Черные дьяволы

Валерий Николаевич Ковалев, 2023

Великая Отечественная война. Для обороны советского Заполярья при штабе Северного флота создается особый разведывательно-диверсионный отряд для действий в тылу врага. Отряд проводит успешные операции в отношении немецких горных егерей, совершает дерзкие высадки в тыл врага, захватывая "языков" и уничтожая военные объекты.После победы над Германией действует на Дальнем Востоке, освобождая Маньчжурию и Корею от японцев.

Глава 3. Ранение. Опять в строю

25 ноября 1941 года сторожевой корабль «Бриз» находился в дозоре у мыса Канин Нос на восточном побережье Кольского полуострова. На рассвете в 6 часов 13 минут стоявший у носового орудия сигнальщик старшина второй статьи А.Н. Чижов обнаружил внезапно появившееся в «лунной дорожке» на море темный продолговатый силуэт.

Вахтенный офицер лейтенант Л.М. Садиков немедленно объявил тревогу. Через минуту цель была опознана как немецкая подводная лодка, находящаяся в надводном положении. С получением доклада командир корабля старший лейтенант Всеволод Киреев приказал немедленно повернуть на неё самым полным ходом.

Корабль пошёл на таран вражеской подлодки. Одновременно открыл огонь из носового орудия и третьим выстрелом поразил борт врага.

Лодка стала срочно погружаться, но сторожевик с ходу врезался в неё. Удар пришёлся по кормовой надстройке, корабль тащил лодку вперед.

После таранного удара «Бриз»» в 6 часов 16 минут дал полный назад и вырвал форштевень из корпуса субмарины. В пробоину тут же хлынула вода, и, получив крен на левый борт, она, высоко задрав нос, ушла в пучину.

Командир приказал сбросить в районе масленых пятен и воздушных пузырей, оставшихся на месте тарана, три глубинных бомбы.

За мужество и героизм, проявленные в бою с фашистскими захватчиками, экипаж сторожевого корабля награжден медалями, а командиру вручен орден «Боевого Красного Знамени»

(из заметки в газете Северного флота «Краснофлотец»)

Мотовилин с Леоновым находились в одной палате. У Степана было легкое ранение плеча. Взлохмаченный и небритый, в длинном до пят халате, он ходил из угла в угол и нещадно ругал себя за согласие лечь в госпиталь. Виктору в свою очередь было обидно, что приятеля выпишут из госпиталя раньше, и он останется здесь один.

Он тоже не брился и даже не причесывался.

Злясь на себя, зачем-то рассказывал Степану, как можно ошибиться в человеке и какой славной девушкой оказалась Оля Параева. Главный старшина не оценил и тут же поставил свой диагноз.

— Начинаешь портиться корешок. Тебе вреден постельный режим. Как только меня выпишут, «смазывай» раненую пятку. Я тебя подожду у ворот госпиталя.

Время тянулось бесконечно долго и тоскливо. Пробуждение, завтрак, утренний обход. Лечебные процедуры. Обед, ужин, сон. И так все по кругу. Затем в госпиталь из Мурманска после операции привезли Добротина, и все изменилось.

Майора положили в отдельную палату для тяжелораненых. Узнав об этом, ребята обманули бдительность сестры и вскоре оказались у ее двери, этажом ниже. Но тут столкнулись с дежурным врачом.

— Почему здесь? Кого вам нужно? (нахмурил под очками брови).

— Майора Добротина! — пробасил Степан и это их спасло. Тот узнал знакомый голос.

— Пропустите их, доктор, — ответил из-за двери.

— Пять минут, — строго объявил врач и удалился по коридору. Оба юркнули в палату.

Майор полулежал на высоко взбитых подушках, на ногах гипс. Удивленно хмыкнув, поманил пальцем.

— Садитесь, раз это вы. Что с тобой? — уставился на Степана.

— Пустяки, товарищ майор. Царапина. Боюсь, что тут по-настоящему захвораю.

— Так (перевел взгляд). Как твоя нога, Леонов?

Виктор поморщился и сказал, что врачи грозят продержать в госпитале около двух месяцев.

— М-да, — пожевал губами. — А я как увидел вас — прямо испугался.

Гости недоуменно переглянулись.

— Что за вид? Обросшие, растрепанные. Форменные босяки! Как мне сказать врачу, что вы — морские разведчики? Не поверит… Хотите быстрей выписаться — следите за собой! Не раскисайте. Пока все, — махнул рукой. — А вечером обязательно зайдите.

Оба с радостью согласились и поспешили на выход.

