — обрадовалась Мария Николаевна образному мышлению ребёнка. Рано обрадовалась, потому что от Виталика последовал следующий — коварный — вопрос:

— А зачем же тогда этот парень говорит: «Я пойду по полю погуляю, белую берёзу заломаю! Люли-люли, заломаю!»? Зачем ему заламывать свою любимую-то?

Марию Николаевну вопрос застал врасплох, вверг в краску и какие-то путаные объяснения, сопровождавшиеся хихиканьем «камчатки» — там сидели второгодники Демичев и Малявко, раньше других въехавшие в пубертатный возраст.

В секции лёгкой атлетики Виталя был одним из лучших спринтеров — в шестнадцать лет установил рекорд школы на стометровке: 11,2 с! К окончанию школы вымахал в длинноногого, большеротого, сероглазого лосёнка под метр восемьдесят ростом и обаятельной улыбкой на лице. Девчонки были от него без ума! Виталя с красным дипломом окончил журфак в Екатеринбурге, попутно выучил французский. Годик молодой журналист, мечтавший о славе Гиляровского, помотался в отделе новостей кунгурской районной газеты, потом отслужил два года в армии под Читой редактором полковой газеты «Забайкальский щит Родины». После армии его взяли корреспондентом на договоре в областное издание «Уральские просторы», где он набил руку на залихватских репортажах, активно пользуя молодёжный сленг и рискованные (на грани фола) методы добывания информации. Увлёкся сноубордом, объездил с такими же, как и он сам, фанатами снежной доски Урал, Алтай, Кавказ, дважды ездил в Альпы — под Монблан в Курмайор и в знаменитый «русский» Куршевель. А лет пять назад увидел в Интернете объявление о наборе команды молодых журналистов в новый столичный журнал — это и был «Пересвет». И рванул из Ёбурга (так ласково местные зовут свой любимый город) покорять Москву, что, с точки зрения карьеры, было абсолютно разумным шагом. То, что при конкурсе двадцать три человека на место он оказался в числе семи счастливчиков, отобранных в штат, воспринял как должное. С самооценкой у него всегда был полный порядок.

Свои таланты и бойкое перо Виталий в «Пересвете» отточил до виртуозного мастерства, обзаведясь попутно широким кругом полезных связей, дававших ему и своевременную информацию, и вхожесть в недоступные для простого смертного места, как то: закрытые клубы, где любили тусоваться знаменитости, заседания комиссий и комитетов органов власти и корпораций, эксклюзивные встречи с ньюсмейкерами — людьми, чьи поступки или мнения производили сенсации большего или меньшего масштаба. Курировала Виталия заместитель завотделом сенсаций (ни больше ни меньше!) Юлия Петровна Маслова, бывшая на четыре года старше и на полжизни опытнее своего подопечного. У Юлии и Виталия сразу установились товарищеские отношения — Маслова не страдала административным чванством и не держала большой дистанции между собой и тремя подчинёнными. После окончания журфака МГУ она несколько лет поколесила по московским СМИ, начав с поста корректора заводской многотиражки и дослужившись до престижной должности собкора в журнале «Столица», и пришла на работу в «Пересвет» за год до появления там Виталия Самолётова. Его она в шутку называла то Самоваров, то Самопалов, то ещё как-то с использованием «само-» — словарный запас у Юлии был неистощим. Виталий на это не обижался, поскольку и сам любил шутки и дружеские подначки. И когда около года назад скоропостижно отъехал на ПМЖ на небеса завотделом сенсаций «Пересвета» Осип Ицкович Канцельбоген (инфаркт в сорок пять — все были в шоке), редакционный совет доверил вакансию не Масловой или ещё кому-то из пяти более опытных претендентов, а перспективному, обаятельному и настырному двадцатидевятилетнему Виталику Самолётову. Юлия же Петровна, надо отдать ей должное, проявила незаурядную житейскую мудрость, не возроптав и не уйдя в обиду, а оставшись на должности заместителя завотделом, то есть заместителя Виталия. И вот уже три месяца как они заодно стали и полюбовниками… По совместительству, так сказать.

Юлиного мужа звали Сергей, он служил старшим инженером в какой-то газотрубной компании — высокооплачиваемый трудоголик, постоянно улетавший в район Уренгоя и Тазовского месторождения на свои объекты, но, к сожалению, не семьянин. Плодами их с Юлей брака стали семилетний сын Лёша, ипотечный коттедж в районе Тушино, две машины (женская «Мазда-3» и мужская «Тойота-Раннер») и полное отсутствие взаимности в смысле нежных чувств и интимной жизни. У Сергея (Юля знала это, но давно перестала переживать по данному поводу) уже три года имелась постоянная любовница Тамара, его тренер по занятиям в бассейне. А теперь вот и у Юли завелась бурная личная жизнь на стороне. В общем, все были при своих и события текли в стандартном русле нашего безумного времени.

