История Московской городской больницы им. С.П. Боткина. 1910-1965

Валерий Петров, 2023

Самая крупная клиника Европы, самая знаменитая больница в России, возглавляемая в настоящее время одним из лучших российских хирургов А. В. Шабуниным, центр подготовки специалистов высочайшего уровня в области здравоохранения – всё это Московская городская клиническая больница им. С. П. Боткина. Это лечебное учреждение, к которому на протяжении всей его истории было приковано особое внимание руководства страны: Николай Второй, Ленин, Сталин, Троцкий, Хрущев, Фрунзе, Микоян и многие другие исторические фигуры, а также знаковые исторические события, например, печально известное «Дело врачей», неразрывно связаны с Боткинской больницей. Данная книга основывается на архивных документах, а также достоверных свидетельствах и воспоминаниях очевидцев описываемых событий. Многие приведённые в книге документы и материалы публикуются впервые.

Часть 1.Больница им. К. Т. Солдатенкова в 1910-1920 гг.

Глава 1

Завещание

Своим существованием городская клиническая больница имени С. П. Боткина обязана крупному предпринимателю, меценату-просветителю Козьме Терентьевичу Солдатенкову. Он родился в Москве 22 октября 1818 года и был вторым сыном зажиточного купца Терентия Егоровича Солдатенкова. Солдатенковы — московский купеческий род, принадлежащий одной из ветвей старообрядчества — поповства белокриницого согласия и были прихожанами храма во имя Покрова Пресвятой Богородицы в Рогожской слободе.

Козьма Терентьевич Солдатенков

(1818-1901)

Ревностное отношение родителей к христианству передалось и Козьме Терентьевичу и в дальнейшем часто определяло поступки благотворителя. Козьма Солдатенков не получил достойного образования, он был лишь обучен азам грамоты, что было типично для купеческой среды первой половины 19 века. Жизненного опыта купеческий сын набирался, работая приказчиком в лавке отца.

В 1850 году умирает отец Козьмы Терентьевича, а через два года скончался его родной брат Иван. С этого момента Козьма Солдатенков становится единственным наследником огромного состояния. Используя опыт, полученный в период работы приказчиком, Козьма Терентьевич быстро приумножил свой капитал и через несколько лет стал крупным торговцем хлопчатобумажной пряжей в России. Его предпринимательская деятельность была чрезвычайно активной: Солдатенков был пайщиком фабрики Гюбнера, Даниловской и Кренгольмской мануфактур, Московского учетного банка, Московского страхового от огня общества; стал одним из основателей Пивоваренного завода Трехгорного товарищества в Москве. Одновременно Козьма Терентьевич занимал общественно значимые должности, такие как: старший Московского биржевого комитета (1855-1858), гласный Московской городской Думы (1863-1873), выборный Московского биржевого общества (1870-1881). Зимой Солдатенков жил на Мясницкой улице в доме №37, а летом в имении в Кунцеве, выкупленном у Л. К. Нарышкина. На территории имения Солдатенкова в Кунцеве находилась дача Д. П. Боткина — брата знаменитого доктора С. П. Боткина. Дочь П. М. Третьякова, известного коллекционера и основателя одноимённой галереи, Вера Павловна так описала портрет «мясницкого Медичи» (так его назвали друзья за картинную выставку, которую Козьма Терентьевич разместил у себя в особняке на Мясницкой улице): «Он всегда летом ходил в сером сюртуке, в серой накидке и серой фетровой шляпе с большими полями. Он был небольшого роста, плотный, широкий, с некрасивым, но умным, выразительным лицом… Носил небольшую бородку и довольно длинные волосы, зачесанные назад; в нем чувствовалась большая сила, физическая и душевная, нередко встречающаяся у русских старообрядцев». (А. И. Федорец, Традиции православной благотворительности, М.2010, с.156).

Деловые отношения связывали миллионера со многими промышленниками и торговцами. В их число входили члены семьи Боткиных, с которыми он сдружился. Василий Петрович Боткин в конце сороковых годов 19 века познакомил Козьму Терентьевича с профессором Московского университета Т. Н. Грановским руководителем московского кружка интеллектуалов-западников, идеи которого Козьма Терентьевич во многом разделял. Впоследствии это сыграло свою роль в учреждении книгоиздательского дела Солдатенкова.

Разбогатев, Козьма Терентьевич много путешествовал по Европе, иногда зимовал в Риме, был постоянным посетителем музеев и галерей и стал в результате большим почитателем искусства.

Примечательно, что свои заграничные поездки Солдатенков осуществлял в сопровождении переводчика из врачей. Первоначально думалось, что это был Сергей Петрович Боткин, но предположения разбились о воспоминания С. Рахманова, где указана фамилия доктора Тугенгольда (См.: Е. М. Юхменко. Рахмановы. М., 2014 С.184). Тем не менее именно Боткины оказали заметное влияние на вкусы Солдатенкова. Известно, что Николай Петрович Боткин, другой брат Сергея Петровича Боткина, ставший путешественником, познакомил миллионера с художником А. А. Ивановым, который впоследствии взял на себя труд подбирать для Солдатенкова картины русских живописцев для его коллекции, ставшей второй по значению в Москве после Третьяковской галереи.

Козьма Терентьевич не только приобретал картины русских художников в России и за рубежом для своей коллекции, но и оказывал им всестороннюю поддержку, в частности в Кунцеве в имении Солдатенковых творили В. Г. Перов, А. К. Саврасов и другие, не менее известные в России, художники. Кем-то из них был написан портрет К. Т. Солдатенкова, переданный позднее городской управой в Солдатенковскую больницу, где она находилась в одном из залов административного корпуса до 1920 года.

Но говорить только о коммерческом успехе купца первой гильдии, потомственного почетного гражданина, коммерции советника Козьмы Терентьевича Солдатенкова — это умолчать о его богатом внутреннем мире. Благотворительность миллионера, не знавшая границ, сделала имя Солдатенкова известным всей Москве.

Причины, побудившие Козьму Терентьевича жертвовать огромные суммы на заведения, работающие с детьми и нищими, учреждение богадельни, ремесленного училища и больницы нужно искать в особенностях его личности. Воспитание в старообрядческой вере, данное родителями, вызывало у «мясницкого Медичи» желание замолить грехи перед Богом, очистить свою совесть (см.: А. И. Федорец. Традиции православной благотворительности. С. 167). А каяться, видимо, было в чем. И. С. Тургенев, книги которого впервые опубликовал Солдатенков, через героя романа «Новь» купца Голушкина, так описал мецената: «Это был человек лет сорока, довольно тучный и некрасивый, рябой, с небольшими свиными глазками; говорил он очень поспешно и как бы путаясь в словах; размахивал руками, ногами семенил, похохатывал… вообще производил впечатление парня… избалованного и крайне самолюбивого. Сам он почитал себя человеком образованным, потому что одевался по-немецки и жил хотя грязненько, да открыто, знался с людьми богатыми — и в театр ездил, и протежировал каскадных актрис… Жажда популярности была его главной страстью… Эта же самая страсть, победившая в нем природную скупость, бросила его в оппозицию… — свела его с нигилистами: он высказывал самые крайние мнения, трунил над собственным староверством, ел в пост скоромное, играл в карты, а шампанское пил, как воду».

Солдатенков, несмотря на то, что был ревностным старообрядцем, никогда не был женат и жил с нетребовательной привлекательной барышней, уроженкой Франции Клеманс Карловной Дюпюи. Солдатенков не знал иностранных языков, а Клеманс с трудом говорила по-русски. Предполагалось, что у Козьмы Терентьевича был незаконнорожденный сын Иван Ильич Барышев (Мясницкий) (1852-1911гг.). Но подобные слухи не находят документального подтверждения. У Козьмы Терентьевича Иван Ильич служил только приказчиком. И. И. Барышев был известен как незаурядный литератор-юморист. Он печатался в журналах «Будильник», «Зритель», «Развлечение» и газетах «Русское слово», «Московский листок» и др., был дружен с А.П. Чеховым, В.А. Гиляровским, по поручению К. Т. Солдатенкова вел переписку с Н. Г. Чернышевским. Впоследствии Иван Ильич Барышев по завещанию Козьмы Терентьевича принимал активное участие в распоряжении его издательского наследия.

На протяжении своей жизни Козьма Терентьевич делал немало крупных пожертвований. Но особенно меценат был щедр на пороге своей кончины. Перед смертью (19 мая 1901 года) Солдатенков оставил духовное завещание (1), где из имеющегося у него капитала, а он составлял свыше восьми миллионов рублей, по которому, согласно девятой части: «остаток от исполнения завещательных распоряжений покойного должен быть передан Московскому городскому общественному управлению для сооружения в г. Москве новой бесплатной больницы для всех бедных, находящихся в г. Москве, без различия званий, сословий и религий под названием «Больница Солдатенкова» (История Московского купеческого общества. М. 1914. Т. 5. Приложение. С. 239). Остаток этот составил 1200000 рублей (См.: Отчет о деятельности врачебного совета при Московской городской Управе за 1902 год. М. 1903. С. 24). Однако, благодаря стараниям душеприказчиков, указанных в завещании, капитал достиг суммы порядка двух миллионов рублей.

По имеющимся письменным воспоминаниям врачей-современников промышленника следует, что немалую роль в решении Козьмы Терентьевича Солдатенкова пожертвовать деньги для строительства новой больницы сыграл Федор Александрович Гетье, занимавший в то время должность помощника главного доктора Басманной больницы. Напомним, что Солдатенков в этот период являлся членом Совета благотворительного общества при Басманной больнице. Гетье был знаком с Солдатенковым и ему удалось уговорить мецената завещать часть средств для постройки новой больницы, отвечающей современным требованиям. Мнение Ф.А. Гетье стало решающим в вопросе, какой должна быть больница. Вследствие чего Врачебный Совет при Московской городской управе постановил, что «новая городская больница должна быть общей со следующими отделениями: а) для заразных больных, б) хирургическим, в) терапевтическим, г) для нервных болезней, д) для болезней горла, носа и уха, е) гинекологическим и для послеродовых заболеваний» (Отчет о деятельности Врачебного Совета при Московской Городской Управе за 1903 год. М. 1904. С.26).

Важно подчеркнуть, что сам меценат завещал не только деньги, но и свое имя. Учреждения, построенные на деньги жертвователя, традиционно назывались в честь мецената. Так, ремесленное училище для «бесплатного обучения бедных детей мужского пола», на строительство которого купец завещал один миллион триста тысяч рублей, носило его имя, так же, как и учрежденная после отмены крепостного права «Богадельня коммерции советника К.Т. Солдатенкова». Даже предметы искусства, собранные Солдатенковым и переданные им в Румянцевский музей, должны были находится в одной части музея, названной Солдатенковской.

Окружение, строительство и открытие Солдатенковской больницы. Забытые имена

Получив в распоряжение завещанный капитал, Городская Общественная Управа приступила к предварительной разработке программы постройки новой больницы. Особой комиссии из «гласных и врачей» было поручено определить место для строительства, а врачебному совету следовало определить «для какого рода больных должна быть построена больница, на какое число кроватей, сколько отделений должно в ней быть, установление типа зданий и размеров отдельных помещений и т. д.» (Городская больница имени К. Т. Солдатенкова в Москве. М.,1911. С.1). Все технические вопросы рассматривались в комиссии специалистов техников. Архитектором зданий и сооружений больницы в 1905 году был назначен руководитель строительного отдела Московской городской управы, уже известный в Москве, Илларион Александрович Иванов-Шиц (28.03.1865–07.12.1937). До строительства Солдатенковской больницы он являлся автором таких реализованных проектов как Морозовская больница (1900-1905), Главная Московская сберегательная касса в Рахмановском переулке (1902-1907), Родильный приют при Бахрушинской больнице на Стромынке (1903), Абрикосовский родильный приют на Миусской площади (1903-1906), Купеческий клуб (1907-1908, ныне театр «Ленком») на Малой Дмитровке.

И. А. Иванов-Шиц (1865-1937). Архитектор больницы им. К. Т. Солдатенкова

Сдержанный, экономичный и функциональный стиль Иванова-Шица был весьма востребован заказчиками, которые сторонились раннего модерна в силу ограниченных средств и достиг пика популярности после революции 1905 года, когда реакция против вычурности и роскоши модерна возродила в обществе интерес к классике.

Все доклады перечисленных комиссий рассматривались на объединенных заседаниях Городской Управы, а также комиссией Общественного Здравия и финансовой комиссией. Инициативы этих заседаний вносились в Городскую Думу, где и принимались окончательные решения.

Таким образом, местом для строительства Солдатенковской больницы особой комиссией было выбрано в наименее обеспеченной медицинской помощью северо-западной части Москвы, рядом с Ходынским полем, местом, где проводились выставки (самая известная — Всероссийская художественная выставка 1882 г., которую посетил Александр III c царицей Марией Федоровной), проходили торжества по случаю коронации Александра II, Александра III, а также печально известные события по случаю коронации Николая II, где в давке утром 30 мая 1896 года погибло тысяча триста семьдесят девять человек. На Ходынском поле в XIX и начале XX вв. проходили войсковые учения и стрельбы. Рядом с территорией будущей больницы располагались Николаевские казармы, в которых размещались 1-й Донской казачий полк и 1-я Гренадерская бригада. Их полковым храмом был находящийся в непос-редственной близости от строящейся Солдатенковской больницы «Храм-Памятник русской скорби в честь Ватопедской иконы Божией Матери, именуемой «Отрада и утешение», на Ходынском поле в Москве в память Великого князя Сергея Александровича и всех верных долгу и присяге царских слуг, павших за царя и Отечество от руки злодеев-революционеров крамолою 1905 года при I гренадерской графа Брюса артиллерийской бригаде в Николаевских казармах», проще говоря, храм иконы Божией Матери «Отрада и утешение». Открытие и освящение церкви произошло 5 апреля 1909 года.

Строящиеся корпуса Солдатенковской больницы.

Фото 1909 г.

Также в непосредственной близости от места, где задумывалось строительство больницы, располагался огромнейший в то время Петровский парк, известный еще с 1774 года. В 1812 году в Петровском путевом дворце парка размещалась ставка Наполеона, откуда он четыре дня наблюдал горящую Москву. В парке находились старейшие рестораны «Яръ» и «Стрельня» со знаменитыми цыганскими хорами. Значение ресторанов было поистине историческим. Достаточно упомянуть, что в ресторане «Яръ» весной 1915 года состоялась устроенная журналистом Н. Н. Соедовым и оплаченная предпринимателем Кугульским буйная вечеринка с участием Григория Распутина. В торговых кругах вечеринки предшествовали заключению выгодных сделок. Однако в данном случае дело расстроилось. Вместе с докладом о немецких погромах в Москве в мае 1915 года, о поведении Распутина докладывал царю Владимир Федорович Джунковский (товарищ министра внутренних дел). Реакция императора на доклад Джунковского стала судьбоносной для последнего. Он лишился своей должности и был отправлен на фронт. Заметим, что в «Яре» отмечались и юбилеи больницы им. С. П. Боткина. Через девяносто пять лет после памятных событий, в декабре 2010 года в честь 100-летия Боткинской больницы в ресторане был устроен торжественный банкет, также с «цыганскими хорами».

Близость к парку и отдаленность от городских кварталов города, фабрик и заводов обеспечивало будущему медицинскому учреждению свежий воздух.

На подготовительную работу до начала строительства больницы Врачебному Совету потребовалось три года. В начале 1905 года чертежи и смета были изготовлены и утверждены Городской Думой. Один из членов Врачебного Совета Ф. А. Гетье, ставший впоследствии «главным доктором» Солдатенковской больницы, отправился на несколько месяцев в Европу для изучения обустройства зарубежных больниц. Именно благодаря полученному опыту и знаниям, а также невероятной трудоспособности будущего руководителя можно было приступать к строительству самой современной больницы. Но политические и экономические события (русско-японская война, революционные события 1905-1907 гг.) не позволили начать запланированное строительство. Только летом 1908 года была произведена закладка первых корпусов больницы, о чем известило мелким шрифтом, запрятанном в массе статей и объявлений, «Русское слово» 9 июля 1908 года: «Вчера в час дня, состоялась торжественная закладка здания городской бесплатной больницы имени К. Т. Солдатенкова, на Ходынском поле, близ Николаевских казарм. На торжестве присутствовали московский градоначальник А. А. Адрианов, городской голова Н. И. Гучков, члены управы Л. Г. Урусов, М. И. Приклонский, гласные думы, городские инженеры и врачи. Предполагается в нынешний строительный сезон возвести вчерне до 18-ти отдельных корпусов. Окончательное оборудование больницы приурочивается к осени 1909 г.». И, похоже, немного не уложились.

Днем основания Солдатенковской больницы считается 23 декабря 1910 года. Тогда состоялось открытие нескольких зданий медицинского учреждения, в которых начался прием больных. Этот важный факт красноречиво подтверждает документ московского городского головы Н. И. Гучкова от 20 декабря 1910 года гласящий:

«Имею честь покорнейше просить Вас пожаловать на освящение и открытие корпусов для заразных больных больницы имени Солдатенкова, назначенное на четверг, 23-го сего декабря, в 2 часа дня. Больница помещается на Ходынском поле, близ ипподрома Бегового Общества.

Пользуясь случаем…» приглашения получили: «А. А. Адрианов, В. В. Петров, В. Ф. Джунковский, В. Ф. Модль, Н. Г. Солдатенкова, В. В. Солдатенкова, М. Ф. Морозова, А. Л. бар. Кнопп, Ф. С. Рахманова, И. И. Барышев, Александра Александровна Четверикова» (ЦГАМ. Ф.179. Оп. 21. Л. 514)

Открытие Солдатенковской больницы 23 декабря 1910 г. На фото стоят слева направо:2-й А. Е. Соловьев, 3-й И. И. Мнацаканов, 6-й М. П. Киреев, 7-й В. Ф. Джунковский, 8-й А. А. Адрианов, 9-й А. Л. Кноп, 10-й Ф. С. Рахманов, 11-й Ф. А. Гетье, 12-й Н. И. Гучков, 14-й И. И. Барышников, 16-й В. Н. Розанов. На улице в тот день было около 4 градусов тепла

Значимость указанного события невозможно переоценить. Достаточно бегло просмотреть биографии приглашенных на открытие больницы:

Адрианов Александр Александрович (1861-1918 гг.) с февраля 1908 г. по июнь 1915 г. занимал должность московского градоначальника, затем стал главноначальствующим над Москвой, пока 5 мая 1915 г. после погромов в Москве учреждений и магазинов, принадлежавших немцам, его не сменил Ф. Ф. Юсупов (старший);

Джунковский Владимир Федорович (1865-1938гг.) с 1908 по 1913 годы являлся Московским губернатором, с 1913 по т1915 годы — товарищ министра внутренних дел и командующий Отдельным корпусом жандармов;

Модль Владимир Францевич (1871 — неизв.) — помощник московского градоначальника (1908-1915), жандармский офицер в звании полковника. После погромов 1915 года сменил немецкую фамилию на Марков, а отчество на Александрович. С 1915 года служил Керч-Еникальским градоначальником. После Октябрьского переворота 1917 года назначен градоначальником г. Одессы (1918-1919). Дальнейшая судьба его неизвестна;

Морозова Мария Федоровна (1830-1914 гг.) — супруга купца Тимофея Морозова, двоюродная племянница К. Т. Солдатенкова. Мария Федоровна была заметной фигурой русского предпринимательства, оставила после себя самое большое состояние в России — 30 миллионов рублей. М. Ф. Морозова первой среди купчих была удостоена знака отличия за 25 лет беспорочной службы в благотворительных заведениях по ведомству учреждений Императрицы Марии;

Четверякова Александра Александровна (1863-1912 гг.) — яркая представительница старомосковского купечества, дочь главы торгового дома «Владимир Алексеев», совладелица Товарищества Городищенской суконной фабрики Четверякова. Александра Александровна известна своей благотворительной деятельностью и пожертвованиями для больниц. На ее деньги в 1913 году в Москве в Сокольниках открыт первый туберкулезный санаторий имени Н. Д. Четверяковой (сегодня Московская областная детская клиническая травматолого-ортопедическая больница);

Рахманов Федор Семенович (1848-1914 гг.) — представитель известного купеческого рода, двоюродный племянник К. Т. Солдатенкова, старообрядец и успешный предприниматель. Летом семья Ф. С. Рахманова проживала в Кунцеве недалеко от владения К.Т. Солдатенкова. Известен его доходный дом №19 на Покровке, выстроенный архитектором П. И. Дриттенпрейсом в 1898-1901 годах в стиле московского модерна;

барон Кноп Андрей Львович (1855-1927 гг.) — действительный статский советник, крупный промышленный и банковский деятель. Андрей Львович возглавлял семейную фирму «Людвиг Кноп», занимающуюся торговлей хлопком и чаем в Москве. Барон Кноп был одним из создателей и членом совета общероссийской организации предпринимателей — Съездов представителей промышленности и торговли. Андрей Львович был щедрым благотворителем. На его попечении находилась больница имени Александра III, Московского коммерческого института, а также Московское попечительство о глухонемых.

Из списка видно, что помимо высших официальных лиц города Москвы в открытии больницы принимали участие родственники К. Т. Солдатенкова, его друзья, а также товарищи по коммерции и благотворительности.

О том, как прошла церемония открытия Солдатенковской больницы свидетельствует В. Ф. Джунковский, по своей должности обязанный присутствовать на многих значимых событиях в период своего губернаторства: «20 декабря Москва получила в дар еще одно грандиозное учреждение. Последовало торжественное открытие новой, устроенной по последним методам, образцовой больницы на пожертвованный для сего Солдатенковский капитал. Больница эта была сооружена на Ходынском поле, вне города, в здоровой местности и составила гордость Москвы.

На торжество съехалось много приглашенных — все представители высшей администрации, медицины, архитектурного мира были налицо. Всех гостей приветливо встречал главный врач Ф. А. Гетье, много потрудившийся вместе с хирургом В. Н. Розановым над созданием этой образцовой больницы. Гетье, Гучков — городской голова и Малинин — член управы объясняли и показывали все гостям. После подробного осмотра всех, уже вполне готовых, построек ознакомления с разнообразными по целям помещениями в них, гости были приглашены в главный административный корпус, в зал конференции, где им любезно был предложен чай, закуски и шампанское.

Последовал ряд речей. Н. И. Гучков, указав на своевременность открытия больницы, каковая чувствовалась городом, преследуемым целым рядом эпидемий, отчего все больницы были страшно переполнены, сказал, что как раз в этот момент, переживаемый городом, частное лицо пришло на помощь Москве своими колоссальными средствами и создало эту грандиозную больницу. «Во славу и память того, — произнес Гучков, — кто ее создал, за процветание больницы я и поднимаю бокал.» После Гучкова говорил Гетье за постоянное объединение общественных сил и представителей практической науки, в результате чего явилась новая больница — новое украшение Москвы, а затем, поднимая бокал за Гучкова, он указал на ту деятельную благотворную роль, которую сыграл Гучков в деле сооружения больницы, в бытность свою еще гласным. Говорили еще многие другие из присутствовавших, чай затянулся благодаря радушию представителей города и новой больницы» (В. Ф. Джунковский. Воспоминания. Т.1. М., 1997. Гл. 6).

Воспоминания В. Ф. Джунковского открыли для нас еще два имени, принимавших активное участие в церемонии открытия больницы, это — Гучков Николай Иванович и Малинин Владимир Федорович.

