Целитель – 6

Валерий Петрович Большаков, 2021

Всё для Миши Гарина складывается очень удачно – он учится в МГУ, рядом его друзья. И от КГБ бегать не надо – чекисты сами его охраняют. Но жизнь не предскажешь, сколько не вангуй. Мелкие радости бытия оборачиваются драмой, а признание – прямой и явной угрозой…

Глава 1

Суббота, 16 октября. Три часа дня

Москва, Ленинские горы

По огромной аудитории гулял лекторский голос, ложась на извечный фон — перешептывание да шорох листаемых конспектов. Но витало в воздухе и нетерпеливое ожидание, подогреваемое солнцем за окнами. Истекала последняя пара!

Суббота — короткий день, в три двадцать студенческие массы усиленно толпятся в дверях alma mater. Самые романтичные спешат на свидания, самые голодные — в столовку, а самые целеустремленные — в библиотеку.

Хмыкнув тихонько, словно отпустив эхо своих мыслей, и краем сознания внимая доктору наук, я продирался сквозь ломкие каракули по матанализу и аналитической геометрии. Хороший конспект — основа хорошего зачета. А в моем почерке только медик разберется…

«Пустяки, — процитировал я Карлсона, — дело житейское!»

Стоило отказаться от экстерна, как тревоги да заботы полностью покинули меня, равняя с однокурсниками. Ведь кто такой студент? Дитя-переросток! Случается, что и одаренный. Раскачанные, заточенные на учебу мозги притягивают знания, как магнит железные опилки, а опыта — йок. Ты юн и невинен, как в отрочестве, зато все прежние табу сняты. Хочешь курить? Кури! Хочешь любить? Люби! И не довлеют над тобой тяготы взрослой жизни.

Отучиться как все, пять лет подряд — это большой жирный плюс. Будет система в знаниях, будет глубина… Хм. Глубина…

Нахмурившись, я покрутил носом. Даже Физфак МГУ окопался в глубоком тылу передовой науки. Матан и ангем — это хорошо, но ту же теорию групп на факультете не преподают, а новая теорфизика уже скребется в дверь. Пару-тройку лет спустя ученая братия подсядет на алгебраические топологию и квантовую теорию, на дифференциальную геометрию, и тут одними лекциями да семинарами не обойдешься. Пора запасаться томами Бурбаки и сборниками Иваненко…

Старенький профессор, «выступавший» на сцене, отчетливо щелкнул замком портфеля, и студенчество свободно зашумело, подхватываясь и захлопывая исписанные тетради по сорок четыре копейки штука.

— Не расходиться! — мелодично взревел комсорг группы Лёвин, вскакивая и одергивая кургузый пиджачок. — У нас комсомольское собрание!

— Так цэ у вас! — подал голос развеселый хохол Петренко. — А нас за шо?

— Разговорчики! — строго прикрикнул Лёвин, выходя к доске, размалеванной математической каббалистикой.

— Нашли время! — раздался одинокий голос, исполненный безнадёги.

— Мы должны выбрать секретаря собрания, — бодро продолжил комсорг, не обращая внимания на несознательных. — Будут предложения?

— Предлагаю Аню Синицыну, — пробубнил кто-то с первых рядов.

— Кто за кандидатуру Анны Синицыной, прошу поднять руки! Кто против? Единогласно!

Хрупкая и юркая «Синичка» спорхнула по ступенькам и заняла свое место за основательным, монументальным столом, деловито раскрыв потрепанную тетрадь с черновиками протоколов.

— В повестке всего один вопрос, — снисходительно улыбнулся Лёвин, проявляя чуткость к людским слабостям. — Нам необходимо составить перспективный план работы комсомольской организации факультета, а также календарный план и план-сетку. На бюро было решено учесть инициативу снизу…

Я сидел в третьем ряду и с интересом наблюдал за привычным действом. Сеня Лёвин — парень, в общем-то, неплохой, хотя и с закидонами по политической части. Крепкий, способный математик. Если весь свой напор пустит в научное русло, оставит след в теории… Хотя бы пунктиром.

От беспокойных мыслей складочка запала на переносице. Как же повезло моему поколению — и октябрятские звездочки носили, и красные галстуки, и комсомольские значки! Надо было испробовать буржуазной демократии, нахлебаться свобод, чтобы оценить утраченные скрепы. И понять, помимо всего прочего, отчего важничали мальчишки или девчонки, принятые в пионеры.

Есть такой логический прием — доказательство от противного.

