Варварский берег

Валерий Петрович Большаков, 2015

Олег Сухов, выходец из нашего времени, отменный боец и капитан пиратов, покинул Карибское море. Он больше не пират. Теперь он служит королю Франции, истребляя пиратов с Варварского берега, алжирских да турецких, держащих в страхе всю Европу. Вопрос: зачем Сухову Варварский берег? Ответ: там, у границы Сахары, стоит таинственная Крепость ифритов. Вот она-то и нужна нашему герою! Но только добраться до нее ой как непросто.

Глава 2,

в которой Олег попадает на губу

Ухнув в холодную водичку, Сухов слегка очухался, хоть в ушах и продолжало звенеть.

Море и небо содрогнулись — голландский бриг дал залп и пошел чертить дугу поворота.

Ругаясь и отплевываясь, Олег сбросил ботфорты и поплыл, всё еще чувствуя приступы дурноты.

Минуту спустя до него дошло, что плывет он не туда, куда надо бы, не к «Ретвизану». Тут и муть, колыхавшаяся в черепушке, осела.

Сухов будто протрезвел, разглядывая качавшуюся корму голландского брига. Он назывался «Миддельбурх».

В этот самый момент бриг ударил по «Ретвизану» со всех орудий, и бил он восьмифунтовыми ядрами. Прицельно.

Олег зло сплюнул. Проиграл! Он проиграл голландцам!

— Стратег хренов!

…Круглая мушкетная пуля рассадила Сухову кожу выше уха и цвиркнула в воду. Свет померк.

…В конце февраля «Ретвизан» покинул берега обобранной Панамы и двинулся на север извечным путем галеонов — между Юкатаном и Кубой, а после огибая Флориду. И в океан…

Удивительно, но штормы миновали флейт, лишь краешком трогая порывами свежего ветра, заставлявшими скрипеть мачты, а снасти — гудеть внатяг.

Прекрасная Испанка, она же донна Флора Состенес, не комсомолка, не спортсменка, зато пророчица и просто красавица, занимала отдельную каюту, а чтобы было меньше разговоров, с ней вместе поселили суровую дуэнью — пожилую индианку с величественными манерами королевы в изгнании.

Звали ее Анакаона, а выглядела она именно так, как и должна выглядеть скво: неспешная в движениях, смуглая, с бесстрастным лицом, на котором жили только непроницаемо черные глаза.

Флора частенько навещала капитана Драя, то бишь Олега Сухова, и дуэнья всякий раз скромно устраивалась в уголку, занимаясь рукоделием, с улыбкой слушая милую девичью болтовню.

В последнее утро, когда заря занималась над тонкой линией берега, Прекрасная Испанка, шурша юбками, продефилировала к большому окну, выходившему на корму, и сказала задумчиво:

— А мне опять было видение… Удивительно… Я никогда ранее не различала твою судьбу, всё было как в тумане, а вот теперь увидела — немножечко, самый краешек, но всё равно. Скоро ты встретишь старых друзей, а потом вам поможет некая влиятельная особа…

Сухов кивнул, поняв всё по-своему.

Что за друзей он повстречает, ясно ему не было. Быть может, речь о графе Жане д’Эстре, вице-адмирале? А влиятельная особа — это, без сомнения, французский король.

Олег намеревался добиться аудиенции у Людовика XIV, дабы монарх, милостью своей, принял его под свою руку, а «Ретвизан» стал бы еще одной боевой единицей Флота Леванта. Иначе никак.

Где-то на Варварском берегу, в Алжире кажется, стоит древняя крепость времен Карфагена.

Местные обходят руины стороной, ибо их выбрали пристанищем ифриты, порождения тьмы.

Порою высокие ворота Крепости ифритов, названные в честь богини Танит, озарял сиреневый свет, нездешний и пугающий, — это срабатывал межвременной портал.

Арабы и берберы, завидя сполохи, истово молились, отводя зло.