Н. И. Гучков (26.07.1860–06.01.1935гг.) окончил юридический факультет Московского университета в 1887. Был совладельцем торгового дома «Ефима Гучкова и сыновья», директором «Товарищества чайной торговли Петра Боткина и сыновья» и «Товарищества Ново-Таволжанского свеклосахарного завода Боткиных». Был женат на Вере Петровне Боткиной (сестре С. П. Боткина). Связь Н. И. Гучкова с большой семьей Боткиных очевидна и к переименованию в будущем Солдатенковской больницы в Боткинскую возможно имеет отношение. В 1893 году, став городским гласным, Николай Иванович работал в Совете городских попечительств бедных, в городском присутствии по разбору и призрению бедных, являлся представителем Москвы в губернском земском собрании. С 7 ноября 1905 г. по 18 декабря 1912 г. Н. И. Гучков занимал должность Московского городского головы. Этот период его работы характеризуется как время расцвета хозяйственной деятельности Думы: восстановлено хозяйство города после декабрьских боев 1905 года, строились школы, начальное образование поднято на новый уровень, устроены множество скверов, придававшие Москве европейский вид. В Первую мировую войну участвовал в работе Российского общества Красного Креста. На юге России в 1918 году при правительствах П. Н. Врангеля и А. И. Деникина состоял уполномоченным данного общества. Эмигрировал в 1920 году во Францию. Там участвовал в управлении приходом Сергиевского подворья и храма Александра Невского в Париже.

О другом представителе московской городской власти нам известно очень мало, но его жизнь во многом схожа с судьбой Н. И. Гучкова.

Малинин Владимир Федорович (родился в 1873 году) выпускник Императорского московского технического училища (ИМТУ) 1895 года, позже получивший медицинское образование в Московском университете. Заведовал врачебно-санитарной частью в Мясницкой больнице (ул. Мясницкая, д.42. Бывшая усадьба Барышникова, недалеко от дома К. Т. Солдатенкова). Становится членом Московской городской управы. Во время Первой мировой войны был уполномоченным Российского общества Красного Креста и служил при штабе Московского военного округа. Во время гражданской войны был активным участником «белого» движения. После поражения в борьбе с большевиками эмигрировал во Францию в 1920 году, где и скончался 12 сентября 1943 года.

Многие из присутствовавших на открытии больницы за несколько месяцев до этого были свидетелями открытия аэродрома Московского Общества Воздухоплавания во второй половине апреля 1910 года в восточной части Ходынского поля, где совершал полеты, в том числе над строящейся больницей, известный в России пилот Сергей Исаевич Уточкин на первом аэроплане «Фарман-IV», собранном на заводе по изготовлению аэропланов велосипедной кампании «Дукс», располагавшемся там же. Возможность полетать над соседним с больницей аэродромом воспользовался губернатор Москвы В. Ф. Джунковский. «Мне хотелось испробовать впечатление от полета — вспоминал губернатор — и, сговорившись с Уточкиным, я приехал на Ходынское поле к вечеру. Биплан Уточкина был системы «Фарман», весил он 30 пудов,… наибольшая скорость около 100 км (92 версты). Пилот сидел впереди, пассажир сзади, несколько выше и на крошечном велосипедном сиденье, упора почти никакого, ноги можно было упереть в тоненькую жердочку, а руками держаться за такие же тоненькие поперечные жердочки. Казалось, что эти жердочки сейчас сломаются. Вокруг была пустота, только одни проволоки, скрепляющие разные части аэроплана между собой. Когда я с большим трудом пролез через все эти проволоки и уселся на этом крохотном сиденье, то почувствовал такую неловкость и неустойчивость, что чуть было не смалодушничал и не слез. Стыд перед Уточкиным и публикой, которой все же собралось порядочно, взял верх, и я остался. Мотор был сзади. Уточкин попросил меня снять шапку, боясь, что ее у меня сорвет ветром и она попадет в мотор. Так без шапки я и полетел. Сначала было очень неприятно, пока биплан катился по земле, такое чувство, что вот сейчас от толчка я вылечу. Но вдруг как-то неожиданно толчки прекратились, стало сразу как-то удобно сидеть, я посмотрел вниз — земля быстро уходила от нас. Адский шум мотора и страшный ветер мешали сосредоточиться, но чувство было удивительно приятное, уже не казалось, что я кувыркнусь, явилась устойчивость, уверенность. Чем дальше летели, тем больше было уверенности, я даже отнимал иногда руку от жерди, за которую держался. Мы описали круг и спустились. Спуск был неприятен, особенно когда коснулись земли. Стало даже досадно, что вернулся так скоро на землю.

После меня Уточкин взял помощника градоначальника Модля и Е. Л. Гришинскую, молодую красивую женщину, чудно игравшую на арфе…» (В. Ф. Джунковский. Воспоминания. М.,1997. Т.1. Ч.6). Подобные полеты были использованы и для аэрофотосъемки объектов, благодаря чему стали доступными и некоторые фотографии Солдатенковской больницы, сделанные с воздуха.

Мероприятие с участием высоких гостей окончилось чествованием Уточкина в ресторане «Яръ». Вскоре после вступления в Московское общество воздухоплавания Джунковский становится его председателем. Это случайное соседство таких неблизких по предназначению учреждений, как больница и аэродром, тем не менее уже в скором времени создаст между ними прочные связи.

Глава 2

Планировка и устройство больницы

На момент открытия больницы было построено, согласно годовому отчету, составленному главным доктором Ф. А. Гетье в 1911 году, шесть лечебных корпусов первой очереди, а также все административно-хозяйственные и жилые здания. К зданиям «для больных» относились: терапевтический корпус №1 на 80 кроватей, хирургический гнойный корпус на 70 кроватей, корпус №2, разборочный барак для сомнительных больных на 20 кроватей (к настоящему времени снесен, находился за хирургическим корпусом), дифтеритный корпус на 30 кроватей (также снесен, местоположение — за сомнительным корпусом), скарлатинный корпус на 30 кроватей (снесен, находился за дифтеритным корпусом), смешанный корпус на 15 кроватей (в настоящее время корпус №6 находится напротив часовни «Бессребреников Космы и Дамиана»). К другим сооружениям в отчете причислены: приемный покой с амбулаторией (снесен в 1936 году. На его месте сегодня расположен 14 корпус, отреставрированный в 2016-2020 гг.); канцелярия с аптекой (корпус №12); кухня (корпус №15); прачечная с дезинфекционной камерой, узельной для хранения белья больных и баней для низшего персонала (корпус №18); центральная котельная; анатомический театр с часовней «Бессребреников Космы и Дамиана»; жилой корпус для высшего персонала (в настоящее время — №1 «административный»), жилой корпус для среднего персонала (теперь — №16) и жилой корпус для низшего персонала (в настоящее время — №17).

Еще до открытия больницы 30 ноября 1910 года на собрании Городской Думы, которая по докладу Городской Управы №393 от 28 октября того же года постановила приступить к проекту постройки второй очереди больницы имени К. Т. Солдатенкова, было принято решение о строительстве зданий второй очереди, причем следовало «пересмотреть основные задания для сооружения лечебных заведений с целью удешевления постройки, но не в ущерб интересам больничного дела».

В докладе №87 от 2 марта 1911 года Московской городской управы «О постройке в больнице имени К.Т. Солдатенкова корпусов 2-й очереди для заразных больных» указаны причины, по которым следовало немедленно приступить к строительству: «Существующее ненормальное положение городского больничного дела обуславливается главным образом общим недостатком больничных кроватей, и все возрастающее число отказов в городских больницах и одновременно усиливающееся переполнение их больными с совершенной очевидностью указывает, что расширение больничной помощи населению Москвы является неотложной необходимостью.

В настоящее время открыта больница имени К. Т. Солдатенкова, и заразные ее отделения первой очереди работают полным ходом, в ближайшее время будут открыты последовательно терапевтический и хирургический корпуса, и можно надеяться, что в марте сего года населению будут предоставлены все 245 кроватей этой больницы. <…> Можно с уверенностью сказать, что и с открытием всех кроватей первой очереди Солдатенковской больницы недостаток в больничных кроватях будет таким же, каким был и до текущего года…». В итоге для ускорения строительства второй очереди больницы Городская Управа организовала Комиссию под председательством члена Управы IX Отделения В. Ф. Малинина в составе некоторых членов Врачебного Совета, при участии главного доктора больницы имени К. Т. Солдатенкова Ф.А. Гетье, члена Технического Совета архитектора И. А. Иванова-Шица. К 30 октября 1910 года комиссия представила эскизные проекты предполагаемых к постройке корпусов. В результате к осени 1913 года на территории больницы появились и открылись следующие новые больничные корпуса: а) для острозаразных больных на 72 кровати (в настоящее время №9), б) для рожных больных на 68 кроватей (в настоящее время корпус №8), в) для заразных больных на 62 кровати (в настоящее время корпус №7). Кроме этого к августу 1914 года к терапевтическому корпусу №1 пристроен корпус №11 (в настоящее время — корпус №11), а ко второму хирургическому корпусу пристроен корпус №10 (в настоящее время — №10). Здания были поставлены под крышу, но внутренняя отделка не была завершена. В итоге общее число кроватей в больнице к августу 1914 года возросло до 545 (См.: МФ. 50 лет сов. Власти / Отчет. Л.6).

Здания больницы располагались в три ряда. Один ряд составляли хозяйственные и жилые постройки, два остальных — больничные корпуса и бараки. Сооружения второго и третьего ряда намеренно были обнесены отдельным садом, чтобы исключить контакты между больными разных категорий. Кроме того, за исключением разборочного барака и смешанного корпуса, больничные здания имели застекленные веранды, благодаря которым «больные, даже прикованные к постели, могли пользоваться чистым воздухом не только летом, но и в зимнее время» (Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1911г. М. 1913. С4). Для удобства больных первоначально большинство общих палат имело не более 6 кроватей. Во всех больничных корпусах допускались палаты по две кровати и по одной кровати. Но уже через год после открытия больницы в палатах пришлось значительно потесниться. По указанным выше причинам количество кроватей в работающих больничных корпусах первой очереди было увеличено до 340. Городская Управа решила повысить число кроватей до количества, которое больница смогла бы вместить без грубых нарушений гигиены и без большого ущерба для больных. (См.: Отчет московской городской больницы имени К.Т. Солдатенкова за 2012г. М. 1913. С1).

В первом годовом отчете за 1911 год Ф. А. Гетье приводит описание внутреннего устройства построенных на тот момент зданий. Нам будет важно привести описание только хирургического, тогда 2-го, корпуса. Многие события, о которых предстоит говорить, впоследствии происходили, главным образом, в этом строении. Операционная «помещается в особой одноэтажной пристройке с северной стороны корпуса, в средней его части. Прилегающая к ней часть больничного коридора уширена, отделена застекленными перегородками от палат и снабжена лифтом (в 90-х годах лифт был заменен), соединяющим операционную со вторым этажом. Операционная состоит из трех помещений: стерилизационной комнаты, подготовительной и операционного зала. <…> Против операционной помещается рентгеновский кабинет…» (Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1911г. М., 1913. C. 12,13). Надо добавить, что медицинское оборудование, которым был оснащен хирургический корпус, впрочем, как и вся Солдатенковская больница, было на тот момент самым современным.

И последнее, о чем здесь следует упомянуть, это система вентиляции и отопления больницы. Ф. А. Гетье проявлял немалый интерес к этой теме и принимал непосредственное участие в комиссии по разработке вентиляции совместно с врачами С. Я. Поповым и С. М. Картамышевым. Больше всего Гетье волновал вопрос, будет ли система отопления экономной и при этом функционировать с минимальным уровнем загрязнения воздуха. Комиссией городских инженеров, в которую входили И. М. Арцимович — заведующий отоплением зданий Московского Городского Управления, А. П. Казанцев, и А. С. Свинарский, назначенной Городской Управой, было принято решение об устройстве вентиляции и пароводяного отопления из одной центральной котельной. Паропроводы проложены были в железобетонном тоннеле на глубине более двух метров. Так что, если копнуть поглубже, можно обнаружить части системы и в настоящее время. После года работы котельной стало очевидно, что решение в пользу постройки общей котельной для всех корпусов было верным. Загрязненность и закопченость местности отходами горения наблюдалась только вокруг котельной. Топливом для обогрева помещений из-за значительного повышения цены на нефть служил антрацит (См.: Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1913. М. 1914. С. 18). Кроме того, отпала необходимость строить в корпусах больницы дополнительные трубы для автономных систем отопления. Несмотря на очевидные преимущества централизованной системы отопления, в столичных кругах нашлись критики, которые через народную газету «Трудовая копейка» требовали направить в больницу комиссию для расследования траты больших средств на обслуживание больницы. «Не топят лит печи красным деревом? Не подтапливают ли их лучиной из фиговой смоковницы? <…> А в результате годовое содержание одного больного обошлось Солдатенковской больнице в 922 руб., т.е. в двое дороже чем в остальных больничных учреждениях города» (Трудовая копейка. №44/851. 1913).

Штатное расписание

Состав работающих в Солдатенковской больнице с ее основания и до первой мировой войны был следующим [данные приводятся по годовому отчету за 1912 год]:

1. Служащие;

2. Прислуга;

1911год. Первое общее фото работников Солдатенковской больницы. Сидят во 2 ряду: Т. И. Горянский (крайний справа), В. Н. Розанов (четвертый справа), Ф. А. Гетье (5-й справа) М. П. Киреев (6-й справа), А. И. Абрикосов (7-й справа), В.М. Васильев (8-й справа), М. А. Строкина (9-ая справа). В 6 ряду стоят: А. Е. Соловьев (4-й слева) Н. Я. Лабутина (5-ая слева), в 7 рядк крайний справа А. Д. Очкин, в верзнем ряду в центре Н. Г. Макиевский-Зубок

Данное штатное расписание не является только списком должностей, который мы приводим полностью (за исключением сверхштатных служащих и прислуги), но и погружает нас в атмосферу столетней давности. Благодаря данным перечня мы можем обозревать широту выполняемых работ в больнице и имеем возможность сделать разного рода количественные и финансовые подсчеты. Здесь все говорит само за себя. По данным штатного расписания мы понимаем, что штат больницы, рассчитанной на 340 кроватей, составлял 223 человека, из них врачей, включая главного доктора — всего 15. Кроме того, приглашались специалисты со стороны, которые числились за штатом, и работали в основном, замещая сотрудников больницы, ушедших в отпуск.

В приведенной таблице отражена сумма вознаграждения, полученная работниками больницы за 1912 год со всеми причитающимися надбавками. Мы попытались найти соотношение современного курса рубля к «николаевскому». Курс сегодняшнего рубля на протяжении 25 лет не был стабильным и его значение менялось с регулярным постоянством. А, значит, просчитать более-менее точное значение соотношения николаевского рубля к современному не представляется возможным. Мы доверились данным Счетной палаты России, которая в рамках отмечаемой даты «360 лет финансовому контролю России» сопоставила курс николаевского рубля довоенного к современному рублю 2016 года. Итогом стараний финансистов стало следующее соотношение: 1 николаевский рубль равнялся 1513 руб. 75 коп. Таким образом, используя приведенную таблицу, мы легко сможем оценить соотношение уровня заработной платы работников Солдатенковской больницы с нынешним. Помимо этого, мы получаем возможность узнать примерную сумму, пожертвованную К.Т. Солдатенковым на строительство новой больницы, в современных рублях. Перемножив данные [1200000 х 1513.75], мы получаем внушительную сумму, равную одному миллиарду восьмистам шестнадцати миллионам пятистам тысячам современных рублей Российской Федерации. В общей сложности в современном эквиваленте на постройку Солдатенковской больницы было израсходовано порядка трех миллиардов рублей.

Глава 3

Кадры 1910-1913 гг.

Гетье Федор Александрович

Как уже отмечалось выше, первым главным врачом Солдатенковской больницы был инициатор и руководитель ее постройки Гетье Федор Александрович, приступивший к исполнению своих обязанностей в апреле 1910 года. Родился Федор Александрович 16 апреля 1863 года в Белевском уезде Тульской губернии в семье московского полицейского врача, француза по происхождению, переселившегося в Россию. В 1880 году Ф. А. Гетье окончил 4-ю Московскую гимназию с серебряной медалью, а вскоре после этого два факультета Московского университета: естественное отделение физико-математического (1884 г.) и медицинский (1888 г.). На пятом курсе медицинского факультета Ф. А. Гетье был учеником одного из основателей русской терапевтической школы, выдающегося ученого А. А. Остроумова. «Однажды после удачного клинического разбора больного он предсказал, что Ф. А. Гетье будет хорошим врачом. И действительно Федор Александрович был прекрасным терапевтом и к тому же талантливым администратором» (См.: В. Н. Розанов / Выдающиеся деятели отечественной Медицины. М., 1981. С.17). После получения диплома лекаря, а в феврале 1889 звания уездного врача, Гетье пробует себя экстерном в Старо-Екатерининскую больницу без всякого вознаграждения. Но уже 3 октября 1890 года по протекции самого сенатора В. К. Плеве, возглавлявшего Департамент полиции, Ф. А. Гетье определен на должность внештатного ординатора терапевтического отделения с жалованием в 450 рублей. Там же в Старо-Екатерининской больнице он знакомится со своим будущим коллегой хирургом В. Н. Розановым. С 1898 года Федор Александрович работал помощником главного врача Басманной больницы (закрытой в 2014 году), а в 1904 году стал ее главным врачом. Через год в доме одного из своих пациентов Гетье познакомился со студентом 1 курса медицинского факультета Московского университета Алексеем Очкиным, с легкой руки которого прозвище «большой плюшевый мишка» закрепилось за Гетье в кругу студентов и молодых врачей (См.: Здоровье трудящимся. 19.04.1938. №16). Гетье был неплохим знатоком российских и особенно европейских курортов, куда часто направлялся в командировки для ознакомления их устройства. По мнению своих пациентов, Федор Александрович был человеком приветливым, отзывчивым и степенным (См.: В. Тополянский. Загадочная Испанка // Континент. №112. 2002. С. 286).

Своеобразным оказалось представление о Ф. А. Гетье известного московского хирурга С. С. Юдина (2), который в 20-х годах вспоминал: «внешность его была очень приметной. Высокого роста, нисколько не ожиревший к шестидесяти годам, он был даже худощав в лице. Абсолютно серебристо-белый высокий «бобрик» волос, седые усы и эспаньолка. Чудные глубокие темно-карие глаза смотрели всегда ровно, покойно из-под густых седых нависших бровей. Он очень редко улыбался» (С. С. Юдин. Воспоминания, Издательский дом ТОНЧУ, М. 2012. С.105). И на то были основания, о которых будет рассказ в последующем. До времени вступления в должность главного доктора Солдатенковской больницы Гетье был венчан на Анне Николаевне, со слов упомянутого С.С. Юдина: «больничной фельдшерице — чрезвычайно вульгарной и резкой женщиной, которая испортила ему всю жизнь, но с которой он не находил то ли сил, то ли практической возможности расстаться. К нашей компании — далее вспоминает С. С. Юдин — она не подходила, в ее присутствии даже у Алексея Васильевича [Иванов — врач, организатор и руководитель санатория «Захарьино» в Куркине, общий друг С.С. Юдина и Ф.А. Гетье] слов не находилось для разговоров» (см.: там же. С.105). В браке с Анной Николаевной у Ф. А. Гетье родилось двое детей: дочь — Наталья (1892) и сын — Александр (1893). Их квартирой для проживания стало правое крыло 2-го этажа нынешнего административного корпуса.

Гетье Федор Александрович (1863-1938)

Задолго до открытия больницы был проведен конкурс на замещение вакантных должностей старших врачей. К выбору своих ближайших помощников Ф. А. Гетье относился очень строго и требовательно. Большинство конкурсантов, претендовавших на должность в Солдатенковской больнице были знакомы Гетье по предыдущей работе и их профессиональные качества главный доктор мог оценить не понаслышке.

Розанов Владимир Николаевич

Первым, кого Гетье пригласил на должность старшего врача в хирургическое отделение, был Владимир Николаевич Розанов, которого он знал еще юношей. «Вот он передо мною — 12-летний мальчик-гимназист, веселый, шаловливый, пристающий к своей сестренке. Неподражаемый юмор, с которым он рассказывал о своих студенческих шалостях и приключениях… заражает весельем даже самых угрюмых слушателей» — вспоминал о нем Федор Александрович (см.: МФ. Выписки из доклада Гетье. Л.2). В. Н. Розанов родился 3 февраля 1872 года в Москве. Родители его были православными: мать, Добронравова Мария Владимировна, была сестрой милосердия, а отец, Розанов Николай Николаевич, работал врачом в Старо-Екатерининской больнице. Николай Николаевич проработал в указанной больнице около пятидесяти лет из них двадцать один год возглавлял оспенное отделение — единственное в то время в Москве. Отец В. Н. Розанова был человеком мягким, добрым и отзывчивым, ценящим в людях принципиальность и чувство собственного достоинства. Н. Н. Розанов никогда не заискивал перед начальством, но вел себя корректно и с достоинством. Благодаря этим качествам он снискал у сослуживцев и даже у высокопоставленных чиновников уважение и авторитет. В биографической книжке о В. Н. Розанове приводится такой случай: «в Старо-Екатерининскую больницу приехал городской голова и устроил кому-то «разнос», выражая при этом свое негодование громкими криками и неподобающими выражениями. Н. Н. Розанов спускался в это время по лестнице. Зная, кто кричит внизу, он тем не менее громко приказал швейцару: «А ну-ка, братец, гони-ка его отсюда, если он позволяет себе кричать в больнице»» (В. Н. Розанов. / Выдающиеся деятели отечественной медицины. М., 1981. С. 5, 6). Владимир Николаевич очень любил своих родителей и унаследовал их высокий уровень внутренней культуры, нравственность и человеколюбие. В 1891 году В. Н. Розанов стал студентом медицинского факультета Московского университета. В то время на теоретических и клинических кафедрах медицинского факультета работали выдающиеся ученые. Кафедрой нормальной анатомии руководил Д. Н. Зернов, гистологии и эмбриологии — А. И. Бабухин, патологической физиологии А. Б. Фохт, патологической анатомии — И. Ф. Клейн, терапевтическими — Г. А. Захарьин, А. А. Остроумов, М. П. Черинов. Клинику факультетской хирургии возглавлял до 1893 года выдающийся русский ученый Н. В. Склифосовский. При поддержке перечисленных учителей В. Н. Розанов с увлечением изучает медицинские науки, внимательно слушает лекции, долгие часы проводит в анатомическом театре и библиотеке. С третьего курса университета В. Н. Розанов увлекается хирургией. Помимо занятий на факультете он все свободное время отдает работе зимой в Старо-Екатерининской больнице, а летом — в подмосковной земской больнице в селе Пушкине. Московский университет Владимир Николаевич окончил в 1896 году и получил диплом «лекаря с отличием». Он, как и Гетье, после окончания обучения в университете начал свою трудовую деятельность с работы экстерном в хирургическом отделении Старо-Екатерининской больницы. Одновременно будущий хирург посещает глазную больницу, занимаясь изучением глазных болезней у профессора В. И. Гилюса. А у своего опытного старшего коллеги профессора С. П. Галицкого Владимир Николаевич научился «удивительному по своей простоте и ласке подходу к больному», перенял технику оперирования — мягкую, не травмирующую ткани спокойную и быструю (В.Н. Розанов. С.14). В 1899 году Розанов получает место штатного ординатора. На новой должности Розанов блестяще применяет полученные во время обучения профессиональные навыки хирурга. «Обращают на себя внимание его прекрасный разбор больного и его блестящие диагнозы. Хорошее знание медицинской литературы, умение схватывать и осуществлять в жизни новые течения в хирургии привлекают на работу к Розанову в отделение экстернов. Операциями, проводимыми В. Н. Розановым, среди которых: первая резекция пищевода с его пластикой; удаление гортани с пищеводом, черепно-мозговые операции и впервые блестяще проделанная операция пластики культи для кинематизации протеза по Вангетти и ряд других, интересовалось все больше начинающих врачей. Всего через пять лет работы ординатором Розанов имеет своих учеников. В это время, можно считать, было положено начало, так называемой, «школы Розанова», главным принципом которой являлась фраза «наука для больных, а не больные для науки». Работая в Старо-Екатерининской больнице Ф. А. Гетье, В. Н. Розанов, А. И. Абрикосов и другие, впоследствии перешедшие работать в Солдатенковскую больницу, переняли правила и традиции указанного учреждения «для чернорабочего класса людей». Такими принципами являлись товарищество и коллективизм, отсутствие интриг и корыстных интересов; оказание всемерной помощи коллегам; высокое уважение к труду среднего и младшего медицинского персонала.