Потомки нынешних октябрят, рожденные в обществе купли-продажи, будут лишены драгоценного чувства товарищества. До них, закоренелых индивидуалистов, просто не дойдет, как можно радоваться общему, а не личному успеху. Воспитанные Интернетом и «независимыми», то бишь брехливыми СМИ, они выставят превыше всего свои права, глумясь над замшелым понятием долга.

Как им объяснишь, что хваленое «свободное общество» всего лишь толпа пыжащихся одиночек, несчастных людских атомов? Да никак…

А ведь распад социума уже запущен. Даже комсомольцы с пионерами теряют былой свой дерзкий энтузиазм, подменяя идеалы ритуалами. Встряхнуть бы их, что ли…

Тихонько приоткрылась дверь, впуская Григория Алексеевича, завкафедрой и члена парткома факультета. Делая пассы руками — сидите, мол, сидите, — он скромно примостился на краешке скамьи.

— Можно поприсутствовать?

— Конечно, товарищ Быков! — с готовностью кивнул комсорг.

«Синичка» испуганно вскинула головку, округляя глаза — и ловя сходство с разбуженной совой. Глянула в мою сторону, хлопая ресницами, и я ей по-дружески улыбнулся. Не дрейфь, мол.

— А что смешного, Гарин? — вздыбился комсорг, хищно перехватив мой посыл. — Где ты находишь юмор в нашей комсомольской работе?

— Нигде, — хладнокровно ответил я. — Правда, я и работы никакой не нахожу. Сплошная скука и пустопорожний формализм.

Аудитория зароптала, заерзала, а Лёвин будто вырос и раздался в плечах, наполняясь праведным гневом, как воздушный шарик — гелием.

— Ах, вот как? — сардоническая усмешка а-ля Мефистофель заплясала на бледных губах комсорга. — И это говорит злостный нарушитель дисциплины? — театрально возгремел он. — Студент, который ни разу — я подчеркиваю! — ни разу не соизволил посетить пары по общественным наукам, а заодно и по английскому? Студент, который не принял участия ни в одном мероприятии?!

— Слышу речи не комсорга, но прокурора, — я встал и присел на парту, боком оборотившись к сцене. — Во-первых…

— Тебе слова не давали, Гарин! — запальчиво выкрикнул Сеня.

— Вот как? — мой голос отдавал морозцем. — Ты будешь тут глупости говорить, а мне молчи да терпи? — не удержав ледяного тона, я ухмыльнулся. — Дай хоть покаяться перед лицом своих товарищей!

Лёвин вопросительно поглядел на Быкова, тот кивнул.

— Кайся, — буркнул комсорг.

— Спасибо, батюшка, — смиренно отпустил я. — Ну, во-первых. С милейшим Виленом Виленовичем я встретился лично еще в августе. Три часа мы с ним беседовали, как он любит выражаться — конструктивненько, да продуктивненько. Спорили о дефинициях коммунизма и социализма, вежливо ругались, но пришли-таки к трогательному консенсусу. Вилен Виленович освободил меня от занятий по основам марксизма-ленинизма и политэкономии социализма, а я, в свою очередь, обязался сдавать ему зачеты только на пять.

— Да-да, — улыбнулся Григорий Алексеевич, добродушно кивая, — помнится, товарищ Кетов был в полном восторге. По его словам, вы, Гарин, оправдали нынешний курс КПСС, процитировав Сталина. Не напомните нам?

Мои губы сами сложились в улыбку — «Виленыч» сразу показался мне бойким престарелым комсомольцем-максималистом, не приемлющим компромиссов.

— Товарищ Кетов подозревал товарища Брежнева в реставрации капитализма. Я же защищал рыночный социализм, и привел сталинские слова. Вождь сказал так: «Говорят, что товарное производство всё же при всех условиях должно привести и обязательно приведет к капитализму. Это неверно. М-м… Товарное производство приводит к капитализму лишь в том случае, если существует частная собственность на средства производства, если рабочая сила выступает на рынок, как товар, который может купить капиталист и эксплуатировать в процессе производства, если, следовательно, существует в стране система эксплуатации наемных рабочих капиталистами».

Завкафедрой одобрительно кивал.

— Зачет вы сдадите, Гарин!

— Приложу все силы, — заверил я. — Ну, это всё по первому пункту обвинения… Во-вторых, насчет инглиша. Я свободно говорю по-английски, в чем и убедил преподавательницу. Зачем же мне зря просиживать часы? Лучше я займусь программированием, подработка у меня такая… Ну и, в-третьих. В общественно-политической жизни я участвую весьма активно, просто ты этого не замечаешь. Вот, например, наш декан прямо на «картошке» организовал посвящение в физики. Как же не чтить традиции Посвята? И я их чтил до глубокой ночи, пока здоровье позволяло!