К назначенному времени побрившись и освежившись «тройным» одеколоном, застегнув халаты на все пуговицы, снова явились к майору, а покинули его палату лишь в час отбоя. Потом стали наведываться регулярно.

Добротин знал, что в строй вступит не скоро, да и во вражеском тылу теперь вряд ли доведется побывать. Поэтому говорил с ребятами о том, что считал важным.

« Почему не наказал Белова и других паникеров?» — повторил о вопрос, заданный однажды Степаном. — В самом деле — почему?

Он так искренне удивился, что Виктор решил выругать старшину после встречи,

за то, что тот вспомнил этот неприятный случай из жизни отряда.

— Хорошо, слушайте.

Поправил подушку и чуть прикрыл глаза, будто создавая что-то в памяти.

— В ваши годы я уже немало повоевал и все-таки однажды чуть не праздновал труса. Тогда-то и узнал истинную цену самообладания в бою. Для разведчика это особенно важно.

Меня с взводом курсантов послали в разведку. Юденич тогда наступал на Питер.

После ночного поиска расположились мы на отдых в небольшой роще. Отпустили подпруги коням, дали им овса, сами начали подкрепляться. И тут прискакал высланный на опушку дозорный с паническим криком «беляки! Целый эскадрон* вытянулся из села. Нас окружают!..»

Курсанты бросились к лошадям, уже кое-кто, забыв подтянуть подпруги, болтался с седлом у них под брюхом. И смех и горе! Сам чуть было не сорвался с места… И вот это «чуть» до сих пор простить себе не могу. Выскочили бы мы врассыпную из рощи и — как зайцы от борзых. Тут многим и конец. Но взял себя в руки и приказал всем спешиться.

Надо вам сказать, что село было в пяти километрах, и противник вряд ли мог знать о нашем присутствии именно в той рощице. Таких кругом было несколько, и окружить нас было не та просто. Но у страха глаза велики. Когда теряешь самообладание, то уже мысли скачут вкривь и вкось. «Ты что панику разводишь?» — закричал я на дозорного. «Своими глазами видел!» — таращит глаза.

К опушке мы подошли в полной боевой готовности и тут же установили, что из села вышел не эскадрон, а только взвод и о нашем местоположении он ничего не знал. Мы внезапно атаковали его, разбили наголову и даже пленных захватили.

Так вот о Белове, — чуть помолчал майор. — Всю дорогу, пока шли на боте в базу, я думал, как с ним поступить? Передать дело в трибунал — расстрел. А парень молодой. Только жить начал.

И вспомнил этот, уже давний случай с дозорным. Фамилию его забыл. Дразнили курсанта потом Паникадилом. И носил он эту кличку, пока не заслужил за храбрость орден. А в первом бою, как видите, оплошал. Это бывает…

— Точно, товарищ майор! — не выдержал Леонов. — По себе знаю.

Добротин около месяца пробыл с парнями в госпитале, потом его отправили на окончательное излечение в тыл. В последний вечер зачитал им два письма, хранившихся в одном конверте. Первое от жены старшего лейтенанта Лебедева, пришло из Баку. Женщина благодарила майора и всех разведчиков за заботу и внимание к ней.

«Вы просите быть стойкой, — писала она. — Об этом и Жора просил меня в своем последнем письме. Вот его слова: «Идет жестокая война. Я верю в жизнь и в нашу победу. Ты — жена советского разведчика. У тебя должно быть спокойное и храброе сердце. И чтобы наш сынишка никогда не видел слез в твоих глазах… Помнишь, когда мы только познакомились, твоим героем был Овод. Ты восхищалась его стойкостью и верностью. И часто повторяла строчки, которыми он закончил свое последнее письмо любимой женщине: «Я счастливый мотылек, буду жить я иль умру…» Майор оборвал чтение.

Виктор не решался поднять голову, чтобы не заметили его волнения. Он хорошо помнил роман «Овод» и эти строки. И еще я не забыл, что говорил ему Лебедев после гибели Саши Сенчука

— Такой он был, наш старший лейтенант Георгий Лебедев, — сказал майор. — А вот другое письмо, не отправленное (развернул листок) Его писал немецкий обер-лейтенант, тот, что был убит в финском доте на Пикшуеве. Тоже адресовано любимой. И здесь есть стихи видимо, сам сочинил. Переводятся он так:

«Нас занесло в эти холодные края по воле фюрера. Молись за меня! Мне уже теперь снятся страшные сны… Полярная ночь и вьюга.