У Юли отмечалась лишь одна странность — ещё во время трудной беременности ей эскулапы посоветовали беречься от инфекций и, буде случится столоваться в общепите, как-то дополнительно дезинфицировать ложки-вилки. Юля это придумала делать гениально просто: доставала газовую зажигалку и незаметно опаляла столовые приборы, а потом тщательно протирала бумажной салфеткой перед употреблением. Беременность давно прошла, а привычка прижилась. И когда Виталий бывал с Юлей в кафе или ресторане, не важно — тет-а-тет либо в коллективе — он всё никак не мог привыкнуть к такому поведению подруги: Юля обязательно опаляла свои металлические приборы зажигалкой, протирала и только тогда приступала к трапезе. Впрочем, эта милая особенность Виталию не мешала и он её практически не замечал.

Юля, однако, была хорошей матерью, всё свободное время уделяла развитию Лёшика: сначала малышкина школа «Буки-веди», народные танцы «Гусельки», уроки английского, которые она вела сама, а в последний год ещё и секция дзюдо — спорт нашей политической элиты! Юля была без ума от сына, из частых командировок обязательно привозила ему развивающие игры — лего, паззлы, конструкторы-трансформеры, хорошо изданные книжки. Из командировки в Париж собиралась доставить любимому чаду цейсовский школьный микроскоп. Смеясь, постоянно пересказывала Виталию смешные словечки, которыми Лёшик регулярно радовал мир. Например, когда ему было два года, он изучал с мамой пальцы рук и выдал:

— Эта больсой!

— Молодец!

— Эта — укасятельный.

— Отлично!

— Эта… следний?

— Умница!

— Эта… безумный!

— О-о-о! Шедеврально! — радовалась мама.

— А эта — бензинчик!

Виталий не сдержался, наклонился к брусничинке соска и лизнул её. Ягодка оказалась сладковатой, немного шершавой, тёплой и упругой. Юля вздрогнула, распахнула карие глаза и засмеялась:

— Самоходов, да ты шалун! Мало тебе ночных утех, сластолюбец! — Она обняла Виталия за шею загорелой крепкой рукой, притянула к себе и поцеловала в губы. Потом выпростала из-под одеяла длинную ногу с шикарным алым педикюром и полюбовалась растопыренными пальчиками. Пальчики выглядели как головки зажигательных патронов, нацеленных в сердце мужчин. Юля была ухоженной, спортивной женщиной, регулярно ходила на фитнес, в солярий, дважды в неделю со школьных времён играла в волейбол.

— Юльчик, доброе утро! Вставай, лапуся, пора! — прошептал её мачо, сдерживая романтические фантазии в рамках разумного. От бурного вечера с возлюбленной тело всё ещё наполняла приятная истома. Загудел зуммер будильника, на табло значилось 07:30.

— Самоедов, а что у нас будет на завтрак? — по-кошачьи потягиваясь, соблазнительно выгибаясь и зевая, промурлыкала Юля.

— Думаю, изысками и объёмами нас не побалуют: гостиничка недорогая, сэкономил на нас шеф. Будет, скорее всего, континентальный утренний стандарт — по паре круассанов, варёное яйцо, йогурт да кофе с сыром. Это тебе не Финляндия какая-нибудь — вот там утренний завтрак в гостиницах это нечто! Ну ничего, мы в обед своё наверстаем. У нас, если помнишь, в десять встреча с Леоном, а в двенадцать — рандеву в кафе у Елисейских полей с Хасаном. Там и будет серьёзный разговор, как сказал Макар. Хасан может много интересного поведать. Не забудь зарядить диктофон и взять запасные аккумуляторы к камере.

— Самосвалов, не нуди! У меня всегда всё готово.

В редакционном задании значились интервью с людьми, близко знающими организаторов январского теракта — расстрела журналистов за карикатуры на пророка Мухаммеда. На них «Пересвет» вывели через свои каналы какие-то серьёзные люди из спецслужб. По предварительной ориентировке исламисты этим летом планировали в Европе серию схожих терактов. Информацию об этом плане, его возможные детали и должны были раздобыть Виталий и Юля. А «Пересвет» получил шанс прославиться сенсационным материалом. Большего Макар Иваныч Виталию не сказал. Лишь кивнул головой на потолок и округлил глаза: мол, сам понимаешь, откуда слив и куда ветер дует. Время и места встреч, имена и приметы собеседников были даны в приложении к заданию.