По толпе студентов, как порывом ветра, разнесло смешки.

Сеня заметно сдулся, и смотрел на меня, как Ленин на мировую буржуазию. Даже жалко его стало. Но Сеня первым начал!

— Комсомол — это сила! — с чувством сказал я, выдержав мхатовскую паузу. — Это бездна энергии, это миллионы молодых и рьяных, готовых на подвиг, готовых строить и месть! А ты им — календарный план, ведомости по учету комсомольских взносов… Знаешь, что я сделал, когда меня выбрали комсоргом школы? Выкинул всю эту бюрократическую макулатуру! И занял народ живым, интересным делом! Я и вашему бюро советую проветрить помещение, а то, простите, затхлостью отдает. Лёвин, ты только не обижайся, но оглянись же! Вокруг тебя сотни талантливых людей, готовых уже сейчас, не дожидаясь диплома, творить, выдумывать, пробовать! Ну, так направь эту энергию, куда надо, а не жди, пока другой займет твое место! У нас, как ты, наверное, знаешь, незаменимых нет.

Комсорг вздрогнул, побледнел, глянул с жалким вызовом, но смолчал.

— А конкретно, Гарин, — заинтересовался Быков, — что вы предлагаете?

— Ничего нового, — мотнул я своей умной головой. — Центр научно-технического творчества молодежи! Надо просто собрать сокурсников с идеями, проектами, задумками. Выделить им помещение, оборудовать его… И пусть трудятся на благо!

Послышались боязливые хлопки, а затем пышноватая девица, сидевшая рядом выше, затормошила соседа:

— Гош, чего ты молчишь? Ну, ты ж сам мне рассказывал! Холодильники на термоэлектрических модулях!

— Да ладно… — мямлил сосед, очкастый и вихрастый «ботан».

— Эффект Пельтье? — быстренько оборотился я.

— Ну-у… да, — растерялся «ботан».

— Конгениально! — прищелкнул я пальцами.

— Д-думаешь? — не поверил очкарик.

— Уверен! Вот, представь: суешь ты коробку-холодильник на заднее сиденье «Москвича», подключаешь к аккумулятору — и приезжаешь на пикник с остуженным пивком… Ерунда, согласен! Ну, а если «скорая» в твоем холодильнике доставит вакцину?

— Да-а… — взгляд «ботана» стал рассеянным, а я подмигнул пышечке. Та игриво накрутила на палец прядь волос, крашенных хной.

— А Скоков ядерно-магнитным резонансом увлекся! — донеслось с задних рядов.

— Нормально! — я звонко хлопнул в ладоши и потер их, будто согреваясь. — Вот и готов перспективный план!

— Собрание объявляется закрытым, — проскрипел Лёвин деревянным голосом и направился к дверям, прямя спину. — Все свободны!

Проводив комсорга задумчивым взглядом, Быков живо обернулся.

— Гарин, а вы не могли бы заглянуть в партком? Скажем… м-м… Через недельку?

— Загляну, Григорий Алексеевич, — улыбнулся я. Лучезарно, как весеннее солнышко.

* * *

Там же, позже

Лёвин метался по комитету комсомола, бессильно ярясь. Тяжкая ненависть, свинцом заливавшая голову, сочлась в нем с сосущим «порханием бабочек» в животе.

«Не стоило трогать Гарина… — прыгали рваные мысли, будто хлопья сажи, реющие над костром. — Но и спускать… Как?! И что теперь? Смириться? Ага… Щаз-з!»

— Сеня, уймись, — лениво сказал комсорг факультета, распечатывая пачку сигарет.

— Я спокоен, Дим, — выцедил Лёвин. Он резко сунул руки в карманы куртки, затем сложил их на груди. Передернув плечами, уткнул большие пальцы за ремень.

— Курнешь? — Дим небрежно выщелкнул сигарету.

— А-а! — раздраженно скривился Семен.

— «Пэлл-Мэлл»!

— Ну, давай…

Прикурив сигаретину, Лёвин зажал ее в дрожащих пальцах.

Власть комсорга группы невелика, но это всего лишь первый шаг! И, если тебе ставят подножку, ты или падаешь, или… Или сохраняешь равновесие. Чтобы развернуться, и дать пинка!

От частых нервных затяжек легонько вскружилась голова.

