Жизнь и смех вольного философа Ландауна. Том 1. Когда это было!

Валерий Мирошников

Род Ландаунов происходит из казаков, поэтому он всегда рубит правду-матку шашкой наголо и невзирая на лица. Есть у него и примесь еврейской крови, от евреев у него лысина и длинный язык. От коммунистов Ландауну достались ум, честь и совесть, от либералов – наивность и неприязнь к коммунистам, от татар – привычка ходить в гости без приглашения, от детей – вера в чудеса. Разумеется, при такой гремучей смеси в крови он постоянно попадает во всякие истории.

Будет вам, Ландаун!

Принципы и Шизофрения

«Надо отстаивать свои принципы!» — подумал Ландаун.

«А зачем человеку такие принципы, которые надо отстаивать?» — отозвался кто-то внутри него.

«Ого! — подумал Ландаун, — Похоже, это Шизофрения».

А Шизофрения продолжала:

«В словосочетании „свои принципы“ принципиально только слово „свои“. Ибо принципы меняются по мере взросления человека, полового созревания, продвижения по службе, изменения финансового положения и т. д. Но убеждение в своей правоте — это самая хроническая из человеческих болезней».

«И что же теперь — обходиться без принципов? Или принимать принципы чужие?»

«Чужие принципы ничуть не лучше — они же все равно для кого-то свои. Почему бы не завести принципы, которые отстаивать не надо?»

«Да бывают ли такие?» — усомнился Ландаун.

«Например, если твой принцип гласит, что небо голубое, то кто станет с тобой спорить, а тем более драться?»

«И какой прок от такого принципа? Только Шизофрения могла до этого додуматься».

«А какой прок от других?» — Шизофрения обиделась и замолчала.

А Ландауну стало грустно.

В чём мы нуждаемся больше всего?

.Понедельник — день традиционно тяжёлый, даже для тех, кто принципиально не употребляет спиртное. Сама мысль о необходимости идти на работу делает ноги ватными, а голову тяжелой. Поэтому, встретив Вахита Шарипова, Ландаун не отличался разговорчивостью, но Шарипов справился и сам.

— Проведи сейчас опрос на тему, в чём и в ком страна нуждается больше всего…

(«Неужели в советах Вахита Шарипова?» — от этой мысли Ландауна качнуло)

–…что угодно назовут, но не сердцевину российских бед…

(«Пить надо меньше», — поддержал мысль Ландаун)

–…нехватку профессиональных менеджеров.

(Ландаун удивился и начал прислушиваться)

–…Но дело в том, что старая номенклатура, как не умела руководить, так и не научилась, а менеджеры, проходившие выучку за рубежом, не подходят для российской действительности…

(«Это тупик!» — почувствовал Ландаун)

–…Для управленцев нового поколения и новой формации нужна новая действительность без поборов и чиновничьего произвола, а так же массовый средний класс собственников и предпринимателей.

«Не будь поборов и чиновничьего произвола — мы и без менеджеров проживём», — легкомысленно заключил Ландаун и тут же устыдился своего легкомыслия и спросил:

— А где же мы возьмём новых менеджеров? Если своих нет, а за границей не выучить — мы их родим, что ли?

— Ты, что ли, с дуба рухнул? — вскричал Вахит Шарипов, — Я тебе серьезные вещи говорю.

Но Ландауна уже понесло:

— Точно! Мы их родим, мы выведем новую породу менеджеров! Я сам займусь этим вопросом. Скрестим марчендайзера с имиджмейкерицей и промоутерицу с супервайзером. Сейчас же организуем отлов. Но свежая провинциальная кровь не помешает. Это придётся самому. Жена простит, всё-таки государственный интерес…

Вахит Шарипов махнул рукой и хотел уйти, но Ландаун уже вцепился ему в хлястик мёртвой хваткой бульдога.

–…Поскольку учить их бесполезно, сделаем ставку на смышлёность и умение ориентироваться в нестандартных ситуациях. Только…

Вахит Шарипов вырвался и ушёл.