Кому как, усмехнулся про себя Сухов. Для него та пуническая крепость — единственная возможность вернуться домой, в родное время.

А в одиночку такое дело не провернуть. Даже если взяться всею командой «Ретвизана», миссия окажется невыполнимой, ибо берег тот не зря назван Варварским.

Там правит ага, вассал турецкого султана, а янычары и берберские пираты просто кишат.

Они держат в страхе всё Средиземноморье, никому спуску не дают — грабят корабли и приморские города, берут в полон тысячи христиан и продают в рабство, режут, жгут, убивают направо и налево…

Явиться на берег обетованный можно только в составе эскадры Флота Леванта. Только стопушечные фрегаты способны перетопить берберские шебеки и фелюги да зачистить бережок.

А уж потом можно и к крепости отправляться.

Совершить марш-бросок да закрепиться, дожидаясь открытия врат. И держать оборону, пока не случится чудо.

— А я выйду замуж, — тихим голоском сказала Флора и шмыгнула носом.

— А как зовут твоего избранника?

— Граф д’Эбервиль.

— Так чего же ты плачешь, глупенькая? — Потому что…

… — А ну, встать! — прорезался грубый властный голос, и Олега окатили водой из ведра, обрывая полусны-полувоспоминания.

И приводя в чувство.

Олег сразу ощутил твердые доски палубы, и…

Резво повернувшись на бок, Сухов открыл рот, изливая мутную воду. Полегчало.

Хрипло дыша и отплевываясь, он огляделся. Ноги вокруг. Исходное положение — шире плеч.

В ношеных сапогах, в грубых башмаках, в подобии туфель, плетенных из кожаных ремешков. В нечищеных ботфортах.

Обладатель ботфорт, белобрысый и толстогубый, повторил свою команду на корявом французском:

— Встать!

Олег сплюнул и внятно сказал:

— Если я встану, ты ляжешь.

Левый сапог с замызганными кружевами на отворотах заехал носком Сухову в бок, метя в печенку, но Драй был наготове — выставил блок.

А после ударил обидчика обеими ногами в живот — белобрысого отнесло на стоявших кругом матросов.

Олег вскочил.

Было тошно, мутило изрядно, рана на голове пульсировала, словно какой злобный зверек вгрызался в плоть с каждым ударом сердца.

Корабль шел на север — синяя полоса земли тянулась по правому борту.

А далеко-далеко на юге белел ма-аленький кораблик, окутанный серым дымом. Наверное, это был «Ретвизан».

— Экий лягушатник прыткий попался! — заорал расхристанный матрос на полупонятном наречии.

— Отметелить лягушатника!

Толпа вокруг была настроена на драку в стиле «все на одного, один на всех», да и что с них взять?

Вчерашние босяки, бросившие свои наделы в болотистых польдерах, погнавшиеся за длинным гульденом, да и зашанхаенные на флот, что они видели в жизни?

Вон с каким азартом ждут продолжения.

— Вставайте, минхер!

— Минхер Маус…

— Щас мы этого прыткого…

Выкрикивая брань и угрозы, моряки помогли подняться белобрысому.

Побледневший, с искаженным лицом, тот набросился на Сухова, маша кулаками, как та мельница на польдере, что воду откачивает.

Олег увернулся, ушел в сторону и заехал как следует Маусу по почкам. Тот аж выгнулся.

Но не сдался — ударил с разворота, обратной стороной кулака.

Сухов пригнулся и всадил кулак в печень «мышу в сапогах». Хотел добавить локтем, да противник отбил удар, тут же обрушив на Олега добрую порцию прямых и хуков по корпусу.

Маус оказался не таким уж и хилым, каким выглядел.

Что называется — жилистый. Удары его костистых кулаков были весьма болезненны.

Сделав обманное движение, «мыш» провел прямой в голову — Сухов увернулся в последнее мгновение.

Костяшки противника всё же достали его, попав в бровь, но вызвали лишь «непрошеную слезу». Лишь!..