— В принципе… — Дим сощурился, отмахиваясь от сизой струйки. — В принципе, за Гариным — декан, но Фурсов — один…

— Один! — кисло бросил Лёвин. — Фурсов — из команды Курчатова, а там держали самых мозговитых!

Зазвонил телефон, и от неожиданности Сеня закашлялся ароматным дымком.

— Алё! — сипло вытолкнул он в трубку.

— Семен Лёвин? — донес телефонный провод.

— Да, это я.

— Вас беспокоят из ЦК КПСС…

Окурок выпал из ослабевших пальцев.

–…С вами хочет говорить Михаил Андреевич Суслов. Не кладите трубку…

Звонкий щелчок — и уха коснулся иной голос, твердый и малость окающий.

— Здравствуйте, товарищ Лёвин, — нетерпеливо начал главный идеолог страны. — До меня дошли слухи, что вы создаете проблемы комсомольцу Гарину…

— Я… — каркнул Сеня пересохшим ртом.

— Я не кончил, — резко стегнула трубка. — Михаил Гарин — способный и нужный нам человек. Только на его программах и научно-технических разработках наше государство заработало валюты на сто сорок миллионов долларов. Поэтому у меня к вам, товарищ Лёвин, убедительная просьба — не мешайте Гарину жить, учиться и работать. И не заставляйте нас делать малоприятные для вас оргвыводы. Вы меня хорошо поняли?

— Д-да… — выдохнул комсорг.

— До свиданья.

Держа трубку, как хрупкую драгоценность, Сеня бережно придавил ею рычажки.

— С-сука Гарин… — плаксиво задребезжал он. — Нажаловался в ЦэКа! Самому товарищу Суслову!

Дим сидел недвижимо и таращил глаза, пока не дернулся, отшвыривая догоревшую сигарету, обжегшую пальцы.

— Ах, ты!.. Нет… — невнятно замычал он, держа у губ указательный. — Я вместе с Гариным в метро ехал до самого бассейна, и там часа два бултыхался. Когда бы он звонил в ЦэКа? Не-е… Это кто-то другой. Или другая…

Лёвин не ответил. Широко раскрытыми глазами он смотрел за окно, в черноту позднего вечера. По Ломоносовскому проспекту сновали юркие жучки малолитражек, мелькая фарами и алея стоп-сигналами, важно катили троллейбусы, высвечивая желтые окна.

Ничего этого комсорг не видел. Перед его глазами разворачивались совсем иные картины, серые и безрадостные…

* * *

Вторник, 19 октября. Утро

Москва, район Ясенево

Андропову всегда легче работалось «в лесу» — на засекреченных этажах белобетонной «книжки» ПГУ. Каждый вторник и пятницу черный «ЗиЛ» подбрасывал его сюда, в Ясенево. Здесь мысль высвобождалась из чиновничьей упряжи, сбрасывала гири текучки и волокиты. «В лесу» дули свежие ветра, налетая со всех концов света, и словно доносили прелый дух сельвы, сухой жар Сахары, влажную липкость лондонских туманов, приправленных застарелым смогом.

Юрий Владимирович прошелся по рабочему кабинету, уминая новый ковер, и благодарно кивнул Василю, занесшему чай в позвякивавших стаканах. Штампованные подстаканники придавали порученцу сходство с проводником плацкартного вагона.

— Пейте, — гостеприимно велел Ю Вэ, усаживаясь за стол. — Для зачина.

— Слушаюсь, товарищ председатель Комитета государственной безопасности! — отчеканил Борис Иванов, прихватывая пару баранок.

— Поёрничай мне еще, — буркнул Андропов.

Питовранов дипломатично улыбнулся, придвигая к себе чай. Выглядел Е Пэ, как всегда, импозантно — «импортно», как подшучивал Иванов, а вот его собеседники на иконы стиля явно не тянули.

— Начнем с тебя, Женя, — Юрий Владимирович разломал баранку и вдумчиво захрумкал, прихлебывая чаек. — Что там по операции «Сафари»?

— Всё идет по плану, — Питовранов взмахнул кистью. — Кубинские товарищи сделали Вакарчуку ринопластику, наложили на левую щеку аккуратный шов — как бы шрам, и сейчас Степана не отличишь от Брайена Уортхолла, «владельца заводов, газет, пароходов». Нам еще и повезло, как Робинзону Крузое! Помните? Дефо «подарил» своему персонажу сундук с инструментами! А нам досталась записная книжка мистера Уортхолла. Там всё — номера телефонов, счетов, пароли, фамилии, адреса… Все лето Вакарчук входил в роль — выслушивал по телефону доклады своих управляющих и давал ЦэУ — с Ямайки, с Доминиканы, изображая босса на отдыхе. И ни единого сбоя! На следующей неделе они с Чаком, то бишь, с Мануэлем, отправятся на Багамы, а оттуда — в Нью-Йорк. Должно получится — родни у Брайена нет, верный друг один — Мануэль Бака…

— Годится! — председатель КГБ энергично кивнул, блеснув очками в глаза Иванову. — А как там Миха поживает?