Леон стоял неподалёку от входа в Лувр, ярким пятном выделяясь на фоне знаменитых стеклянных пирамид. На голове у него красовался пёстрый вязаный берет, на груди висела чёрная гитара, длинные волосы были украшены оранжевыми дредами, на фиолетовой майке — изображение перевёрнутой Эйфелевой башни и в ней, как в розетке для мороженого, шарик головы рыжего клоуна с лицом, подозрительно смахивающим на лик президента страны. Хипстерским видом Леон был обязан своей профессии уличного музыканта.

— Салют, Леон! — поприветствовал его Виталий, когда тот закончил очередную песню. — Тебе презент из России с любовью! (Это был незамысловатый, но всё же пароль.) — И церемонно вручил бутылку водки в подарочной упаковке — в ней действительно была «Столичная» в экспортном исполнении.

— Привет, брат! — Леон в широкой улыбке обнажил коричневые от табака зубы, бережно, словно младенца, принял подарок, погладил его по боку. — Спасибо. Ну что, пошли покурим, поболтаем за жизнь? Антракт, господа!

Он упаковал гитару в кожаный кофр, на дне которого скромно брякнули монеты утренних трудовых доходов. Затем они отошли в сторону, к скамейке у изумрудного газона, на которой их ждала Юля. Пока мужчины знакомились, женщина успела издали сделать телевиком пару снимков Леона и теперь сидела, эффектно закинув ногу на ногу и приветливо улыбаясь. Одета она была неотразимо: бирюзовые шорты, ярко-оранжевая майка с бретельками красного лифчика, открыто лежащими на округлых смуглых плечах, и лёгкие синие босоножки на невысоком каблуке. Такой антураж, по её опыту, хорошо влиял на молодых мужчин во время интервью — собеседник часто отвлекался от темы вопросов и скользил по их поверхности. Язык, частично отвязанный от шокированного мозга, нередко выбалтывал факты, которые в другой раз собеседник предпочёл бы держать при себе.

— Привет! Я Джулия, журналист, партнёр Виталия! — Она встала навстречу мужчинам, сняла тёмные очки и протянула Леону ладошку для знакомства.

Леон деликатно пожал ей руку и уважительно посмотрел на Виталия: мол, умеешь партнёрш выбирать! Для продолжения разговора Леон предложил отойти в сторону, в глубь парка, где можно было спокойно выкурить сигаретку, не нарушая ограничений министерства здравоохранения. Там, на скамейке у куста сирени, было тихо и уютно. Леон сел посередине, Виталий и Юля по бокам. Виталий угостил Леона московской сигареткой «Parliament», затянулся сам и задал первый вопрос:

— Леон, наши общие друзья порекомендовали тебя как человека, который знаком с парнями, расстрелявшими журналистов-карикатуристов. По информации полиции, все они были убиты при захвате. Скажи, ты знаешь какие-то детали?

Леон глубоко затянулся, глянул на Виталия сквозь сигаретный дым, прижмурив один глаз:

— Ну да, троих исполнителей убили, двоих я знал — жили в одном районе. Но тех, кто всё это затеял и организовал, гораздо больше, и они ещё на свободе и всё ещё опасны.

— Во Франции?

— Нет, их тут изначально не было. Но скоро будут. Они на Ближнем Востоке. Страну, город, явки-пароли назвать не могу, останусь без головы. А кому я нужен даже и с гитарой, но без головы? — И Леон жизнерадостно засмеялся собственной шутке, не размыкая губ и толчками выпыхивая султанчики дыма из широких ноздрей. Его смех был похож на уханье совы.

— Ты имеешь в виду, что они или кто-то ещё могут повторить теракты? — спросила Юля.

— А теракты случаются постоянно в последние годы, чёрт побери! — неожиданно Леон стал серьёзным. — Да, у меня в Париже много знакомых мусульман-иммигрантов. Многим из них очень не нравится, что из-за терактов на них смотрят с опаской. Им стало труднее найти работу, полиция часто проводит проверки видов на жительство, облавы по квартирам и клубам, знакомые немусульмане теперь избегают их. Жить стало сложней. Поэтому они мне сбросили информацию для передачи в прессу, что летом этого года по всей Франции исламистами планируются массированные теракты. Карикатуры на пророка и марши солидарности с карикатуристами — это только повод, провокация. Им нужна большая кровь, новые шахиды, новые фанатики из бедных стран, новые пожертвования от богатых шейхов на джихад. Я хочу, чтобы в России, а через вас и во всём мире узнали об этих планах и постарались им помешать! Я не хочу крови невинных жертв!

— Но почему ты не заявишь об этом в вашу полицию, вашим журналистам?