На целую секунду Олег перестал четко видеть, всё расплылось перед ним, и Маус тотчас же воспользовался своим преимуществом — что есть силы заехал Сухову в солнечное сплетение, сбивая дыхание.

Олег вслепую отбил следующий удар, судорожно пытаясь подавить конвульсии бедного организма и восстановить дыхалку, однако «мыш» не унимался — перейд я в наступление, он так и сыпал ударами, вынуждая Сухова перейти в глухую оборону и отшагнуть. Толпа победно ревела, потрясая кулаками.

Судорожно вздохнув, Олег ощутил прилив холодной ярости. Нарочито вяло отбив очередной хук, он внезапно атаковал «мыша», врезав тому как следует — костяшками пальцев под нос, ребром ладони по горлу, «пяткой» ладони в подбородок.

Маус, обливаясь слезами и кровью, упал на доски палубы. Живо загреб ногами, откатываясь, и поднялся.

Тяжело дыша, подтирая красную юшку, капавшую из носа, он закружил, накапливая силы.

Сухов восстановил дыхание, огрызаясь по мелочи, дожидаясь, когда же голландец откроется.

Попавшись на ложный финт, тот дернул левой, прикрывая бок, — и получил по ребрам.

— Что, «мыш в сапогах», — выдохнул Сухов, — больно? Спасибо, конечно, что спасли, век буду помнить. Это самое… что, решили, если уж победу одержать не удается, то хоть пленного взять? В-вояки сраные… Тут на него накинулись все.

Прикрывая голову, Олег давал сдачи, чувствуя, что долго не выдержит — «купание» отняло много сил.

Но и прогибаться он не привык.

Изнемогая, Драй работал локтями, кулаками и пятками, увеча всех подряд, но желающих отметелить чужака было куда больше.

…И еще одно ведро воды пролилось на него.

Глаза заплыли так, что еле открывались. В щелочки Сухов разглядел всё ту же толпу.

Белобрысый «мыш в сапогах» возвышался над ним, уперев руки в боки.

— Кто таков? — спросил он, гнусавя после ха-арошего хука с правой, прилетевшего от Олега.

— Корсар его величества Олегар де Монтиньи, — ответил Сухов и криво усмехнулся: наверное, он впервые представлялся лежа. — А ты кто?

Минхер Маус потер скулу, зверски выворачивая челюсть.

— Ян Якобсзоон Маус, — представился он, — капитан «Миддельбурха».

— А-а… — протянул Олег, опираясь на локти, подтягивая ноги и усаживаясь. Болело всё. — Предлагаю сделку. Разворачивай корабль и дуй обратно. С почетом доставляешь меня на борт «Ретвизана», получаешь вознаграждение — и свободен.

Маус кривовато усмехнулся.

— Ах ты, лягушатник драный… — глухо проговорил он. — По вашей милости сгибли ребята с «Мауритиуса» и «Грооте Маане». И ты еще смеешь вякать?! А ну, пузом вниз его!

Дюжие матросики живо перевернули Олега, как тюленя, и ухватились, держа за руки и ноги.

Ян Якобсзоон вооружился стеком и пошел стегать по широкой суховской спине.

— Я ж тебя убью, сволочь мышастая! — прорычал Сухов, пытаясь вырваться.

Маус ударил так, что сломал стек, и отшагнул, шумно дыша.

Тут из толпы вышел узкоплечий молодчик в потасканом камзоле и, дергая ртом, высказался:

— Да что с ним цацкаться! Что у нас, веревки не найдется? Вздернуть гада, и всего делов! Или вон, по доске пускай прогуляется!

— Можно и так, — медленно проговорил Маус, глумливо усмехаясь, — но уж слишком быстро! Не-ет… Мы его кормить будем, холить и лелеять, чтоб живехоньким и здоровеньким в Роттердам доставить… И на галеры!

Толпа восторженно взревела, а белобрысый снял свою шляпу и сделал вид, что раскланивается перед Суховым:

— Пожалуйте на гауптвахту, шевалье!