— Да неплохо поживает… — генерал-лейтенант громко хлюпнул чаем, отвечая ухмылочкой на укоризненный взгляд Е Пэ. — Дома, в Зеленограде, он под нашим постоянным контролем. Гариным я даже соседа подселил, по лестничной площадке — старого, проверенного кадра. С утра Мишка пересаживается на электричку. Доезжает до Ленинградского вокзала — и в метро. От станции «Университет» пешком до Физфака. Вечером — обратно. Всю дорогу мы его плотно ведем…

— А твои парни не засветятся? — сложил ладони Андропов.

— Не должны, — мотнул головой Иванов. — Даже если их лица примелькаются, то это дело обычное — попутчики ведь одни и те же. У кого-то в Москве работа, у кого-то учеба, да мало ли… В универе тоже наши люди — лаборанты, один преподаватель и даже студент в Мишиной группе.

— Ого! — Питовранов приподнял брови.

— А ты как думал! — горделиво хмыкнул Борис Семенович. — Знамо дело, на том стоим… По Москве Миша почти не шастает. Изредка наведывается в общагу МГУ на Вернадского, там у него одноклассники прописаны. Зина Тимофеева и Альбина Ефимова учатся на филологическом факультете, а Изя Динавицер — на историческом. Ну, и еще четверо — по другим вузам. Андрей Жуков поступил в МАДИ, Светлана Шевелёва — в Первый московский мединститут, ее сестра Маша — в «Строгановку», а Рита Сулима — в Московский финансовый… К-хм… Рита снимает квартирку на Арбате, и Миша порой гостит у нее. Бывает, что и до утра.

— Дело молодое, — снисходительно улыбнулся Ю Вэ. — Так, понятно, — задумался он, озабоченно при этом помаргивая. — Проблемы есть?

— Да не то, чтобы проблемы… — затянул генлейт. — Нами зафиксирована нездоровая суета группировки «хохлов» в ЦэКа — Кириленко, Тихонова и Щербицкого. Сейчас они активно подтягивают к себе Гришина. По нашим данным, Щербицкий — центральная фигура, остальные так, подтанцовка. И вся эта гоп-компания ищет Миху, как крестоносцы — Святой Грааль!

Андропов размашисто хлопнул ладонью по столу, притормозив Иванова.

— А если «хохлы» выйдут на Гарина? — раздельно проговорил он.

— Хватит одной слаженной мобильной группы, — Питовранов меланхолично глотнул остывшего чаю, и поставил лязгнувший стакан на салфетку. — Прикрепленных отрезают, нейтрализуют или ликвидируют. Мишу суют в машину и увозят в неизвестном направлении. Укол… Спецпрепарат… И нашего секретоносителя понесет, как Остапа!

Ю Вэ выразительно поморщился, затем вскинул на генерал-лейтенанта расширенные глаза.

— Боря, этого допустить нельзя. Бери «хохлов» под колпак! Знаю, что строго запрещено! Все равно бери! С Леонидом Ильичем я договорюсь, — он возбужденно заелозил. — Были такие «верные ленинцы»… Грянул тридцать седьмой — и где они?

— Понял тебя, — хищно сощурился Иванов.

— Товарищи… — негромко проговорил Е Пэ, и нервно потер ладони. — Рад, что Борис Семенович затронул тему нацменов. Сам я не решался… А ведь это… Да, согласен, не проблема! Это прямая и явная угроза, товарищи! Весь юг Советского Союза засуетился, а не одни лишь «хохлы»! — помолчав, он продолжил спокойнее: — Честно говоря, сложно отношусь к товарищу Суслову, но надо сказать ему спасибо за партсъезд. Ведь это его стараниями «помолодели» делегаты! Ни одного кувшинного рыла! Каждый второй — молодой рабочий, колхозник, инженер или совслужащий. И они все, как один, проголосовали за «перестройку»! Молодцы! А нам с вами надо думать теперь, как задавить оппозицию, потому что одним лишь тихим саботажем дело не кончится. Боюсь, как бы не полыхнули «горячие точки»! Особенно в Средней Азии и на Кавказе. Вторая очередь — Украина и Прибалтика. Надо ли говорить, с какой готовностью Запад поддержит «борцов с кровавым большевистским режимом»?

