Привет, Питония!

Валерий Петрович Екимов, 2023

На страницах этого сборника почти потерянных во времени записок открываются большие и маленькие события-эпизоды из жизни нахимовцев и курсантов ленинградских военно-морских училищ восьмидесятых годов прошлого века. Точно переданный колорит города на Неве и атмосфера той эпохи создают иллюзию полного погружения. Рассуждения на социальные, философские, психологические темы вместе с забавными приключениями выпускников-нахимовцев ("питонов") и морально-этическими проблемами наталкивают на серьезные мысли о прошлом, настоящем и будущем. Эта книга является логическим продолжением, иногда некоторым повторением, отдельных сюжетов предыдущих сборников рассказов автора «Секреты нашего двора», «Тайны Мухтара» и «Курсантские байки восьмидесятых», но представлена здесь значительно дополненной, переработанной, абсолютно автономной и завершённой. Книга является важным звеном в серии сборников рассказов под общим названием "Просто о прошлом".

Глава 2 — «Когда-то… на Фонтанке»

…Позднее утро.

Всё ещё первое сентября… олимпийского года прошлого столетия.

Город-герой Ленинград, старинный… середины девятнадцатого века особняк на Фонтанке, первый этаж — приемный покой…

— И откуда это к нам такого… — запинается, — маленького привезли? — откуда-то издалека доходит до него хмурый… несколько хриплый, по-видимому, немолодой… какой-то безликий, кажется, женский голос.

— Так это ж, — отзывается другой… звонкий молодой девичий, — полчаса как уже… нахимовца в полубреду привезли.

— Вот как?.. И что с ним?

— Да всё, как у всех, видимо, в начале осени.

— Острый респираторный падёж вчерашних новобранцев-абитуриентов?

— Точно!.. — веселится молодой голос на необычный диагноз, выданный подругой. — Поспешный переезд из летних лагерей, невзирая на погодные условия, в казармы училищ для неокрепших организмов никогда не проходит даром.

— И много их уже?

— Три машины за первые полтора часа смены.

— Светик, а этот… как? — неожиданно участливо спрашивает хмурая.

— Который?

— Ну-у, — неопределённо тянет, — молоденький.

— А-а-а, нахимовец!.. — вздыхает подруга, — Я ж говорю, Ларочка, пока плохо: температура под сорок, спит.

— И куда его… бедолагу?

— Как и всех, во второе инфекционное.

— Гепатит, что ли? — напрягается бывалая.

— Да нет, вроде бы, — успокаивает молодая. — Под вопросом пневмония… или бронхит.

— Карта лечения уже есть?

— Кажется, да!

— Дай-ка посмотрю? — смягчается первая. — Как обычно сорок порций по пять кубиков пенициллина?

— Ну, а что ж ему ещё? — заглядывая в бумаги, прикрепленные к кармашку на спинке передвижной кровати, отзывается вторая. — Увольнительную домой, что ли, — шутит, — сорок порций… только не по пять, а по два с половиной кубика.

— Правильно!.. — вспыхивает Ларочка. — Он же ребёнок, то есть… — запинаясь, поправляется, — воспитанник, не курсант, ему ж… ещё по детской норме положено.

— Как это… ребёнок? — удивляется Светик.

— Так ты ж сама сказала — нахимовец, а они в эту свою волшебную страну… «Питонию» — питоны, воспитанники! — после восьмого класса попадают, а то, бывало, и с четвёртого брали.

— И сколько ж ему… тогда? — слышится недоверие в голосе.

— Четырнадцать… или в лучшем случае пятнадцать, — вздыхает хмурая. — Ну, давай, что ли, буди его, сделаю первый укол, а то мне пора на отделение, — усмехается, — выходить на тропу войны, как говорят наши пациенты, заждались… небось.

— Зачем будить-то?.. Давай так, пока спит, глядишь, ничего не почувствует.

— Да где там не почувствует, — отмахивается, — армейскими-то шприцами, рассчитанными на армейские бронетанковые зады?

— Ну, ты как-нибудь…. полегче.

— Полегче… нельзя! — до внутримышечной ткани не достанет, лекарство под кожу уйдёт и ещё больнее станет, да иглу, не дай Бог, сломаешь.

— Ну, смотри сама, тебе видней.

— То-то… видней, — ворчит себе под нос хмурая немолодая женщина, аккуратно, стараясь не разбудить парнишку, вводя лекарство в верхнюю часть его правой ягодицы.