Розанов Владимир Николаевич

(1872-1934)

В тот же период В. Н. Розанов начал выступать с докладами и в прениях на съездах российских хирургов. Первое выступление состоялось на II съезде в 1901 году на тему «Хирургическое вмешательство при повреждении печени». Он участвовал в организации в 1896 году в Москве Общества русских хирургов и состоял в числе 80 его членов-учредителей. В отечественной и зарубежной медицинской периодической печати начинают публиковаться научные статьи В. Н. Розанова. Одной из первых работ была опубликована в журнале «Врачебные записки» №4 за 1899 год. Статья называлась «О переломах надколенной чашки». В бытность Розанова членом Антропологического общества в 1900 года в журнале одноименного общества №4 издается его научная работа «Гинекомастия».

В «Вестнике хирургии» №21 за 1901 г. появляется статья молодого хирурга «К вопросу об осложнении грыжи эпитифлитом». В журнале «Медицинское обозрение» 1903 году издана работа В. Н. Розанова «Хирургическое вмешательство при травмах печени». Тематика научных работ Розанова охватывала широкий круг актуальных для того времени вопросов, что свидетельствовало о разносторонних медицинских интересах молодого врача.

В период русско-японской войны В. Н. Розанов направляется на Дальний Восток в составе 1-го санитарного отряда Москвы [согласно воспоминаниям С. С. Юдина, лично знавшего Розанова, это был «Дворянский отряд Красного Креста, выезжавший в Манчжурию, имеющий свой поезд». Главным врачом этого отряда был санитарный врач Николай Иванович Сахаров]. В отряде в течение почти двух лет он совмещает работу старшего хирурга с работой уполномоченного от Москвы. Из жизни мобилизованных врачей С. С. Юдин описал интересный эпизод: «так как путь на Дальний Восток был продолжителен, и там в Манчжурии промежутки между двумя генеральными сражениями были — под Мукденом и под Ляояном — длились неделями и месяцами, то у молодых докторов с сестрами милосердия заводились ухаживания и романы. Николай Иванович и через тридцать лет не мог спокойно вспоминать о гибели одной чудесной девушки, красавицы писанной, дочери очень известных в Москве родителей. Она формально уже считалась невестой В. Н. Розанова и погибла от аборта, сделанного в походных условиях и, по-видимому, не кем следует. После ее смерти шансы Анны Павловны Алексинской завладеть Владимиром Николаевичем, разумеется, повысились» (С. С. Юдин. Воспоминания, М. 2012. С. 111). После неудачной для Российской Империи войны Розанов возвращается в Старо-Екатерининскую больницу. В докладах Хирургическому обществу и печатных работах он делится полученным практическим опытом военно-полевой хирургии. Известен, например, его доклад, изданный в 1907 году на VII съезде российских хирургов «Огнестрельные ранения черепа в их дальнейшем течении», а также труд «Огнестрельные ранения черепа по касательной», увидевший свет в 1908 году. К моменту поступления на работу в Солдатенковскую больницу В. Н. Розанов достигает известности и становится одним из лучших хирургов Российской Империи. И 1 сентября 1910 года надворный советник, лекарь (коллежский советник), статский советник Розанов Владимир Николаевич принят на должность старшего врача в Московскую городскую больницу имени К. Т. Солдатенкова. Он поселился рядом с Ф. А. Гетье в левом крыле на втором этаже нынешнего административного корпуса, где стал проживать с женой Анной Павловной Алексинской и детьми Игорем (1907 г.р.), Ириной (1909 г.р.) и Еленой (1910 г.р.). Популярность известного хирурга сказалась на количестве больных, желавших проходить лечение у Розанова. Только за 1912 год больных в хирургическом отделении насчитывалось 1381 человек. Причем смертельных случаев за год было 58, то есть чуть больше четырех процентов. Давая высокую оценку работе хирургического отделения Солдатенковской больницы, некая дама (своё имя жертвовательница оставила неизвестным) на собственные средства приобрела для отделения аппарат Brauer-Dreger-а для оперирования в грудной полости с повышенным давлением, операционный цистоскоп по профессору Kuttner-у и аппарат по Engelmann Wulstein-у для наложения гипсовых корсетов (См.: Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1912 год. М. 1914. С. 25 ).

Благотворительное общество

Благотворительность в Российской Империи была делом распространенным. Для работников Солдатенковской больницы стало нормой жертвовать средства на различные нужды. При больнице было организовано благотворительное общество, состоящее к 1914 году из двух почетных (Гучков Николай Иванович и Прохоров Николай Иванович), трех пожизненных и 56 действительных членов, среди которых все врачи Солдатенковской больницы и некоторые члены их семей. Целью Общества было «оказание нравственной и материальной помощи бедным больным, находящимся в этой больнице или вышедшим из нее, их семьям, а также больным, посещающим для лечения амбулаторию больницы» (Устав благотворительного общества при городской больнице имени К. Т. Солдатенкова. М., 1911. С. 3). Эта помощь выражалась в: «а) снабжении больных, выписанных из больницы, а также посещающих отделение для приходящих больных, платьем, бельем, обувью, и другими предметами; б) в выдаче нуждающимся больным хирургических и ортопедических приборов; в) в выдаче семьям бедных больных единовременных или срочных денежных пособий; г) в выдаче иногородним пособий для возвращения на родину или местожительства; д) в ходотайстве о помещении сирот на воспитание в приюты и о помещении неизлечимых в специальные учреждения; е) в выдаче родственникам умерших больных пособий на похороны» (Там же. С. 3, 4). Благотворительное общество имело фонды. Например, в честь умершего в 1912 году ординатора В. Ф. Рейсгофа сыновей Ф. А. Рейсгофа и Ю. А. Рейсгофа, которые состояли из процентных бумаг, приносящих доход и денежных средств, собранных служащими больницы, родственниками и друзьями покойного. Даже средства, положенные на венки для покойного В. Ф. Рейсгофа, были переданы в благотворительный фонд, и стали, кстати, его начальным капиталом. В состав благотворительного общества входил и фонд И. Я. Любовича, в котором насчитывалось добровольных пожертвований 500 рублей. В общей сложности в 1912 году Благотворительное общество обладало суммой 5687 рублей 60 коп. (См.: Отчет московской городской больницы имени К.Т. Солдатенковаа за 1912 год. М. 1914. С. 26).

Любович Иосиф Яковлевич

Любович Иосиф Яковлевич, надворный советник, лекарь, был известен как опытный терапевт и невропатолог. Родился 14 января 1865 года. Окончил Московский университет по медицинскому факультету. Был женат на Ольге Дмитриевне, которая в 1901 году родила ему сына Юрия. 10 июля 1910 года назначен старшим врачом Солдатенковской больницы в терапевтическое отделение. Так же, как и другие врачи, до избрания для работы в Солдатенковскую больницу, оттачивал свой профессионализм в Старо-Екатерининской больнице. Но проработал И. Я. Любович на новой должности недолго. Старший врач умер 8 августа 1911 года. Его стараниями терапевтическое отделение, водолечебница и электролечебница были обеспечены самым современным на то время медицинским оборудованием. Своими человеческими и деловыми качествами он заслужил любовь и уважение всего медицинского персонала.

Соколов Владимир Иванович

На место скончавшегося старшего врача Городской управой назначен коллежский асессор Владимир Иванович Соколов. В. И. Соколов родился 29 июня 1873 года. После окончания Московского университета в 1899 г с 1 апреля работал врачом-ассистентом, а с 1 ноября 1905 г. по 1 ноября 1911 г. служил ординатором в доме призрения для неизлечимо больных имени братьев Бахрушиных. До поступления на службу в Солдатенковскую больницу был женат на Варваре Яковлевне Соколовой. Владимир Иванович был высокообразованным человеком, энергичным и настойчивым, обладал прекрасными административными способностями.

В. И. Соколов (1973-1923). Фото 10-е годы XX века

Старшим врачом терапевтического корпуса В. И. Соколов прослужил до 1920 года, пока не сменил главного доктора Ф.А. Гетье, ушедшего руководить кремлевским санаторием «Химки». За 1912 год, отмечал В. И. Соколов в своем отчете о проделанной работе, в терапевтическое отделение поступило 1692 пациентов. Основными диагнозами больных терапевтического отделения были: крупозное воспаление легких, брюшной тиф, легочный туберкулез, острое воспаление суставов, почек, пороки сердца, отравления. Количество обслуживаемых больных значительно превышало норму. Московской городской управой количество штатных коек в отделении было увеличено до 110 вместо 80. Большой наплыв больных увеличивал нагрузку и на другие отделения. Особенно был загружен рентгеновский кабинет. «Рентгеном приходилось пользоваться не только для стационарных больных хирургического и терапевтического отделений, но к его помощи часто обращались и амбулаторные больные. <…>…дальнейшее и необходимое развитие деятельности рентгеновского кабинета можно будет только в том случае, если кабинет будет обслуживаться специальным персоналом.» (Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова больницы за 1913 г. М., 1914. С.36).

Киреев Михаил Петрович

Возглавлять инфекционное отделение был приглашен один из лучших работников Сокольнической больницы Киреев Михаил Петрович. Он родился в Москве 4 октября 1873 года. Отец его был служащим московского учетного банка. Рано умер, оставив сиротами четырех своих сыновей. Из-за нужды только один из них, Михаил, получил образование. После окончания 2-й Московской мужской гимназии Михаил Петрович поступил на медицинский факультет Московского университета. Его учителями были известные московские профессора: А. А. Бобров, Д. Н. Зернов, А. Я. Кожевников, С. С. Корсаков, М. Н. Никифоров, И. Ф. Огнев, А. И. Поспелов, И. М. Сеченов, В. Ф. Снегирев, М. П. Черинов. После окончания университета в 1899 году работал ординатором в Сокольнической (в советский период Красно-советской) больнице.

Киреев Михаил Петрович

(1873-1943)

С первых шагов своей лечебной деятельности Киреева привлекает такое направление, как инфекционные болезни. В то время «эта область медицины не считалась самостоятельной дисциплиной: не было ни кафедр, ни профессоров, ни просто достаточно подготовленных специалистов в этой области. На медицинском факультете инфекционные болезни читались в общем курсе внутренней медицины.» (См.: МФ. Записки П. М. Киреева, Л.13). Немалое влияние на М. П. Киреева оказал заведующий отделением для заразных больных Сокольнической больницы Константин Федорович Флёров, который подсказал молодому врачу тему для научного исследования. Это исследование заключалось в изучении изменения клеточного состава крови и некоторых ее физико-химических свойств у больных сыпным тифом. Ранее таких исследований не проводилось. Результатом этой работы стала диссертация «Наблюдения над изменениями крови при сыпном тифе», которую Михаил Петрович успешно защитил в 1905 году и получил степень доктора медицины. Помимо диссертации в 1904-1905 годах Киреевым были опубликованы такие научные работы, как: «О реакции крови при сыпном тифе», «О кривой температуры при сыпном тифе», «К вопросу о диагностическом значении сыпи при сыпном тифе». На момент открытия Солдатенковской больницы Киреев был опытным специалистом в области инфекционных заболеваний. И ответ на вопрос, кому управлять инфекционным отделением больницы, стал очевидным. 27 сентября 1910 года Киреев был зачислен в штат Солдатенковской больницы. Его квартирой стало левое крыло 1-го этажа нынешнего административного корпуса. Здесь же родился сын Михаила Петровича Пётр Михайлович Киреев, ставший позже профессором медицины. Он же оставил для Боткинской больницы в 1966 году несколько машинописных листов воспоминаний о своем отце. Эти страницы значительно пополнили наши знания об этом выдающемся инфекционисте.

Абрикосов Алексей Иванович

Прозектором больницы или главным патологоанатомом в только что построенный анатомический театр 1 января 1911 года был назначен Абрикосов Алексей Иванович. Он родился в Москве 18 января 1875 года. После окончания гимназии в 1894 Алексей Иванович становится студентом медицинского факультета Московского университета. Через год, закончив в 1899 году университет, Абрикосов отправляется в Европу для прохождения практики в клиниках Вены, Парижа и Берлина. После возвращения из Европы с 1900 по 1902 год работал ординатором Московской Старо-Екатерининской больницы в отделениях по внутренним и нервным болезням. С 1902 по 1904 годы Абрикосов поступает на службу помощником прозектора кафедры патологической анатомии Московского университета. В этот же период Алексей Иванович женится. У него родилось двое сыновей: Иван 1903 года рождения и Андрей 1904 года рождения. Одновременно он пишет диссертацию на тему «О первых анатомических изменениях в легких при начале легочного туберкулеза», которую успешно защищает и получает ученую степень доктора медицины. После получения степени Абрикосов работает на нескольких должностях: 1904-1918 — приват-доцент Московского университета, 1904-1911 — прозектор Морозовской детской больницы, 1904-1916 — преподаватель 1-й и 2-й Московской зубоврачебной школы.

Абрикосов Алексей Иванович

(1875-1955)

Приступив к работе в Солдатенковской больнице, Абрикосов организует интенсивную работу патологоанатомического театра. Эта работа выражалась во «вскрытиях трупов с относящимися к ним микроскопическими и бактериологическими исследованиями, в серологических, бактериологических и патолого-гистологических исследованиях материала из отделений больницы и в приготовлении бактериологических питательных сред» (Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1912 год. М., 1914. С.72, 73). В морге проводились занятия с врачами и студентами по патологической анатомии. Кроме того, в отделении была собрана коллекция патологоанатомических препаратов, сохраненных в естественных цветах в герметичных четырехугольных сосудах. В коллекцию также входили экспонаты микроскопических препаратов, редкие кусочки и ткани, целлоидиновые срезы и микрофотографии. Общее число экспонатов достигало к 1913 году полутора тысяч. В организованном Абрикосовым анатомическом театре экстернами в 1912 году работали: «профессор К. А. Буйневич, доктор В. П. Вознесенский, доктор А. О. Верцберг, доктор Голяницкий, доктор В. Э. Дзержинский, жена врача В. Т. Зубкова, доктор И. И. Мнацаканов, доктор Н. О. Меликянц, жена врача А. П. Муратова, жена врача С. Н. Попова, жена врача Р. Б. Спектор, доктор А. И. Шагурин.» (Указ. отчет. С. 76). Итог их исследований выразился в написании ряда научных работ и докладов. Среди них известны публикации А. И. Абрикосова «К казуистике тканевых эмболий у новорожденных» (доклад в обществе детских врачей 28 ноября 1912 года), И. А. Голяницкого «Методика и результаты изучения тканевых культур» (1913), В. Э. Дзержинского «К учению об остром полиоэнцефаломиелите и полиомиелите. Патолого-анатомическая часть» (1912) и другие.

Горянский Тихон Иванович

С открытием новых корпусов 2-й очереди в 1913 году в Солдатенковскую больницу был приглашен на должность старшего врача инфекционного отделения врач, коллежский советник Горянский Тихон Иванович. Родился Тихон Иванович 19 августа 1865 года. В 1896 году окончил Московский университет, после которого с 14 декабря 1896 по 7 октября 1898 года работал врачом-ассистентом в Бахрушинской больнице. С 1 января 1899 года поступил ординатором в Сокольническую больницу, где познакомился с Михаилом Петровичем Киреевым. До службы в Солдатенковской больнице был женат на Ольге Михайловне Горянской, родившей ему четверых детей: Антонину (1904 г.р.), Ивана (1906 г.р.), Александра (1907 г.р.) и Алексея (1911 г.). Проработал Т. И. Горянский в больнице до 1 сентября 1919 года. Умер в 1923 году от сыпного тифа.

Ординаторы

Для работы в отделениях больницы были приглашены ординаторы. Ординаторами считались опытные врачи, имеющие врачебный стаж, как минимум, несколько лет. Они самостоятельно вели лечение порученных им больных, и старшие врачи являлись для них лишь консультантами. С момента открытия больницы ординаторами работали врачи В. Ф. Рейсгоф (приемный покой), В. П. Пуштарский (терапевтическое отделение), С. И. Камсаракан (инфекционное отделение) и Константин Григорьевич Хрущев (хирургическое отделение), которому одновременно поручалось управление библиотекой.

Хрущев Константин Григорьевич

Для прохождения конкурса на должность ординатора в Солдатенковскую больницу подавались резюме или curriculum vitae. В таком документе, похожем на биографию, от 29 августа 1910 года К. Г. Хрущев о себе сообщал: «Происхожу их дворян (потомственный, почетный) Воронежской губернии, родился в 1870 году (26 июня). Окончил Воронежскую гимназию, в 1888 г. поступил на медицинский факультет Императорского Московского университета, который окончил в 1893 году со степенью лекаря. В течение зимы 1893-1894 годов, как и В. Н. Розанов, был экстерном Госпитальной терапевтической клиники (проф. А. А. Остроумова); весной 1894 года поступил на земскую службу в Землянский уезд Воронежской губернии и исполнял обязанности запасного врача. В октябре того же года был приглашен заведовать Новоуспенской больницей того же земства. В течение 12-ти летней службы при этой больнице три раза воспользовался четырехмесячными командировками для усовершенствования хирургии: в 1898 году занимался в Санкт-Петербурге в Еленинском институте для врачей и в Обуховской городской больнице (у доктора Троянова); в 1902 г. три месяца занимался в Лозанне у проф. Roux, в течение месяца посещал клиники и хирургические отделения больниц Берна, Женевы и Парижа; в 1906 г. вновь в течение 4-х месяцев работал в клинике проф. Roux в Лозанне. Хирургическая моя деятельность в качестве старшего врача Новоуспенской больницы, располагавшей 35 кроватями, начавшись со скромных размеров благодаря малой культурности населения, боявшегося всякого хирургического вмешательства, мало-помалу завоевала доверие населения и в последние годы достигла внушительных размеров: число оперативных пособий в первое время едва достигавшее сотни за год, в последние годы превысило 400…

Хрущев Константин Григорьевич (1870-1926)

Фото из семейного архива О. Хрущевой

Удобное положение Новоуспенской больницы — на границе трех губерний и у места пересечения двух железнодорожный линий — привлекало массу больных их окружающих районов: число посещений за год превышало 32 тысячи. Эта масса больного люда давала богатый и разнообразный оперативный материал, предъявивший хирургу серьезные запросы, удовлетворять которые можно было, лишь не отставая от быстро шагавшей вперед науки и совершенствуя свою технику. Достигать этого в известной степени удавалось благодаря частым научным командировкам в центры, о которых упомянуто выше. За этот период моей деятельности оперировать пришлось много и разнообразно. Из крупных оперативных пособий наибольшее число падало на долю так называемых полостных операций: операций на желудке было произведено около 100, на кишках 30, на печени и желчных пулях свыше 10, гинекологических чревосечений около 100, грыжесечений свыше 500 и т. д.

В конце 1906 года я оставил службу в Землянском земстве и в 1907 году был приглашен заведовать хирургическим отделением Земской больницы в городе Ельце Орловской Губернии с штатом на 60 кроватей. Хирургическая деятельность в Елецкой больнице была также в высокой степени интенсивна. Это единственное лечебное учреждение в уезде с широко поставленной хирургической помощью: число оперативных пособий за год превышало 600.

Весной 1908 пришлось оставить службу в Елецкой больнице и переехать в Москву для лечения светом кожного туберкулеза пальца, который я привил себе поранив руку во время одной из операций. С лета 1908 г. я был приглашен постоянным хирургом в лечебницу Рукавишниковой, а с марта 1909 г. одновременно работаю в Старо-Екатерининской больнице в качестве экстерна хирургического отделения.

Несмотря на порядочный опыт и значительный хирургический материал, мною собранный, (мною произведено свыше 4000 операций) перечень моих печатных трудов более чем скромен: причиною тому был недостаток времени для писания: весь рабочий день приходилось отдавать практической и организационной работе земского врача, а работать приходилось по 10-14 часов в сутки и чем больше собиралось материала, тем меньше оставалось времени на литературную его обработку». Ко времени поступления на работу в Солдатенковскую больницу Константин Григорьевич был женат на Маргарите Николаевне Хрущевой, которая родила ему трех сыновей: Григория (1897), Николая (1901) и Андрея (г.р. неизвестен).

Доктор Хрущев с сыном Григорием на фоне строящегося терапевтического (11-го) корпуса. Фото из семейного архива О. Хрущевой

Ассистенты

Ординаторам Солдатенковской больницы помогали ассистенты. Ассистентами служили врачи молодые, недавно окончившие медицинские курсы университетов. Их, как правило, принимали на 3 года и работали они под непосредственным руководством и контролем старших врачей, по указаниям которых производили все необходимые клинические исследования и проводили назначенное лечение. Нелегкими в больнице были условия работы врачей-ассистентов. По словам старейшего врача Солдатенковской больницы А. Е. Соловьева «ассистенты помимо утренней работы в отделении обязаны были проводить вечерние визиты своих больных (их число достигало 25 человек). Врачи-ассистенты жили при больнице в специальном общежитии. Чтобы эти врачи не отвлекались от своей работы, им не разрешалось в период прохождения стажа вступать в брак» (МФ. Очерк. А. А. Ремизов. С.4). Среди ассистентов, работавших в больнице, нам известно имена Михаила Николаевича Розанова, начавшего работать в Солдатенковской больнице с 16 марта 1911 года (с 01 февраля 1912 г. его заменил А. Д. Очкин), а также Б. А. Примака (заменен по состояния здоровья А. А. Бруханским в том же году). Амбулаторным врачом работал Н. С. Подзолов, которого на время отпуска замещали П. А. Юзбашев и Е. Е. Каммер.

Экстерны

Еще одной категорией врачей, работавших в больнице, были экстерны. Работа экстерна по сути являлась врачебной практикой. Они не получали денег. Их доходом была практика, с которой приходил бесценный опыт. Каждому экстерну полагалось обслуживать 5-8 больных. Количество желающих работать экстернами превышало возможности больницы, поэтому брали не всех желающих и даже сокращали их количество, так как старшие врачи больницы были не в состоянии обеспечить для всех необходимого внимания. Таким образом, в 1912 году в Солдатенковской больнице насчитывалось 24 экстерна (14 — в терапевтическом отделении, 8 — в хирургическом и 2 — в заразном).

В терапевтическое отделение в марте 1911 года экстерном был назначен Эйтвид Александр Августович (1881 г.р.), выпускник Московского университета (1906 г.). В мае 1914 года Эйтвид становится ординатором Солдатенковской больницы. Экстернами хирургического отделения начинали свою работу в больнице П. А. Юзбашев, Е. Е. Каммер, М. А. Петунинков, Н. Н. Тихомиров, А. Д. Очкин.

Очкин Алексей Дмитриевич

Жизнь Алексея Дмитриевича была переполнена событиями. А. Д. Очкин родился в Москве в 1886 году в семье железнодорожника.