Я еще жив, а считаюсь убитым. И никому не могу сказать, что меня, живого, похоронили. Только дикий олень приходит на мою могилу и трубит свою тоскливую песню…»

— Скажите, какой чувствительный фриц! — удивился Мотовилин. — Только этот обер, между прочим, был отчаянным! Лупил, гад, из пулемета, пока мы к самой амбразуре не подползли. Олень трубит? (усмехнулся). — Может, товарищ майор, это моя противотанковая протрубила ему последнюю песню?

— Может быть, — чуть помолчал Добротин, думая, видимо, о чем-то своем, так как заговорил потом горячо, убежденно.

— Вот они с немецкой точностью подсчитали, насколько имеют больше самолетов и орудий, измерили силу своих ударных горных дивизий, бригад и полков. По расчетам их штабистов получается, что в самый короткий срок фашисты должны взять верх над нами. Только этого, — потряс письмами, — этого они не приняли во внимание. Не поддается учету!

Их офицеру за гранитной стеной дота чудилась смерть и всякая чертовщина. Отчаянно дрался? — повернул майор голову к Степану. — Отчаянный — не значит храбрый. Наш старший лейтенант шел на смертный бой, штурмуя укрепление, и верил в жизнь, верил в победу. До последнего дыхания верил! Пусть эта вера никогда нас не покидает. А сила? Сила еще скажется!

На Кольскую землю пришла зима. Неистовый ледяной ветер с Арктики приносил пургу и вьюги. Залив парил, над заснеженными сопками иногда мерцало северное сияние.

После длительного пребывания в госпитальной палате, ветер казался Леонову особо лютым. Пряча голову в поднятый воротник шинели и опираясь о палку, он, прихрамывая, шел по обочине дороге. В кармане гимнастерки лежало предписание, там значилось «К строевой службе временно не годен». Подпись начальника госпиталя, гербовая печать.

Лицо секла снежная крупа, изредка обгоняли обледенелые полуторки, следующие с грузами для фронта.

На перекрестке остановился, пару минут постоял и вместо штаба флота направился в отряд.

— Что же мне с тобой делать? — прочитав предписание, задумался капитан Инзарцев. — С базой, допустим, я договорюсь. Но в боевую группу зачислить не могу. Потом взглянул на лыжную палку в руке разведчика, и она навела на мысль.

— А не послать ли тебя на лыжную базу? Займешься пока инвентарем, а там видно будет.

Так Виктор остался в отряде, а к концу зимы, когда рана окончательно зажила, стал принимать участие в рейдах по тылам врага. К тому времени немцев разгромили под Москвой, советские войска перешли в наступление, боевой дух стал вдвое выше.

Теперь в поход отправлялись закаленные в сражениях и спаянные морским братством разведчики, о делах которых он немало слышал на лыжной базе и читал во флотской газете.

Весте с ветеранами отряда там выросли новые отважные следопыты. Среди них были моряки разного возраста и сроков службы Отделениями командовали призванные из запаса мичманы и старшины Александр Никандров, Анатолий Баринов, Андрей Пшеничных и другие.

Прославились в боях и недавно служившие на флоте Зиновий Рыжечкин, Александр Манин, Евгений Уленков. Большим авторитетом среди сослуживцев пользовались умудренные жизненным опытом — мурманский инженер Флоринский и ленинградский слесарь Абрамов. Оба мастера и умельцы в совершенстве знавшие не только свое, но и трофейное оружие с техникой, походное снаряжение. Непревзойденными бойцами стали спортсмены из института имени Лесгафта Головин, Старицкий и Шеремет.

На лыжной базе Виктор подружился с пришедшим из погранвойск Василием Кашутиным. Бывалый разведчик и отличный стрелок, сержант ревностнее всех обучал свое отделение скалолазанию, маскировке, наблюдению в горах и рукопашному бою.

Старожилы отряда с радостью встречали новичков, а особенно тех, кого давал им флот. Так в него пришли знакомые Виктору по подплаву электрик Павел Барышев, моторист Иван Лысенко, штурман Юрий Михеев и кок Семен Агафонова, списанный, на берег. Получая на лодку продукты, он набил морду вороватому интенданту.

Агафонов был единственным моряком, для которого Инзарцев сделал исключение, зачислив в отряд под свою личную ответственность. Если строгий капитан пошел на такой шаг, то, видимо, высоко ценил этого взрывного и безгранично смелого помора. Как показало время, не ошибся.

Улучшилось и материально-техническое снабжение подразделения. Не оправдавшие себя в боях самозарядные винтовки заменили на пистолеты-пулеметы ППШ, личному составу выдали теплое белье, меховые безрукавки и штаны из оленьих шкур, ворсом наружу.