…Спустя четыре часа в небольшом, где-то так три на пять метров, госпитальном кубрике-каюте на третьем этаже старинного здания с видом на угрюмую Фонтанку одновременно тревожно скрипят под просыпающимися обитателями железные пружины всех… четырёх коек…

— Эй, кто там… на этаже… сегодня? — слышится откуда-то сзади из-за головы, видимо, от окна слева заспанный скрипучий и, кажется, немолодой мужской бас.

— Как кто? — тут же оттуда же сзади вторит ему моложавый баритон. — Наша любимица… хромоножка.

— Не может быть? — высовывается из-под одеяла белокурая голова соседа слева у входной двери. — Сегодня не её смена, старуха вчера на гепатитном этаже дежурила и… должна была утром домой утопать.

— Её-её, — обречёно вздыхает моложавый.

— А ты почём знаешь? — сомневается скрипучий.

— В ординаторской график видел: вчера у гепатитников, а сегодня у нас.

— И когда ж это в ординаторскую пробрался? — сомневается белокурый.

— Прошлой ночью, пока вы тут дрыхли, — сладко потягиваясь, выдыхает тот, — мы со Светкой… там немного посидели.

– — Во, даёт! — курсант, — завистливо давит бас, — небось, сестричка полную твою дезинфекцию провела.

— А то, как же? — радуется приятному воспоминанию баритон, — и внешнюю и внутреннюю… чистейшим медицинским.

— И что… с собой-то ничего не дала? — скрипит заискивающе.

— Нет, — хохочет товарищ, — только на ход ноги… под утро.

— Да шут с ней, с твоей ногой, — морщится белокурый, — ты лучше про старуху скажи, что там с графиком-то…

— Полундра, мужики, — в полуоткрытой двери неожиданно появляется и тут же исчезает чья-то голова, — Лариска вышла на тропу войны.

— Это он о чём? — невольно поддаваясь всеобщему волнению, оживает нахимовец.

— О-о-о!.. — пионерия флота Российского очухалась, — смеётся баритон. — Не дрейф, Питония, прорвёмся.

— Да сколько можно… не прорываться, — опасливо оглядываясь на дверь, суетливо вскакивает на своей койке блондин, продевая худые босые ноги в шлёпанцы, — дали б лучше спокойно поспать и всё.

— А что всё-таки стряслось-то? — с трудом приподнимается на локте, оглядываясь назад молодой, самый младший… из присутствующих.

— Да ничего особливого, — с сарказмом выдаёт всезнающий парень у окна, — просто сегодня на этаже вне плана дежурит… хромая Лариска.

— И что? — дивится нахимовец.

— Она, как никто другой, — поясняет бас, — страшно больно делает уколы, даже мне… с трудом удается удержаться от стона.

— В общем, всадит иглу… — хохочет баритон, — по самые гланды — мало не покажется!

— Брр, — невольно ёжится белокурый, — в общем, так — меня тут нет.

— Да куда ты с подводной лодки денешься?

— Куда-нибудь, — парирует. — В туалет, на процедуры, к врачам, на ВВК… — куда угодно, скажите, что выписали его, меня, то есть.

— Так, мальчики, — неожиданно в комнату врывается безликий хмурый, но, кажется, знакомый голос в настежь распахивающую дверь, — всем живо на животы, кальсоны до колен, — на пороге стоит невысокая слегка полная женщина неопределённого возраста, — ягодицы расслабить.

— Есть товарищ, комендант, — услужливо отзывается скрипучий, и три соседних с нахимовцем койки обречёно дружно в такт его голоса скрипят пружинами под поворачивающими телами их обитателей.

— О, здравствуйте, уважаемая Ларочка, — останавливая всевозрастающую лавину отчуждения ненависти, разливается по палате радостный ещё пока срывающийся на детский мальчишеский альт голосок. — Это же вы, я вас узнал! Спасибо вам огромное за тот спасительный укол, мне от него сразу стало намного лучше.

— А-а-а… Малой, — неожиданно дрогнула в ответ неказисто-безликая неопределённого возраста… масса. — Так это… ты? — запнулась. — Не больно… было?

— Что вы? — смеётся питон-воспитанник. — Ничуть! У вас такая лёгкая волшебная рука.

— Так уж… волшебная? — смущается. — Ну, давай, что ли, с тебя и начнём.

Конец ознакомительного фрагмента.