Закончив 2-ю Московскую гимназию в 1905 году, поступил на медицинский факультет Московского университета. В декабре 1905 года был арестован на станции Перово за то, что являлся членом боевой дружины социал-революционеров. Отбывал срок в Таганской тюрьме. После заключения отбыл в Германию под предлогом сопровождения тяжелого больного, направленного Ф. А. Гетье в западные клиники, где прослушал один семестр на медицинском факультете Марбургского университета. Вернувшись в Россию, возобновил занятия в Московском университете. Будучи еще студентом 5 курса Очкин заведовал холерным отделением больницы Владикавказской железной дороги. В 1910 году Алексей Дмитриевич становится выпускником Московского университета со званием «лекаря с отличием» и поступает экстерном в Солдатенковскую больницу.

А. Д. Очкин стоит в центре. Справа от него В. Н. Розанов, слева Н.Н. Приоров.

Фото 1914г.

С 1913 года экстернами служили Н. Н. Тихомцев, С. П. Померанцев, Р. И. Хаймович, М. П. Розанов, М. Ф. Лийскеров.

Госпитанты

Как и экстерны, подобную практику проходили так называемые госпитанты. Это молодые врачи, только-что окончившие учебные медицинские учреждения и не ведшие самостоятельно больных. В их задачу входило участие в обходе больных совместно со старшим врачом или ординатором и перенятие методик их обследования. Значительная часть госпитантов составляли земские врачи различных губерний, приезжавшие в Москву на время своей научной командировки. С 1911 года в терапевтическом отделении госпитантами работали М. В. Флеров, Н. О. Меликянц, Б. Н. Нейман и В. В. Куприевич. В 1913 году госпитантом работал Н. Н. Приоров.

Нейман Берах Иосифович

Все ступени, чтобы стать настоящим доктором, прошел Берах Иосифович Нейман. Он родился 19 августа 1888 года. Б. И. Нейман был адептом редкого типа монотеистического вероисповедания — караизма (См.: ЦАМД. Ф. 918. Оп. 1 лс. Д. 23 Л. 40). Окончив медицинский факультет Московского Императорского университета, Берах Иосифович продолжил свое образование в Солдатенковской больнице в качестве госпитанта. Уже через год на одной из научных конференций врачей больницы Б. И. Нейману, а также и другим вышеперечисленным госпитантам, было разрешено работать в больнице в качестве экстерна. Еще через год с 21 февраля 1913 года будущий терапевт принят на должность ассистента. Карьера Б. И. Неймана прервалась с началом Первой мировой войны. 16 августа 1914 года он был мобилизован в армию для обслуживания раненых. Только 15 декабря 1917 года, после двух революций, Берах Иосифович вернулся в Солдатенковскую больницу, где с другими врачами перенес все испытания последующих лет.

Курсы усовершенствования врачей

Системы обучения молодых врачей долгое время в больнице и в Российской империи в целом не существовало. Не было органа, который мог бы организовать специальные курсы для, как обозначалось позднее, усовершенствования врачей. Необходимость в подобных курсах возрастала с каждым годом. При этом многие опытные врачи были готовы поделиться своим опытом, полученным на богатейшем больничном материале. Среди них в Солдатенковской больнице консультантами работали врачи: В. А. Александров, П. Н. Березкин, П. М. Галли, В. А. Мещерский, А. А. Соколов и П. И. Яхонтов.

С 1912 года три раза в неделю давали консультации для госпитантов в терапевтическом отделении профессор В. Д. Шервинский, который за короткое время сделался, по выражению Ф. А. Гетье, «членом семьи врачей Солдатенковской больницы» (Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1912 год. М. 1914. С. 12). О необходимости курсов повышения квалификации описан следующий случай в отчете больницы за 1912 г.: «к администрации… больницы обратилось несколько земских врачей, выражая желание познакомиться с клинической бактериологией и лабораторными методами исследования больных. По просьбе администрации один из экстернов больницы Г. М. Печерский, очень опытный в этой отрасли медицины, организовал требуемый практический курс, продолжавшийся полтора месяца и настолько удовлетворивший земских врачей, что они сердечно благодарили д-ра Печерского за ту пользу для себя, которую они извлекли из занятий. Не прошло месяца по окончании этих занятий, как в больницу явилась новая группа земских врачей, а затем и третья с просьбой устроить такие же систематические занятия, о которых они узнали от своих работавших в больнице сотоварищей» (Указ. отчет. С. 11). Таким образом было положено начало курсам усовершенствования врачей, которые в советское время стали самостоятельной организацией на базе различных медицинских учреждений.

Знак общины сестер милосердия «Утоли моя печали»

Средний медицинский персонал, низший персонал и немедицинский персонал

Выпускницы общины «Утоли мои печали» сестры милосердия Васильева, М. А. Строкина и Н. Я. Лабутина до работы в Солдатёековской больниницы служили во фронтовых лазаретах Русско-японской войны 1904-1905гг.

Уход за больными осуществлялся силами среднего и низшего медицинского персонала. К среднему медицинскому персоналу относились фельдшерицы и сестры милосердия городской общины «Утоли моя печали», созданной на средства княгини Натальи Борисовны Шаховской в 1871 году. Упоминаемый уже доктор Федор Петрович Гааз, главный врач Павловской больницы (в настоящее время РНИМУ им. Н.И. Пирогова), по просьбе Натальи Шаховской с целью улучшения качества ухода за пациентами заменил в больничном штате ухаживавших за больными отставных солдат женским медицинским персоналом. Он же основал первую Никольскую общину сестер милосердия в 1848 году. В 1863 в Никольскую общину вступила овдовевшая Н. Б. Шаховская. Основанная Натальей Борисовной община «Утоли моя печали» после смерти ее основательницы в 1906 году была передана в городское ведение и финансировалась из городской казны, так как наследства она не оставила. Поэтому городская управа и предложила Ф. А. Гетье использовать в качестве среднего медицинского персонала членов известной общины. Главной сестрой милосердия, а также бессменной и незаменимой помощницей главного доктора была назначена послушница упомянутой общины Мария Алексеевна Строкина. Она родилась 5 апреля 1880 года в деревне Омары Омарской волости Мамадышского уезда Казанской губернии. Там же училась в земской школе. 12 декабря 1897 года, переехав в Москву, поступила в общину сестер милосердия «Утоли мои печали». До работы в Солдатенковской больнице Мария Алексеевна служила сестрой милосердия в Сокольнической больнице, откуда 12 декабря 1910 года перешла работать в больницу Ф. А. Гетье. Всю свою оставшуюся жизнь Мария Алексеевна проработала в Солдатенковской (Боткинской) больнице. Её нелегкий труд был не раз отмечен грамотами и наградами от советского правительства. Одна из таких наград — «Орден Ленина» — присвоенный указом правительства СССР №209/128 от 14.04.1951 года.

Фельдшерицы вели работы по медицинской отчетности, в операционных, в водолечебнице и электролечебнице, в рентгеновском кабинете, делали массаж хирургическим больным. Первой на должость фельдшерицы в рентгеновском кабинете была назначена А. И. Чехова. Неизменной помощницей хирурга В. Н. Розанова во время операций с 1913 года стала Грешнова Клавдия Максимовна. Она родилась 8 января 1876 года. После гимназии окончила фельдшерскую школу в г. Туле. До поступления в Солдатенковскую больницу служила фельдшерицей при амбулатории городской железной дороге в Москве. В Солдатенковскую больницу зачислена 1 октября 1913 года на должность фельдшера при операционной. К. М. Грешнова проработала в больнице до выхода на пенсию в середине пятидесятых годов.

Весь уход за больными был возложен на сестер милосердия. Об их профессиональной подготовке красноречиво говорит, например, свидетельство «выданного [12 июня 1910 г.] Анчутиной Александре Петровне (в Боткинской больнице работала с 1910 года!) в том, что она, прослушав в течение семи месяцев теоретические и практические курсы по уходу за больными и ранеными в больнице Св.[ятой] Царицы Александры при Городской Александровской Общине сестер милосердия «Утоли моя печали» имени Н. Б. Шаховской, подверглась испытаниям и оказала вполне удовлетворительные успехи по нижеследующим предметам: а) анатомии и физиологии, б) хирургии и учению о повязках, в) внутренним и нервным болезням, г) заразным болезням, д) общей терапии и уходу за больными, е) фармации и фармакологии, ж) гигиене. Посему означенная в сем свидетельстве Анчутина Александра Петровна признается подготовленной к исполнению обязанностей сестры милосердия» (МФ. Личные дела уволенных в 1950-1953 гг. Л.190).

В задачу главной сестры милосердия входило распределение обязанностей для прочих сестер и обеспечение последних необходимым инвентарем и даже наем женской прислуги. К обязанностям старших сестер милосердия относились труды по обеспечению правильного ухода сестрами милосердия за слабыми больными, чистоты в отделениях и палатах, точного исполнения обязанностей младшими сестрами и низшим персоналом, бельевым и прочим инвентарем.

В обязанности младших сестер милосердия вменялось исполнять все врачебные предписания, касающиеся больных. Младшие сестры милосердия выдавали больным лекарства, измеряли температуру, ставили компрессы, банки и клизмы, делали подкожные впрыскивания и т. д. Помогали им в работе палатные служанки.

Палатные служанки должны были поднимать и переворачивать больного, помыть его или принести подкладное судно и т. д. Работа сестер милосердия не была легкой, а часто и опасной. Работая с заразными больными, они подвергались риску заразиться дифтеритом, дизентерией, брюшным тифом и другими. Выполняя свой долг заразилась и погибла старшая сестра милосердия скарлатинного корпуса А. А. Морковина от туберкулезного пиелонефрита. Морковина служила в больнице со дня ее открытия. Неутомимая в работе, строгая к себе и требовательная к другим, несмотря на свой молодой возраст, заслуживала общее уважение среди своих коллег и врачей. Также, работая в инфекционном отделении заразилась от больных брюшным тифом и умерла сестра милосердия Е. Ф. Петрова.

Уже с начала работы Солдатенковской больницы ощущалась нехватка младшего персонала, которая была обусловлена большим количеством увольнений (32% за первый год). По опросам сестер выяснилось, что часть увольняется по причине желания повышать свое медицинское образование, другие хотели быть независимыми от общины и жить самостоятельно (Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1912 год. С.14). Но основной причиной увольнений среди сестер милосердия, на наш взгляд, стали тяжелые условия труда при незначительном денежном вознаграждении. Эта причина текучести кадров среди указанной категории работающих была основной и в годы революций, гражданской войны и последующих мирных периодов строительства социалистического общества.

Сестры милосердия, работавшие в незаразных отделениях, жили в квартирном корпусе (в настоящее время корпус №17) вместе с другими 17 служащими, помещаясь по две в одной комнате. Сестры заразных отделений жили в корпусах, где работали, как правило, по одной в отдельной комнате. Помимо жилья, сестры пользовались за счет больницы электричеством, отоплением, прачечной и столом, т. е. питанием. Весь медицинский персонал имел продолжительность рабочего дня одиннадцать-двенадцать часов в сутки и каждую неделю имели один суточный выходной.

Низший персонал (прислуга) набирался только из грамотных. Список должностей низшего персонала приведен выше в таблице. К ним, кроме служанок, прачек и прочих относился персонал амбулатории и члены артели кухни. Все работники, относящиеся к низшему персоналу, проживали на территории больницы. Семейные женщины, работавшие в больнице, могли жить в отдельной комнате в одном из корпусов учреждения только в случае, если их муж также служит в больнице. А работающие в заразных отделениях такого права были лишены. Несемейная прислуга размещалась в «жилом» корпусе в комнатах по 6-8 человек. На отдельную комнату имели право дворовый надзиратель, повара, слесари. Питание, электричество, отопление и посуда для низшего персонала оплачивались больницей. Питались они отдельно от общебольничного персонала. Пищу готовил артельный повар и «кухонный мужик», услуги которых также оплачивались больничной администрацией. Закупку продовольствия осуществлял выборный (артельщик) из числа низшего персонала. Продолжительность рабочего дня для прислуги в основном составлял десять часов в сутки, за исключением дежурных слесарей и привратников, работающих в три смены по восемь часов. Для низшего персонала была построена баня, которая топилась два раза в неделю. Один раз для мужчин и один раз для женщин.

При таких условиях в первый полный год [1911] работы больницы почти 2/3 прислуги уволились по собственному желанию. В 1912 году увольнений было почти в два раза меньше. Но при этом надо отметить, что за нарушение больничного режима были уволены единицы (в 1912 году — 7 человек). Увольняли за присвоение больничного имущества или вещей, принадлежавших больным; дерзкое отношение к высшим служащим, самовольное оставление дежурства и игру в карты по ночам. (См.: Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1912 год. М., 1913. С.16).

Но вернемся к теме питания для больных. Было установлено четыре рациона. Один для лечившихся, не требующих диеты, второй для требующих усиленного питания, третий для «лихорадящих» и постный, по просьбе больного, если его состояние допускало такое питание. Для обеспечения данной задачи закупались следующие продукты: говядина тушами, баранина, телятина, свинина, печенка коровья, куры, севрюга, белуга, осетрина, судак, яйца, молоко, масло русское, хлеб ржаной кислый, хлеб ржаной сладкий, хлеб ржаной пеклеванный, хлеб белый, хлеб черствый, розанчики, калачи, разная крупа (гречневая, овсяная, перловая, манная, геркулес, пшено, рис), мука крупитчатая, мука картофельная, чай, сахар, картофель, капуста кислая, огурцы соленые, клюква. Используя вышеуказанные продукты, меню для питания больных и персонала старались разнообразить для каждого дня. К примеру, в 1912 году было составлено «расписание порций» для больных взрослых и отдельно для детей, куда входили следующие различные блюда: супы (пюре-картофельный, манный, свекольник, перловый, рисовый, рисовый молочный, рассольник), щи (кислые, свежие и зеленые), бульоны (манный, перловый, куриный), каши (гречневая, пшенная, рисовая, рисовая молочная, манная молочная.), котлеты, лапша, горох, печенка жареная, размазня (гречневая, пшенная), различный хлеб. Кроме того, в рацион входили молоко, яйца, кисель клюквенный, селедка, чай и сахар.

Помимо разнообразного стола для больных были созданы условия для их развлечения. Главным из них для взрослых больных незаразных отделений служило чтение книг и журналов, частью приобретенных больницей, частью пожертвованных. Больные играли в шашки и различные лото. Для детей в заразных отделениях организованы игры. Игрушки, пожертвованные для больницы родителями больных детей, служили немалым утешением страдающим детям. Для прогулок больных в холодное время года выдавались соответствующие костюмы. Многие больные, чтобы насладиться свежим воздухом, пользовались верандами, которые имелись почти в каждом корпусе, где в холодные месяцы лечащиеся лежали на кушетках по несколько часов, завернутые в меховые одеяла-конверты. С 14.00 по 15.00 (по выходным до 16.00) к больным допускались посетители, что поддерживало в них душевную бодрость и могло действовать благотворно на пациентов больницы. Однако уже через год после открытия больницы посещения больных родственниками и знакомыми стали «не только тяжелым бременем, но нередко серьезным злом, нарушающим в корень основные принципы, проводимые больницей. Не говоря о загрязнении больничных палат посетителями и производимом ими в них беспорядке, вызывающем необходимость производить после них генеральную уборку всех больничных помещений, не говоря о том, насколько посетители беспокоят находящихся в палатах слабых больных, за ними приходится следить, чтобы они надевали, как следует, халат, не садились на кровать к больному, не принесли бы ему чего-нибудь, что могло бы повредить его здоровью и т.д.» (Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1912 год. М., 1913. С. 26). Но больше всего беспокоило то, ввиду бессилия проконтролировать, когда посетитель приносил с собой в палату вещи побывавшие в очаге какой-либо заразы, что приводило к распространению инфекционных заболеваний (См.: Там же).

Макиевский-Зубок Николай Гаврилович

Руководство всей хозяйственной частью Солдатенковской больницы осуществлял Николай Гаврилович Макиевский-Зубок. Он до работы в больнице был, как и К. Т. Солдатенков, членом Совета благотворительного общества при Басманной больнице, которую, напомним, возглавлял А. Ф. Гетье. Будучи человеком хозяйственным и энергичным, а также умелым администратором, Николай Гаврилович своей работой внес немалый вклад в хозяйственно-бытовое обустройство Солдатенковской больницы. Он был буквально одержим идеей сделать данное лечебное учреждение образцовым. Со слов главного доктора Макиевский-Зубок «не ограничивался ежедневными обходами зданий, каждую ночь он забегал то в то, то в другое отделение. Он был требователен к среднему и младшему персоналу и, тем не менее, его любили, потому что он был справедлив (МФ. Наша больница / Исторический очерк. Рукопись. Л. 12). В сентябре 1917 года Николай Гаврилович Макиевский-Зубок скончался. В его честь были организованы торжественные похороны с отпеванием в часовне «Бессребреников Космы и Дамиана» при анатомическом театре, где присутствовало все руководство Солдатенковской больницы и множество приглашенного народа.

Н. Г. Макиевский-Зубок в своем кабинете административного корпуса.

Фото не ранее 1912г. и не позднее 1917г.

Священник Соколов Николай Павлович

Отпевание служил священник Соколов Николай Павлович. Он родился 6 ноября 1874 года в Москве. Учился на бухгалтера. Но под влиянием Варвары Евграфовны Чертовой (3) Николай Павлович поступил в Спасо-Висанскую духовную семинарию. Работал псаломщиком в церкви Архангела при университетской клинике (ЦАМД Ф. 918. Оп. 1 лс. Д. 31. Л.5). В браке с матушкой Лидией Андреевной Золкиной имел дочку Марию (год рождения 1900). В часовне бессребреников Космы и Дамиана Асийских при Солдатенковской больнице Николай Павлович начал служить с 11 августа 1911 года. В Первую мировую войну с 23 февраля 1915 года отец Николай одновременно мобилизован священником в Ходынский заразный госпиталь, бараки которого были построены за Солдатенковской больницей. Со слов его родственников «отца Николая прихожане очень любили. Никогда не повышал голоса и, вообще, был очень порядочный, добрый и честный человек».

Псаломщиком на время похорон был его однофамилец Соколов Иван Иванович, который работал в Солдатенковской больнице с 23 февраля 1915 года, сменивший служителя при часовне Егорова Ивана Титовича происхождения из крестьян Тверской губернии, 05.01.1892 года рождения, бывшего в штате Солдатенковской больницы с 29 января 1913 года. Иван Титович не был женат и 5 января 1915 года был мобилизован в действующую армию.

Оба Соколова, священник и псаломщик, 20 июня 1918 года по принуждению советской власти вынуждены были покинуть службу. Увольнению предшествовал приказ народного комиссариата государственного призрения РСФСР от 20 января 1918 года «О прекращении выдачи средств на содержание церквей, часовен, священнослужителей и законоучителей, и на совершение церковных обрядов», согласно которому, как видно из названия приказа, священники прекращали получать заработную плату, а «Церковные службы и требы могут продолжаться при условии возбуждения ходатайства коллективами верующих с обязательством принятия на себя ремонта, содержания помещений, инвентаря и служащих». С той даты (20 января 1918 г.), видимо, прекратились церковные службы в часовне бессребреников Космы и Дамиана. А через два года [в 1921 году] храм был закрыт. В часовне сняты кресты, пробиты окна для дополнительного света, поставлено междуэтажное перекрытие, на котором располагались кабинеты лаборатории морга». (См.: [Электронный ресурс] / Kosma.otrada-i-uteshenie.ru)

1917 год. Похороны Н. Г. Макиевского-Зубка, как символ уходящего благополучия. Панихиду служил о. Николай (справа)

Конференции врачей

В течение каждого года работы Солдатенковской больницы собирались научные и административные конференции, на которых обсуждались (исключительно штатными врачами, ассистенты имели только совещательный голос) хозяйственные, организационные и кадровые вопросы. Только за 1912 год таких конференций было проведено двадцать две, из них десять научных. На административных конференциях обсуждались темы о замещении врачей, уходящих в отпуск, об организации библиотеки для больных, о количестве госпитантов и экстернов, могущих работать в больнице, о правилах выписки химических средств для лабораторий. Однажды Городская управа внесла предложение сделать питание для персонала Солдатенковской больницы платным. Конференция высказалась против и поручила Ф. А. Гетье мотивированное решение конференции донести до управы.

1913 год. На конференции врачей.Слева направо стоят: Б. Н. Виноградов (1-й), Б. И. Нейман(3-й) А. Д. Очкин (7-й), А. И. Абрикосов(8-й); сидят: В. М. Васильев (2-й), А. Е. Соловьев (3-й), Р. И. Хаймович (4-й), С. Г. Белецкая(6-я), Г. К. Хрущев (7-й), М. П. Киреев (9-й), Ф. А. Гетье (10-й), В. Н. Розанов (14-й), В. И. Соколов (15-й)

На научных конференциях принимать участие могли все работающие в больнице врачи, которые выступали с докладами и демонстрировали пациентов чья болезнь могла представлять научный интерес. Многие доклады научных конференций публиковались в медицинских журналах. Например, доклад В. Н. Розанова «Coecum mobile» напечатан в журнале «Хирургических архив» за 1912 год, или доклад В.И. Соколова «К вопросу о Кожевниковской эпилепсии» издан в «Журнале невропатологии и психиатрии» также за 1912 год. Некоторые доклады выходили отдельными брошюрами. Опубликована книга И. А. Бродского «Что приобрела терапия центральной нервной системы в препарате Эрлиха «Сальварсан». Конференции врачей собирались и в дальнейшем. Например, в 1914 году их провели шесть за почетным председательством доктора медицины (1879), профессора Московского университета Василия Дмитриевича Шервинского (1849-1941), известного терапевта, состоящего консультантом терапевтического отделения Солдатенковской больницы и где он на общественных началах в 1912-1914 годах читал лекции врачам (См.: МФ. Материалы по истории Солдатенковской больницы / сост. Е. В. Ромейкова. Л. 11).

Делегации

О новой больнице, её современном оснащении, опытных врачах и архитектуре быстро распространялись слухи не только по Москве, но и Европе. Немалый интерес проявляли к больнице чиновники Российской империи, а также иностранные делегации. Так, в начале апреля 1912 года Солдатенковскую больницу посетил министр финансов Российской империи и одновременно Председатель Совета Министров, статс-секретарь Владимир Николаевич Коковцев. Причина визита министра финансов в больницу остается неизвестной. В своих дневниках за этот период «Из моего прошлого» граф об этом ничего не упоминает. Также об этом не упоминается в прессе. В 1912 году, кроме указанного приезда министра финансов, больницу посетили представители парижского муниципалитета с президентом городского Совета во главе, группа городских общественных деятелей из различных городов Германии, представители городских самоуправлений целого ряда русских городов, врачи, архитекторы, попечители и попечительницы больниц и т. д., всего свыше 100 лиц (См.: Отчет Московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1912 год. М., 1914. С. 26-27).

Через два года произойдет одно заметное событие, которое сделает Солдатенковскую больницу известной во всей России. Газеты и журналы того времени распространили по всей стране новость о трагедии, случившейся на Ходынском аэродроме Московского общества воздухоплавания.