Леон стряхнул пепел в маленькую металлическую коробочку, извлечённую из кармана:

— Я здесь на плохом счету, мне веры нет. Сидел за наркотики, за драку. Второй раз, правда, наркотики мне подбросили местные копы — сводили счёты. После этого я с французским государством не сотрудничаю! — Леон сделал рукой с сигаретой резкий отсекающий жест. Сигарета при этом ярче заалела, словно приподняла бровь, подчёркивая правоту хозяина.

— А есть у тебя какие-то факты, чем можно подтвердить эту информацию? — уточнил Виталий.

— Ну, не знаю… Есть данные от надёжного человека, что послезавтра в парламенте будет выступать наш министр внутренних дел с идеей выхода Франции из европейской программы по ассимиляции беженцев из Африки и Ближнего Востока. Так вот, мне шепнул этот человечек, что до министра осведомители доносили информацию, что готовился теракт в редакции этих карикатуристов, и даже день называли. Но он ничего не сделал, чтобы предотвратить его, хотя мог и должен был это сделать. Значит, он ему был выгоден. Думаю, чтобы ужесточить меры против мусульман и получить дополнительное финансирование своего ведомства. И новые теракты он не будет пресекать, вот увидите! Это ещё одна причина, почему я не вижу смысла давать эту инфу во французскую полицию.

— Так что же получается, — удивилась Юля, — продолжение терактов выгодно и правоуклонистам, ястребам в правительстве Франции?

— Выходит, что так… А помните того норвежского террориста-националиста, который почти восемьдесят человек грохнул несколько лет назад?

— Кто ж его не помнит! — хмыкнул Виталий. — Рад бы забыть, да куда уж…

— Вот здесь, похоже, тот же эффект, — оживлённо продолжил Леон. — Свои же способствуют или как минимум не мешают терактам, чтобы взвинтить общественное мнение против нынешней иммиграционной политики. Да, она многим у нас не по нраву, но своих граждан пачками валить — это уже не комильфо, скажу я вам, а просто свинство! Голову отрывать за такое… А ведь у нас выборы президента через год, учтите и этот фактор. Это может быть игра с дальним прицелом.

— Ну хорошо, Леон, — предложил Виталий, — смотри, мы подготовим в наш московский журнал репортаж из Парижа, где расскажем о твоих предположениях, а также о настроениях и ожиданиях других парижан по этому поводу. Скажи, мы можем тебя упоминать как источник информации?

— Ни в коем случае! Да вы что?! — испугался Леон. — Тогда мне точно могила! Я делюсь информацией инкогнито, только вам и на условиях, что вы меня не спалите. Никаких имён, фото! Даже внешность мою не описывайте ни в коем случае!

— Понял. Тогда мы напишем, мол, «в Париже ходят слухи…» или «из неофициальных, но достоверных источников…». Так годится?

— Так можно.

Стайка сизых голубей, что-то мирно клевавших в траве газона, вдруг захлопотала и понеслась вдогонку за сорокой, проскакавшей у них под носом. Похоже, у голубей к сороке были давние счёты. Этот сюжетик из параллельной реальности отвлёк Виталия от темы интервью и напомнил, что Париж всё ещё прекрасен и жизнь продолжается. Он понял, что от Леона больше ничего интересного узнать не удастся, пожал ему руку и пообещал выслать номер «Пересвета» с будущей статьёй. Когда Виталий и Юля уходили от собеседника по аллее, остро хрустевшей мелким гравием, Леон поднял гитару и приятным хриплым баритоном запел им вослед, явно адресуя серенаду Юле: «В гроздьях черёмухи ты растворила мою любовь, гроздья черёмухи выпили нас по капле…» Виталию показалось, что это из репертуара Шарля Азнавура.

— Да, Самогудов, негусто у нас пока с этим Леоном, — вздохнула Юля, когда они отошли достаточно далеко. — Ничего конкретного и неожиданного…

Встречные мужчины явно обращали внимание на её пышные ореховые волосы, тщательно намытые и вздыбленные с утра перед выходом в люди, на длинные смуглые ноги, умело подчёркнутый бюст и аккуратную талию. Юля же с удовольствием пользовалась редкой возможностью посводить парижан с ума. Виталий немного хмурился, ощущая лёгкое пощипывание ревности, но в целом был рад, что они так гармонируют с этим великим городом и он их принимает за своих.

— Ничего, Юлёк, его информация будет для нас как бы фоном, индикатором общих настроений. Макар намекал, что самое интересное нас ждёт в беседе с Хасаном. Надо его грамотно разговорить… Кстати, при общении с мусульманином тебе неплохо было бы удлинить наряд, нет?