–…Только что же делать, чтобы мои маленькие менеджерчики не тянули одеяло на себя, а представляли интересы народа? Они должны тяготиться властью, богатством, славой. Есть два вида людей, которые самодостаточны и не хотят быть никем другим: крестьяне и учёные, точнее исследователи. Значит, ребятишек надо выпустить на землю и дать исследовать мир, дать взрасти без влияния социума, самоорганизоваться в новое общество.

— Только ударившись головой можно вообразить такое! — это вернулся Вахит Шарипов. — Будет вам, Ландаун!

— И то верно, — вздохнул Ландаун. — Вырастим мы новых менеджеров, а куда денем старых? Неужто снова Ноев потоп?

Секретные материалы

Когда Валерий Ланин был большим начальником, он предложил Ландауну возглавить одно из подразделений своей конторы. Ландаун, не долго думая, согласился.

— Пойдём, отметим назначение? — подмигнул он товарищу.

— Извини, не могу. Времени нет. Сейчас совещание, потом договор подписываем, потом…

— Понял, понял. А завтра?

— Знаешь, с утра планёрка, до обеда надо успеть в администрацию…

— Слушай, я одного не пойму, — удивился Ландаун, — у тебя столько подчинённых, почему у тебя никогда нет времени?

— Некогда над этим задумываться. Побежал. Приходи завтра на работу.

«Всё-таки странно», — озадачился Ландаун после ухода Ланина. Он вспомнил старую шутку: «Если вы всё время работаете, когда же вы думаете?» И философскую мудрость вспомнил: «Не доверяйте людям, у которых не хватает времени». Как же так? Лучшие люди страны поставлены в такие условия, когда им некогда думать, когда им нельзя доверять. «Поражу пастыря, и паства рассеется» — так, кажется, в Евангелии?

«Да, — решил Ландаун, — преступление здесь налицо. Но кому оно выгодно?»

Кому выгодно, что мы проводим часы в приёмных, а дни и недели в беготне за справками, разрешениями, согласованиями? Кому выгодно так регламентировать любой пустяк, что нужен отдельный специалист для ублажения регламента?

«ОНИ крадут наше время! — понял Ландаун, — Система направлена именно на поглощение времени, и не чиновники её создали. Чиновники просто живут в ней. Но кто такие ОНИ?»

Ландаун взял трубку и позвонил Ланину:

— Я не приду. Бери другого человека. Мне надо кое с чем разобраться…

Собака наоборот

Женщина гуляла с собакой, а Ландаун, сидя на скамейке, думал: «Как же так? Мы заводим собаку, чтобы она любила нас, а за эту любовь освобождаем от всех мирских забот — добываем ей пищу, кормим, поим, гулять выводим для отправления естественных надобностей, даже половых партнёров находим по объявлениям. И при всём том считаем, что человек — венец творенья, царь природы и т. д. Да ведь тогда всё наоборот должно быть: за любовь царскую животные его холить и лелеять должны, как детёнышей своих. Если Бог мир сотворил и человека в нём царствовать назначил — так всё должно быть».

И пошёл Ландаун со своей мыслью к биологам-звероводам. И наехали на него биологи:

— А ты есть станешь то, чем волки своих детенышей кормят?

— А чем белки? — возразил Ландаун.

И пошёл он к детям, и сказали ему дети:

— Нам машинку отец дал — она ездила, а мы разобрали — она ездить перестала.

Ландаун подумал: «Ого! Значит, мы испортили тот мир, что вручил нам Творец, поэтому и всё наоборот получается. Какую же деталь мы сломали? Наверно, самую важную».

И пошёл он к собаке — может, она знает, что испортилось в мире. А собака поглядела на него с такой любовью, что он понял: «Человек испортился. Если бы я с такой любовью на жену глядел — она бы души во мне не чаяла. Если бы на детей — дети были бы счастливы. А любое дерево дарило бы мне тень и уют. А звёзды предсказывали только удачные дни…»

Счастливый билет

Сын Ландауна (что характерно — тоже Ландаун) ехал в трамвае с другом, а тот купил билет за номером 234836. Посчитал:

— 2+3+4=9 и 8+3+6=17. Несчастливый!