Глава 4

Первый знаменитый пациент

9 мая 1914 года в Солдатенковской больнице проходил обычный рабочий день. В шестом часу вечера с Ходынского аэродрома в небо поднялся испытуемый аэроплан «Депердюссен» постройки «Дукса». Самолетом управлял Адам Мечиславович Габер-Влынский, в качестве механика на борту находился А. А. Мухин. Адам Мечиславович, уроженец Львова, проявляя любовь к скитаниям, еще ребенком ушел от родителей. В первых годах 20 века Габер-Влынский становится велогонщиком, но это не принесло ему большой славы. Накопив некоторую сумму денег, будущий пилот уезжает во Францию, где обучается летному мастерству у знаменитого пилота Блерио, а затем и у конструктора летательных аппаратов Фармана. В конце 1910 года Габер-Влынский возвращается в Россию со своим «Фарманом-IV», на котором он совершает эффектные показательные полеты во многих городах, и которые приносят ему известность. С конца 1911 года Габер-Влынский работает летчиком-испытателем на московском заводе «Дукс», а также инструктором в московской школе авиации на Ходынке. На Ходынке «русский дьявол», так его прозвали во французской прессе, продемонстрировал весь комплекс высшего пилотажа, в том числе фигуру, известную сейчас, как «колокол». Габер-Влынский вторым после Нестерова в России сделал «мертвую петлю». Коллегами Адама Мечиславовича были И. И. Сикорский, С. И. Уточкин, П. Н. Нестеров, Б. И. Россинский и другие… И вот, во время испытательного полета на нарочно перегруженном «Депердюссене» произошло событие, о котором писала почти вся пресса того времени. Порывистый ветер не позволил самолету устойчиво подняться в воздух, несмотря на исправную работу мотора. «Вскоре, — как писала «Заря» №19 от 1914 года, — на высоте 100 метров, А. М. Габер-Влынский решил спуститься. При спуске и произошла катастрофа. Аппарат терял скорость и все больше наклонялся, грозя перейти за роковой предел 45-градусного угла. Три раза летчик выключал мотор, чтобы выровнять аэроплан, но это ему не удалось. Скорость была потеряна и «Дюпердюссен» скользнул вниз, упал головной частью. В последний момент А. М. (Адам Мечиславович) крикнул Мухину «спасайся!» — и выпрыгнул из аппарата. Это его спасло. Мухина, спрятавшегося под «капот», раздавило опрокинувшимся аэропланом (и, как писал журнал «Искры №20 за май 1914 г., «Силой удара о землю 18-летний Мухин был превращен в мешок с костями) <…> Повреждения, понесенные А. М. Габер-Влынским, очень тяжелы. Но неусыпный надзор врачей Солдатенковской больницы, тщательный и любовный уход, окружающие больного, дают надежду на скорое выздоровление.

И мы, вместе с широкими кругами русского общества, горячо откликнувшимися на несчастье, постигшее знаменитого летчика, желаем ему скорейшего восстановления сил и еще новых, прекрасных завоеваний в деле, которое он с таким успехом посвятил себя». И действительно — близость к месту падения Солдатенковской больницы позволило спасти летчику жизнь. Испытатель был госпитализирован в хирургический корпус, где опытные врачи срочно оказали ему первую медицинскую помощь. Габер-Влынский не был обычным пациентом. Он был в состоянии оплачивать свое лечение и обратиться к услугам какой-нибудь престижной частной клиники. Но репутация Солдатенковской больницы была настолько безупречной, что не вызывала вопросов, где продолжать лечение. Через некоторое время пострадавшего летчика навестил его коллега, не менее известный французский авиатор Адольф Пегу, который вскоре демонстрировал свой полет на Ходынском поле. Журналист иллюстрированного художественно-литературного журнала «Заря» также посетил Габер-Влынского в Солдатенковской больнице и описал увиденное в репортаже «В Солдатенковской больнице»: «Далеко влево от шумной толпы, наполнявшей летное поле, белеют корпуса Солдатенковской больницы. Пегу несколько раз улетал в ту сторону и непосредственно в виду больницы проделывал самые головоломные свои трюки. Это была рыцарская любезность по отношению к больному товарищу, так недавно впервые показавшему москвичам мертвые петли, А. М. Габер-Влынскому. На второй день полетов мы поехали в Солдатенковскую больницу. Зеленые лужайки больничного цветника усеяны фигурками в серых холщовых халатах; кто сидит в креслах, кто опирается на костыли, кто прислонился к стене — все смотрят ввысь, где начинает свое знаменитое падение листом французский авиатор.

А. М. Габер-Влынский (лежит справа) на веранде 2–го хирургического корпуса

наблюдает за полетами А. Пегу

«М. А. Габер-Влынский во втором корпусе». Мы идем к этому второму корпусу, небольшому двухэтажному зданию, в правом углу которого выстроена стеклянная веранда. Здесь-то находится сейчас Габер-Влынский. Нас встречает его жена. Известия о здоровье раненого авиатора вполне утешительны. Он на пути к скорому и полному выздоровлению. Но достаточно взглянуть на потемневшее лицо, на утомленные веки, в бесконечно усталые глаза г-жи Габер-Влынской, чтобы понять пропасть, отделяющую человека, уверенно парящего в воздух от поверженного наземь, пропасть, которую А. Габер-Влынский, к счастью, скоро снова обратно перешагнет.

Сначала мы услышали его голос. Мы поняли: этот человек скоро выздоровеет, потому что он этого хочет, да, это тот же энергичный и уверенный голос, та же быстрая речь не любящего терять даром время человека, который мы слышали столько раз прежде. А затем мы его увидели. И это было зрелище, которого нельзя забыть.

А. М. Габер-Влынский лежал навзничь на кровати: лицо его, желто-коричневое, исхудалое носит явные следы только-что пережитых страданий. Кругом его — больные, слева — один на кровати, справа — в кресле. Сзади группа больных на костылях, в креслах, на носилках. А. М., не поднимая головы, смотрит на небо, где летает Пегу, и громким голосом объясняет больным каждый маневр авиатора. Бодрая речь этого мученика авиации и жадно внимающие лица окружающих его искалеченных людей, а там в выси победно реющий авиатор — этого контраста не забудешь!» (Заря. №30. 1914. С.7)

Врачи Солдатенковской больницы вернули «русского дьявола» в строй. К началу Первой мировой войны Габер-Влынский был выписан и продолжил свою работу на Ходынке, испытывая самолеты и обучая летчиков, которые вливались в ряды пока малочисленных, недавно образованных отрядов военных авиаторов. Австро-Венгерское подданство не позволило известному авиатору непосредственно принимать участие в действующей русской армии. До конца 1918 года Габер-Влынский испытывал самолеты в авиашколе, пока 24 ноября не был вынужден покинуть Россию из-за начавшегося красного террора. 21 июля 1921 года «русский дьявол» разбился в польском Люблине при испытании первого экземпляра лицензионного итальянского самолета Ансальдо А1 «Балилла».

В годы Первой мировой войны

Прошло три с половиной года со дня начала работы Солдатенковской больницы. За этот период достраивались корпуса второй очереди, активно велись научные исследования, сформировался стабильный режим работы больницы, благодаря которому успешно велась лечебная и хозяйственная деятельность. Но всему установленному благополучию наступил конец, когда 1 августа 1914 года Германия объявила войну Российской империи. В. Н. Коковцев, посещавший больницу в 1912 году, позже писал в своих мемуарах, что «война была предрешена еще тогда, когда у нас были убеждены, что ее не будет и всякие опасения ее считались преувеличенными… Но я не разделяю и того мнения… что война могла быть нами предотвращена при большем искусстве и при большей предусмотрительности в ведении нашей внешней политики <…> Что ряд окончательных подготовительных мер, начатых еще в 1911 году, т. е. за три года, уже замыкает свой страшный цикл, и никакое миролюбие русского Императора или искусство окружающих Его деятелей не в состоянии более разомкнуть скованной цепи, если не совершится чуда». Создается впечатление, что и возобновившееся строительство второй очереди Солдатенковской больницы, вольно или невольно, вошли в стратегические планы правительства с целью обеспечения тыла всем необходимым для проведения успешных операций на фронтах неизбежной войны. Высочайший манифест, подписанный Николаем II 20 июля 1914 года и впервые провозглашенный в Николаевском зале Зимнего дворца (См. Дневники Николая II. С. 168), излагает некоторые причины вступления в войну: «Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.

Презрев уступчивый и миролюбивый ответ Сербского Правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы Повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием НАШИХ подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки НАШИМ надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению НАШЕМУ, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную, родственную НАМ страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди Великих Держав…

В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение ЦАРЯ с ЕГО народом…».

4 августа царская семья прибыла в Москву, где по обычаю своих предков, намеревалась испросить благословения себе и своему народу в тяжелые для страны минуты. Очевидец события (П. Жельяр) так описывал приезд императора и его семьи: «Прибытие Их Величеств в Москву было самым трогательным и умилительным зрелищем <…> После обычных приемов на вокзале мы длинной вереницей экипажей направились в Кремль. Огромная толпа наполняла площади и улицы; люди взбирались на крыши лавок, как гроздья висели на деревьях скверов, влезали в окна магазинов, толпились на балконах и у окон домов. И под непрерывный звон колоколов всех церквей из тысяч уст разносился внушительный своим религиозным величием и сдержанным волнением тот чудный русский гимн, в котором выражена вера целого народа…

Сквозь раскрытые настежь двери церквей были видны огни свеч, горящих перед иконостасами, священники в полном облачении, с золотыми крестами в руках, благословляли Царя при его проезде. Звуки гимна то замирают, то вновь крепнут и растут, как молитва, с могучим и величественным припевом: Боже, Царя храни!».

Каждый день пребывания в Москве императора и его семьи был расписан заранее. Но одно событие не входило в планы великодержавной четы. Вспомним, что на Восточном фронте война началась с Восточно-Прусской операции. 4 августа русская армия перешла границу, начав наступление на восточную Пруссию. 1-я армия двигалась на Кенигсберг с востока, 2-я армия — с запада от Мазурских озер. Первую неделю действия русских армий были успешными. 7-го августа Гумбинен-Гольдапское сражение закончилось в пользу русской армии. Но эти успехи были временными. После разгрома 2-й армии генерала Самсонова немцами, 3 сентября 1-я армия отошла на прежние рубежи (См.: ВБ. Миронов. Первая Мировая война. М., 2014. С. 119). В кровопролитных сражениях первых дней войны русские войска несли тяжелые потери. Раненых размещали в полевых лазаретах, а некоторых для лечения направляли в Петроград, а также в Москву, куда уже 6 августа первые раненые прибыли на Александровский(Белорусский) вокзал. Встречу прибывающих раненых в подробностях описал корреспондент журнала «Заря»: «Каждый вечер громадные толпы собираются у вокзалов тех дорог, по которым привозят в Москву с театра войны раненых. Тихо подходит к платформе длинный поезд. Во многих вагонах окна занавешены. Здесь лежат тяжелораненые, которых избегают волновать и тревожить. В другие окна выглядывают осунувшиеся, но бодрые, почти веселые лица легкораненых. К вагонам бегут врачи, санитары, сестры милосердия, сотрудники «Красного креста» и других учреждений, заботящихся о жертвах войны.

Император Николай II, императрица Александра Федоровна, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, и великая княгиня Елизавета Федоровна сфотографировались вместе с врачами, встречавшими и сопровождавшими их на ступенях 10 хирургического корпуса. (ГАРФ. Ф.826. Д. 937)

Поезд остановился. По вагонам идут молодые люди с большими бельевыми корзинами, наполненными булками с колбасой, ветчиной и т. д. и оделяют солдат. Обыкновенно к приходу поезда приготовляются доброхотными и сердобольными людьми и другие подарки пострадавшим за родину: папиросы, фрукты…

У вагонов с тяжелоранеными длинной чередой выстраиваются санитары с носилками. Медленно начинают выносить страдальцев. Собравшаяся на платформе толпа обнажает головы: первым проносят молоденького офицера с забинтованной головой. Он с усилием открывает глаза и слабо улыбается. На носилки сыплются цветы. Алые, как кровь, отданная этим милым юношей за нашу Родину… Пожилая дама подходит к носилкам, идет шага три-четыре рядом с ними, пристально глядя на изможденное лицо офицера, и вдруг, нервно осенив его большим крестом, отходит в сторону, закрыв глаза платком. Несут других. Высокий седой старик в синем армяке, приехавший раньше с другим поездом и, узнав, что привезут раненых, оставшийся ждать их на вокзале, низко, в пояс кланялся каждым носилкам, касаясь пальцами каменного пола.

<…> У вокзала на площади толпа. Волнуясь ждет. Теснится к подъезду, у которого выстроились автомобили, кареты скорой медицинской помощи, специальные трамваи для перевозки раненых. На подъезде появились первые носилки… Толпа, как один человек, обнажает головы, и над темной площадью несется громкое «ура!».

И дальше на улице шпалерами стоит народ. Между толпами медленно двигаются санитарные трамваи, осененные знаком Красного Креста. В первом вагоне, ярко освещенном, видны сидящие солдаты, легко раненые <…> Во втором вагоне, прицепом, опущены занавески. Там на койках положены тяжелораненые. Внимательно с трогательным, сочувственным выражением смотрят на эти занавешенные окна, и волна народной любви, народной благодарности, народного признания доходит во вспышках криков «ура!» до лежащих за этими окнами страдальцев» (Заря, №33, 1914, с.4).

В ожидавших санитарных трамвайных вагонах первых раненых, прибывших на Александровский вокзал, доставили в Солдатенковскую больницу. Военнослужащих разместили во второй (в настоящее время 10 корпус) хирургический корпус, часть которого была отведена под госпиталь. Несколько позже с 1915 года IX корпус также стал функционировать в качестве госпиталя. Стоит упомянуть, что значительная часть больницы продолжала обслуживать гражданских лиц, обратившихся за медицинской помощью. В 1914 году в больнице проходили лечение 6559 гражданских и 1204 военных (См.: Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1914 год. М.1916. Медицинский отчет. С.1). О прибытии раненых незамедлительно было доложено царю. Николай II принял решение на следующий день посетить и поддержать раненых русских солдат, размещенных в Солдатенковской больнице вместе с семьей и княгиней Елизаветой Федоровной, принимавшей непосредственное участие в организации лазаретов и санитарных вагонов, и изучавшей опыт обустройства больниц под нужды фронта. Об этом желании царя немедленно было доложено Ф. А. Гетье и В. Н. Розанову. За два часа до приезда Императорского автомобиля, сотрудники больницы выстроились на улице перед корпусами, чтобы встретить Царственных особ. В своем дневнике 7-го августа Николай II о своей поездке сделал запись: «…Поехали на Ходынку в больницу Солдатенковых, где видели первых раненых в делах Вост. Пруссии в числе 6 чел. Из них пять легко и один — тяжело в шею, вахмистр 2-го лейб-драгунского Псковского полка Полищук. Удивительный молодец, толково объяснивший подробности дела и отлично знавший все, что делалось вокруг него — в соседних частях.

Оттуда заехали в один из складов общеземской организации в доме княг. Гагариной и затем в Благородное собрание в дворянский склад. Везде кипучая деятельность…».

В своих воспоминаниях В. Ф. Джунковский подтверждал и дополнял слова императора: «Накануне в Москву прибыли первые раненые, помещенные в Солдатенковскую больницу. Около 3 часов дня их высочества с августейшими дочерьми отправились навестить раненых, которых прибыло семь человек нижних чинов и кроме того еще 11 больных, среди них 6 офицеров. Государь обошел всех и побеседовал с каждым. Один из них, подпрапорщик Полищук, тяжело раненый в шею навылет, подробно доложил Государю о ходе сражения и попросился поскорее в строй, объяснив простодушно, что он никого еще не поранил, а его уже подстрелили.

Обойдя палаты, предназначенные для раненых, их величества отбыли из больницы, осмотрев по дороге два трамвайных вагона, приспособленных для перевозки раненых, Собравшаяся тысячная толпа радостно провожала Государя.» (В. Ф. Джунковский. Воспоминания. Т.2. С. 390, 391).

И, наконец, в годовом отчете Солдатенковской больницы за 1914 год в главе VII. Осмотры больницы появляется заметка: «7-го августа 1914 года больницу осчастливили своим посещением Их Императорские Величества Государь Император и Государыня Императрица с Августейшими Дочерьми и Ея Императорское Высочество Великая Княгиня Елисавета Федоровна. Прибыв в хирургический корпус, Августейшие посетители обошли помещенных здесь раненых воинских чинов, милостиво расспрашивая их о состоянии здоровья и об обстоятельствах, при которых ими были получены ранения, подробно осмотрели операционную, рентгеновский кабинет и удостоили сняться в общей группе с персоналом больницы, а также расписаться в книге почетных посетителей» (См.: Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1914 год. М.1916. Медицинский отчет. С.27).

Спустя две недели художественно-литературный журнал «Огонек» (№34, воскресенье, 24 августа 1914 г.) опубликовал фотографию, предположительно, сделанную фотографом А. К. Ягельским, где члены Императорской семьи: сам император, императрица Александра Федоровна, великие княжны Ольга Николаевна, Татьяна Николаевна, Мария Николаевна, Анастасия Николаевна и великая княгиня Елизавета Федоровна сфотографировались вместе с врачами, встречавшими и сопровождавшими их. Цесаревича Алексея из-за плохого самочувствия в Солдатенковскую больницу не взяли. С ним оставался его наставник Пьер Жильяр. На фотографии на заднем плане легко узнаются лица главного доктора А. Ф. Гетье, В. Н. Розанова, В. И. Соколова, А. Е. Соловьева и других. К фотографии было приписано: «Во время пребывания в Москве, Их Императорские Величества, вместе с Августейшими Дочерьми и Великой Княгиней Елисаветой Федоровной, посетили 7 августа больных и раненых воинов, помещенных в городской Солдатенковской больнице. Обходя хирургический корпус больницы, Их Величества и Их Высочества милостиво беседовали со всеми помещенными здесь ранеными и больными солдатами, расспрашивая о ходе болезни и обстоятельствах, при которых получены поранения.

Осмотрев перевязочную, операционную и рентгеновский кабинет, Их Величества и Их Высочества у больничного корпуса снялись в общей группе с медицинским персоналом». Нам удалось установить место, где была произведена фотосъемка. До настоящего времени 2 (10) корпус, который претерпевал незначительные перестройки, сохранился. Но ступеней, на которых стояла царская семья для фотографирования, не досчитаться. Крыльцо было разобрано после 1995 года во время очередного капитального ремонта корпуса. Надеемся, что место, где стояли августейшие особы, будет восстановлено и отмечено.

Можно утверждать, что впервые увидевших царя врачей поразила его простота и искренность. Свои ощущения, например, от встречи с Николаем II товарищ обер-прокурора Святейшего Синода князь Н. Д. Жевахов описывал следующим образом: «…зная, что сотни глаз устремлены на Него и следят за каждым Его движением, я мысленно спрашивал себя, каким образом Государь, прошедший школу придворного этикета, связанный положением Монарха величайшей в мире Империи, мог сохранить в Себе такую непосредственность и простоту, такие искренность и смирение…» (Н. Д. Жевахов. Воспоминания. М., 2016. С.50). Об Императрице Александре Федоровне у Н. Д. Жевахова сложилось похожее впечатление: «…Я видел перед собою простую, искреннюю, полную бесконечного доброжелательства женщину, кроткую и смиренную…» (с. 90). Она не была ни надменной, ни высокомерной (См.: Там же). Немало написано добрых слов и о создательнице Марфо-Мариинской обители милосердия. Например, Феликс Юсупов (известный как один из организаторов и соучастник убийства Григория Распутина) так писал в своих мемуарах о Елизавете Федоровне: «Все знавшие её восхищались красотой лица её, ровно как и прелестью души» (Ф. Юсупов. Мемуары (1887-1953). М. 2018. С. 106.). Благодаря стараниям Елизаветы Федоровны помощь раненым была поставлена в Москве необыкновенно широко. «Забывши совершенно личную жизнь, ушедшая от мира великая княгиня Елизавета Федоровна была душой всех добрых дел в Москве. К декабрю месяцу 1914 года в Москве было до 800 лазаретов, которые за пять первых месяцев облегчили страдания сотням тысяч раненых» — вспоминал губернатор Москвы (В. Ф. Джунковский. Воспоминания. Т.2. С.473).

Не исключено, что, впервые увидев страдания солдат в Солдатенковской больнице, женская половина царской семьи в скором времени принимает решение сменить роскошные платья на скромные одеяния сестер милосердия, чтобы подобно работницам больницы до изнеможения работать в лазаретах, утешая страждущих, делая перевязки раненым.

В том же году Николай II c семьей, совершая поездки по России, вторично посетил Москву. 8 декабря 1914 года императорский поезд прибыл на Александровский вокзал. Объезжая многочисленные госпитали и лазареты Москвы, в этот раз Солдатенковскую больницу царь не посетил. «Для приветствия раненых от имени Государя, поблагодарить их за службу и тяжело раненых именем Государя наградить Георгиевскими медалями были командированы лица Его Свиты — генерал-лейтенант Нилов, Гринвальд, Николаев, Свиты генерал-майор князь Долгоруков, граф Граббе, Ресин, Джунковский, флигель-адъютанты граф Шереметьев и Саблин» (См.: В. Ф. Джунковский. Воспоминания. Т.2. С. 474). Кто-то из указанных персон однозначно посетил раненых, находящихся на излечении в Солдатенковской больнице. А Николай II c членами своей семьи находился в тот момент в распределительно-эвакуационном пункте Красного Креста в Анненгофской роще, принимавшем раненых, где он был встречен хором детей при общине «Утоли моя печали», пропевшим «Спаси, Господи» (См.: В. Ф. Джунковский. Воспоминания. Т.2. С.473).

Ситуация на фронте с каждым днем осложнялась и не могла не отразиться на кадровом составе больницы. Многие врачи, сестры милосердия и мужчины-санитары были мобилизованы. За первые пять месяцев войны из Солдатенковской больницы был призван на военную службу старший врач терапевтического отделения В. И. Соколов (моб. 1 августа), проработавший в прифронтовых госпиталях до 21 мая 1918 года. Вместо ушедшего на фронт доктора Соколова терапевтическое отделение возглавил В. П. Катанян. [Владимир Петрович Катанян, 26 января 1879 года рождения, выпускник Московского университета, армяно-григорианского вероисповедания. С 1908 по 1911 работал ординатором при Императорской Екатерининской больнице. Был женат на Марии Ильиничне Катанян. В Солдатенковской больнице Владимир Петрович работал с 28 августа 1914 по 21 мая 1918 года]. На фронт ушел старший врач С. И. Камсаракан и четыре ординатора: В. П. Пушторский, Н. С. Подзолов, В. А. Самойло и П. С. Гальцов. В период с осени 1914 года по весну 1918 года в войсках находился ординатор А. А. Эйтвид. В феврале 1917 года Александр Августович находился в должности главного врача эвакуационного госпиталя в Брянске. После революции, до возвращения в 1918 году в Солдатенковскую больницу, Эйтвид был направлен на Румынский фронт, где занимался административной и общественной работой, будучи председателем полкового комитета и членом президиума Совета солдатских, крестьянских и рабочих депутатов Измаильского района (ЦАМД. Ф. 918. Д.165, Л. 159). Были мобилизованы ассистенты: Н. А. Моишеев, Б. И. Нейман, Н. Н. Приоров, В. В. Домбровский, Р. И. Хаймович, А. А. Богоявленский и В. А. Нечаев. За ними последовало большинство экстернов и санитаров-мужчин.

Следом за врачами 8 августа 1914 года в действующую армию была мобилизована сестра милосердия Строкина Мария Алексеевна, которая вернулась в больницу 1 ноября 1915 г. В армию 1 января 1914 г. был призван один из служащих анатомического театра профессора А. И. Абрикосова В. А. Алексеев. [Алексеев Василий Алексеевич, 20.02.1873 года рождения, до поступления в больницу 25 сентября 1912 года работал кондуктором. С фронта В. А. Алексеев вернулся только 1 января 1919 года, в дальнейшем служил в больнице при анатомическом театре в отделе по борьбе с холерой.]