— Обижаешь, Самодуров! Это же азы, а я уже «вышку» окончила как-никак! — Юля достала из рюкзачка крепдешиновую цветастую юбку-парео много ниже колен и чуть ли не на ходу одним движением обернула вокруг талии — раз, два! Затянула шнурок на поясе, потом извлекла лёгкую шаль, накинула на плечи, закрыв локти до кистей. — Ну а так?

— Мило и адекватно, — кивнул Виталий и улыбнулся. Подруга умела преображаться в одну секунду. «Наверное, именно это умение отличает настоящую женщину, — подумал он, — быть всегда разной и неожиданной!»

Они взяли такси и через двадцать минут вальяжной поездки по Рю де Риволи вышли у Елисейских полей рядом с Триумфальной аркой, откуда было рукой подать до места их следующей встречи в кафе «Сан-Суси». До полудня было ещё двадцать минут, погода баловала парижан мягкой истомой тёплого лета, Виталий и Юля решили посидеть на скамейке у кафе и дождаться времени встречи под открытым небом. Юля поозиралась по сторонам, грациозно поправила очки и вдруг спросила театральным шёпотом с наигранным придыханием:

— Самогонов, а ты женишься на мне, когда я разведусь со своим законным?

Виталий слегка опешил от неожиданности. Нет, не то чтобы он не задумывался над перспективой отношений с Юлей. Он был не женат и до сих пор умудрился не запятнать репутацию своего паспорта лишними штампами; к тридцати годам пора было уже определяться с семьёй, потомство как-то заводить, что ли… Да и мама при встречах всё чаще заводила разговорцы на эту тему. И Виталий даже вполне представлял себе, что Юля была бы хорошей женой, верным другом по жизни, а уж любовницей просто потрясающей! Но Юля как-то сама обмолвилась, что, пока Лёшик в школу не пошёл, она постарается продлить их с Сергеем «союз нерушимый», чтобы мальчик рос в полноценной семье, при родном отце. И вот вдруг такой поворот… Почувствовав, что пауза затягивается, Виталий не нашёл ничего лучшего, как просто обнять подругу, снять с её лица очки и нежно поцеловать в приоткрытые губы. Она с готовностью ответила, запрокинув голову, и минут пять они предавались телячьим нежностям, как бы воплощая в жизнь девиз из буклета-путеводителя: «Париж — город поцелуев! Не упустите свой шанс!»

— Ладно, Самолюбов, не боись, это на меня буржуазная обстановочка действует разлагающе… Домой вернёмся в нашу суровую действительность, и всё пройдёт! — усмехнулась она, когда их целовальный порыв иссяк.

— Да я и не боюсь, душа моя! — ответил Виталий. — Давай, когда вернёмся домой, серьёзно обсудим эту тему. Хочешь?

— А вот там и посмотрим! Может, у меня уже другое настроение будет, а? — съязвила Юля то ли в шутку, то ли всерьёз и снова прикрыла глаза очками.

Виталий достал мобильник и глянул на хронометр:

— В этом месте режиссёр наших романтических отношений объявляет антракт и напоминает, что пора заняться делом: две минуты до встречи. Пойдём?

Они поднялись со скамейки и вошли в кафе.

Хасана, сидевшего вполоборота к входу за столиком в дальнем углу, они заметили сразу — он в точности соответствовал описанию, полученному от Макара: худощавый стройный араб светло-кофейного оттенка, с мелкой кучерявой бородой, чёрной и ухоженной. Вьющиеся длинные волосы схвачены чёрным шнурком в пышный конский хвост. Жёлтая рубаха навыпуск, потёртые джинсы, сандалии. Хасан читал газету и помешивал ложечкой жёлтый чай в изящном стеклянном стакане мавританского стиля. Казалось, он никого не ждёт и не проявляет ни малейшего нетерпения. Удлинённое лицо выражало состояние абсолютного покоя, словно лицо сфинкса. Когда Виталий и Юля присели к его столику, он даже бровью не повёл, продолжая читать новости.

— Не помешаем, месье? — учтиво спросил Виталий.

— Я давно наблюдаю за вами через окно — любовь не может помешать! — усмехнулся араб и только тогда отложил газету и глянул на гостей. — Вы так мило целовались там, на лавочке! — Он чуть растянул уголки губ в улыбке и протянул Виталию руку. — Салам!

— Салют! — чуть более энергично, чем следовало бы, встряхнул кисть собеседника Виталий (он был слегка смущён наблюдательностью нового знакомого). — А вы, вероятно, Хасан?

— Ваша проницательность делает вам честь! — коротко кивнул араб и снова обозначил улыбку уголками губ. Выражался он на хорошем английском витиевато и иронично, что подчёркивало его приличное образование и уверенность в себе.