А еще в нем создали партийную и комсомольскую организации.

На должность комиссара (прежний утонул при возвращении с Пикшуева) политотдел прислал старшего политрука Дубровского, опытного политработника. Лет тридцати пяти, высокого и со щеточкой усов под носом. К нему Виктор и обратился с просьбой разрешить пойти в очередной рейд и, если можно, в отделении Кашутина. Комиссар посоветовал Инзарцеву взять Леонова в связные.

— После большого перерыва в боях, — сказал Виктору Дубровский, — вам надо находиться поближе к командиру. А отделение Кашутина пойдет замыкающим.

Темной вьюжной ночью высадились на скалистом берегу и начали движение через горы к вражеской базе. Дорогу отряду прокладывали неутомимые ходоки Мотовилин с Радышевцевым и Агафонов. Впереди идущие ненадолго задерживались у препятствий, а когда остальные преодолевали их, снова уходили вперед. Комиссар шел с замыкающими — разведчиками Кашутина, контролируя, чтобы не было отстающих.

Полночь. В горах свирепствовал буран и завывал ветер. В пяти метрах уже не видно идущего впереди и, чтобы не потерять друг друга, двигались плотной цепочкой.

Недалеко от вражеской базы залегли. Только двое, Радышевцев с Дамановым, сняв ранцы, покрались вперед, чтобы первыми забраться на скальную площадку близ укреплений, где была выставлены постовые. Остальные с нетерпением ждали развязки короткой, драматической схватки, которая на языке разведчиков называется: тихо «снять» часовых.

…Два егеря в длиннополых шинелях с высоко поднятыми воротниками шагали навстречу друг другу. Они не видели облаченных в белые маскхалаты разведчиков, распластавшихся на снегу. Да и парни видели часовых лишь тогда, когда те сходились в центре площадки. Потом егеря растворялись во мраке ночи, чтобы через три-четыре минуты появиться на том же месте. Обоих предстояло снять одновременно, иначе один заметит исчезновение другого и поднимет тревогу.

Фашисты разошлись. Теперь за каждым из них бесшумно пополз разведчик.

Радышевцев притаился за валуном близ тропинки, утоптанной парой и замер. Когда, уже возвращаясь, егерь, сутулясь и глядя себе под ноги, проходил мимо, он в прыжке саданул того по голове прикладом и, навалившись сверху, загнал в рот кляп. Потом выхватив из кармана ремешок, захлестнул петлей руки.

В следующий миг послышался приглушенный хрип борющихся людей. Алексей побежал на него, но никого не нашел. Зато обнаружил в развороченном снегу следы, ведущие к обрыву.

Услышав внизу шорох, отскочил назад, схватившись за автомат. Потом увидел схватившиеся за край скалы пальцы левой руки и зажатый в кулаке правой кинжал. За ней показалась голова Даманова.

Коля, — негромко прошептал Алексей.

Тот подполз, с лица градом катился пот.

— С-сигналь, — натужно выдохнул.

Напарник помигал в сторону отряда фонариком. Из снега возникли белые призраки, обгоняя друг друга, поднялись на площадку.

Инзарцев повел свою группу к стоявшей под навесом колонне автомашин, остальные, во главе с Дубровским, побежали к казарме и складу.

Когда над складом взвился сноп огня, а в окна казармы полетели гранаты, бойцы Инзарцева уже громили автоколонну и подожгли цистерну с горючим. Освещенные языками пламени егеря в панике метались между казармой и складом, падали, сраженные меткими очередями напавших.

Из — за одного бензовоза внезапно выскочил здоровенный унтер. В руках винтовка с ножевым штыком. Попытался всадить его в грудь командира — не успел. Находившийся рядом Леонов в упор секанул из ППШ. С криком «мисткерль!»* враг повалился на спину.

— Выручил, — утер со лба пот капитан. — А теперь дуй к Дубровскому, пускай отходит.

— Есть! — перезарядив оружие, побежал к казарме

Отошли вовремя. На складе боеприпасов начали рваться снаряды. Вражеская артиллерия с соседней высоты открыла огонь по своей базе. Унося раненых (убитых не было) спустились со скальной площадки и поспешили к заливу.

Десантные катера уже были далеко от берега, а разведчики все еще наблюдали бушующее зарево над сопкой, где недавно побывали. И долго еще сотрясали окрестности взрывы рвущихся в огне боеприпасов.

Операцию провели внезапно, стремительно и дерзко. Больше всего Леонова поразила спокойная уверенность моряков в исходе боя. Словно иначе и не могло быть.

Конец ознакомительного фрагмента.