Призыву также подлежал и высший медицинский состав больницы. Так с 13 ноября 1916 года по 3 января 1918 года профессор М. П. Киреев по совместительству служил в 4 сводном эвакогоспитале в Москве на скромной должности младшего ординатора.

Старший доктор В. Н. Розанов вместе с ординаторами (в углу А.Д. Очкин) обходит раненых военнослужащих. Фото 1914 г.

Также невозможно обойти стороной и факт, что дочь главного доктора Гетье Наталья также ушла на фронт добровольцем для работы в прифронтовом лазарете. Наталья служила сестрой милосердия в Краснокрестном лазарете, прикомандированном к 67-ой пехотной дивизии. До войны Наталья была чемпионкой Москвы по теннису и состояла в клубе лыжников. На фронте за дочерью Ф. А. Гетье пытался ухаживать известный впоследствии всему Советскому Союзу, а также по портрету художника М. В. Нестерова, расписавшего храм Марфо-Мариинской обители милосердия, Сергей Сергеевич Юдин, который служил в той же дивизии зауряд-врачом. О том, как познакомился молодой хирург с главным доктором Солдатенковской больницы С. С. Юдин написал сам: «Я как-то раз уезжал в Москву из действующей армии в краткосрочный отпуск, но Наташа просила меня повидать отца и передать письмо. При этом случае мы и познакомились с Федором Александровичем. Он воспользовался моим отъездом в дивизию, чтобы переслать дочери довольно большую посылку теплых вещей на зиму, что я и доставил по назначению. Но, передавая посылку, я понял, что выбор свой Наташа уже сделала: она стала женой адъютанта начальника дивизии, поручика Любченко — юного офицера, с массой угрей на лице и резкого заики. С ним она ушла и в эмиграцию» (С. С. Юдин. Воспоминания. М. 2012. С. 105). На фронте Наталья Федоровна отличилась и была награждена Георгиевским крестом.

В. Н. Розанов и А.Д. Очкин за операционным столом. За вторым операционным столом стоит ординатор К. Г. Хрущев

Нагрузка на медицинский персонал Солдатенковской больницы в связи с всеобщей мобилизацией значительно выросла. Кроме того, нагрузка на отделения, в которых находились раненые, увеличилась из-за огромного числа поступающих с фронта солдат и офицеров. Так, например, число больных в хирургическом корпусе доходило до 170 при нормальном максимуме в 100, и в острозаразном корпусе вместо 72 больных размещалось 132 (См.: Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1914 год. М.1916. С.1).

Для оказания своевременной помощи раненым с августа 1914 года в Солдатенковскую больницу дополнительно были приглашены только что получившие дипломы женщины-врачи.

24 августа 1914 года принята на работу сначала в качестве ассистента, а затем и ординатора молодая врач Решетова Наталья Николаевна, 1883 года рождения, окончившая С.-Петроградский женский медицинский институт. Она проработала в больнице до 29 апреля 1918 г. После окончания Университета 16 сентября 1914 года госпитантом принята Дмитриева Евгения Дмитриевна (род. 2 октября 1888 г), которая дослужилась до старшего врача и проработала в больнице до последних своих дней (ум. 1957 г.). Своим исключительным добросовестным отношением к врачебному делу Евгения Дмитриевна оказала огромное влияние на рост авторитета Боткинской больницы, особенно в годы Великой Отечественной войны. 20 октября 1915 года в Солдатенковскую больницу после окончания в 1914 году Московского университета был принят Рейн Борис Александрович (1886 года рождения) на должность ассистента и, работавший позже ординатором.

Для вновь поступивших на должность сестры милосердия по предложению городской Управы 1 августа 1914 г. в Солдатенковской больнице были открыты месячные курсы, на которых преподавались предметы по анатомии и физиологии, фармакологии, общей патологии и терапии главных болезненных форм, десмургии, хирургии, бактериологии и заразным болезням. Это в значительной степени помогло заполнить нехватку кадров в младшем медицинском персонале для обслуживания как раненых военных, так и гражданских лиц. А грамотные сестры милосердия были востребованы как никогда ранее, тем более, что вид ранений, с которыми зачастую встречались медработники, требовал особой подготовки.

Владимир Николаевич Розанов, как ученый и практик, исследуя ранения военнослужащих, поступающих в больницу, сделал неутешительное наблюдение: «Припоминая тех раненых, которых мне пришлось видеть… во время Русско-Японской войны, и сравнивая их с теми, которых теперь привозят к нам в Москву… общее впечатление складывается к тому, что эта война дает большее количество тяжело раненых, чем японская. Теперь больше раненых артиллерийскими снарядами, ранения которыми в общем всегда тяжелее ружейных; что же касается до современных ружейных пуль, то слово «гуманность» еще менее вяжется с современными пулевыми ранениями, чем это было в японскую войну. Я не касаюсь, конечно, разрывных пуль, которые попадаются довольно редко, но и обычные ружейные пули, принятые в воюющих армиях, дают ранения, часто очень похожие на действие разрывных пуль… эти пули очень часто опрокидываются, так что попадают в тело не кончиком, а дном или боковой поверхностью; кроме того это опрокидывание пули получается иногда и в самом теле, а это все обуславливает собой большую тяжесть ранения, благодаря разрыву, размозжению и раздроблению тканей и образованию более широких ворот для поступления инфекции. При массовых наблюдениях поступающих раненых бросается в глаза немалое количество контуженных, и эти больные в большинстве случаев очень тяжелые. Громадные снаряды тяжелых орудий, проносясь с колоссальной быстротой, вызывают, очевидно, за своим полетом страшное разрежение воздуха, что в организме, стоящем на пути полета, дает почти молекулярные экстравазаты, которые и обуславливают собой крайне причудливую, своеобразную картину страдания» (См.: Отчет московской городской больницы имени К. Т. Солдатенкова за 1914 год. М.1916. Медицинский отчет. С. 44, 45).

Характер ранений у поступающих в больницу военнослужащих, приведенный в отчете Розановым, требовал организации протезного и ортопедического производства. По инициативе Комитета Великой Княгини Елизаветы Федоровны в 1915 году в Москве была открыта протезная мастерская и с 1916 года начал функционировать Московский Центральный протезный завод (в настоящее время — ОАО «Московское производственное объединение «Металлист»). Вся организационная и медицинская работа по строительству протезного производства осуществлялась старшим врачом Солдатенковской больницы В. Н. Розановым. Для исполнения работы по созданию и развитию протезных мастерских, а впоследствии и самого завода, В. Н. Розанов привлек своего ассистента Николая Николаевича Приорова. Он описал дореволюционное состояние протезного дела в России в предисловии к книге «Протезно-ортопедическая помощь». «Впервые более или менее широко вопрос о протезировании был поставлен в 1915 г., когда с фронта империалистической войны стали поступать тысячи инвалидов без ног, без рук. До этого времени изготовлением протезов занимались только кустари и отчасти магазины, где продавались хирургические инструменты. Широкой массе трудящихся протезы, ввиду их дороговизны, почти были недоступны.

Во время империалистической войны было организовано несколько протезных мастерских, и только инвалиды войны снабжались протезами. Тысячи инвалидов, потерявших ноги, руки, с повреждением костей рук, ног, позвоночника, стали на очередь в ожидании получения протезов и ортопедических препаратов. Существовавшие мастерские были явно недостаточны для снабжения этой колоссальной массы инвалидов; медицинские организации не были подготовлены к этой работе, не было ни врачей, ни техников, ни рабочих, знающих это дело» (Д-р M. Бом, Д-р Йоттковиц, Д-р Розенфельд. Протезно-ортопедическая помощь. М., 1932. С.3)

Позднее, при Временном правительстве А. Керенского, вся деятельность протезного предприятия была подчинена Особому комитету по объединению забот об эвакуации раненых воинов, который имел право снабжать солдат с увечьями протезами за государственный счет.

Приоров Николай Николаевич

Об ассистенте привлеченного В. Н. Розановым для устройства протезных мастерских стоит рассказать особо. Николай Николаевич Приоров родился в городе Шенкурске Архангельской губернии 28 мая 1885 г. в семье статского советника. В 1912 году с отличием окончил Томский университет, где обучался на медицинском факультете. Трудовую деятельность Николай Николаевич начинает, еще учась в университете: заведует медико-производственным пунктом по оказанию помощи грузчикам в Архангельске; в 1910 году во время эпидемии холеры работает ассистентом в холерном бараке. В 1911-1912 годах будущий профессор в качестве лекаря находился в экспедициях в Карском море и Новой Земле для устройства радиостанций на острове Вайгач и Югорском шаре. Этому путешествию посвящена первая научная работа Н. Н. Приорова, которая называлась «Экспедиция в Карское море» (См.: Николай Приоров, Медицинский сайт для врачей и пациентов. Л. 2, 3).

Доподлинно неизвестно, каким образом «лекарь с отличием» оказался в Москве, но 1 февраля 1914 года он зачислен в Солдатенковскую больницу ассистентом. Однако, 23 августа того же года его призывают на действительную военную службу. Но Н. Н. Приоров не был отправлен на фронт, и занимался, как уже видно из вышеизложенного, созданием протезных мастерских. Под влиянием В. Н. Розанова формировались и сложились основные направления организационной и научной деятельности Николая Николаевича. С 1916 по 1921 год Н. Н. Приоров заведует отделением в ортопедическом госпитале, позже он возглавил центральный госпиталь для увечных раненых, руководил протезными отделами народного комиссариата социального обеспечения и народного комиссариата здравоохранения. За 1917-1918 годы ученик В. Н. Розанова совместно с учителем провели более 100 пластических операций по кинематизации культи по Зауербруху. Н. Н. Приоровым для этих целей был сконструирован специальный протез. В 1919 году они организовали первые в России курсы для подготовки техников-инструкторов по протезно-ортопедическому делу. В 1920 году оба хирурга произвели первую в РСФСР операцию расчленения предплечья по способу Крукенберга.

Организаторы ортопедического дела А. Д. Очкин, В. Н. Розанов, Н. Н. Приоров у операционного стола.

Фото 1921 г.

1 октября 1920 года, после вынужденного, но не бесполезного отсутствия в Солдатенковской больнице, Н. Н. Приоров вновь возвращается в ее состав в качестве врача-ординатора. В 1927 году известный ортопед покинет Боткинскую больницу, чтобы полностью сосредоточиться на работе в своем Лечебно-протезном институте в Москве. Тем не менее, связь с коллегами из Боткинской больницы не прекращалась. Хирурги встречались на своих съездах (ХХ — 1928, ХХI — 1929, XXII — 1932), на которых Н. Н. Приоров неоднократно выступал с докладами. За год до смерти учителя Николай Николаевич лично передал В. Н. Розанову книгу немецких докторов «Протезно-Ортопедическая помощь», изданную в 1932 году под редакцией благодарного ученика со скупой надписью: «В. Н. Розанову». В лично написанном предисловии Н. Н. Приоров оценивает значение протезного и ортопедического дела для поддержания работоспособности инвалида в первые годы советской власти, где в частности доказывает, что: «опыт империалистической и гражданской войны показал, что из-за отсутствия знакомства с протезным делом производили ампутации конечностей где и как угодно, без учета, насколько ампутационная культя будет годна для протеза. В результате еще до сих пор Лечебно-протезный институт чинит и исправляет культи. Даже и сейчас не все хирурги знают и заботятся о рациональной культе для протеза….

Для нас инвалид — такой же полезный и необходимый член государства, как и здоровый, только с пониженной трудоспособностью. Использовать его остаточную трудоспособность, вовлечь его в трудовую жизнь — это задача как самого инвалида, так и государства.

В системе НКСО [Народный комиссариат социального обеспечения] существует большая сеть специальных школ и мастерских для обучения и переобучения инвалидов. Инвалидной кооперацией охвачено до 100 000 инвалидов. Огромная масса инвалидов влилась в производства, фабрики и заводы. Но для того, чтобы инвалиды могли работать, участвовать в социалистическом строительстве, они должны иметь протезы <…> Существует правительственное постановление о полной ликвидации беспротезности.

Инвалиды, потерявшие одну ногу, могут в целом ряде отраслей народного хозяйства полностью восстановить свою трудоспособность, например: слесарь без ноги, токарь, столяр, кондуктор вагона и прочие.

Инвалиды, потерявшие даже обе ноги, хорошо работают, если только их работа правильно организована с точки зрения медицинских требований (счетоводство, все виды сельскохозяйственного труда). Большое значение имеет снабжение временными протезами. Вместо того, чтобы инвалиды пользовались костылями, их надо снабдить временными протезами. Это скорее сформирует культю и скорее в дальнейшем научит пользоваться постоянным протезом <…>

Ортопедические аппараты, ортопедические корсеты настолько необходимы, что без них немыслимо лечение громадной группы ортопедических и туберкулезных больных.

Ортопедическая обувь при болезнях стопы является нередко единственным средством к восстановлению трудоспособности.

Советская литература очень бедна пособиями и учебниками по протезированию. Наша врачебная масса мало знакома с протезной помощью. В вузах только в последние годы студенты знакомятся с вопросами протезирования, да и то кратко» (Д-р Бом, Д-р Йотковиц, Д-р Розенфельд. Протезно-ортопедическая помощь. М. 1932. С. 4-5).

Вместе с Н. Н. Приоровым активное участие в становлении протезного дела принимал также ученик В. Н. Розанова А. Д. Очкин, ставший в 1915 году ординатором хирургического отделения Солдатенковской больницы. Алексей Дмитриевич трудился старшим врачом госпиталя для увечных, который в настоящее время развился до Центрального научно-исследовательского института травматологии и ортопедии и носит имя Н. Н. Приорова. Одновременно из-за нехватки врачей Очкин совмещал работу в госпитале для раненых, устроенном при Народном университете Шанявского в здании, расположенном на Миусской площади, построенном по проекту И. А. Иванова-Шица. Кстати, на закладке университета в 1911 году присутствовали В. Ф. Джунковский, А. А. Адрианов и Н. И. Гучков. В настоящее время здание принадлежит РГГУ.

Ходынский инфекционный госпиталь

1915 год. Открытие инфекционных бараков. На фото: сидят слева направо священник Н. П.Соколов, главный доктор Ф. А. Гетье, главный доктор Ходынской инфекционной больницы М. П. Киреев, неизвестный, помощник градоначальника В. Ф. Модль, командующий отдельным корпусом жандармов В. Ф. Джунковский

Количество раненых, поступающих в лазареты и госпитали Москвы, привело к тому, что больницы уже не могли вмещать всех привезенных с фронтов раненых и больных. Значительно увеличилось количество больных с инфекционными заболеваниями. Возникла необходимость в постройке новых госпиталей. Рядом с Солдатенковской больницей в 1915 году, судя по сделанному с аэроплана фотоснимку, видны построенные деревянные бараки для инфекционных больных [16 штук], количество которых со временем увеличилось до 22 строений [на их месте в настоящее время стоят семиэтажные 19 корпус 1982 года постройки и 20 корпус 1966 года постройки, задуманные в качестве терапевтических и 22 корпус 2007 г. постройки], на основе которых впоследствии был образован Ходынский госпиталь для заразных больных, в большом количестве прибывавших с фронта. На открытие Ходынского госпиталя были приглашены товарищ министра внутренних дел и командующий отдельным корпусом жандармов Джунковский Владимир Федорович, помощник московского градоначальника Модль Владимир Францевич, которые пять лет назад открывали Солдатенковскую больницу и о которых мы уже писали. В музейном фонде больницы имени С. П. Боткина есть старая фотография открытия госпиталя, на которой также узнаются лица Ф. А. Гетье и М. П. Киреева, В. Ф. Джунковского, В. Ф. Модля, а также освящашего строения священника Н. Соколова. Бессменным главным врачом нового Ходынского госпиталя, устроенного с расчетом на тысячу коек, был назначен старший врач инфекционного отделения Солдатенковской больницы профессор М. П. Киреев.

Примечательно, что помимо прочего В. Ф. Джунковский оставил после себя интереснейший трехтомник воспоминаний о своей службе Российской империи. Владимир Федорович был отправлен на войну (после его докладной о Распутине в 1915 г.) возглавлять 8-ю Сибирскую стрелковую дивизию на Западном фронте. Ему довелось принимать активное участие в Нарочской операции. При Керенском он избран на должность командира 3-го Сибирского армейского корпуса. После октябрьского переворота в ноябре 1917 года арестован вместе с другими генералами ставки верховного главнокомандующего и заключен в Петропавловскую крепость. Вскоре В. Ф. Джунковский был отпущен, отправлен в отставку с выплатой пенсии как офицеру, лояльному к новой власти. В 1918 после покушения на В. И. Ленина он был снова арестован и освобожден только в 1921 году. Но в 1937 году последовал новый арест и 21 февраля 1938 года уже 72-летний старик, в прошлом московский губернатор, был казнен на Бутовском полигоне. Так закончилась жизнь одного из выдающихся людей своего времени, имевшего отношение к истокам создания и развития Солдатенковской больницы.

Невзирая на занятость в военное время, вплоть до 1917 года в больнице продолжались занятия для молодых врачей с целью приобретения ими практического опыта, так называемые «ассистентура и ординатура». Занятия прекратились, когда положение в городе стало угрожающим. Большое количество беженцев из захваченных противником территорий наполнило Москву. Возросла преступность, особенно малолетняя. С 1916 года оживилась инфляция. Установленные Городской Думой твердые цены на товары первой необходимости часто завышались. С возникшим товарным дефицитом распространялась спекуляция. Газ в квартиры поступал по часам. В витринах городских ресторанов часто можно было встретить объявление: «Блюда только холодные». В первой половине февраля 1917 года москвичи испытывали затруднения в получении хлеба. Возникали огромные очереди за продовольствием. Условия проживания в Москве осложняли сильные морозы, установившиеся в Центральной России. Все эти проявления нарастающего кризиса испытывали на себе и работники Солдатенковской больницы: палаты были переполнены больными и ранеными, рацион питания больных и медицинского персонала стал значительно скромнее.

Экономическое положение больницы после смены власти в стране значительно осложнилось. Москву и Петроград охватили вызывали бунты и демонстрации протеста, вызванные перебоями в поставках продовольствия.

На улицах Москвы протесты переходили в вооруженные стычки. Об этом свидетельствует в своих коротких записках-воспоминаниях коммунистка с 1918 В. А. Романова, работавшая в Боткинской больнице с 1928 года: «Февральская революция. На Колхозной площади и углу Домниковской были Спасские казармы. В них располагались царские войска. Отряд революционеров взломал оружейные склады, взяли оружие и патроны. Стреляли в казармы…

Царские войска долго не сдавались и, наконец, все-таки сдались… И мы увели их в плен.». (МФ. Воспоминания Романовой В. А. Л.1). Революционные вооруженные отряды с красными бантами осуществили захват правительственных зданий, включая Зимний дворец в Петрограде. Второго марта 1917 года Николай II подписал манифест об отречении от престола и сложения с себя верховной власти.

Но февральская народно-демократическая революция не привела к ожидаемым результатам. За девять месяцев правления страной Временное правительство не смогло исправить возникшее социально-экономическое положение, которое продолжало ухудшаться. Впервые в истории России были введены продовольственные карточки. Деньги стремительно обесценивались. Война не была прекращена. Протесты и недовольство продолжались. Упомянутая активистка В. А. Романова, сочувствовавшая большевикам, однажды, выразила свой протест Временному правительству так: «Май 1917 год. — пишет Романова — К 1 мая Керенский приезжал на торжества в Москву. Я с 30 апреля в ночь на 1 мая шила лозунг золотистой бумагой на красной хлопчатобумажной ткани: «Мир хижинам — война дворцам».

1 мая я с годовалой дочкой вступила на балкон на ул. Горького [ул. Тверская], против музея Революции, там, где размещался дом генерал-губернатора [здание, в котором некогда работал Московский генерал-губернатор В. Ф. Джунковский]. Как только Керенский проехал, ко мне на балкон подбежала полиция. Меня с балкона прогнали».

Многим казалось, что февральская революция до основания разрушила благополучный и стабильный на первый взгляд мир царской России, но дальнейшее развитие событий показало, что подобная оценка преждевременна.

Глава 5

Солдатенковская больница в годы октябрьских событий 1917 года и гражданской войны

С момента разрушения монархии буржуазно-демократическое Временное правительство с марта по октябрь 1917 года не успело и не смогло осуществить намеченные государственные реформы, в числе которых находилась и область здравоохранения. Несомненными завоеваниями февральской революции стали: введение 8-часового рабочего дня, немедленная амнистия по всем политическим и религиозным делам; свобода слова, печати, собраний и стачек; отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений; замена полиции народной милицией с выборным начальством, на местах власть осуществляли городские, губернские, уездные комиссары и охрану общественного порядка осуществляли отряды Красной гвардии. В результате победы октябрьского вооруженного восстания, пришедшие к власти революционеры по-своему видели политическое устройство государства «нового типа». Большевики по-другому использовали плоды начатых реформ буржуазного Временного правительства. Введенные в управление советским государством новшества немало обеспокоили интеллигенцию в особенности из-за классового подхода в решении социальных задач, а также в области границ свободы совести и сомнительной идеи осуществить мировую революцию.

Обстановка вокруг Солдатенковской больницы в дни октябрьских боев 1917 года в Москве была предельно нервозной для сколько-нибудь продуктивной работы медицинского учреждения. Тем более, что попытка захватить основные учреждения в Москве рабочими-красногвардейцами была встречена ожесточенным сопротивлением со стороны юнкеров, не принявших большевистский переворот. В центре города начались вооруженные столкновения, приведшие к человеческим жертвам. Артиллерийский обстрел красногвардейцами Кремля привели к значительным повреждениям исторического комплекса и зданий центральной части города имевших большую культурную и архитектурную ценность. Сильно пострадал Успенский собор Кремля, где в западной стене зияла дыра от попадания артиллерийского снаряда, а у распятия, стоящего у восточной стены, оторвало руки. В этом разбитом соборе, примерно через две недели 21 ноября после обстрела, состоялась интронизация Патриарха Тихона. М. В. Фрунзе, которому через несколько лет предстояло лечь на операционный стол в Солдатенковской больнице, вспоминал, что его солдатам доставляло особое удовольствие стрелять по окнам и фасадам «Метрополя», наблюдая, как осколки и кирпич с грохотом падают вниз (См.: Революционные бои 1917 года в Москве. Места и воспоминания. [Электронный ресурс] / подготовка публикации Александра Иванова (дата обращения: 19.01.2020). Бывший секретарь парторганизации Боткинской больницы, помощник В. Н. Розанова и позднее зам. главного врача, уже упомянутая, В. А. Романова так описывала свое участие в указанных событиях: «Я работала в Ермаковском распределительном эвакогоспитале в Орликовом переулке, а муж мой — железнодорожником на Ярославском вокзале.

Дни Великой Октябрьской революции у меня проходили безвыходно из госпиталя, так как все врачи и медицинские работники госпиталя в это время оставили раненых без помощи.

Я с единицами так называемых «высших служащих» и группою санитаров обслуживала раненых. <…> В конце боев в Москве мне пришлось по заданию большевистских организаций (в госпитале работала большевичка аптекарша Томашина К. С.) пойти в качестве медицинского работника в отряде по разоружению юнкеров — медицинской сестрой.