— А я — Виталий. Моя спутница — Джулия, знакомьтесь. Мы русские журналисты из Москвы, собираем материал для репортажа о том, что думают парижане после январских терактов. Нам сообщили, что вы могли бы помочь понять, какие настроения существуют здесь в мусульманской диаспоре после трагедии с «Шарли Эбдо» и чего ожидать дальше. Ведь все понимают, что январскими терактами и маршами протеста проблема не закрыта и тема не исчерпана…

Подошла официантка — молодая негритянка с выбеленными перекисью волосами, приняла заказ: омлет с блинами и салатик с минералкой — Юле, омлет и бокал лёгкого пива — Виталию. От сухого вина Юля отказалась, сославшись на жаркий день и ворох предстоящей сегодня работы.

Хасан продолжил:

— Вы совершенно правы! Среди наших есть люди на полбашни отмороженные, фанатики ислама. Ими объявлен джихад против неверных по всему миру. Но начать свою программу «принуждения к уважению» наших святынь они решили с Франции, поскольку эта страна дала повод — я имею в виду известные карикатуры. Так и появились планы терактов, чтоб заставить себя уважать и чтоб другим неповадно было. В общем, у меня есть сведения — про источник не спрашивайте, это тайна — что до конца июня в Париже, Тулузе, Марселе и Лионе будут проведены показательные теракты с массой жертв и требованиями к французским властям публично признать свою неправоту в потакании дурным нравам художников-карикатуристов, оскорбивших пророка Мухаммеда. Признать и извиниться перед мусульманами за то, что в столице Франции допускается такое святотатство и что оно ещё и оправдывается обществом как проявление свободы слова! В общем, они хотят заставить власти повиниться и начать считаться с обычаями мусульман, а не навязывать мусульманам-иммигрантам свои правила жизни.

— А как вы сами относитесь к этим планам? — осторожно спросил Виталий.

— Я не сторонник терактов, у меня здесь хорошая работа, семья, я дружу с французскими законами. Но полная отвязанность, даже хамство французской прессы часто бесят и меня. А главное, это бытовое националистическое нахальство оправдывается свободой слова!

— Погодите, Хасан! Вы говорите — «до конца июня»? — подала встревоженный голос Юля. — А что у нас осталось до конца июня?

— А до конца июня у нас ровно неделя, — вздохнул Самолётов. Официантка принесла минеральную воду Юле и пиво Виталию.

— Вот именно, времени мало, они могут начать в любой момент и в любом людном месте, — заметил Хасан. — Поэтому я и хотел бы, чтобы вы побыстрее рассказали в прессе об этих угрозах! Может, тогда наши власти активнее зашевелятся по противодействию шахидам!

— А почему именно российскому изданию вы даёте эту информацию?

— Вся проамериканская Европа вместе со Штатами слишком политкорректна. Они попали в собственную ловушку превалирования прав человека над правом наций на безопасность. Ваша страна, скажу прямо, не вызывает у меня больших симпатий по разным причинам, но не об этом сейчас речь. И в данном случае я больше верю в решимость вашей страны дать быструю и точную информацию, с которой здесь будут считаться, примут меры. А может, ваши спецслужбы по своим каналам способны как-то повлиять на подготовку терактов, предотвратить их. Мне кажется, по прошествии полугода с январской трагедии общество и полиция во Франции успокоились, а массовые ответные демонстрации создали настроение ложной безопасности. Хотя сигналов о возможном продолжении терактов у них и без меня достаточно. Короче говоря, я надеюсь, что через вашу прессу удастся как-то встряхнуть местную полицию и притушить агрессивные настроения у радикальных исламистов, предотвратив повторение январского безумия. Хотя, боюсь, боевые группы уже запущены в разных французских городах…

— Но кто же они, эти инициаторы? — воскликнула вполголоса Юля.

— «Исламское государство» и их сторонники, — коротко ответил Хасан и снова отхлебнул из стакана. — Кстати, рекомендую — отличный зелёный чай!

— Да что ж мы тут чаи будем распивать, если дело так серьёзно, как вы говорите! Если так мало времени осталось, чтобы попытаться предупредить новые смерти! — заволновалась Юля. — Виталя, надо скорее писать и передавать материал в редакцию, как ты думаешь?

— На всё воля Аллаха… — неторопливо протянул Хасан и снова поднёс стакан к губам, пока Виталий раздумывал, продолжать ли этот разговор или всё бросать, хватать такси и мчаться в гостиницу строчить репортаж и отправлять его по электронной почте Макару с пометкой «Срочно в номер!».