— А если перемножить? — взял билет Ландаун. — 2∙3∙4=24 и 8∙3∙6=144. Несчастливый!

— А если взять чётные и нечётные? — выхватил билет друг. — 2+4+3=9 и 3+8+6=17. Опять несчастливый!

— А можно мне? — сказало рядом стоящая девушка. — Вот же. Если взять чётные и нечётные и из крайних вычесть средние. 2—4+3=1 и 3—8+6=1. Счастливый!

— А я думал, — сказал Ландаун, — (log₂4) ³=8 и ³√̅8̅+6 = 8. — И тут он заметил, что у девушки волосы светлые до плеч, а глаза голубые и смеющиеся. — Счастливый!

Ландаун на рынке труда

Пошёл Ландаун на колхозный рынок за капустой, а попал на рынок труда. А там капусты нет, только вакансии и очередь в центр занятости. И стоят в ней Карл Маркс и Егор Гайдар и спорят.

Маркс говорит:

— Обмен на рынке труда неэквивалентный. Труд покупают дешевле, чем стоит произведённая им продукция, только поэтому и возникает прибавочная стоимость. Это и есть эксплуатация!

А Гайдар отвечает:

— Нет никакой эксплуатации! Рабочая сила — такой же товар, как и все остальные. Подписал работник трудовой договор — продано. А за сколько он её продал — его личное дело, он свободный человек. И если капиталисту большая часть досталась — значит, так высоко работник ценит его услуги по собственному найму.

Покойники не устают, но и аргументов не понимают, поэтому они еще долго спорили. А Ландаун без капусты вернулся домой и, пока жена ругалась, думал: «Они оба ошибаются, потому что зациклились на рынке, на обмене. А новое (даже прибавочная стоимость) возникает не в результате обмена. Можно сказать, что мужчина сделал в женщину вклад, а она вернула через 9 месяцев с процентами. Но ведь она не просто больше вернула, а что-то принципиально новое, не бывшее. Рождение ребёнка — это не обмен, а со-трудничество, со-творение. В этом смысл жизни — в совместном творении и любовании сотворённым. Так же и труд — соединяется множество людей, воль, мечт (или мечтов? лучше сказать — мечтаний), умений, материалов — и возникает новое. Вот ему и радоваться надо и прибыль делить так, чтобы радостно всем было. А если прибыли и радости на всех не хватает, то такое нерентабельное производство и затевать нечего было…»

Так подумал Ландаун и снова пошёл за капустой.

— Как-то Ландаун мягко в этот раз с Марксом обошелся, — задумчиво сказал Колян. — Даже не напомнил, что тот внук двух раввинов.

— Может, к слову не пришлось? — спросил я.

— Но главное-то не в этом.

— А в чем?

— Ты что, не помнишь, чем Ландаун всегда попрекал Маркса? — удивился Ланин. — Тем, что Маркс не заметил роли ростовщического банковского капитала.

— Попросту говоря, скрыл ее! — усилил обвинение Колян.

— Сколько бы предприниматель не заработал на своих рабочих, — продолжал Ланин, — его прибыль имеет естественные ограничения производственного, материального характера. И управленческий труд предпринимателя необходим в производственной цепочке.

— А банкир разве не нужен? — недопонял я.

— Банкир никак не участвует в производственной деятельности, фактически он просто собирает дань как с рабочего, так и с предпринимателя, монополизировав доступ к финансам, при этом его прибыль может быть и 10 и 50%, а в 90-е годы ставка Центробанка России доходила до 200%.

— И почему же Ландаун об этом промолчал? — спросил я.

Собеседники посмотрели на меня с сожалением:

— Он-то не молчал, а вот ты записывал явно в меру своего непонимания.