3-го ноября я с северянами-железнодорожниками шла с оружием от Каланчевской площади, Ярославского вокзала, к Красным Воротам по Садовому кольцу, дошли до Самотечной площади, повернули на бульвар и вышли к Арбатской площади.

Подошли к кинотеатру «Художественный». В нем размещался белогвардейский штаб Александровского юнкерского училища. После взятия штаба двинулись к самому училищу и стали его с оружием брать.

В «Художественном театре» — помещение свидетельствовало о бесчинстве, находящихся в нем обитателей: все оборудование и даже пианино было изуродовано.

Буфетчик, живший при театре, жаловался, что юнкера у него поели все запасы, ничего не заплатив.

В самом же Александровском юнкерском училище тоже творился невообразимый хаос, который едва ли когда и где-либо еще возможен: тысячи юнкеров, студентов сбились в одну кучу, в разнообразных воинских формах: стон раненых и больных, которым никто не оказывал помощь…

Груды патронов, винтовок, пулеметных лент… Бутылки из-под вина, банки из-под консервов. Женщины в мужских одеждах, с распущенными волосами, тоже пьяные… Плач — пьяный… Нервный смех… Площадная ругань…

Мы начали отбирать оружие. Каждый торопился сдать и выбраться из этого вертепа.

Представители победившего пролетариата, отобрав оружие, своими руками отпускают на все четыре стороны своих классовых врагов. Не ожидая этого, юнкера, получив свободу, умчались…, вероятно, на Тихий Дон…» (См.: МФ. Рукопись. Л. 2-3).

Артиллерийские расчеты большевиков, бившие по улицам Арбата и Остоженки, также стояли, наблюдая с позиции наших дней, в районе метро Баррикадная.

Работники Солдатенковской больницы могли слышать раскаты артиллерийских выстрелов, которые немало пугали и беспокоили как врачей, так и пациентов. Сын М. П. Киреева, будучи еще ребенком, передал свои детские впечатления следующим образом: «Мои личные воспоминания о первых днях революции тонут в тумане моих далеких детских впечатлений. Я помню выстрелы, доносившиеся с улицы, случайную пулю, попавшую в окно моей детской комнаты. По соседству с больницей располагались Николаевские казармы, поэтому события первых революционных дней происходили совсем близко…» (МФ. Рукопись П. М. Киреева. Л. 9).

Мало кто по-настоящему понимал, что происходит. По выражению Ф. А. Гетье «в политическом отношении врачи представляли очень серую массу» (См.: МФ. Конспект доклада Ф. А. Гетье. Рукопись. Л.1), которые по-разному оценивали происходящие события. Другое дело, когда членами самого авторитетного врачебного объединения Пироговского общества после октябрьского переворота 1917 года было опубликовано обращение к Учредительному собранию и постановление «по поводу переживаемого момента». Там, в частности, звучал призыв ко всем «живым врачебным силам страны стать на защиту общенародных интересов и принять участие в борьбе с надвинувшейся реакцией, психологическая почва для которой подготовлена всеми переживаниями страны и предостерегающим признаком которой являются успехи большевизма, захватившего власть насилием меньшинства населения над большинством его <…>

Страна, охваченная бедствиями продолжительной войны, хронического недоедания и всевозможных других моральных и материальных лишений, стала жертвой политической авантюры, сделалась объектом безумных социальных экспериментов, осуществляемых… кучкой политических фанатиков. Власть была достигнута ими при помощи недопустимых демагогических приемов; несбыточными обещаниями и посулами, они подчинили своему временному влиянию передовой отряд русской демократии — промышленный пролетариат; они оперлись на вооруженную силу, которая доставлена им тыловой армией, состоящей из элементов, оторванных от производительного труда….

Нет преступлений против прав гражданина, прав народной воли, перед совершением которых они бы остановились. Ими уничтожаются гражданские свободы, неприкосновенность личности, жилища, свобода слова, печати, собраний, стачек, уничтожается правосудие, создается благоприятная почва для самосудов разнузданной толпы…

Правление общества, готовое, как всегда, принести все свои силы и знания на службу демократии в меру понимания истинных ее интересов, призывает врачей проявить противодействие разрушающим страну силам» (В. Тополянский. Конец Пироговского общества. // Индекс / Досье на цензуру. №30. 2009.). Мнения работников больницы по содержанию этого обращения и призыва Пироговского общества разделились. На конференции врачей Солдатенковской больницы принимались «половинчатые резолюции», в которых по экономическим и политическим причинам фиксировался отказ врачей выходить на работу в поликлинику, за исключением неотложных случаев, и согласие продолжать работу в больничном стационаре. Ф. А. Гетье на собрании коллектива больницы заявил о безусловной недопустимости медицинской забастовки, хотя к большевикам никаких симпатий не имел, а Ленина считал человеком беспринципным (См.: В. Тополянский. Загадочная Испанка // Континент. №112. 2002. С.287). В итоге, на конференции была избрана делегация на городское собрание врачей Пироговского общества от Солдатенковской больницы в лице Алексея Дмитриевича Очкина, Тихона Ивановича Горянского, Владимира Петровича Катаньяна, которая была уполномочена не поддерживать обращение Пироговского общества, предпочитая не участвовать в бушующем политическом вихре революции, а заниматься только работой. Такое решение руководства Солдатенковской больницы было положительно оценено некоторыми членами большевистской верхушки, которые вскоре воспользовались услугами докторов, проявивших неожиданную лояльность.

Хирург В. Н. Розанов и его главный пациент, 1918 год

К зиме, после утверждения власти большевиков, экономическое положение в Москве еще более ухудшилось. Не выправил положения и переезд 10-11 марта 1918 года правительства большевиков в Москву, вернув городу статус столицы. Переезд был осуществлен тайно, так как в Петрограде оставаться для большевистской правительственной верхушки было небезопасно. На фоне продолжающейся мировой войны картина в Москве оставляла тягостное впечатление: перебои с продовольствием и топливом, и, как следствие, голод и холод, инфляция, политические репрессии, учиненные новой властью сначала в ходе классовой борьбы, затем борьбы с членами оппозиционных партий, а после в результате разразившегося после убийства большевистских лидеров Урицкого и Володарского левыми эсерами, а затем и покушения на жизнь В. И. Ленина «красного террора» и гражданской войны. Жизни многих были под угрозой. Часть врачей смогла избежать жестокой участи: отчасти благодаря своим профессиональным талантам, отчасти благодаря своим человеческим качествам, а главное — благодаря личному знакомству с теми, от кого могла зависеть их судьба. Личность В. И. Ленина и характер его ранений после покушения потребовали врача-хирурга опытного и высочайшей квалификации. Медики, которые находились около постели с вождем после его ранения, больше занимались революцией и, похоже, подумали об одном и том же — Владимире Николаевиче Розанове — хирурге с огромным практическим опытом, которому можно доверить здоровье вождя пролетариата. С одним из врачей, а именно с В. А. Обухом, оказывавшим помощь Ленину, В. Н. Розанов работал в Старо-Екатерининской больнице. Владимир Николаевич об этой истории в своих воспоминаниях писал следующее: «Раннее утро. Меня подняли с постели, сказавши, что нужно ехать в Кремль на консультацию к Председателю Народных Комиссаров, Влад. Ил. Ленину, которого ранили вечером и которому стало теперь хуже. Ехал с каким-то напряженным чувством той громадной ответственности, которую на тебя возлагают этим участием в консультации у Ленина <…>

Кроме этой напряженности, очевидно, здесь была и доля любопытства — поглядеть поближе на вождя народа <…>

Небольшая комната, еще полумрак. Обычная картина, которую видишь всегда, когда беда с больным случилась внезапно, вдруг: растерянные, обеспокоенные лица родных и близких — около самого больного, подальше стоят и тихо шепчутся тоже взволнованные люди, но, очевидно, не столь близкие к больному. Группой с одной стороны около постели раненого — врачи: Вл. Мих. Минц, Б. С. Вейсброд, Вл. А. Обух, Н. А. Семашко — все знакомые. Минц и Обух идут ко мне навстречу, немного отводят в сторону и шепотом коротко начинают рассказывать о происшествии и о положении раненого; сообщают, что перебито левое плечо одной пулей, что другая пуля пробила верхушку левого лёгкого, пробила шею слева направо и засела около правого грудно-ключичного сочленения. Рассказывали, что Вл. Ил. после ранения, привезенный домой на автомобиле, сам поднялся на 3-й этаж и здесь уже в передней упал на стул. За эти несколько часов после ранения произошло ухудшение как в смысле пульса, так и дыхания, слабость нарастающая. Рассказавши это, предложили осмотреть больного.

Автомобиль поданый В. Н. Розонову (стоит второй справа) к административному корпусу для поездки в Кремль. Фото из личного архива Ф. А. Семенова

Сильный, крепкий, плотного сложения мужчина; бросалась в глаза резкая бледность. Цианотичность губ, очень поверхностное дыхание. Беру Владимира Ильича за правую руку, хочу пощупать пульс, Владимир Ильич слабо жмет мою руку, очевидно, здороваясь, и говорит довольно отчетливым голосом: «да, ничего, они зря беспокоятся». Я ему на это: «молчите, молчите, не надо говорить». Ищу пульса и к своему ужасу не нахожу его, порой он попадается, как нитевидный. А Вл. Ильич опять что-то говорит, я настоятельно прошу его молчать, на что он улыбается и как-то неопределенно машет рукой. Слушаю сердце, которое сдвинуто резко вправо, тоны отчетливые, но слабоватые.

Делаю скоро легкое выстукивание груди — вся левая половина груди дает тупой звук. Очевидно, громадное кровоизлияние в левую плевральную полость, которое и сместило так далеко сердце вправо. Легко отмечается перелом левой плечевой кости, приблизительно на границе верхней трети ее с средней. Это исследование, хотя и самое осторожное, безусловно очень болезненное, вызывает у Вл. Ил. Только легкое помарщивание, ни малейшего крика или намека на стоны…

На консультации, мне как вновь прибывшему врачу, пришлось говорить первому. Я отметил, что здесь шок пульса от быстрого смещения сердца вправо кровоизлиянием в плевру из пробитой верхушки левого легкого и центр нашего внимания, конечно, не сломанная рука, а этот так наз[ываемый] гэгамоторакс. Приходилось учитывать и своеобразный, счастливый путь пули, которая, пройдя шею с лева направо, сейчас же непосредственно впереди позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи. Уклонись эта пуля на один миллиметр в ту или другую сторону, Владимира Ильича, конечно, уже не было бы в живых. Военный опыт после годов войны у нас, у хирургов, был очень большой, и было ясно, что если только больной справится с шоком, то непосредственная опасность миновала, но оставалась другая опасность, это опасность инфекции, которая всегда могла быть внесена в организм пулей. Эту опасность предотвратить мы уже не могли, мы могли ее только предполагать и бояться, так как она была бы грозной: страшно было и за плевральную полость, и за пулевой канал на шее, который пронизал, очевидно, в нескольких местах шейную клетчатку, да еще такую клетчатку, как заглоточную. Все эти тревоги и опасения были высказаны мною, равно как и другими врачами. <…> Вопрос о том, нужно или нет вынимать засевшие пули, без малейших колебаний был сразу решен отрицательно.

После консультации длинное и долгое обсуждение официального бюллетеня о состоянии здоровья Вл. Ил. Приходилось тщательно и очень внимательно обдумывать каждое слово, каждую запятую: ведь нужно было опубликовать перед народом и миром горькую правду, исход был неизвестен, но это нужно было сказать так, чтобы осталась надежда.

После этого опять пошли к Вл. Ил. Около него сидела Надежда Константиновна. Вл. Ил. лежал спокойно, снова наша настойчивая просьба не шевелиться, не разговаривать. На это — улыбка и слова: «ничего, ничего, хорошо, со всяким революционером это может случиться». А пульса все нет и нет. Вечером снова консультация и так каждый день, утром и вечером, пока дело не наладилось, т. е. 4-5 недель <…>

В конце сентября Вл. Ил. приехал показаться нам, лечащим врачам, т. е. В. М. Минцу, Н. Н. Мамонову и мне. <…> На этой консультации было решено, что д-ру Мамонову делать больше нечего, а мы, хирурги, увидимся еще раз недели через полторы-две. Вл. Ил. во время этой консультации долго болтал с нами, расспрашивал меня про нашу больницу, обеспокоился тем, что у нас уже начались затруднения с отоплением корпусов, что-то записал себе на бумажке, при этом долго смеялся тому, что нигде у себя в комнате не мог найти какой-то бумажки, говоря: «вот, что значит быть председателем». На мой вопрос: беспокоят ли его пули, из которых одна на шее прощупывалась очень легко и отчетливо, он ответил отрицательно и при этом, смеясь, сказал: «а вынимать мы с вами их будем в 1920 году, когда с Вильсоном справимся» (Воспоминания о В.И. Ленине. М. 1957. С. 397-401). От гонораров за проделанную работу врачи отказались, а Владимир Ильич не стал настаивать. Зато Ленин хлопотал о Петровском огороде. И вот как это было, В. Н. Розанов продолжает: «Нам работникам Солдатенковской больницы, которая стоит за 2 версты от заставы, зима 1918 и 1919 была очень трудна — и холодно, и голодно. Рядом с больницей расположен был так называемый Петровский огород. Получить этот огород для нужд коллектива служащих было крайне желательно, так как он был бы большим подспорьем, особенно, в смысле снабжения картофелем. Начались хлопоты, т. е. бесконечное хождение наших представителей по различным учреждениям, но без толку.

Наконец, я совместно с представителями нашей больницы и Октябрьской — написал прошение Вл. Ил., которое и передал ему через Надежду Константиновну д-р Ф. А. Гетье (лечивший в то время Над. Конст. и часто бывавший у Лениных). Вл. Ил. не только быстро помог нам получить этот огород в наше общее пользование, но и потом не забывал про него все годы, звонил ко мне по телефону, спрашивал, как идут дела, не нужно ли чего еще, и много раз присылал самокатчиков с коротенькими записочками, вроде такой: «тов. Розанов, как дела на огороде, что нужно?», или так: «тов. Розанов, будет ли урожай, сколько придется на каждого? Привет.» Мы все Солдатенковские, были ему бесконечно благодарны за эту заботу…» (Там же с. 402).

Наркомздрав РСФСР

С приходом к власти большевиков старая система управления здравоохранением пришла в упадок, а новая еще не была выстроена. В условиях войны и, как следствие, голода, холода, отсутствия элементарных средств гигиены, произошел взрывной рост эпидемий различных заболеваний, в том числе инфекционных, возникли условия для появления сыпного тифа. Новая власть была вынуждена принимать меры для оздоровления населения страны. С ноября 1917 года по примеру военно-революционного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов на местах создавались медико-санитарные отделы и врачебные коллегии, которые 24 января 1918 года были объединены в Совет врачебных коллегий. В Москве, до создания Совета врачебных коллегий руководство медико-санитарной работой осуществляло врачебно-санитарное IX отделение при Совете районных дум, образованного сразу после октябрьских событий в Москве. Возглавил отделение Н. А. Семашко. В декабре 1917 года при том же Совете образуется временное совещание по вопросам организации лечебно-санитарного дела в городе. В марте 1918 года совещание заменяет Санитарный совет. В свою очередь в мае 1918 года лечебно-санитарное дело в Москве переходит под управление президиума Моссовета. Врачебно-санитарное IX отделение было заменено врачебно-санитарным отделом Моссовета.

Совет врачебных коллегий был призван решить три задачи:

— Продолжить организацию на местах медико-санитарных отделов при Совете рабочих и солдатских депутатов;

— Закрепить начатую реорганизацию военной медицины;

— Всемерно укреплять санитарное дело, наладить борьбу с эпидемическими заболеваниями и всеми силами помочь советской власти в устранении санитарной разрухи.

Результатом работы Совета врачебных коллегий стал всероссийский съезд медико-санитарных отделов Советов, состоявшийся в Москве 16-19 июня 1918 г. по результатам съезда в Совет народных комиссаров был направлен проект декрета о создании Народного комиссариата здравоохранения (Наркомздрав РСФСР). И 11 июля после обстоятельного обсуждения Совет народных комиссаров принял декрет «Об учреждении Народного комиссариата здравоохранения», который возглавил Николай Александрович Семашко. Новое государственное учреждение занималось охраной здоровья населения страны и опиралась на единство медицинской науки и практики здравоохранения. О реализации таких принципов когда-то мечтал С. П. Боткин вместе с Г. Е. Рейном (См.: Печникова О. Г. Становление советской системы здравоохранения с 1917 по 1930 гг. (историко правовой подход) // Социальное и пенсионное право. 2010. №2. Л. 16-19).

Утвержденным Постановлением Совета народных комиссаров №590 от 18 июля 1918 года вышло положение о народном комиссариате здравоохранения. Положением, в частности, было определено, что Наркомздрав является центральным медицинским органом, который руководит всем медико-санитарным делом в РСФСР. В его задачи в области медико-санитарного дела входили: законодательная работа, контроль за применением принятых норм, содействие всем учреждением Республики в осуществлении медико-санитарных задач, организация и заведование центральными медико-санитарными учреждениями научного и практического характера, финансовый контроль и содействие. Структура Комиссариата состояла из отделов: военно-санитарного, гражданской медицины, страховой медицины, школьно-санитарного и путей сообщения. Для разработки научно-практических вопросов при Наркомздраве образован Ученый медицинский Совет и Центральный Медико-санитарный Совет, при участии представителей рабочих организаций, как совещательный орган. В октябре 1919 года Врачебно-санитарный отдел был переименован в Городской отдел здравоохранения Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов, который возглавил В. А. Обух. Таким образом, Солдатенковская больница была подчинена Мосздравотделу Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов (М.С.Р. и К.Д.), который в свою очередь подчинялся решениям Наркомздрава РСФСР.

Через пять месяцев работы комиссариата стало очевидным, что для выполнения задач, поставленных перед Наркомздравом, катастрофически не хватает медицинского персонала, поскольку из-за невыносимых условий люди были вынуждены увольняться из больниц в поисках заработка, способного их прокормить. В связи ликвидацией института ассистентов больных стали обслуживать только старшие врачи, ординаторы и нештатные экстерны (См.: МФ. А. А. Ремизов. Очерк [по истории Боткинской больницы]: рукопись. Л. 12). Нехватку медицинского персонала не мог разрешить ранее вышедший приказ Наркомата по военным делам «О прекращении призыва на военно-санитарную службу лиц санитарного персонала и об именовании зауряд-военных врачей и зауряд-военных фармацевтов по их ученым степеням» от 23 января 1918 г. Постановление Наркомздрава РСФСР от 20 декабря 1918 года «О трудовой повинности медицинского персонала», не состоящего на государственной службе, стала попыткой удержать медицинский персонал от бегства и обязать медицинские кадры отрабатывать трудовую повинность в медицинских учреждениях Москвы. В Солдатенковскую больницу одними из тех, кого заставили работать сестрами милосердия были: Ретюнская Людмила Николаевна 1896 года рождения, из дворян, окончившая 1 Московский государственный университет (работала с 01 февраля по 04 мая 1919); Александровская Лидия Абрамовна — «медичка» 4 курса Московского университета (работала с 04 по 26 мая 1919), Ровдель Вера Григорьевна — «курсистка» 3 курса «Университета (работала с 16 марта по 27 мая 1919 г) (См. Ф.918. Оп.1 лс. Д. 27. Л. 12).

За день до выхода Постановления 18 июля 1918 года в Тобольске была расстреляна царская семья, а также их лечащий врач Е. С. Боткин, сын Сергея Петровича Боткина, в честь которого будет впоследствии переименована Солдатенковская больница.

Красный террор

Несмотря на то, что расстрелы неугодных большевикам начались еще в конце 1917 года, началом «красного» террора послужило покушение на жизнь В. И. Ленина 31 августа 1918 года на заводе Михельсона в Москве. После официального объявления Постановлением СНК РСФСР от 5 сентября 1918 г. красного террора, угроза нависла над каждым жителем страны, не сочувствующим новой власти. Первыми жертвами большевистского террора пали содержащиеся в бутырской тюрьме царские министры Н. А. Маклаков, И. Г. Щегловитов, А. Н. Хвостов, директор департамента полиции С. П. Белецкий и протоиерей Иоанн Восторгов. Приговор исполнили в Петровском парке. На кладбище, где хоронили жертв Первой мировой войны, в том числе умерших в палатах Солдатенковской больницы, располагавшееся (в настоящее время это парк вдоль Новопесчаной улицы недалеко от метро «Сокол»), стали хоронить и расстрелянных большевиками узников Бутырской, Лефортовской и Лубянской тюрем. Москва стала одним из основных центров террора. Расстреливали молодых и стариков, женщин и детей. Расстреливали за происхождение, за взгляды, за вероисповедание, за классовую или социальную принадлежность, а также просто как заложника или вовсе без причины. Расстрелы организовывались в том числе недалеко от Солдатенковской больницы: в упомянутом Петровском парке и на Ходынском поле. Редко кому из приговоренных к смертной казни удавалось остаться в живых, но такие счастливчики были. Им оказался, например, сидевший вместе с И. Г. Щегловитовым некий Д. Сидоров, который оказался в Солдатенковской больнице в качестве пациента. Вот его рассказ: «Быстро мелькают улицы Москвы, быстро несутся, цепляясь за надежду, мои мысли. Но все кончено. Мы выезжаем за город. Петровский парк!

Уже ночь, тихая и ласковая. Взвод красноармейцев ждет нас. «К стенке». Целуемся. Идем. Темнеет высокая стена.

А все-таки подальше бы от этой стены. Я приседаю. Залп. Мы падаем. Подходит красноармеец. «Этот еще живой». Выстрел. Я вскакиваю и лечу по парку. Визг пуль, крики. Бегу. Что-то кольнуло ногу. Но ничего, пустяки! Ругань: «Эх, вы! Говорил — надо вязать!»

Я бегу, тужурка у меня слетела, фуражка и один башмак тоже.

Скорей к зданию дворца. Перелезаю через забор. Взбираюсь на чердак. Внизу погоня. Налетели красноармейцы на парочку влюбленных, негодуют. Женский голос:

— Да я с Петей только вышла встретиться.

— А, что по кустам прячетесь? — рычит красноармеец.

— Позвольте, товарищ, да я сам советский работник, — надрывается мужской голос.

— Работник, — злился красноармеец, — Ах, ты…

А мне, ей-богу, смешно… Перевязываю рану платком.

Утро моментальное, светлое. По лестнице шаги. Я умоляю ее: «Спасите!», но в глазах ее такой ужас: «Большевики кругом, беги…»

Ну что ж. Я иду, пошатываясь, по парку, держась уединенных тропинок. И, конечно, нарываюсь на милиционера. «Вы кто такой? и т. п. неуместные вопросы.

Идем в комиссариат. А на душе странное спокойствие: «Ухлопаю его, и себе пулю в лоб».

Комиссар очень симпатичный парень, посмотрел на меня:

— Что у вас с ногой?

— Попал под трамвай…

Большевистская полиция глуповата, но у меня нет оснований предъявлять к ней за это претензии. Меня даже не осмотрели и отправили в больницу.

Но что мне было там делать, как не выспаться, не купить на зашитые в брюках керенки у милейшего больничного сторожа кое-какую одежонку и, прочитав в «Известиях» свою фамилию в списке расстрелянных, не сесть в трамвай и поехать в одну гостеприимную русскую квартиру, откуда потом я скоро уехал на Юг…» (См.: Красный террор в Москве. М.: Айрис-Пресс, 2013. С. 257-258). И действительно, к Солдатенковской больнице подходили трамвайные пути, а сторожем(привратником) тогда работал Алексеев Борис Павлович, который работал в больнице с 4 ноября 1915 года, который в июле 1919 года, как и многие работники больницы, переболел сыпным тифом. Даже, находясь на лечении, спасшийся от расстрела не был в безопасности, так как ходынский инфекционный госпиталь, который в 1929 году вошел в состав Боткинской больницы, превратили в тюремную лечебницу (См.: Красный террор в Москве. М., 2013. С.7.), которая кроме бельевой и кухни находилась на полном обслуживании больницы К. Т. Солдатенкова (МФ. Наша больница. Исторический очерк. Рукопись. Л. 12).