Удивительно, но жизнь порою допускает редчайшее дурновкусие, которое не позволил бы себе ни один, даже посредственный, писатель. Жизни дела нет до нашего вкуса, поэтому она позволяет себе просто невероятные события, похлеще любого хитроумно закрученного литературного сюжета или сценария блокбастера. В подтверждение этому тезису двери кафе резко распахнулись, как от пинка ногой, и на пороге возникли два молодых человека, чья внешность не оставила равнодушными никого из полутора десятков посетителей, включая бармена и официантку. Лица незнакомцев по самые глаза скрывали арабские платки-куфии, а из-под лёгких курток возникли автомат Калашникова и автомат «Узи».

— Все оставаться на свои места! Это теракт во славу Аллаха! Вы есть наш заложник! Все положил руки на стол и не двигать, не разговаривай! — крикнул высоким голосом первый из вошедших на ломаном французском и дал из «Узи» короткую звонкую очередь в потолок. На головы посетителей посыпались ошмётки облицовки и мелкая пыль. Взвизгнули женщины. По керамической напольной плитке звонко зацокали латунные гильзы, как первые крупные капли грядущего ливня.

Виталий взглянул на Юлю — она побледнела и сжала на столе кулаки до побелевших костяшек. Хасан продолжал сидеть боком к входу и внешне не проявлял беспокойства. Он даже головы не повернул в сторону террористов, однако внимательно рассматривал их в отражении зеркала за спиной бармена. Его губы сжались в ниточку, и уголки дрогнули в подобии ироничной улыбки типа: «А что я вам говорил?»

Один из террористов вытолкнул толстячка-бармена и официантку-африканку из-за стойки в центр зала и приказал сесть за пустой столик, а сам встал у двери служебного хода и взял её под контроль. На кухню он заглядывать не стал. Удивительно, но полицейские машины подъехали к кафе буквально через пять минут — наверное, две видеокамеры, висевшие под потолком, давали картинку «куда надо». К входу подошёл полицейский офицер с белым платком в поднятой руке и остановился, тревожно глядя сквозь дверное стекло на парня с автоматом.

— Что вы хотите? Ваши требования? — крикнул он.

Террорист чуть приотворил дверь и выкрикнул в ответ:

— Мы требуем извинения от президент Франция за карикатур на пророк Мухаммед! Если извинения нет, мы каждый час будем убивать один заложник!

— Сколько их у вас? — уточнил офицер.

— Семнадцать — двадцать, где-то так! Но скоро будет меньше! — Араб засмеялся, захлопнул дверь и встал за косяком так, чтобы не быть лёгкой мишенью для возможных снайперов.

Офицер немного потоптался в задумчивости, потом достал из нагрудного кармана фломастер, написал на дверном стекле номер телефона и показал террористу жестами и на пальцах: мол, позвони мне на этот номер через пятнадцать минут. Затем медленно развернулся и, не опуская руки с белым платком, ушёл за полицейский бронеавтомобиль.

Посетители кафе, услышав о грозящей им перспективе, отреагировали по-разному. Кто-то закрыл лицо руками и втянул голову в плечи, кто-то закачал головой в отчаянье, а большинство, казалось, просто застыли как мумии. Высокая рыжеволосая девушка, одиноко сидевшая за соседним столиком со стаканом апельсинового сока, начала подвывать, не в силах сдержать охвативший её ужас. Виталий скосил глаза — девушка была изрядно беременной, по виду почти на сносях. Террорист от двери прикрикнул на неё, повёл стволом калашникова, и та осеклась, зажав трясущимися руками рот.

Виталий встретился глазами с Юлей, постарался мысленно передать ей импульс: «Всё будет хорошо, успокойся!» Юля, как показалось Виталию, его поняла. Но обещанию не поверила. Пока тянулись бесконечные пятнадцать минут, Виталий постарался незаметно рассмотреть и понять диспозицию. Помещение имело почти правильную квадратную форму с входной дверью по центру фасада. По обеим сторонам двери во всю стену и в полный рост красовались арочные окна. Верхняя, арочная часть их была открыта подобно форточкам — на улице становилось всё теплее. Сквозь открытые фрамуги за ветвями платанов просматривалось розово-серое офисное здание на противоположной стороне улочки, под прямым углом примыкавшей к бульвару Елисейских полей. В кафе стояло с десяток небольших круглых столиков на два-три человека, около половины из них были заняты утренними посетителями, которых чёрт дёрнул заглянуть именно в «Сан-Суси». Посетители сидели тихо, почти не шевелясь и не притрагиваясь к своей посуде. Они напряжённо смотрели на террористов и тягостно ожидали дальнейшего развития событий. Детей среди них, слава богу, не оказалось, как заметил Виталий. Было три пары ошарашенных туристов-пенсионеров из Китая или Японии (кто их разберёт!), три пары молодых мужчин и женщин, явно прогулочного типа, да несколько одиноких посетителей в деловых костюмах. Диаметрально напротив первого террориста, у служебного выхода кафе, стоял второй араб, направив на посетителей короткий «Узи». Дверь выхода он закрыл на ключ, отобрав его у бармена.

