На сломе эпох, или Записки из девяностых

Валерий Петрович Екимов, 2023

Сборник рассказов «На сломе эпох» – это черновик первого тома потерянных во времени историй-былинок из серии книг "Просто о прошлом", рассказывающие о судьбах и преодолении вчерашних курсантов (молодых офицеров запаса) и их семьях (молоденьких девчонок-жён), волей случая попавших в начале 90-х годов прошлого века из-за случившейся со страной "Перестройки", под сокращение штата и затянувшееся на десятилетие безвременье.

Глава №1 — И вечный бой

…Начало девяностых.

Зима. Мягкий пушистый снег за окном.

Поздний вечер или, видимо, уже почти ночь.

В окне заводского общежития на улице Федюнинского в ближайшем пригороде большого города по-прежнему одиноко горит тусклый желтый свет от редких вольфрамовых ламп.

— Странная нам с тобой на этот раз общага досталась, — шепчет мужу на ухо утомлённая долгим нескончаемым днём девушка, едва разменявшая второй десяток, только-только уложив своего годовалого сынишку и трехлетнюю дочурку спать в разборные кресла, плотно прижатые к их с мужем полутора спальной тахте.

— И что в ней такого уж странного? — нарочито бодро шепчет в ответ чуть старше её паренёк, осторожно составляя в раскрытый шкафчик над кухонным столиком, вплотную придвинутый к выступу входной двери малюсенькой комнатёнки в восемь квадратных метра, принесённую с общей кухни посуду. — Общага — она и есть общага, что от неё ждать-то?.. Не в первый раз, Малыш, прорвёмся…

— Пони-ма-ешь, — по слогам тянет жена, осторожно задергивая занавески на узком высоком окне-двери с противоположной стороны комнаты, выходящей на общий балкон, опоясывающий весь четвёртый этаж здания, выполняя, видимо, попутно и функцию эвакуационного выхода. — Люди здесь не такие какие-то, — говорит, задумавшись, — не сравнишь с нашими бывшими соседями из общежитий в военных городках.

— Так время было другое, — отзывается парень, тихо присев на повидавшую виды квадратную табуретку-баночку, захваченную при увольнении со своего ныне списанного в утиль корабля, — да и место тоже. Вот и люди там были другие, Перестройка, как никак, случилась, пони-ма-а-ать на-до!.. — нарочито бодро тянет по слогам.

— Да уж, Перестройка, — вздыхает девушка. — Звучит, словно «катастройка» или правильнее… «разруха» из уст профессора Преображенского в книге Булгакова «Собачье сердце».

— С чего бы это?

— Да с того, — жмёт плечами, — сам посмотри, вон в комнате напротив нашей, к примеру, без каких-либо перспектив второй год живет семья начальника вертолётного училища. А он, между прочим, заслуженный летчик Советского Союза, переведённый сюда из каких-то дальних южных ныне сокращённых боевых воинских частей.

— Видел, — сникает паренёк. — Заслуженный человек, пожилой, по виду так уж и за шестьдесят можно дать.

— Вот-вот! И жена у него тоже: такая статная дама, а идёт по коридору ото всех глаза прячет, ни с кем не разговаривает, из комнаты почти не выходит, похоже, пьёт по-тихому.

— С ними, кажется, ещё и дочь проживает, — вскидывает глаза, — вот только что-то её совсем невидно.

— Говорят, съехала, — кивает девушка, — живет где-то в городе гражданским браком.

— Каким… браком?

— Ну, с мужиком, то есть, не расписываясь в Загсе.

— Как это?

— А вот так!.. — вздыхает. — Теперь так принято.

— А родители… что?

— А что родители? — жмёт плечами. — Денег у них… на свадьбу ныне всё равно нет, да уже и не будет теперь, наверно.

— Да уж, дела.

— А у соседей справа, — загораются глаза, — как и у нас, двое детей.

— А с ними-то что не так?

— Он какой-то бригадир на местном судоремонтном заводе, в очереди на жилье второй десяток лет стоит, а ему всё не дают и не дают, хотя обещали…

— Кто?

— Не знаю кто, — вздыхает устало, — возможно, дирекция завода, а может ещё кто…

— Про это я, кажется, что-то слышал, — усмехается муж, — там какая-то некрасивая история вышла

— Какая ещё история?

— Ну-у, — тянет, неохотно, — понимаешь, похоже, мы с тобой опять, как и четыре года назад в Минной гавани, кому-то дорогу перешли, заехав в эту общагу.

— Феликс, — вообще-то старший лейтенант запаса Стариков Валерий Феликсович, но со времен появления в его полном имени этого легендарного отчества, его почему-то все, даже дома, так называют, — а ведь ты мне совсем не рассказывал, как тебе удалось выбить эту комнату в общежитие. Мы ж теперь, после сокращения из армии, никакого отношения ни к военному ведомству, ни тем более к судоремонтному заводу, не имеем.

— Не имеем, — кивает новоиспечённый отставник.

— И как тогда?

— Как и в прошлый раз, — улыбается, — через секретарей, заведующих, комендантов и прочий вездесущий персонал всего и вся.

— Каких секретарей, заведующих?.. Коммунистическую партию после путча, кажется, запретили. Кстати, а что там у тебя с постановкой на учет в местном обкоме, первичной ячейке?

— Да, ничего, — машет рукой, — нет теперь той ячейки, куда я документы на регистрацию сдал, самораспустилась, говорят, мол, скоро будут создавать новую организацию, с новым названием и новыми задачами.

— Пойдёшь?