Я ничего не ответил, но внутренне не согласился. Конечно, ростовщичество — это камень на шею экономики, однако Ландаун в записанном мной отрывке сделал другое, не менее важное, открытие: нет никакого разделения труда, которое навязывают нам со времен Адама Смита, но есть объединение труда, сотрудничество. И это единственное устройство хозяйства, которое не противоречит счастью.

Экономика Ландаунов

Сын подошёл к Ландауну и предложил:

— Давай введём закон: ты мне будешь платить за мытьё посуды, а я на эти деньги покупать у тебя компьютерное время. Или телевизионное.

Ландаун усомнился: «Мой ли это сын или Аганбегяна? Нет, тот старый. Гайдар? Да вроде рядом не жили». Тогда Ландаун успокоился и решил посоветоваться с женой.

— А почему только компьютерное время? — сказала жена, — Салат на завтрак тоже надо оплачивать.

— Наобум цену назначим или учтём стоимость продуктов, затраченное время и получившееся качество?

— Хм, — задумалась жена, но от необходимости отвечать её уберегло появление дочки.

— Папа, а за пятёрки в школе тоже платить будешь?

— Обязательно, а за двойки вычитать.

— А по русскому и по физкультуре одинаково?

Теперь уже задумался Ландаун, но тут пришёл старший уточнить:

— А компьютерное время обязательно покупать у тебя? Вдруг в клубе дешевле будет?

А тёща спросила:

— А пенсионерам льготы на просмотр телепередач будут?

— Стоп!!! — вскричал Ландаун. — Все сели на диван. Я вам расскажу одну историю.

В бурные годы реформ работал я в одной компании, директор которой свято верил в благо принципов конкуренции и хозрасчета. И дошел до того, что решил организовывать конкуренцию между отделами, а еще хотел, чтобы услуги они друг у друга покупали?

— Как это? — удивилась теща.

— Хочешь сделать ксерокопию — плати секретарше, составляешь договор — плати юрисконсульту, завис компьютер — выложи денежки системному администратору.

— И что из этого получилось? — спросил сын.

— Чем хуже работали компьютеры — тем больше получал системный администратор, а делать ксерокопии мы бегали через дорогу в почтовое отделение. А через два месяца компания обанкротилась, и директор первый подал иск в суд на взыскание задолженности по зарплате, сказав «я такой же наемный работник, как и вы».

— Мда, уж! — почесала затылок теща.

А Ландаун продолжал:

— Не во всякой сфере жизни хороши рыночные отношения. Могут конкурировать предприятия на рынке, но конкуренция частей (подразделений) целого (предприятия) — это все равно, что конкуренция между сердцем и желудком. Кто бы из них ни победил — организм погибнет. Когда клеточка организма начинает жить, не оглядываясь на тело в целом — медики называют это заболевание «рак». Ну, не может быть рынка в школе, ведь ее цель — не продажа знаний, а воспитание человека. Не может быть рынка в семье, рынок — это метод взаиморасчетов среди чужих. Неужели родители в кредит меняют пеленки детям, чтобы те через полвека подали им стакан воды?

— А разве это не так? — спросила теща.

— А любовь-то здесь где? А радость? А счастье? Так что давайте не будем расширять применение ограниченных по существу идей, от этого уже разрушилось уже много предприятий, семей, городов и государств. Вопрос в другом, — Ландаун посмотрел на сына.

— Кто и зачем подкинул мне эту идею? — догадался сын.

— Вот именно! — подтвердил Ландаун и как-то странно посмотрел на телевизор.

Тренировка

В доме отдыха Ландауна позвали делать зарядку.

— А, может, лучше в футбол поиграем? — предложил Ландаун. — Не люблю бессмысленно руками махать.

— Но ведь все так делают — убеждала его милая девушка-инструктор. — Спортсмены тренируются, солдаты в учебную цель стреляют, даже школьники перед контрольной задачки решают для тренировки. Разве это всё бессмысленно?