— Женя, да ты в своем уме? — Иванов ошарашенно щурился на Питовранова, сняв очки, будто надеясь лучше разглядеть визави. — Какая, к бесу, оппозиция? Какие еще точки?!

— Ти-хо! — прикрикнул Андропов, шлепая ладонями по столу. — Женя прав, — он раздосадованно сморщил лицо. — Это я всё виляю по-интеллегентски, никак не решусь бить первым. А пора уж! Борь, ты интересовался делом о покушении на Суслова?

— Нет, — буркнул генлейт, насупясь.

— «У тебя специализация узкая!» — спародировал Райкина Ю Вэ, откидываясь на спинку стула. — А опера ВГУ вышли на след Шелеста и прочих «хохлов» — от первых секретарей райкомов до членов ЦК КПУ. И все они завязаны на бандеровское подполье! Да, Боря, да! Мы установили контакты наших доморощенных националистов и с самим главой ОУН Ярославом Стецько, и с руководителем оуновской Службы «безпеки закордонных частей» Степаном Мудриком. Курьеры так и шмыгают через границу!

— Не хреново девки пляшут по четыре сразу в ряд… — Иванов обеими руками нацепил очки.

— Вот такие танцульки, Боря… — поскучнел Андропов, и жестко скривил рот: — Работаем!

* * *

Среда, 20 октября. Вечер

Зеленоград, аллея Лесные Пруды

Мне повезло — пятую пару занимал милейший Вилен Виленович со своим историческим материализмом, и я благополучно «удрал с уроков». Чтобы встретить Риту и проводить…

В ее маленькой и уютной квартирке, обставленной в стиле сороковых, задержался буквально на часок, да и то потому, что долго искал плавки. Вместе с девушкой, киснувшей от смеха, обшарил и комнату, и кухоньку, и ванную. Мы даже на балкон выглядывали, дуэтом вспоминая французские кинокомедии. А обнаружилось галантерейное изделие в прихожке, на самом видном месте — висело, скрученное, на рожке бра…

В общем, до дому я добрался в начале девятого. Родные привыкли к моим поздним явлениям, да и куда ж тут денешься? Пятая пара заканчивается без двадцати семь. Пока до метро добежишь, пока до вокзала доедешь, пока электричка дотелепается до станции Крюково… А потом еще автобус ждешь, считая тягучие минуты!

И вот они, мои Лесные Пруды…

Пустынная улица тянулась, осиянная фонарями и желтыми отсветами окон. На грани слышимости фырчал автобус, из отверстых форточек лились эстрадные напевы или невнятный говор — Зеленоград замедлял ход между ясным днем и темной ночью, чтобы угомониться до раннего утра.

Выйдя из громыхнувшего лифта, я застал соседа, одетого в полудомашнее — еще в строгом пиджачке, но уже в разношенных пижамных штанах, он шуршал веником по лестничной площадке.

— Здрасьте, Евгений Иваныч!

— Здравствуй, Миша! — трудно разогнулся сосед.

— Орднунг наводите? — я толкнул дверь, как всегда, не запертую.

— Да сам сплоховал, грязи нанес… — суетливо закружил Евгений Иванович, высматривая совок — он держал его в левой руке.

Улыбаясь, я переступил порог и притворил дверь, щелкая задвижкой на два оборота. После зябкой уличной сырости, да в домашнее тепло… Хорошо!

Что-то официальное бормотал телевизор в зале, на кухне бренчали тарелки, и звякали, пересыпаясь, ложки с вилками. Торопливое шлеп-шле-шлеп…

— Приветики! — мама, вытирая руки вафельным полотенцем, ласково поцеловала свое дитятко. — Раздевайся, мы еще тоже не ужинали!

— Сколько раз говорил, чтоб не ждали меня, — забурчал я, скидывая ботинки, — а то привыкните на ночь наедаться, станете толстыми и некрасивыми…

Из кухни важно выступила Настя в домашнем платьице и мамином передничке. В руках она держала расписную миску с жарким.

— Так… Не будь занудой, Мишечка, тебе не идет! — сестричка подставила щечку, и я прилежно чмокнул.

Цепляя шлепанцы пальцами ног, улыбнулся — неугомонная натура спешно искала негатив, дабы озаботиться, поныть, как следует — и не находила. Полузабытая беспечность радовала, как ценный подарок судьбы.