— Нет, — сжимает кулаки. — Выходить в трудную минуту из партии, как это модно было, ни за чтоб не стал, но и обменивать свой старый добрый партбилет на новый, тоже не стану. А насчет секретарей и заведующих, — успокаивается, — понимаешь, Малыш, так ведь они не только у партии имеются, но и в других структурах, всё и всегда в мире держится и управляется исключительно ими.

— Где ж ты теперь-то их нашёл?

— Здесь и нашел, — смеётся. — Пришел в общежитие по вызову из нашего ЖЭКа для восстановления работоспособности их слаботочных линий и, пробежав по этажам, вдруг выяснил, что вот уже как год общежитие полностью снято с баланса завода.

— Как это?

— А вот так.

— И как же они теперь? — дивится Малышка. — Без довольствия-то.

— Как и все, на полном самофинансировании и окупаемости.

— Поня-ятно, — тянет. — Но нам-то от этого что?

— Как что? — улыбается Феликс. — Как минимум то, что комендант общежития теперь сам выдаёт и забирает ордера, сам устанавливает квартплату?

— Это я поняла, но что с того?

— А то, что комендант общежития в отличие от директора крупного военного завода человек местный, а не назначенный Бог весть откуда. А значит выйти на него земляку, прожившему в этом небольшом городе всю свою жизнь, большого труда не составит, тем более, если пообещать ему, платить за его восьми квадратную комнатёнку в два раза больше, чем тот же полковник напротив и в четыре, чем наш сосед-бригадир завода справа.

— И такой человек, — радуется жена, — ты?!

— Правильней сказать — мы! — смеётся. — Ну, а ещё точней мама, которая ещё в юности работала на этом заводе вместе с будущим комендантом общежития в их ведомственном детском садике, куда меня, кстати, ещё малышом водили.

— Здорово!

— Но квартплата и вправду получилась: «мама не горюй», — вздыхает парень. — Дороже даже, чем родительская трехкомнатная «хрущевка», где они вместе с семьей брата теперь прописаны.

— Зато без явных войн, не то, что в прошлый раз, за место под солнцем.

— Без войн пока только за место под звездами вышло, — загадочно улыбаясь, кивает в сторону тёмного окна, — а вот за солнце нам с тобой всё-таки придётся побороться.

— Опять?

— Ну-у, видишь ли, — неохотно тянет, — не хотел тебе говорить.

— Да уж говори, — неумело хмурит свои светлые бровки Малышка, — чего уж теперь, раз проговорился.

— Да, на самом деле, нечего тут говорить, — невесело усмехается Стариков. — Этот наш сосед-бригадир жалобу куда-то в администрацию города накатал, подходил, предупреждал, а ещё грозил всей бригадой прийти разбираться.

— И что ты? — не на шутку пугается девушка.

— А что я? — беззаботно машет рукой Феликс. — Этого-то «гегемона», как прошлый раз старпома с Базового тральщика в политотдел не потащишь, вот и предложил ему, как мужик с мужиком бицепсами друзей и товарищей не мериться, а выяснить отношения один на один, если он, конечно, готов. Ну и на всякий случай напомнил, что это мой город, а не его, здесь меня каждая собака знает, а вот откуда он тут появился, да и его бригада в придачу, ещё посмотреть нужно.

— И что он?

— Да ничего, — смеётся, — хорохорится, ну, да шут бы с ним, тут другое…

— Что другое?

— Жалко их, понимаешь, правда — жалко! Он говорит, что когда у них младшая в прошлом году родилась, ему на заводе комсомол твердо натвердо обещал помочь эту комнату получить. Вот они и ждали её целый год, пока из неё прибалтийские рабочие съедут, они тут на заводе какой-то специальный заказ как раз заканчивали.

— И почему ж им не дали?

— Я ж говорил, общежитие теперь не заводское, оно на самоокупаемости, платить двойной тариф за вторую комнату бригадир, отказался, надеясь, что комсомольская организация завода за них вступится.

— А комсомольская организация, — вздыхает Малышка, — как раз к этому времени почила в Бозе, распалась.

— Так точно, — по-военному отзывается недавний отставник. — И мы с тобой вдруг на радость коменданту обанкротившейся общаги свалились ему на голову, согласившись платить не двойной, а даже четвертной тариф, да к тому ж ещё мне пришлось пообещать обслуживать бесплатно всю их электрику и слаботочку.

— Бартер?

–Так точно, — кивает, — теперь во всем и везде один бартер: ты мне — я тебе!

— И что сосед?

— А что сосед? — вскидывает брови. — Говорит, что он это так не оставит, мол, будет писать жалобы везде и всюду, пока не вышвырнет нас с тобой отсюда.

— Куда?

— Да его это не волнует — куда!

— Хо-ро-ши-е дела, — тянет по слогам.

— Лучше не придумаешь — всё, как всегда!

— И что же нам с тобой делать?

— Отличный вопрос!

— А главное новый, — вздыхает, намекая на работы классиков прошлого века, — но всё же — что?.

— Как что?.. Тоже, что и прежде.

— «И вечный бой!..»?

— Так точно, — привычно горят глаза Феликса, — «…Покой нам только снится…».

— С тобой не соскучишься.

— И с тобой… тоже, — радуется, продолжая цитировать знаменитые строчки Александра Блока, — «…Сквозь кровь и пыль… летит степная кобылица…».

— «…И мнет ковыль…», — почему-то грустно ставит точку Малышка.

В окне заводского общежития на улице Федюнинского в ближайшем пригороде большого города по-прежнему одиноко горит тусклый желтый свет от редких вольфрамовых ламп.

Поздний вечер или, видимо, уже почти ночь.

Зима. Мягкий пушистый снег за окном.

Начало девяностых…