Через пятнадцать минут араб, стоявший у центрального входа, достал мобильник и набрал номер, считывая цифры со стекла двери. Ему быстро ответили.

— Ну, что ты решиль? Где президент? — громко крикнул террорист, осторожно выглядывая из-за косяка двери. Пару минут молча слушал информацию от собеседника, затем выругался по-арабски и сказал: — В общем, через тридцать минут мы вам выкинуть первый труп, если не будет президент и извинения! — И выключил телефон. Затем обвёл зал маслено-чёрными глазами, полными то ли ужаса, то ли бешенства.

«А парнишка-то совсем молоденький! — подумал Виталий. — И голос ещё юношеский, неокрепший. Похоже, то ли ширнулся чем, то ли обкурился — вон как его колбасит, на месте не стоит! Сам себя боится…»

Террорист, действительно, всё время как будто пританцовывал на месте от напора адреналина, всё в нём двигалось и подёргивалось — руки, ноги, голова на тонкой шее. Виталий встретился взглядом с Хасаном, тот медленно и спокойно прикрыл и открыл веки, вроде как сказал: «Не волнуйся, сиди тихо!»

Прошло ещё минут двадцать. Виталий почувствовал, как его пульс становится всё учащённее, будто на стометровке. Обещанные арабом полчаса до первого трупа стремительно таяли. Виталий незаметно продвинул по столу руку и накрыл ладонью кисть Юли. Она была холодной и спокойной. Женщина ответила на прикосновение, и их пальцы медленно переплелись…

— Тахир! — вдруг резко и гортанно выкрикнул террорист у двери и что-то добавил по-арабски. Его напарник оторвался от своего поста и осторожно пошёл вдоль стены вправо. Ближайший от него столик занимала та самая рыжая девушка. Названный Тахиром подошёл к ней и движением автомата дал ей знак встать. Она повиновалась, выпрямилась во весь рост, прикрывая руками живот и с немым ужасом глядя на того, кто нёс смерть ей и её будущему ребёнку. Дальнейшее произошло очень быстро и внезапно. Хасан резко встал из-за столика и сделал шаг вперёд, заслоняя рыжеволосую от Тахира. Он что-то громко сказал по-арабски и указал рукой на её живот, потом ударил ладонью себя в грудь.

— Салман! — воскликнул Тахир и добавил фразу тоже по-арабски, видимо обращаясь к подельнику за советом, что ему делать дальше. Ответ прозвучал предельно кратко: Салман воскликнул что-то шипящее и грозное, из чего Виталий уловил только «…шайтан!», и тут же выстрелил короткой очередью от дверей в Хасана. Пули вспороли бок и живот, Хасан переломился пополам и упал к ногам Тахира. И тут же голова Тахира дёрнулась, середина лба провалилась чёрной дырой, а на стене осьминогом расплылось ярко-алое пятно.

«Снайпер!» — мелькнула догадка у Виталия. Тахир ударился о стену затылком и ничком повалился вперёд, причём автомат из его рук выпал и прокатился по гладкому полу прямо под ноги Виталия. Рефлекторно он схватил «Узи» и взглянул на Салмана. В это время по стеклу двери защёлкали пули полицейских снайперов, выцеливая второго террориста. На пол брызнули осколки стекла и щепки дверного косяка. Посетители кафе завизжали в ужасе и стали прятаться под столы. Салман присел, меняя позицию и отодвигаясь в безопасную зону за дверной проём. Когда он снова взглянул в сторону подельника, то увидел ствол автомата в руках Виталия, направленный ему в лицо. Виталий нажал на спуск, но… выстрела не последовало.

«Что за чёрт?! Да где же тут предохранитель?!» — судорожно соображал Виталий. Наконец он нащупал нужную кнопку и толкнул её вверх. Увы, этого промедления оказалось достаточно, чтобы Салман выстрелил первым. Но перед тем самым мигом, когда его палец привёл в действие смертельный металл, Юля шатнулась вперёд и заслонила собой Виталия. Короткая очередь ударила ей в грудь, и тут же Виталий, уже ни о чём не думая, не хоронясь, вопя в голос что-то дикое, первобытное, встал в полный рост и выпустил всю обойму в Салмана.

И наступила абсолютная тишина. В синем дыму у дверей корчился, сучил ногами в предсмертной агонии Салман, а на столе лежала Юля лицом вниз. Со столешницы медленно и страшно капала её кровь…