— Здоров, Михайло! — отец возбужденно шелестел свежей газетой. — А наши — молодцы! Не ожидал даже. Лишили союзные республики права на отделение? Аллес гут! Правильно. Но мало! А сейчас вообще — автономизация! — он экспрессивно шлепнул ладонью по странице: — Ударим автономиями по кланам!

— Уже? — искренне восхитился я. — Правда, что молодцы…

— Да толку-то! — отчетливо прифыркнула мама, поддразнивая главу семейства. — Вон, в Китае сотни всяких автономий, а родовой строй никуда не делся.

— Майне кляйне! — взбурлил папа негодованием. — Ты не понимаешь, это же удар по единству всей этой родовой знати! Когда царька-бездаря, вроде Шеварднадзе, коронуют в Тбилиси — это одно, а вот когда карта Грузии запестрит, как лоскутное одеяло… — он кхекнул, прочищая горло, и постарался завершить пышную фразу обычным голосом: — Целая куча племен, представляешь? Мелочь пузатая! Имеретинская АССР, Хевсурская АССР, Сванская, Кахетинская, Картлийская, Мегрельская, Гурийская… Восемнадцать автономных республик, областей и районов!

— Это еще ладно! — я разморено двинул рукой, присаживаясь за стол. — А вот в Узбекистане… Так там и вовсе за сорок автономий выйдет — Каракалпакская АССР, Мангутская, Найманская, Кунратская, Кипчакская… И прочая, и прочая, и прочая!

— Разделяй и властвуй… — мама неторопливо взбила растрепавшуюся челку.

— Да! — отец с хрустом сложил газету. — Но это будет советская власть!

— Хватит вам про политику! — Настя зазвенела выставляемой посудой. — Жаркое стынет!

Папа потер ладоши, предвкушая, и тревожно оглядел стол.

— А… выпить?

— Алкоголик! — мурлыкнула мама, и выудила заветный сосуд.

* * *

Благодушествуя, я уединился и врубил комп. Обкормили меня сегодня… Жаркое, да со скрипучим огурчиком, да под токайское… М-м-м… А потом еще пирог яблочный, да под чаек! Не удержался, два куска слопал. Второй кусок был явно лишним, а что делать? В вопросах сдобы моя натура слаба…

Мигнула единичка, и я кликнул по иконке, выводя письмо. О-о! [e-mail]. «Етто» от Ромуальдыча! И «об чем» нам поведает штандартенфюрер Войтке?..

«Миша, привет!

Осваиваю помаленьку, юзаю)) А в Первомайске большой шухер! Чекисты взяли на горячем Гурбая, третьего секретаря райкома. Эта сволочь «по совместительству» руководила окружной экзекутивой ОУН! Знаешь, на что ситуация похожа? Как будто подняли во саду-огороде трухлявую доску, а под нею всякая многоногая гадость! Выпустил бандеровцев Кукурузер, распустил, а теперь его троцкистские выбрыки нам боком выходят. Ничего… Ударят нас по левой щеке, а мы их мордой об правое колено! Мне Дмитрий Федорович по секрету сообщил — сейчас готовится указ о переподчинении Москве республиканских МВД и КГБ с прокуратурами. КПУ вообще кирдык, вот они и бесятся. А ты в курсе, что на Суслова покушение было?

Алекс».

Я заулыбался. Наш человек! Мы, правда, поспорили немного из-за ников, но Ромуальдыч таки уломал меня… Мои пальцы засновали по клавиатуре, набирая ответ:

«Приветствую!

Мне Револий Михайлович нашептал про «ДТП» с «тезкой». И якобы следы ведут на Украину. Вы все правильно поняли. Рядовые коммунисты только рады принципу «Одна страна — одна партия», а вот врагам народа он как нечисти — святая вода. Михаил Андреевич молодец, не отступил! Уважаю. Ликвидировав компартии во всех ССР, он сказал «А», а теперь говорит «Б». Переводит КПСС на новую структуру — по экономическим районам, создавая партийные округа во главе с окружкомами, как умные люди предлагали еще в восемнадцатом году.

Юстас».

Минуту спустя снова замигала иконка «Sovmail». В послании задавался вопрос:

«А это точно — про окружкомы?

Алекс».