Среди многих тысяч, взятых в заложники и находящихся в заключении, оказался и старший брат Ф. А. Гетье Александр Александрович Гетье. Брат Федора Александровича после окончания Имперского Московского технического училища в 1887г. стал преподавателем Московского Высшего технического училища (известного сегодня как институт имени Баумана), заведовал чертежным бюро на заводе Густава Листа (в советское время — завод «Борец»), а позже руководил его техническим бюро.

Благодаря вмешательству Луначарского, и самого Ф. А. Гетье Александр Александрович был освобожден. А. А. Гетье получил возможность занимался проектированием насосов, паровых машин, разрабатывал оригинальные конструкции, превосходившие зарубежные аналоги. Но перед этим Феликс Дзержинский, имевший обыкновение лично допрашивать тех, о ком просили кто-либо из высокопоставленных большевиков, имел встречу с преподавателем Московского Высшего технического училища. О чем договорились, неизвестно. Но вскоре в списке пациентов главного доктора появился еще один высокопоставленный революционер.

Вся тяжесть сложившихся обстоятельств обрушила на коллектив Солдатенковской больницы груз тяжелейших страданий и испытаний. Погода также взбунтовалась. Зима 1917-1918 гг. выдалась крайне снежной. Больница утопала в снегу, который убирать было некому. Рабочих рук не хватало. «А что делать в поле за воротами больницы трудно теперь себе представить» — делился воспоминаниями двумя десятилетиями спустя Ф. А. Гетье со своими коллегами (См.: Выписки из доклада: рукопись. Л. 1). Вечером дорога из больницы до Петроградского (Ленинградского) шоссе не освещалась. В связи с этим В. Н. Розанов рассказывал коллегам, что, возвращаясь домой около полуночи пешком в метель, он сбился с дороги и залез по пояс в сугроб. Несмотря на большую физическую силу, он около часа выбирался из сугроба. (См.: А. Н. Шабанов, Б. Л. Осповат, И. Б. Богорад. В. Н. Розанов / Выдающиеся деятели отечественной медицины и здравоохранения / М. 1981. С. 26.).

Отсутствие в Москве работающего общественного транспорта и те же зимние сугробы закрыли доступ в Солдатенковскую больницу раненым во время вооруженных столкновений в городе. Рабочая обстановка хирургического корпуса, которая показана в коротком очерке А. Д. Очкина представляла собой мрачную картину: «Голодный персонал, усталый от ежедневных переходов по сугробам и большого километража, работа в холодном помещении с мытьем рук без мыла в ледяной воде. Врачи, в различного фасона валенках, всевозможных фуфайках, сняв верхнюю разномастную одежду и, сложив неизменный атрибут своих походов от дома к местам службы, — мешки, в которые с вожделением прятались мороженная картошка, концы гнилых сельдей и мифические колобашки, именуемые хлебом, приступали к работе. Красные, как гусиные лапы, руки хирурга обогревались в брюшной полости оперируемых в операционной и из вскрытого живота исходил пар» (МФ. А. Д. Очкин. Краткий очерк по организации и работе хирургического отделения больницы имени доктора Боткина в Москве с 1911г. по 1947 г. Л.4.).

К 1920 году продовольственное положение в больнице становится уже невыносимым. Главный доктор Ф. А. Гетье так обрисовал картину, увиденную им рядом с больницей: «У трупа лошади — собака со стороны головы и женщина с ножом — с другой. Стороны стараются отрезать кусок помягче» (МФ. Конспект доклада Ф. А. Гетье: рукопись. Л.2). Далее Федор Александрович заключает: «Психоз от голода. Два видных профессора, потерявших человеческий облик. Было обидно видеть, как высоко интеллигентный человек терял свой нравственный облик и превращался в существо с исключительно животными инстинктами» (Там же). И только иногда для больных тифом в пищевом рационе появлялись икра, балык, сыр, дичь, жиры, сахар и вино, благодаря одноразовым поставкам представителями Советской власти во время их посещения больницы (См.: МФ. А. Д. Очкин. Краткий очерк по организации и работе хирургического отделения больницы имени доктора Боткина в Москве с 1911г. по 1947 г.).

В 1919 году в России наблюдалась жесточайшая эпидемия сыпного тифа («отечная болезнь»). По неточным и неполным статистическим данным в том же году тифом болели 2229971 человек, главным образом, по причине недоедания и вшей (См.: А.М. Сигал. Сыпной тиф. Медгиз, 1934. С. 13.). Жуткую картину представляли палаты в больничных корпусах больницы Солдатенкова. Все помещения и даже коридоры до отказа набиты больными, через которых медперсоналу приходилось в буквальном смысле перешагивать. «В больничных общежитиях набился посторонний народ, — вспоминал А. Д. Очкин, — в помещениях грязь, копоть, клопы, вши. В отделениях борьба с ними почти бесплодна. Проносятся две тяжелых эпидемии испанской болезни и сыпного тифа. Много уносится жертв среди персонала. Эпидемия сыпного тифа выводит из строя почти весь медицинский персонал. Работать в хирургическом отделении не с кем. Врачи или лежат в сыпном тифе или работают на нем» (МФ. А. Д. Очкин. Краткий очерк по организации и работе хирургического отделения больницы имени доктора Боткина в Москве с 1911г. по 1947 г. Л.4). Из-за отсутствия каких-либо санитарных норм, заражаемость персонала больницы составила почти сто процентов. И неудивительно. В больницу не отпускали даже мыла! Это подтверждают и записи, сделанные в личных карточках персонала (См.: ЦАМД. Ф. 918. Оп. 1лс). 23 апреля 1919 года скончался от сыпного тифа ординатор больницы Борис Александрович Рейн. Ординатор В. М. Васильев, работавший с первых дней открытия больницы, трое суток находился без сознания. И только благодаря стараниям его ассистентов, которые круглосуточно дежурили у заразившегося сыпным тифом врача, его жизнь была спасена. Ординатор Наталья Николаевна Решетова переболела сыпным тифом с 8 февраля по 29 апреля 1919 года. О ней, «склоненной по очереди у сваливающихся товарищей по работе и беззаветно выхаживавшей больных сыпным тифом», с благодарностью вспоминал А. Д. Очкин. Сестер милосердия (о них упоминалось выше): Ровдель Веру Григорьевну сыпной тиф мучил три недели (с 5 апреля по 27 апреля 1919 года), Ретюнскую Людмилу Николаевну сыпной тиф настиг 27 февраля, Александровскую Лидию Абрамовну болезнь сковала почти на месяц с 1 марта по 26 апреля 1919г. В июне 1919 года рабочая при дезинфекционной камере Соколова Матрена Егоровна, с 11 мая 1915 года обслуживавшая раненых госпитальных палат, переболела возвратным тифом. Говорова Александра Ефимовна фельдшерица при водолечебнице (начинала работать в больнице на должности конторщицы-паспортистки с 21 января 1914 года) 21 мая 1919 года заразилась сыпным тифом. В 1920 году сыпным тифом переболел старший врач инфекционного отделения М. П. Киреев. В течение нескольких недель врач находился на грани жизни и смерти. Едва поправившись от тяжелой болезни, после короткого отдыха в Подмосковном санатории Ильинском, он вернулся к исполнению своего врачебного долга (См.: МФ. Рукопись. Киреев. Л.15). И таких примеров не счесть!

Заболевание тифом усугублялось отсутствием достаточной температуры в помещениях больницы. «Еще хуже обстояло дело с топливом. — сообщал Н. М. Рабинович заведующий отделением медстатистики со слов очевидца — Нефти не было: топили то торфом, то дровами. Отопление заключалось в том, что на несколько часов нагревали один из котлов в котельной и пускали пар в кухню и операционную, а затем прекращали топку. Палаты совершенно не отапливались» (А.Н. Шабанов. Московская больница имени С. П. Боткина. С. 23, 24). Температура в квартире главного доктора Ф. А. Гетье едва доходила до трех градусов, а в коридоре опускалась ниже нуля (См.: МФ. Конспект доклада Ф. А. Гетье: рукопись. Л.2).

В то время перед каждым работником больницы встал вопрос о выживании. Немногие смогли вынести жестоких испытаний голодом, холодом, финансовой и хозяйственной разрухой. Наркомздрав РСФСР вынужден был принять ряд мер, которые могли бы переломить ситуацию в борьбе с эпидемией сыпного тифа, обеспечении медицинских учреждений кадрами и создания такой системы здравоохранения, которая эффективно заботилась бы о здоровье в первую очередь рабочих, красноармейцев, советских служащих и членов партии большевиков. Для указанных лиц медицина была страховой, то есть бесплатной. Другим социальным категориям населения за медицинское обслуживание приходилось платить. Правительством большевиков делались попытки проведения мероприятий по взращиванию профессиональных кадров в том числе медицинских. Например, Совет труда и обороны (СТО) РСФСР принял Постановление от 10 ноября 1918 года «Об отмене экзаменов и об изменении порядка производства всякого рода испытаний студентов в высших учебных заведениях». Позже Постановлением СТО РСФСР от 30 апреля 1920 года «Об ускоренном выпуске врачей», от 23 июля 1920 года «О мобилизации студентов-медиков и медичек всех курсов медицинских факультетов всех университетов и военно-медицинской академии», по которому студенты-медики проходили ускоренный курс обучения, после которого направлялись отбывать трудовую повинность в медицинские учреждения.

Диктатура пролетариата в конце гражданской войны проявила себя и в других решениях правительства, дополнительно характеризующих как экономическое положение в стране, так и способы его регулирования. Так, например, в 1920 году советские газеты публиковали Декрет СНК от 2 марта «Об обязательной поставке яиц»; Постановление Совета Народных Комиссаров от 6 июля «Об учете мешков и воспрещении торговли ими»; Постановление Совета труда и обороны(СТО) РСФСР от 16 ноября «О принудительном сборе кожаного обмундирования у населения»; Постановление СТО РСФСР от 29 октября «О принудительном сборе шинелей у населения»; Постановление Совета рабоче-крестьянской обороны РСФСР от 19 ноября «О натуральной, трудовой и гужевой повинности»; и даже Постановление комиссариата юстиции РСФСР от 25 августа «О ликвидации мощей».

Как видим, размах, с которым революционеры начали свою классовую войну, был широк и не избирателен. Реквизиция и экспроприация зачастую были неотличимы от грабежа. Уже через год после революции угроза потерять свое имущество нависла над врачом Т. И. Горянским, который совсем недавно представлял делегацию от больницы, выступившей против призывов Пироговского общества. Вломившись в квартиру, вооруженные революционеры потребовали от перепуганного доктора освободить помещение в течение определенного времени. Помочь разрешить создавшуюся ситуацию взялся главный доктор Солдатенковской больницы Ф. А. Гетье, который выдал своему коллеге охранное удостоверение, от руки исполненное на бланке Солдатенковской больницы, в котором значилось: «Предъявитель сего Тихон Иванович Горянский состоит старшим врачом Солдатенковской больницы, считающейся Советским Учреждением, а потому принадлежащее ему имущество: платье, обувь, белье, домашняя обстановка и проч. реквизиции не подлежат, а равно Т. И. Горянский может быть выселен из занимаемой им квартиры лишь по предоставлении ему нового помещения, согласно постановления Московского Совета Рабочих Депутатов, что и удостоверяется. Главный доктор Ф. Гетье» (МФ). Удостоверение выдано 23 октября 1918 года.

Отнятие собственности у имущих граждан было делом обыденным и не вызывало угрызений совести. Так газета Боткинской больницы «Здоровье трудящимся» №63 от 13 декабря 1939 года характеризовала такую ситуацию в следующих выражениях: «После взятия Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов власти в свои руки, первым мероприятием, проведенном в нашем районе, было массовое переселение трудящихся из лачуг, в которых они жили многие годы, в дома бывших коннозаводчиков, в дома домовладельцев и аристократов».

Кроме потери собственности, как говорилось выше, опасность быть арестованными по любому поводу была чрезвычайно высока. Со слов своего внука Федора Семенова, В. Н. Розанов был вынужден уничтожить ценнейшие фотографии и письма, могущие скомпрометировать его и семью перед большевистским режимом; закопать где-то за корпусом (каким, неизвестно, думается, что за «докторским») свои две боевые сабли, которые так и не были найдены [точное место клада узнать никогда не удастся. Супруга Владимира Николаевича Анна Павловна скончалась, унеся с собой этот секрет].

Завершая описание данного момента истории, добавим воспоминания митрополита Вениамина (Федченкова), вынужденного покинуть вместе с бароном П. Н. Врангелем берега России и получившего приют в эмиграции, представлявший собой комнатенку в три шага длины и два шага ширины на пятерых. «Но как мы были рады! О, как рады! — вспоминает митрополит — Подумайте, живем без страха: не нападут большевики, не повезут ночью на расстрел, не посадят в «чрезвычайку». Разве это не счастье для беженца? А тут еще и роскошное питание. В Крыму даже я, архиерей, не мог достаточно получать хлеба, чтобы наесться им. Сахар был заменен противным химическим сахарином, который я отказался употреблять. А тут и вообще вся жизнь начала замирать: не хватало электрической тяги для городских трамваев, угля для отопления и тому подобного. И вдруг вижу в дикой Турции, в огромном Константинополе исправно плавают пароходы, горит ярко электричество и… трамваи ходят. Я так от этого отвык, что мне искренне казалось: ну, вероятно это уже последний день. Или сижу в трамвае и боюсь: вот-вот он сейчас остановится среди улицы и не сможет дальше везти… Когда же он двигался спокойно дальше и не думал останавливаться, я удивлялся: как же так? Тут все в порядке. Разве еще может быть во всем мире строй и довольство, если в России ничего нет и [все] в хаосе?» (Митрополит Вениамин /Федченков/. На рубеже двух эпох. Отчий дом. М. 2016. С. 466).

Глава 6

Ф. А. Гетье и его первый высокопоставленный пациент

18 февраля 1918 года постановлением Совнаркома для обеспечения медицинского обслуживания высших органов государственной власти было создано Санитарное управление Кремля. Благонадежных врачей высшей квалификации было недостаточно для обеспечения охраны здоровья руководства партии и правительства. Одним из докторов, которому было оказано высокое доверие со стороны руководителей Санитарного управления Кремля и был предоставлен допуск к руководителям Советской республики стал Ф. А. Гетье. Якову Михайловичу Свердлову посчастливилось стать первым пациентом высочайшего ранга у главного доктора Солдатенковской больницы. В руках Федора Александровича находилось здоровье второго лица государства, известнейшего революционера, отвечавшего за кадры партии, первого Председателя ВЦИК. Свою встречу с высокопоставленным представителем большевистской власти, именем которого называли улицы почти в каждом населенном пункте СССР, откровенно описал сам главный доктор Солдатенковской больницы: «Мое знакомство с большевиками началось с Я. М. Свердлова. В феврале 1919 года ко мне обратился по телефону брат Я. М. — Вениамин Михайлович Свердлов с просьбой не отказать навестить его брата, присовокупив, что ему рекомендовал обратиться ко мне В. А. Обух.

Не могу не сознаться, что это приглашение было мне приятно: меня очень интересовало посмотреть поближе такого крупного большевика, как Я. М. Свердлов, о котором я раньше кое-что слышал. В назначенный час автомобиль подвез меня к кавалерскому корпусу в Кремле, где жил Я. М. Меня встретила довольно сухо жена Я. М., немолодая и некрасивая женщина, и привела к мужу.

Он был в постели. Среднего роста, худощавый брюнет с матово-бледным лицом, короткими, слегка вьющимися волосами, маленькой бородкой и усами, выпуклыми близорукими глазами и крупными губами он произвел на меня в первую минуту впечатление самого обыкновенного человека. Но чем больше я всматривался в его лицо и особенно в глаза, тем больше убеждался, что имею дело с необыкновенной личностью.

Серьезное, вернее строгое выражение лица и холодный, как бы застывший взгляд производили тяжелое впечатление; думалось, что этот человек должен был много пережить, перестрадать, что этими страданиями он закалил свой характер, но в то же время и ожесточил свое сердце.

До моего первого визита к Свердлову я слышал о нем, что он стоит во главе ВЧК и отличается жестокостью и неумолимостью. И когда я вглядывался в него, я поверил этим слухам. Такой человек, каким представлялся мне Свердлов, не стал бы искать жалости или сострадания у других, но и сам не тронулся бы чужими страданиями. И если бы ему пришлось идти на расстрел или на виселицу, он, я убежден в этом, пошел бы на смерть, высоко подняв голову, ни одной чертой лица не обнаруживая ни страха перед смертью, ни жажды жизни. Но также твердо, не моргнув глазом, он мог бы подписать смертный приговор и, если бы понадобилось, сам бы привел его в исполнение.

Больные, как дети, очень отзывчивы на ласку, они ищут участие в своих страданиях у окружающих и, если врач проявляет сердечное отношение к больному, последний быстро привязывается к врачу. Обычно я быстро схожусь со своими пациентами и, чем тяжелее больной, тем скорее это происходит: невольно хочется не только облегчить его физические страдания, но и подбодрить, обласкать его, что бы он чувствовал, что к нему не относятся безучастно, а сочувствуют ему и стремятся его вылечить.

Свердлов был очень тяжело болен испанкой. В течение 10 дней я навещал его ежедневно, иногда по 2 раза в день, и все же наши отношения остались, как в первый визит: ни одного слова участия или ободрения не слетело с моих губ, я как-то невольно съеживался под его строгим, тяжелым взором, дальше стереотипных вопросов о состоянии здоровья и таких же стереотипных ответов у нас не шло; он относится ко мне очень корректно, подчинялся возможным распоряжениям и исполнял все назначения, но я чувствовал вполне определенно, что для него я остаюсь все время чуждым, посторонним человеком, специалистом, ремесленником, я был уверен, что если бы он выздоровел, у него не осталось бы ко мне того вполне понятного чувства признательности, которое испытывает обычно к врачу всякий тяжелый больной.

Такое отношение ко мне больного я встретил впервые за всю мою многолетнюю практику, оно было и непонятно, и неприятно мне, и мне захотелось выяснить его причину, ознакомиться ближе с биографией Я. М. Вот что я узнал при разговоре с близкими ему людьми, частью из литературных данных. Я. М. Свердлов учился в нижегородской гимназии и, еще будучи гимназистом, печатал тайком в типографии отца прокламации. Вышел из гимназии из 5-го класса и поступил фармацевтом в аптеку, 17-летним юношей он впервые подвергся аресту за участие в политической демонстрации, и затем вплоть до октябрьского переворота, т. е. в течение 17-и лет идут тюрьмы, причем на свободе Я. М. Бывал лишь очень непродолжительное время.

Таким образом, за все время своей короткой сознательной жизни с 15-летнего возраста он провел на воле всего лишь 3-4 года, а 16-17 лучших лет томился по тюрьмам и в ссылках. Вот, по-видимому, разгадка той сухости, пожалуй, даже более — жесткости характера Свердлова, его недоверия к людям и озлобленности.

Это был партийный человек до мозга костей: всех людей он делил только на 2 группы — своих, т. е. большевиков, и чужих — не большевиков. В партии его любили и высоко ценили. Что любили, я заключаю по большому числу лиц, постоянно находившихся в его квартире, а частью даже дневавших и ночевавших там, чтобы знать, как идет болезнь.

Ценили его за его непреклонную волю и строгое исполнение партийных принципов. Одно лицо, очень близко стоявшее к нему, передало мне факт, характеризующий его решительный характер. В 1918 году, когда коммунистическое правительство находилось еще в Петербурге и немцы угрожали занять его, у правительства было мало войск для защиты города; среди высших чинов правительства произошло замешательство и многие, в том числе Ленин и Троцкий, высказались за переезд правительства в Москву. Свердлов доказывал недопустимость такого шага, говорил, что это равносильно сдаче Петербурга, но его голос был в меньшинстве.

На одном ночном заседании вопрос был почти решен и утром должны были обсуждаться уже детали переезда. По окончании ночного заседания Свердлов отправился на наиболее крупные фабрики, велел дать тревожный свисток, собрал рабочих, воодушевил их речью и заручился их готовностью защищать город. На утреннем заседании неожиданно для всех он заявил, что не допустит выезда правительства из Петербурга и что, если не будет немедленно издан манифест о решении правительства оставаться в Петербурге и защищать его, то через час Ленин, Троцкий и другие наиболее видные коммунисты будут арестованы рабочими как изменники. Угроза Свердлова и решение рабочих защищать Петербург повлияло на правительство — оно решило остаться.

В семейной жизни Я. М., по-видимому, был счастлив: жена, старше его лет на 5, на 7, очень любила его, сам же он боготворил своих маленьких детей, купал их сам, укладывал спать и возился с ними в свободные минуты. Отец, брат и две сестры относились к нему с любовью и очень большим уважением. Это заслуживает внимания, потому что все они не принадлежали к партии коммунистов и так или иначе потерпели от революции. Так, например, отец, мелкий типограф, лишился типографии, составлявший все его имущество; сестра, бывшая замужем за богатым коммерсантом в Харькове или Екатеринославле, потеряла в зависимости от революций все состояние; брат бывший директором вагоностроительного завода в Америке, тоже не имел здесь, в Москве, ничего за душой. Казалось, что у семьи должно существовать по отношению к нему, как видному члену партии, виновной в их разорении, известное чувство обиды, если не неприязни, но я этого абсолютно не мог подметить и видел их искреннее горе, когда он умер.

Для меня Я. М. представлял бы совершенно цельный тип, если не некоторые мелочи его обстановки жизни, которые меня сильно смущали. Я не говорю о хорошей квартире, которую он занимал, и об обстановке — это была обычная казенная обстановка кавалерского корпуса в Кремле; меня смущали питание его и его семьи, и прислуга, услугами которой они пользовались. В настоящее время, когда многое из коммунистической программы уж не имеет места в жизни, когда мы видим целый ряд компромиссов, я, конечно, не обратил бы внимание на эти мелочи, но мое знакомство с Свердловым относится к началу 1919 года, когда, во-первых, население Москвы сильно голодало и на улице часто встречались опухшие от голода лица, во-вторых, в декретах проводились еще чрезвычайно строгие коммунистические принципы и шла борьба с буржуазными привычками.

Бывая у Свердлова в разное время дня, я мог констатировать, что семья его питалась не только хорошо, но лучше, чем в мирное время питался обыватель среднего достатка: к утреннему чаю подавался белый хлеб, масло, икра, сыр или ветчина, а вечером я видел на столе яблоки, груши и виноград. Обед был сытый с обильным количеством редкого в то время мяса.

Для личных услуг у Свердловых было три лица: бывший дворцовый лакей, кстати сказать, производивший курьезное впечатление своей серой курткой и светлыми пуговицами с орлами среди коммунистических косовороток и кожаных курток, затем какая-то женщина — горничная или кухарка — и бонна при детях.

Этот обильный стол и прислуга как-то не вязались со всей остальной фигурой Свердлова, и это меня сбивало с толку, я никак себе не мог объяснить, как мог Свердлов допустить то и другое в своей жизни, с чем он боролся в отношении других.

Конец ознакомительного фрагмента.