— Да нет, конечно. Но вот кошка… кто-нибудь хоть раз видел кошку отжимающейся или подтягивающейся? Бегающей на дальние или короткие дистанции для поддержания формы? Нет, кошка двадцать часов в сутки просто спит. Но ведь она всегда в форме! Брось её с третьего этажа — упадёт на лапы и побежит по своим делам. Самый зажравшийся домашний котяра вскочит на ствол дерева и ещё как припустит от пса. Как им это удаётся?

— Не знаю.

— Я думаю, что секрет в том, что кошка делает то, что хочет. Она не заставляет себя вставать через силу — её не ждёт на работе начальник, ей не надо отправлять детей в школу к 8.00. Но уж если она встаёт — то с каким удовольствием! Как она потянется всем телом, каждым суставчиком!

— Вот же! Зарядку делает! — обрадовалась девушка.

— Да зарядку, — согласился Ландаун. — Но как! Она же не тупо отжимается…

— Да далось вам это отжимание! — разгорячилась инструктор. — Не буду я вас заставлять отжиматься!

— Хорошо, хорошо, — успокоил её Ландаун, — Кошка… м-м… не приседает — а расправляет члены, облегчает кровоток. Она питает тело своё кровью. И просыпается в нём резвость, желание играть, веселиться. Вот что главное — не тренировать тело, а напитать его. Наше тело усталое — потому что голодное. Желудок набит, а до органов кровь не доходит — здесь зажато, там скручено.

— Но почему же тренировка помогает спортсменам добиваться результатов?

— Число мышечных волокон остаётся неизменным, даже если мышца увеличивается в объёме. Изменяется плотность кровеносных сосудов. У спортсмена мышца лучше напитана.

— Значит, надо тренироваться!

— Девушка, вам стыдно бывает?

— А что я такого сказала? — насторожилась инструктор.

— Да я не про то. Вам стыдно — вы краснеете. Так?

— Да.

— Т.е. кровь приливает к лицу. Так?

— Да.

— Значит, прилив крови можно устроить к любому органу и без его напряжения, — Ландаун прямо просиял от вдохновения.

— Ага! — девушка всё-таки заинтересовалась. — Значит, можно спать весь день, а вечером вскочить и побежать, как Бен Джонсон.

— Кошка так и делает.

— Это всё теория или кто-то так добился результатов?

— Я так зрение восстановил, — хмыкнул Ландаун, — это же система Норбекова… в кошачьем варианте.

— В разговоре с девушками наш друг Ландаун никогда не имел себе равных, — хмыкнул Колян, — посмотрел бы я, как бы он с этими аргументами выступил на кафедре физиологии.

— Как будто на кафедре физиологии нет девушек! — в ответ хмыкнул я.

— Девушки они после работы, на кафедре они — научные сотрудники, и если каждый прохожий будет их учить, как устроена мышца, то за что им деньги платят? А как только встают материальные вопросы, от женщины не может быть пощады, — заявил Колян.

— Ты сначала женись, а потом о женщинах рассуждай! — поддел его Ланин.

— Когда женишься — рассуждать поздно! — ухмылялся Колян. — Вот кто из вас способен сказать жене правду хотя бы о ее стряпне?

— А я думаю, — вступила в разговор Соня Остроклювова, — что секрет убедительности доводов Ландауна для девушек именно в том, что он таких циничных мыслей о женщине себе бы никогда не позволил. Что ни говорите, при всей трезвости мышления он все-таки был романтик.

— Да-да, — вспомнил Ланин (он знал Ландауна дольше нас всех), — на свое первое свидание с Гюльчетай он притащил козла и сказал: «Я таким никогда не буду!»

— И чем дело кончилось? — заинтересовалась Соня.

— Это было их последнее свидание.

— Почему?

— Назавтра они поженились.

— Месяц же положен по закону на раздумье.

— А он тогда в армии служил.

— Дурак! — заключил Колян.