Я наклацал и отправил:

«Это меня в парткоме МГУ просветили, еще на той неделе. Вызвали и говорят: «Товарищ Гарин! Хотим поручить вам создание Центра НТТМ!» Комсомол ответил: «Есть!» Уже и помещение выделили — в Доме студента на Вернадского. Там два спортзала, так один, который на 10-м этаже, отдали под Центр. На днях микроЭВМ завезли, столы, стулья, шкафчики разные… Троих студентов я уже привлек, вернее, они сами «привлеклись». И Дюха Жуков обещал заглядывать, и Динавицер, куда ж без него. Но меня иное беспокоит: как же будет функционировать Центр без Ромуальдыча, который всюду вхож и со всеми знаком? Вакансия технического директора свободна…

Юстас.

P. S. В парткоме мне сказали, что директиву насчет окружкомов как будто бы обмозговали на Старой площади, и Брежнев дал добро. Думаю, информация верная, а перемены нынче водят хороводы! Вон, я как раз на «картошке» был, когда пошли разговоры про автономизацию… Читали «Правду»? Там на первой полосе — «О борьбе с национализмом и местничеством». Мы с батей сегодня провели политинформацию для мамы с Настей)))»

— Мишечка! — Настя подкралась сзади и нежно обняла меня за шею, обволакивая запахом чистоты и мыла «Детского». — Ванная свободна! — и замурлыкала ласково: — Можно я в «Тетрис» поиграю? Немно-ожечко, немножечко!

— Пока я буду мыться, — поставил я условие.

— Конечно, конечно! — заверила меня сестричка в стиле Маши Шевелёвой.

Я встал, и на мое место тут же гибко скользнула Настёна.

«Немножечко… — мои губы сложились в улыбку. — Фиг оттащишь! И это я еще «Попрыгунчика» не запустил… Или пусть останется «Марио», как в прошлой жизни?»

Наплескавшись, почистив зубы дефицитной пастой «Колинос» и зачесав влажные волосы, я вывалился из ванной.

Прибегать к репрессивным методам не пришлось — Настя с мамой сидели в обнимочку, созерцая шоу «А ну-ка, девушки!», а отец допивал на кухне ежевечерний стакан кефира.

— Работать будешь? — спросил он понимающе.

— Надо, — вздохнул я. — Посижу часочек…

«Турбо Паскаль» почти доведен до ума. Удобнейшее, чуть ли не идеальное орудие труда для нынешнего программиста — простой и понятный синтаксис, и меню есть, и «горячие клавиши». Редактор, компилятор, отладчик…

А теперь всё это богатство вылизывать и вылизывать!

Тихонько прикрыв дверь, чтобы не мешать родне, я вернулся на остывший стул. Ага! Сразу двоечка!

Покликав «мышей», открыл письмо из Первомайска.

«Насчет вакансии — спасибо. Подумаю)) А на днях мне, знаешь, чего «шепнули» по электронке? Генсек обсудил в узком кругу блестящий стратегический план: в Латвии, Эстонии, Литве, Молдавии, Киргизии и Казахстане развернется строительство заводов-гигантов. Туда из России, Украины, Белоруссии понаедут сотни тысяч инженеров и рабочих, для них возведут жилье мировых стандартов, а через годик объявят референдум. Наших будет больше, чем титульных аборигенов, и все «шесть сестер» присоединят к РСФСР автономными республиками! И уже никто никуда не рыпнется. Здорово?

Алекс».

Еще б не здорово… Пару лет назад Киссинджер записал Брежнева в «никакие политики», но счел водителем-асом. А Леонид Ильич эволюционирует!

Я «вскрыл» второе письмо.

«Миша!

Я застал 37-й год и помню, как под шумок репрессий, раскрученных педерастом Ежовым, Сталин избавился от всяких бухариных-рыковых-зиновьевых. Они мешали поднимать страну, мешали готовиться к войне — всё это верно. Но сколько тысяч стали теми щепками, что летели под топорами, рубившими лес? К чему я это? Миша, я уверен в наших чекистах — это профи высшего класса, и они тебя не бросят (можешь не говорить, мне и так ясно, что за тобой присматривают!). И все же будь крайне осторожен, поскольку я также уверен, что и на местах, и на самом верху у генсека найдется не меньше противников, чем когда-то у вождя. Ты же рискуешь стать добычей победителя в борьбе за власть. А оно тебе надо?

Алекс».

— Прорвемся, Ромуальдыч, — прошептал я. — Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!

Свет в комнате был притушен, и Зеленоград за окном не таял во мраке — проглядывали высотки за деревьями и даже промельки фар на Сосновой аллее сквозили в переплетах ветвей. А далеко-далеко за городскими крышами и чащобами вспыхивало, дрожа и пригасая, смутное зарево — то ли зарницы играли, то ли блистали огни артобстрела…

«Ну, ты как придумаешь!» — сердито нахмурился я, и взялся за «Турбу».